Аттила.
Книга IV. Глава IV

ГЛАВА IV

Вот Аттила проворно и ловко, как юноша, спрыгнул с не оседланного коня. Но спрыгнул он не на землю: один из славянских князей, на долю которого выпала на этот раз такая высокая честь, склонился пред ним на колени, подставив ему под ноги свою спину.

Большая толпа народа - женщин и мужчин устремилась теперь прямо к повелителю. Тут были и германцы, и славяне, и финны, и гунны, даже римляне и греки, все они громко кричали каждый на своем языке, перебивая друг друга и с мольбой протягивая к нему руки, один просил выслушать, другой - помочь, третий - защитить.

Аттила стоял неподвижно. Выражение лица его было серьезно. Взоры всех были устремлены только на него. Но вот стража, тесной стеной окружавшая его со всех сторон, по его мановению расступилась, чтобы пропустить просителей.

Просители, предварительно обезоруженные и обысканные, подходя к повелителю по одному, повергались пред ним на землю, целовали его голые ноги (так как и он, по гуннскому обычаю, не носил обуви) и приносили ему свои просьбы и жалобы. Дела он решал по большей части тут же, на месте, произнося свои заключения на гуннском языке. Очень многие уходили от него с ликованием, громко выражая ему свою благодарность.

В это время к повелителю приблизился один из гуннских вождей в богатой одежде. Стража почтительно приветствовала его. Он низко поклонился Аттиле и сказал: "Господин, прости, что твой раб обращается к тебе с просьбой".

- Ах, это ты мой верный Чендрул! Ты растоптал для меня копытами коней своих целый народ амильцуров. Для тебя я сделаю все, чего бы ты не пожелал.

- На охоте я слышал, что ты можешь того громадного буйвола, который попал в капкан...

- Из любви к тебе я охотно сделаю это в поучение моим подданным. Приведите исполина болот, а ты, оруженосец, принеси мою секиру, которая всех тяжелее!

Народ, теснившийся вокруг, боязливо отхлынул в сторону: тридцать охотников стащили с повозки страшное чудовище, громадного буйвола, ноги которого были спутаны канатами, так что он, подгоняемый ударами гуннских бичей, с трудом мог двинуться вперед. На мощную голову его был накинут кожаный мешок с отверстиями для двух громадных рогов, которые далеко раскинулись по сторонам. На каждом роге висело по нескольку человек гуннов, тащивших плененного царя лесов... Вдруг измученный зверь нагнул свою мощную шею с густой, косматой, щетинистой гривой, страшно заревел и, взмахнув головой, с такой силой сбросил своих мучителей, что они, взлетев на воздух, упали далеко по сторонам его.

Но уже через минуту на рогах его повисло еще больше гуннов. Зверь снова заревел, но на этот раз как-то глухо, жалобно.

- Стойте! - приказал Аттила. - Пустите его! Снимите канаты! Отойдите все!

Буйвол, как бы удивясь неожиданному освобождению, на мгновение остановился, протянув голову.

Аттила подошел к нему с левой стороны. В его руках, будто молния, блеснула секира. В то же мгновение голова зверя в мешке, отделенная от туловища, покатилась по земле. Кровь хлынула широкой струёй, далеко обрызгав окружающих. В то же время с глухим шумом рухнуло громадное обезглавленное туловище.

Оглушительным воем встретили гунны подвиг своего повелителя. Среди этого воя с трудом можно было разобрать отдельные слова: "Аттила! Отец, великий отец, повелитель мира! Слава Аттиле!"

- Да, слава тебе, Аттила, - воскликнул князь, опустившись пред ним на колени, - нет на земле равного тебе.

- Думаю, что нет, - сказал тот спокойно, возвращая секиру оруженосцу. - Я дарю тебе, дорогой Чендрул, голову этого буйвола в память твоей верности, а рога велю обложить для тебя золотом...

Когда дикая суматоха наконец улеглась, послы решили, что теперь настала удобная минута заявить Аттиле о своем прибытии и просить аудиенции.

Легкая краска не то гнева, не то радости вспыхнула и тотчас погасла на его желтом лице. Немного погодя, он громко и ясно произнес по-латыни: "Послы от императоров? - Это не спешно! Меня ждут послы от финнов, от эсфов, от утургуров, от итимаров, от акациров и еще от трех других народов, названия которых я забыл. Все они будут приняты прежде".

Затем он повторяли то же самое, обратившись к своим князьям, на гуннском языке и, повернувшись спиной к римлянам, медленно, с гордым спокойствием, не лишенным величия, стал подниматься по ступеням в свой деревянный дворец.