| Автор: | Джемисон С. В., год: 1894 |
| Категории: | Повесть, Детская литература |
Глава 32
Душистая олива зацветет
Уже расцвели оливы и жасмин, когда наши путешественники добрались до цели. Два месяца провели они в тяжелом пути, и с каждым днем трудности и страдания, как казалось Филиппу, все увеличивались, сил у него становилось все меньше.
Лишения, голод и холод сделали свое дело, хрупкий мальчик так исхудал и побледнел, что каждый при виде его думал, что дни его сочтены. К концу пути он еле мог пройти несколько шагов без передышки, он жаловался на усталость и сонливость, аппетит же у него совсем пропал. Если бы не сердобольные крестьяне, иногда подвозившие их на своих телегах, и не добрые кондуктора товарных поездов, перевозившие их от одной станции до другой, Филипп свалился бы на дороге. Но несмотря на физическую слабость, душевная бодрость не покидала его, он был так же полон надежд, веры и радости, как и в начале пути. Иногда он шел с лихорадочной энергией.
-- Я не болен, -- говорил он решительно, -- я только устал, и мы должны не останавливаться, а идти дальше.
Некоторое время, пока наступало возбуждение, Филипп быстро шел вперед, но иногда вдруг силы его покидали, и он валился на землю чуть не в обмороке.
Тогда Лилибель пускал в ход все доводы, какие только могли приободрить Филиппа. Иногда это был дым или звон колокольчика в стаде или шум катящейся телеги. Если все эти доводы оказывались бесполезны и Филипп ничего не говорил в ответ, негритенок брал на руки свою легкую ношу и нес, пока они не добирались до места, где можно было рассчитывать на помощь.
Однажды ночью они добрались до берега озера, лежавшего между ними и обетованной землей, к которой они стремились.
Был май, от громадной круглой луны, блестящей, как серебро, исходил свет. Они находились в сосновом лесу, ветерок шелестел в ветвях, воздух напоен смолистым запахом сосен, земля усеяна такой массой душистых сосновых игл, что сделалась мягкой как пышная постель.
Филипп, измученный дневными переживаниями, растянулся на родной земле с чувством благодарности за то, что закончился последний переход и что путешествие окончено. Он принимал шелест ветра в деревьях за шум воды в озере, ему казалось, что они уже на берегу и что надо переправиться через его сверкающие воды, между тем как до озера, сверкавшего в лунном свете, были еще целые мили. В эту ночь Филиппу особенно нездоровилось, лицо его пылало, глаза расширились и блестели. Лилибель сидел возле него, тихо всхлипывая.
-- О чем ты плачешь, Лилибель? -- спросил Филипп как во сне.
Ему казалось, что он плывет вверх, плывет между деревьями, к серебряным лучам луны.
-- Я плачу оттого, что вы хвораете, мастер Филипп, и мы не сможем переправиться через озеро. Теперь, когда мы совсем рядом, нам нельзя попасть на ту сторону. Ведь не пойдем же мы пешком по воде, а Новый Орлеан на том берегу.
-- Да, -- согласился Филипп, -- мы не можем пойти по воде, но мы можем остаться здесь и отдохнуть. Можно остаться здесь навсегда.
-- Нет, нам нельзя оставаться здесь, мастер Филипп, нам нужно переправиться, -- решительно отвечал Лилибель.
-- Это похоже на мамочкин сад, -- шептал в забытье Филипп.
Его мысли блуждали далеко, и он забылся лихорадочным сном.
-- Но отсюда еще довольно далеко до озера, потом - нам нужно еще переправиться, -- настаивал Лилибель.
-- Душистая олива зацвела; я слышу ее запах и запах жасмина.
-- Нет, мастер Филипп, это не душистая олива, ее нет здесь. Это пахнут сосны.
Да, пойдем на Королевскую улицу, пока не зацвела олива.
-- Что вы говорите, мастер Филипп? Вы не можете попасть на Королевскую улицу, пока мы не переправимся через озеро. -- И Лилибель наклонился над больным мальчиком, с беспокойством заглядывая в его глаза. -- Он спит и бредит, Боже, Боже! Он расхворался, у него жар! Как переправлюсь я с ним через озеро?
Вдруг Лилибель поднял голову и стал прислушиваться, затем бросился на землю и приложил ухо к земле. "Это поезд, конечно, и недалеко отсюда, он бы перевез нас, наверное, они взяли бы мальчика - больного, почти умирающего! У него жар, он бредит... Они взяли бы его, я должен отнести его туда! Надо разбудить его".
-- Пойдемте, мастер Филипп, садитесь ко мне на спину, я потащу вас.
-- Совсем и не нужно ему просыпаться, я могу нести его, как ребенка, и этих мышат тоже. Я потащу их на спине, а мастера Филиппа возьму на руки.
Сосновые леса довольно прозрачны, так что сохраняется видимость на большое расстояние, этому не мешает густая чаща деревьев, и Лилибель, пройдя немного, увидел луч света и снова услыхал грохот поезда. Теперь он знал, куда идти. Подняв свою ношу, нежно обняв Филиппа, как спящего ребенка, он двинулся к высокому дереву на краю леса.
Негритенок с тяжелой ношей должен был часто останавливаться, чтобы перевести дыхание; каждый раз, дойдя до удобного места, он бережно опускал Филиппа на землю и отдыхал, пока не чувствовал себя в силах снова поднять его. Он осторожно ступал, не спуская внимательных глаз со столба, белевшего вдали и все яснее вырисовывавшегося по мере приближения к нему.
