Наброски синим, зеленым и серым.
X. Женщина, способная очаровывать

X 

ЖЕНЩИНА, СПОСОБНАЯ ОЧАРОВЫВАТЬ

-- Неужели это тот самый мистер Н., который?..

В ее темных глазах зажглись искорки приятного изумления и легкого недоверия, смешанного с опасением ошибиться. Мой приятель, представивший меня ей, со смехом уверил ее, что я - действительно тот самый, который... и оставил нас вдвоем.

- Ах, боже мой, так вот вы какой! - медленно растягивая слова, говорила она с очаровательной улыбкой, усадив меня рядом с собой. - А я представляла себе вас степенным, пожилым человеком, и вдруг - совсем другое!

Голос ее был мягкий и ласкающий, манеры вкрадчивые, взгляд - прямо чарующий, и я весь очутился под ее обаянием.

Я тогда только что начал свои литературные подвиги, и мне было очень лестно, что меня уже начинают признавать некоторой величиной.

- И неужели это вы написали ту прелестную вещь, которая в последнее время так заинтересовала публику? - продолжала она петь, обдавая меня волнами своих тонких духов и огнем своих красивых глаз. - Ах, как, должно быть, приятно иметь такой талант! Горюю, что у меня нет никакого таланта.

Я поспешил было утешить ее искусственным комплиментом, но она с веселым смехом закрыла мне рот веером. Впоследствии я был рад этому, потому что иначе я, наверное, оказался бы виновным в большой банальности, что могло повредить моей не окрепшей еще репутации.

- Я знаю, что вы хотели сказать, - ласково промолвила она, - но не знала бы, как это принять, потому что вы, говорят, так искусны в неявной сатире.

Я постарался показать вид, что действительно способен к такой хитрости, но по отношению к ней не стал применять ее. Она на одно мгновение оставила свою обтянутую перчаткою руку на моей. Оставь она руку в таком положении на два мгновения, я опустился бы перед ней на колени и... вообще, в том или другом виде, разыграл бы форменного дурака перед всей публикой...

- Оставьте свои комплименты для других, - говорила она. - Мне даже искренних от вас не нужно. Я только желала бы, чтобы вы были моим другом. Ведь по годам я гожусь вам в матери. (Ей могло быть лет тридцать с небольшим, но она выглядела не старше двадцати пяти, а мне было двадцать три года, но моя наивность и неопытность ставили меня наряду с подростками.) Но вы имеете передо мною то преимущество, что знаете мир и людей, и этим так выгодно отличаетесь от других кавалеров. Ведь, в сущности, наше общество так пусто и неинтересно, не правда ли? Вы и представить себе не можете, как я иной раз жажду уйти из этого общества, чтобы делить свое уединение с таким человеком, перед которым я могла бы быть самой собой, который мог бы вполне понять меня... Надеюсь, вы будете навещать меня? Я всегда дома по средам. И мне можно будет говорить с вами по душам, да? Вы расскажете мне свои умные мысли. Это будет такое большое удовольствие для меня, среди шумного общества так томящейся в духовном одиночестве.

Разумеется, я не прочь был хоть сейчас поделиться с ней тем, что она называла моими "умными" мыслями, и уже хотел было вознестись, так сказать, на ораторскую трибуну, но в это время ее пригласил к ужину один из членов "пустого" общества, и она приняла его руку. На ходу она бросила мне через плечо такой жалобный взгляд, который яснее слов говорил: "Видите, как мне тяжело? Я целый час должна сидеть с таким пошляком! Пожалейте же меня!"

И я искренно пожалел ее. А после, в конце вечера, я искал ее по всей анфиладе зал, но нигде не нашел и случайно узнал от одного из знакомых, что она давно уже уехала... в компании того самого человека, который похитил ее у меня.

Недели две спустя мы с одним из собратов по перу, тоже человеком еще молодым, полдничали в ресторане.

- Вчера мне удалось познакомиться с одной очаровательной женщиной, некоей миссис Клифтон-Куртенэ, - сообщил он мне между прочим.

