| Автор: | Джемисон С. В., год: 1889 |
| Категории: | Повесть, Детская литература |
Глава 16. Пешу делает покупку
Странная вещь, - говорила Пепси матери на другое утро, - вчера, когда леди Джен пропала, Жозен хоть бы крошечку встревожилась! Мне кажется, она нисколько не заботится о ребенке. Лишь бы девочка не торчала у нее на глазах - вот все, что ей надо. А посмотри, как она волнуется всякий раз, как исчезает ее балбес-сын!
-- И неудивительно, - заметила Маделон. - Бедная женщина! Много ей хлопот с этим сокровищем. Послушать ее, так она им гордится, ну, а мне-то кое-что известно. Я часто слышу о нем на улице Бурбонов: франтит напропалую, а ведь палец о палец не ударит! А где же он деньги берет? По-моему, раз человек беден и не работает, значит - ворует. Другие, может быть, иначе думают, а я всегда скажу: ворует. Ну, посуди: разве может мадам Жозен на свои жалкие заработки содержать себя и этого лентяя? Мне от души ее жаль, хоть и злюка она. Посмотри, на кого она стала похожа! Лицо измученное, глаза ввалились - видно, что ее грызет что-то. А что касается девочки, то о ней есть кому позаботиться: мы с тобой ее не бросим. Это такой милый, такой добрый ребенок! Я жалею только об одном: что не могу сделать для нее больше. Я душу готова отдать за вас обеих.
Маделон и Пепси были не единственными, кто полюбил девочку почти материнской любовью. С первого же дня, как леди Джен со своей светлой улыбкой заглянула в грустное, изнуренное лицо Дианы д'Отрев, новая жизнь открылась для этой одинокой женщины, новая надежда озарила ее унылые дни. Присутствие ребенка внесло свет и молодость в ее печальное существование. Лучшим временем за многие тяжелые годы были для нее те часы, которые она проводила со своей маленькой ученицей. Сидеть рядом с девочкой у фортепиано и смотреть, как ее тонкие пальчики бегают по клавишам, или петь вместе с ней старинные баллады - было для Дианы большим удовольствием. Девочка никогда не огорчала ее, всегда была кротка, понятлива и так мила, что даже мать Дианы, при всей старческой сварливости, ничего не могла возразить.
Жозен всячески старалась втереться в семью д'Отрев, и, чтобы удержать ее на приличном расстоянии, мать и дочь вынуждены были дать ей деликатный, но решительный отпор. В вежливой форме они дали ей понять, что если принимают племянницу, это еще не значит, что они будут рады и тетке.
Жозен молча проглотила обиду, но в душе поклялась, что так этого не оставит. "Я покажу им, как пренебрегать мною! Нищие, а туда же - важничают! Погодите, мамзель Диана: Мышка порассказала мне о вас кое-что... Дайте срок - все об этом узнают! Воображает, что я позволю оскорблять себя безнаказанно!"
Пока Жозен разжигала таким образом свою обиду и строила планы мести, мадам д'Отрев и Диана обсуждали, как бы вырвать ребенка из когтей старой ведьмы.
-- Страшно подумать, что девочка во власти этой женщины, что та имеет на нее права, - говорила Диана.
-- Тут какая-то тайна, и мы должны ее раскрыть. Будь у нас лишние деньги, я бы непременно поручила это дело адвокату... Конечно, если она действительно ближайшая родственница ребенка, она имеет на него законные права, которых никто не смеет оспаривать, но я думаю, что девочку можно было бы купить у нее. Мне кажется, Жозен такого сорта женщина, которая за деньги на все готова.
-- Все это одни фантазии, мой друг. Денег у нас нет и никогда не будет. Но будь мы даже богаты, то и тогда был бы большой риск брать чужого ребенка. Я тоже думаю, что тут кроется тайна, и ради малютки была бы рада, если бы все разъяснилось. Но это не наша забота, у нас и своих довольно.
-- Ах, мама, что вы говорите! Неужели, если человек беден, он должен быть эгоистом? - проговорила Диана с легким упреком.
