| Автор: | Джером К. Д., год: 1889 |
| Категория: | Повесть |
XVII
День стирки. - Рыбы и рыболовы. - Об искусстве ужения. - Добросовестный рыболов. - Рыболовная история
Мы пробыли в Стритли два дня и отдали свои вещи в стирку. Пробовали мы было и сами постирать их в реке под руководством Джорджа, но попытка оказалась неудачной. Даже более чем неудачной, ибо положение наше после стирки сделалось хуже прежнего. До того, как мы вымыли свои вещи, они были, действительно, очень и очень грязны, но все же пригодны для носки. А вот после стирки... - что уж тут скрывать! После этой стирки Темза от самого Рединга и до Хенли стала намного чище, чем была. Мы собрали и размазали по своей одежде всю грязь, накопившуюся в реке на этом участке.
Прачка в Стритли сказала, что чувство справедливости требует взять с нас тройную плату. По ее словам, тут требовалось не столько отстирывать, сколько выкапывать.
Мы уплатили по счету без ропота.
Окрестности Стритли и Горинга представляют собой большой рыболовный центр. Здесь имеется превосходная рыбная ловля. Река изобилует угрями, язями, щуками, плотвой и пескарями; и можно сидеть и удить там по целым дням.
Иные так и делают. Им никогда ничего не удается поймать. Я никогда не видел, чтобы кто-нибудь поймал что-нибудь в Темзе, исключая дохлых кошек, но это, разумеется, не имеет ничего общего с рыбной ловлей. Местный рыболовный указатель ничего не говорит о том, чтобы рыба здесь попадалась на удочку. Он ограничивается заявлением, что "место благоприятствует рыбной ловле", и, основываясь на том, что я здесь видел, я вполне готов подтвердить это заявление.
Нет ни одного места в мире, где можно было бы получить столько рыбной ловли или посвящать ей больше времени. Некоторые рыболовы приезжают и остаются поудить день, другие остаются на целый месяц. Можете, если хотите, оставаться хоть целый год: никакой разницы не будет.
"Путеводитель рыболова по Темзе" говорит, что здесь "ловятся" щуки и окуни, но в этом "Путеводитель рыболова" ошибается. Щуки и окуни могут находиться здесь. Я даже доподлинно знаю, что они здесь находятся. Видеть их можно целыми стаями, когда идешь прогуляться вдоль по берегу; они подплывают и высовываются из воды, разинув рот, и просят сухарей. Когда идешь купаться, они толпятся вокруг, и прохода вам не дают, и раздражают вас. Но чтобы "они ловились" с помощью червяка на крючке или чего-либо подобного, - ну, нет, шалишь!
Сам я неважный рыболов. Одно время я посвятил этому вопросу достаточно внимания и делал, как мне казалось, недурные успехи; но опытные рыболовы сказали мне, что толку от меня никогда не будет, и убедили меня бросить. Они признавали, что я превосходно умею закинуть удочку, и, очевидно, полон охоты к делу, а также снабжен достаточной порцией прирожденной лени. Но тем не менее из меня никогда не выйдет настоящего рыболова. Слишком мало у меня воображения.
По их мнению, из меня вышел бы поэт, или репортер, или автор сенсационного фельетона, или что-то иное в том же роде; но для того, чтобы завоевать приличное положение среди рыболовов Темзы, требуется больше игры воображения, больше силы творчества, нежели их, по-видимому, у меня имеется.
Некоторые люди воображают, что для того, чтобы быть хорошим рыболовом, требуется одно только свойство - лгать с легкостью и не краснея; но это ошибка. Простая голая фабрикация бесцельна; на это способен всякий новичок. Опытный рыболов узнается в обоснованных подробностях, в нотках вероятности, в общем тоне добросовестной - почти педантической - правдивости.
Каждый может прийти и сказать: "О, я поймал вчера вечером пятнадцать дюжин окуней" или "В прошлый понедельник я вытащил пескаря весом в восемнадцать фунтов и длиной в три фута от носа до хвоста".
Для этого не требуется ни искусства, ни умения. Нужна одна только смелость.
Нет, утонченный рыболов пренебрегает такого рода враками. Его система - целая наука сама по себе.
Он спокойно входит в комнату со шляпой на голове, занимает самое удобное место, раскуривает трубку и начинает молча курить. Некоторое время он предоставляет юнцам хвастать напропалую, потом, пользуясь минутным затишьем, вынимает трубку изо рта и замечает, выбивая золу об решетку:
- Ну, мне во вторник вечером попалась такая добыча, о которой не стоит никому рассказывать.
- О, почему же? - спрашивают его.
- Да потому, что никто мне не поверит, - спокойно и даже без всякого оттенка горечи в тоне отвечает он, после чего заново набивает трубку и просит хозяина принести ему холодного шотландского виски.
После этого наступает молчание, ибо никто не испытывает в себе достаточной уверенности, чтобы противоречить. Поэтому ему приходится продолжать, не дождавшись поощрения.