- Разве? - отозвался я. - Мы с ней старые друзья. Она постоянно просит меня почаще бывать у нее, потому что очень интересуется моей беседой. Я и бываю.

- А! Я не знал, что вы с ней знакомы, - тоном разочарованности заметил мой коллега.

Казалось, этот факт уменьшил в его глазах достоинства этой дамы. Впрочем, он скоро оправился и восторженно продолжал:

- Замечательно умная женщина! Боюсь только, что я немножко обманул ее ожидания, - с веселой усмешкой прибавил он. - Она, видите ли, сначала ни за что не хотела верить, что я тот самый, который написал то-то и то-то. Судя по моим писаниям, она думала, что я чуть ли не старый седовласый мудрец.

Лично я в произведениях моего приятеля мог видеть только то, что литературная зрелость сильно отстает от физической, и если миссис Клифтон-Куртенэ видела противоположное, то это можно было объяснить только недостатком у нее известного критического чутья.

- Мне очень жаль ее, - продолжал мой приятель. - Она так жестоко страдает в том пустом и пошлом свете, к которому прикована своим положением. "Вы и представить себе не можете, - говорила она мне, - как я желала бы встретить кого-нибудь, кому я могла бы открыть всю свою душу, кто мог бы вполне понять меня..." Я непременно буду у нее в следующую среду. Она так настойчиво приглашала меня. Хотите, пойдемте вместе.

В назначенный день мы отправились. Моя беседа с очаровательной хозяйкой вышла не настолько конфиденциальной, как бы мне этого хотелось, потому что у нее в ее тесной квартире, дай бог на восемь человек, набралось гостей чуть не впятеро больше. Протомившись целый час в тесноте, жаре, духоте и скуке среди незнакомой толпы, где я чувствовал себя в высшей степени сиротливо, как все молодые люди, находящиеся в таких условиях и по своей застенчивости не решающиеся заговорить с чужими первыми, - я наконец кое-как протискался к хозяйке.

Она встретила меня с такой светлой улыбкой, которая сразу вознаградила меня за все мои страдания, и пропела:

- Как мило с вашей стороны, что вы сдержали свое обещание. Я ждала вас с таким нетерпением. Боялась, забудете обо мне. А я только с вами и могу отвести душу. Рассказывайте, что вы делали и писали за все то время, когда мы не видались.

Я начал было исповедоваться ей в своих новых литературных грехах. Она молча слушала меня секунд десять, потом вдруг прервала вопросом:

- Скажите, пожалуйста, тот милый молодой человек, с которым вы сегодня приехали и которого мне на прошлой неделе представили на вечере у леди Леннон, тоже написал что-нибудь?

Я ответил утвердительно.

- А о чем он написал? - продолжала она. - У меня так мало времени на чтение, и я обыкновенно читаю только такие вещи, которые близки моей душе (она озарила меня таким красноречивым взглядом, от которого вся кровь бросилась мне в голову). Но мне все-таки интересно бы знать, что мог написать ваш молодой коллега?

всего понравилось следующее: "Объятия доброй женщины для мужчины то же самое, что спасательный пояс, сброшенный ему с неба".

- Ах, как это хорошо! - восторгалась она. - Повторите, пожалуйста, еще раз.

но, должно быть, совершенно безуспешно.

Когда настало время прощаться с гостеприимной хозяйкой, я отправился отыскивать своего спутника, чтобы вместе с ним совершить и прощальную церемонию, и застал его оживленно беседующим с хозяйкой. Подходя к ним, я слышал, как они обсуждали недавно совершенное убийство. Мастеровой зарезал свою жену, горькую пьяницу, из-за которой был разорен весь его дом.

- Ах, - пела миссис Клифтон, играя своими огненными глазами, - какая страшная сила в женщине! Она может и возвысить мужчину, и принизить его. Когда я читаю и слышу что-нибудь такое о женщине, то постоянно вспоминаю ваши прекрасные слова: "Объятия доброй женщины для мужчины то же самое, что спасательный пояс, сброшенный ему с неба". Это чудо как хорошо!..