-- Что делать, мой друг! Так всегда бывает. Бедному в пору думать только о себе. Правда, ты составляешь в этом случае исключение: ты больше думаешь о других, чем о себе. У тебя это выражается в каждой мелочи. Ну, хоть бы с этой птицей: по-настоящему мадам Журдан была обязана заплатить тебе за нее, а не навязывать на твою шею.
-- Но, мама, чем же она виновата? Она не могла ее продать. С моей стороны было бы несправедливо вводить ее в убытки. Не ее вина, что птица не пошла в ход. Она ведь не просила меня экспериментировать над новой моделью. Что же делать, если мне не удалось!
-- Тебе удалось, Диана, в том-то и дело. Работа превосходная, птица как живая.
-- Мадам Журдан говорит, что ее покупателям не нравится клюв. Шею тоже находят слишком длинной, - робко заметила Диана.
-- Это доказывает только, как мало они смыслят. Это - порода журавля, и шея вовсе не длинна, - отозвалась мать сердито. - Вот уж правда, на всех не угодишь!
-- Я решила больше не браться за новые модели. Буду мастерить своих уток да канареек, и довольно с меня.
-- Я говорила об этом тебе с самого начала. Я всегда находила, что ты слишком честолюбива, Диана, - не унималась старуха.
-- Ваша правда, мама: я была слишком честолюбива, - поспешила согласиться Диана.
* * *
Прошло около года с того дня, как госпожа Жозен перебралась на улицу Добрых детей. Августовским утром, когда тетя Модя сидела в молочной, погруженная в тайны приготовления сливочного сыра и масла, вошел Пешу и, положив маленький бумажный сверток, сказал, чтобы она его открыла.
-- Сию минуту, - отвечала тетя Модя, приветливо улыбаясь мужу. - Вот только налью форму и вымою руки.
Пешу молча кивнул головой и стал расхаживать по комнате, заглядывая в кринки с молоком и тихонько насвистывая. Когда ему надоело ждать, он развернул сверток и подал жене прелестные дамские часики с изящной золотой цепочкой. Тетя Модя ахнула от удивления.
-- Где ты достал такую прелесть? - воскликнула она и, вытерев руки, взяла часы и принялась их рассматривать.
Часы были синие, эмалевые. С одной стороны их украшала гирлянда с бриллиантовой веткой посередине, на другой были вырезаны инициалы "J.C." в виде изящной монограммы.
-- "J.C."! Да ведь этими буквами помечено белье маленькой леди Джен! - воскликнула тетя Модя. - Где ты добыл эти часы? Чьи они?
- я их купил.
-- Странно! Такие изящные часики и без футляра, завернуты в старую газету... - недоумевала тетя Модя. - Где ты мог их купить?
-- Я купил их в полицейском суде.
-- В полицейском суде! - повторила тетя Модя, окончательно сбитая с толку. - У кого же?
-- У Раста Жозена.
Несколько секунд тетя Модя пристально смотрела на мужа и, наконец, торжественно произнесла:
-- Я говорила тебе!
-- Что ты мне говорила? - переспросил тот с задорной улыбкой.
-- Как что? Что все эти вещи - конечно, в том числе и эти часы, - словом, все вещи, помеченные буквами "J.C.", - краденые. Все они принадлежат девочке, и она вовсе не родня Жозенам.
-- Потише, жена, потише.
-- Почему Раст очутился в полицейском суде?
-- Он был арестован по подозрению, но его вина не доказана.
-- По подозрению в краже часов?