- Нет, - произносит он задумчиво, - я сам бы не поверил, когда бы мне рассказали, но тем не менее это факт. Просидел я целый день и ничего решительно не поймал, кроме нескольких дюжин плотвы и десятков двух щук; и только что хотел совсем бросить ловлю, как вдруг леска довольно-таки сильно дернулась. Я подумал, что попалась еще одна рыбешка, и давай тянуть. Не тут-то было! С места не сдвинешь! Потребовалось полчаса - полчаса, милостивый государь! - чтобы заполучить эту рыбу; и каждую минуту я думал, что вот-вот удочка лопнет! Вытащил я его наконец, и что же вы думаете, оказалось? Осетр! Сорокафунтовый осетр! Пойманный на удочку, джентльмены! Да, тут немудрено удивиться, - стаканчик холодного шотландского, хозяин, пожалуйста.
Однажды я спросил хозяина одного из прибрежных трактиров, не сказывается ли на его здоровье слушанье рассказов окружающих рыболовов, но он отвечал:
- О нет, теперь нет, сэр. Вначале, правда, немножко-таки пронимало иной раз; но Христос с вами! Мы с хозяюшкой теперь слушаем их день-деньской. Привыкаешь, знаете ли.
Я знал молодого человека - чрезвычайно добросовестного малого. Когда он затеял стать рыболовом, он решил никогда не преувеличивать своих уловов больше, чем на двадцать пять процентов.
- Когда поймаю сорок рыб, - говорил он, - буду рассказывать, что поймал их пятьдесят, и так далее. Но свыше этого лгать не буду, потому что лгать грешно.
Но двадцатипятипроцентная система вовсе ему не удалась. Он не смог применить ее. Величайшее число пойманных им за день рыб никогда не превышало трех, а нельзя же прибавить двадцать пять процентов к трем, - по крайней мере, не тогда, когда имеешь дело с рыбой.
Поэтому он увеличил проценты до тридцати трех с третью; но и это было неудобно, когда ему удавалось поймать всего одну или две рыбины; тогда, чтобы упростить дело, он просто решил увеличивать каждый улов вдвое.
Придерживался он этой системы около двух месяцев, после чего разочаровался в ней. Никто ему не верил, когда он говорил, что только удваивает улов, так что с этой стороны он не заслужил никакого уважения; а в то же время его умеренность создавала ему невыгодное положение среди прочих рыболовов. Когда, поймав на самом деле три мелких рыбки, он рассказывал, что поймал их шесть, ему становилось невыносимо завидно слушать рассказ человека, поймавшего, как он достоверно знал, всего одну и болтавшего направо и налево, что поймал две дюжины.
Кончилось тем, что он заключил с самим собой последний договор которого и придерживается свято до сегодня), решив принимать каждую пойманную им рыбу за десять, и всегда начинать с десяти. Так, например, не поймав ни одной рыбы, он говорил, что поймал их десять: по этой системе, нельзя было поймать меньше десяти рыб - в этом была ее основа. Затем, если в силу счастливой случайности ему удавалось поймать одну рыбу, он считал их двадцать; две рыбы равнялись тридцати, три - сорока, и так далее.
Это простой и легковыполнимый план, и недавно возбуждался вопрос о том, чтобы принять его за общее правило для всей рыболовной братии. Действительно, Комитет союза рыболовов Темзы предлагал одобрить его два года назад, но некоторые из старших членов запротестовали. Они заявили, что готовы обдумать предложение, если цифра будет удвоена, и каждая рыба будет считаться за двадцать.
Если у вас как-нибудь окажется свободный вечерок, когда вы будете на реке, советую вам забрести в один из этих прибрежных трактиров и занять место в распивочной. Более чем вероятно, что вам подвернутся два старых рыболова, потягивающих вместе грог; и вы в полчаса наслушаетесь достаточно рыбных историй, чтобы расстроить себе пищеварение на целый месяц.
Джордж и я - не знаю, что сталось с Гаррисом, он вскоре после полудня пошел побриться, потом вернулся и минут сорок чистил свои башмаки мелом, после чего мы его не видали, - итак, Джордж, я и собака, будучи предоставлены самим себе, отправились вечером второго дня ради прогулки в Уоллингфорд, а на обратном пути зашли в прибрежный трактирчик для отдыха и кое-чего иного.
Мы вошли в комнату и сели. Там уже оказался старичок, куривший длинную глиняную трубку, и мы, понятно, разговорились.
Он объявил нам, что сегодня была хорошая погода, а мы сообщили ему, что вчера была хорошая погода, а потом мы уведомили друг друга, что завтра, вероятно, будет хороший денек; а Джордж выразил мнение, что есть неплохие виды на урожай.
После этого так или иначе выяснилось, что мы не здешние и собираемся уехать на следующее утро.