Трудный и медленный переход занял большую часть ночи, и лишь на рассвете Лилибель с радостью увидел, что они уже на опушке леса, у самой железнодорожной станции. Когда совсем рассвело и он мог разглядеть, где они находятся, он увидел рядом с собой водокачку.
Теперь я спокоен, -- ликовал Лилибель. -- Они остановятся здесь набирать воду для паровоза, и надо только поднести мастера Филиппа поближе и ждать, пока подойдет поезд.
В сравнении со всем, пережитым ночью, этот последний подвиг был пустяком, и когда Филипп очнулся от тяжелого сна, он увидел, что лежит на мягкой траве, в тени водокачки, а Лилибель сидит рядом с ним, умываясь прохладной чистой водой.
-- Я говорил вам, что близко железная дорога, -- радостно сказал негритенок.
Филипп поднялся, с удивлением оглядываясь.
-- Где мы? Мы уже переехали через озеро? -- спросил Филипп, еще не совсем придя в себя и покачиваясь от слабости.
Нет, мы еще не переправились, но мы поедем с первым поездом, какой подойдет.
-- Как я очутился здесь, Лилибель? -- спрашивал Филипп. -- Я уснул под сосной, и не помню, чтобы я шел.
-- Вы и не просыпались, я нес вас на руках, -- с гордостью ответил Лилибель.
-- А "дети"?
-- И "дети" здесь, -- ликовал Лилибель.
он чувствовал лишь большую слабость.
Время близилось к полудню, а Лилибель все ждал поезда, в приходе которого не сомневался.
Я уже слышу его, или - я вижу дым! -- этими восклицаниями он старался ободрить Филиппа, который прислушивался к нему с радостной улыбкой.
Наконец-то, наконец, услыхали они грохот, затем шум, пыхтенье, и показался большой товарный поезд.
Это был момент наивысшей тревоги для наших странников. Остановится ли поезд у водокачки или пройдет мимо? Филипп забыл о своей слабости и вскочил на ноги. Лилибель, не думая об опасности, стал на полотне и размахивал своей изодранной шапкой. Громадное чудовище быстро приближалось, будто смотрело на них блестящими глазами, пыхтя, шипя и постепенно замедляя ход.
Да, да, он остановится! -- вскричал Лилибель. -- Вот и остановился!
И действительно, после многочисленных толчков и вздрагиваний длинный поезд остановился у водокачки, из него выскакивали люди, спеша утолить жажду огненного дракона.
Когда кондуктор заметил маленькую, в лохмотьях, фигурку Лилибеля, стоявшего у водокачки, он залился смехом и воскликнул:
-- Ого-го, что за пугало! Откуда ты взялся и что здесь делаешь? -- Затем, заметив Филиппа, от слабости прислонившегося к стене водокачки, продолжал уже добродушно - А вот и другой, белый, и больной, видно.
Филипп поднял на него глаза и улыбнулся: его милая, нежная улыбка тронула сердце кондуктора.
Вы ждете поезда, не так ли? Хотите переправиться через озеро на другой берег?
-- Если позволите, сэр? -- произнес взволнованно Филипп. -- Я болен и не могу больше идти.
-- Понятно, что не можешь, -- ответил кондуктор, бережно поднимая Филиппа. -- Ты еле держишься на ногах. Издалека идешь?
-- Из Чаттануги, -- уклончиво отвечал Филипп.
-- Что ты? Из Чаттануги? Ну, неудивительно, что на тебе остались только кожа да кости. Идем, идем, я перевезу тебя.
И его тоже? -- указал Филипп на Лилибеля.
-- Маленькое чучело? Ладно, и он может войти, вы оба весите не больше кошки. Послушай, Билль, -- обратился он к кочегару, -- не можешь ли раздобыть чего-нибудь для этого малыша? Так и кажется, что он упадет в обморок. Можно биться об заклад, что он ничего не ел целую неделю. Пришел пешком из Чаттануги! Подумай только!
-- Да, это далековато для такого вороха костей... Ладно, я ему дам поесть, -- ответил кочегар, добродушно оглядывая мальчика. -- Ты умираешь с голоду, малыш?
-- Нет, я не голоден, благодарю, -- отвечал Филипп, продолжая улыбаться. -- Мне хочется пить.
-- Пить! Превосходно, я сейчас приготовлю тебе кое-что. -- И, повернувшись к полке, он налил из котелка в кружку черного кофе, вынул из кармана бутылочку, накапал из нее в кофе, положил сахару и хорошенько размешал.
Вот, мой милый, выпей это, и ты подкрепишься, -- сказал он ласково, протягивая кружку Филиппу. -- Оно и вкусно и подкрепит тебя. Ты сразу выздоровеешь и будешь как встрепанный!
Филипп жадно выпил черное питье и лег на жесткое ложе в вагонной кухне, а Лилибель, сидя тут же, уплетал сухари со свининой, предложенные кочегаром.
Когда поезд приближался к озеру, Филипп смотрел в открытую дверь. Вдруг он воскликнул:
О, здесь латинии и кипарисы. Я вижу мох, висящий в воздухе. Мы в Луизиане, не правда ли?
-- Да, мы переезжали границу; мы уже близко от озера и через два часа будем в Новом Орлеане.
-- Так близко, так близко, -- шептал он Лилибелю. -- Вот и озеро. Какое громадное, голубое, прекрасное! Мы словно плывем по морю!
И в то время, как он болтал и смеялся, поезд двигался по длинному мосту над сверкающей гладью прекрасного озера.