-- Нет, по другому делу. Но то, что при нем были найдены часы, послужило уликой против него. Странно, что именно я купил эти часы. Я случайно проходил мимо суда, заглянул во двор и увидел Раста среди арестантов. Меня это заинтересовало, и я решил узнать, в чем дело. Оказывается, Раста арестовали по подозрению в принадлежности к шайке воров, обокравших несколько ювелирных магазинов. Прямых улик против него не оказалось, но внимание судьи привлекли эти часы. Он спросил Раста, откуда у него часы, и негодяй ответил, что часы принадлежали его покойной кузине, которая перед смертью оставила их матери Раста, а та подарила их сыну. "А как звали вашу кузину?" - спросил судья. Вот тут-то и вышла заминка. Раст сказал, что ее звали Клара Жозен, а судья обратил внимание на то, что буква "J" выгравирована вначале, и передал часы клерку и другим присутствовавшим. Те подтвердили названный судьей порядок букв. А Раст стоял и улыбался, точно не о нем речь! Одет франтом, рожа нахальная - вылитый отец! Я хорошо помню Андре Жозена: большой руки негодяй был покойник...
-- Что же, так и не добились, где Раст взял часы? - спросила тетя Модя.
-- Нет. Но судья приговорил Раста к тридцатидневному заключению в приходской тюрьме, как подозрительную личность.
-- Возмутительно мягкий приговор! - произнесла возмущенно тетя Модя.
-- Да ведь, говорят тебе, прямых улик не было, - продолжал Пешу. - Спасибо, что хоть месяц отсидит. Ну, так слушай же, как вышло, что я купил часы. Стоит Раст и болтает с другими арестантами. Слышу - торгуются, один предлагает пятьдесят долларов. "За кого ты меня принимаешь? - говорит Раст. - Положим, деньги мне нужны, но я не так глуп, чтобы отдать дорогую вещь за такую цену". И спрятал часы в карман. Тогда другой предложил шестьдесят долларов. Раст снова не соглашается. Вот тут-то я и подошел. "Позвольте, - говорю, - взглянуть на часы. Если они мне понравятся, я, может быть, и куплю". А сам стараюсь говорить как можно спокойнее, потому что боюсь, как бы он не заметил, что мне очень хочется приобрести эту вещь. Раст подал мне часы, и хотя притворился равнодушным, но я отлично видел, что ему не терпится сбыть их. Я предложил за часы семьдесят пять долларов. "Ишь ты, сенная труха!" ("Это он за мою блузу обозвал меня сенной трухой", - заметил Пешу и улыбнулся виноватой улыбкой.)
-- И сколько раз я тебе говорила, Пешу, не надевай блузу, когда едешь в город! - не выдержала тетя Модя. - Ведь есть у тебя пиджак... Посмотри, Гюйо и другие - все ходят в пиджаках...
-- Не все ли равно - блуза или пиджак? А прозвища меня не интересуют. Я честный человек и не стыжусь рабочей одежды. Я пропустил его слова мимо ушей и предложил девяносто долларов. Деньги со мной были. Достал бумажник и стал отсчитывать билеты. Должно быть, это на Раста подействовало, потому что он тут же согласился. Конечно, я никогда бы не позволил себе купить заведомо краденую вещь (я все-таки уверен, что негодяй украл часы), но я сделал это ради девочки. Я подумал, что, может быть, когда-нибудь часы помогут раскрыть тайну, окружающую ребенка, да и деньги, которые можно за них выручить, всегда пригодятся.
-- Твоя правда, Пешу. Конечно, девяносто долларов для нас большие деньги, особенно теперь, когда приходится заботиться о Мари, но если удастся что-нибудь сделать для этого милого ребенка, я не стану жалеть о деньгах.
С минуту тетя Модя сидела молча, рассматривая часы, потом задумчиво сказала:
-- Если бы они могли говорить!..
-- Погоди, может быть, мы и заставим их говорить, - отозвался Пешу.
Пешу взял часы и, открыв верхнюю крышку, показал ей что-то на внутренней стороне.
что, жена: хорошо было бы, если бы ты понаблюдала за этой Жозен - не заметишь ли чего...
-- Ах, Пешу, ты ее не знаешь: она так хитра, что ни за что не выдаст себя. Я давно за ней слежу, да толку мало.
-- Вот что, жена, - сказал, помолчав, Пешу, - у меня есть план, но только попрошу тебя быть терпеливой и дать мне время привести его в исполнение.