Тут в разговоре последовала пауза, во время которой наши взгляды блуждали по комнате. Наконец они остановились на запыленном стеклянном футляре, помещенном очень высоко над камином и содержащем форель. Она привлекала меня, эта форель: очень уж была чудовищная рыба. По правде говоря, я с первого взгляда даже принял ее за треску.
- Ага! - заметил старик, проследив направление моего взгляда. - Славная штучка, не правда ли?
- Нечто необычайное, - пробормотал я, а Джордж спросил старика, сколько, по его мнению, весит эта рыба.
- Восемнадцать фунтов шесть унций, - сказал наш приятель, вставая и сбрасывая куртку. - Да, - продолжал он, - тому будет шестнадцать лет, третьего числа будущего месяца, как я поймал эту рыбу. Попалась она мне под самым мостом, на пескарика. Сказали мне, что она в реке, а я сказал, что заполучу ее, так и сделал. Не много теперь осталось по соседству таких рыб, сдается мне. Спокойной ночи, господа, спокойной ночи.
И ушел, оставив нас вдвоем.
После этого мы глаз не могли оторвать от этой рыбы. Действительно, рыба была на диво. Мы все еще любовались ею, когда местный кэбмен, только что завернувший в трактир, подошел к дверям с кружкой пива в руке и также взглянул на нее.
- И то правда, сэр, - ответил он; затем, глотнув пива, добавил: - Пожалуй, не при вас ее поймали?
- Нет, - объяснили мы ему. - Мы не здешние.
- Ага! - добавил он. - Стало быть, как же вам тут быть? Прошло уж около пяти лет с тех пор, как я поймал эту форель.
- Так это вы ее поймали? - поинтересовался я.
- Да, сэр, - отвечал добродушный старик. - Поймал я ее как раз пониже шлюза - то есть где тогда был шлюз - в пятницу после полудня; и всего замечательнее то, что я ее поймал на муху. Я ведь пошел удить щуку. Господь с вами! Даже и не помышлял о форели, и как увидал этого молодца на удочке, убейте меня, если не растерялся маленько. Понимаете ли, ведь в ней весу двадцать шесть фунтов. Доброй ночи, господа, доброй ночи.
Пять минут спустя явился третий человек, рассказавший нам, что это он поймал ее рано поутру на уклейку. А после его ухода вошел степенный, торжественный с виду пожилой субъект и уселся возле окна.
Некоторое время мы все молчали; наконец Джордж повернулся к новоприбывшему и сказал:
- Виноват, надеюсь, вы извините нашу нескромность, ведь мы здесь совсем чужие люди, но мой приятель и я были бы бесконечно благодарны, если бы вы рассказали нам, каким образом вы изловили вон ту форель!
- Да кто же это вам сказал, что она поймана мной? - последовал изумленный вопрос.
Мы отвечали, что никто нам этого не говорил, но почему-то мы инстинктивно чувствовали, что поймал ее не кто иной, как он.
- Удивительная штука - прямо-таки удивительная! - со смехом отозвался степенный незнакомец. - Ибо на деле-то выходит, что вы угадали верно. Поймал ее я. Но забавно, как это вы сразу угадали. Поразительно, право!
И пошел и пошел, и рассказал, как потребовалось полчаса, чтобы вытащить ее, и как у него сломалась удочка. Говорил, что тщательно взвесил ее, придя домой, и что весы потянули тридцать четыре фунта.
- Подумать только, что Джим Бэтс, и Джо Магглз, и мистер Джонс, и старик Билли Мондерс - все рассказали вам, что они ее поймали. Ха-ха-ха! Вот так ловко! - молвил добрый честный старик, трясясь от смеха. - Так это на них похоже - подарить ее мне, поместить у меня, когда бы они ее поймали! Ха-ха-ха!
Затем рассказал нам истинную историю этой рыбы. Оказывается, он сам поймал ее, много лет назад, будучи еще совсем мальчиком; и не благодаря особому старанию или искусству, а просто в силу той необъяснимой удачи, которая, по-видимому, всегда поджидает мальчишку, увильнувшего от школы и отправившегося поудить в солнечный денек с помощью привязанной к дереву бечевки.
Он сказал, что эта форель спасла его от порки и что даже сам школьный учитель заявил, будто она стоит тройного правила и всех упражнений вместе взятых.
В эту минуту хозяина вызвали из комнаты, и мы с Джорджем снова обратили взоры к рыбе.
Джордж пришел в такое возбуждение, что влез на спинку стула, чтобы получше рассмотреть ее.
Но тут стул поскользнулся, и Джордж, пытаясь спастись, отчаянно вцепился в футляр с форелью, и футляр с треском обрушился, а Джордж со стулом свалились на него.
- Надеюсь, что нет, - ответил Джордж, осторожно вставая и озираясь.
Нам показалось странным и необъяснимым, чтобы чучело форели могло таким образом разбиться вдребезги.
Оно и было бы странным и необъяснимым, будь это действительно чучело форели, но оно им не было. Форель была сделана из гипса.