Искушенный Билли

Этюды в холодных тонах (сборник)

Искушенный Билли

Близился конец августа. Так получилось, что в клубе не было никого, кроме этого джентльмена и меня. Джентльмен сидел возле открытого окна, а рядом на полу лежала «Таймс». Я подвинул свой стул поближе и поздоровался:

- Доброе утро.

Джентльмен подавил зевок и ответил:

- Доброе. - Слово «утро», видимо, оказалось лишним. Обычай сокращать все, что можно, только входил в моду, и он старательно ему следовал.

- Боюсь, день будет жарким, - продолжил я.

- Боюсь, - последовал краткий ответ, после чего невежа отвернулся и невозмутимо закрыл глаза.

Я сделал вывод, что разговор не входил в его планы, однако препятствие лишь подогрело решимость побеседовать по душам и обсудить всех лондонских знакомых. Захотелось вывести апатичного эгоиста из себя, разрушить ту незыблемую оболочку спокойствия, в которой он существовал. Я собрался с духом и приступил к осуществлению плана.

- «Таймс» - интересная газета, - заметил я.

- Очень, - ответил джентльмен, поднял с пола свежий номер и протянул мне. - Не желаете ли почитать?

Рассчитывая вызвать раздражение, я постарался придать голосу агрессивную жизнерадостность, однако его манеры по-прежнему демонстрировали лишь скуку. Я вежливо возразил относительно уместности перехода газеты в руки следующего читателя, и он все с тем же безразличным видом заверил, что сам успел изучить ее от первой до последней страницы. Оставалось одно: бурно благодарить в надежде, что собеседник ненавидит чрезмерное выражение чувств.

- Говорят, прочитать передовицу в «Таймс» - все равно что получить урок английской словесности.

- Да, слышал, - невозмутимо согласился он. - Лично меня подобные уроки не интересуют.

Стало очевидно, что рассчитывать на помощь газеты не приходится. Я закурил сигарету и высказал предположение, что стрельбой из ружья джентльмен не увлекается. Он подтвердил справедливость догадки. В данных обстоятельствах, разумеется, было бы проще опровергнуть это предположение, однако чудаком внезапно овладело желание исповедаться.

- Лично мне процедура кажется непропорционально громоздкой, - признался он. - Месить десять миль грязи в компании четырех мрачных личностей в черных бархатных куртках, пары измученных собак и тяжелого ружья - и все это лишь ради того, чтобы убить нескольких птиц ценой в двенадцать фунтов и шесть пенсов.

Я шумно рассмеялся и воскликнул:

- Хорошо, хорошо! Очень хорошо!

Он определенно принадлежал к числу тех людей, которые, едва заслышав смех, внутренне содрогаются. Очень хотелось похлопать его по плечу, но мешало опасение, что неосторожный жест заставит его окончательно замкнуться.

Я поинтересовался отношением собеседника к охоте. Джентльмен ответил, что чрезвычайно утомлен разговорами о лошадях и обо всем, что с лошадьми связано, - по четырнадцать часов в день! - и по этой причине охоту давно оставил.

- Так, может быть, рыбачите? - не унимался я.

- В таком случае наверняка много путешествуете.

Должно быть, к этому моменту джентльмен уже смирился с неизбежностью судьбы и сдержанно повернулся в мою сторону. Когда-то старая няня называла меня не иначе, как самым «утомительным» ребенком на свете. Сам я, правда, предпочитаю считать себя настойчивым.

- Наверняка путешествовал бы больше, - отозвался он, - если бы обладал способностью видеть, чем одно место отличается от другого.

- А в Центральной Африке не бывали? - осведомился я.

- Раз-другой, - ответил он. - Очень напоминает Кью-Гарденс.

- Ну а Китай?

- Нечто среднее между тарелкой, на которой нарисована ива, и трущобами Нью-Йорка, - последовал ответ.

- Северный полюс? - В глубине души теплилась надежда на удачу с третьей попытки.

- Ни разу до него не дошел, - ответил он. - Однажды добрался до острова Гаклюйты, и все.

- Ну и как впечатление? - уточнил я.

- Никак, - лаконично произнес он.

Разговор перешел на женщин, затем коснулся фиктивных фирм, собак, литературы и иных подобных тем. Выяснилось, что джентльмену все известно и все успело изрядно надоесть.

- Когда-то они казались забавными, - отозвался он о первом пункте списка. - До тех пор, пока не начали принимать себя всерьез. А теперь кажутся просто-напросто глупыми.

Осенью мне пришлось узнать Искушенного Билли ближе, так как спустя месяц мы случайно вместе оказались гостями одной восхитительной хозяйки. Должен искренне признаться, что после этой встречи мое мнение о джентльмене значительно улучшилось. Оказалось, что этот человек способен принести немалую пользу. Так, следуя его примеру, можно было чувствовать себя увереннее в вопросах моды. Все знали, что его галстук, воротник, носки если и не блистали новизной, то неизменно соответствовали самым строгим требованиям. А в светском кругу ему не было цены в качестве философа, советчика и друга. О каждом он знал абсолютно все, начиная с биографии и заканчивая давними убеждениями. Был в курсе прошлого любой из женщин и проницательно предсказывал будущее всех мужчин. Мог показать сарай, в котором графиня Гленлеман веселилась в дни невинности, и отвести на завтрак в кофейню неподалеку от Майлз-Энд-роуд. В этом заведении владелец фирмы «Сэм Смит», родной брат знаменитого на весь мир светского писателя Смит-Стратфорда, влачил не подверженное критическому анализу, безотчетное, не увековеченное фотографами существование, питаясь тонкими ломтиками ветчины по три штуки за полпенса и шницелями по паре за пенс. Он знал, в какой из гостиных не следует злоупотреблять лестью и за каким из столов опасно осуждать политическую спекуляцию. Не задумываясь, сообщал, какому гербу соответствует та или иная торговая марка, и помнил цену, уплаченную за каждый титул баронета, полученный в королевстве на протяжении последних двадцати пяти лет.

Говоря о себе, Искушенный Билли, подобно королю Карлу, мог бы заявить, что ни разу не сказал ничего глупого и не сделал ничего умного. Презирал или делал вид, что презирает, большинство своих знакомых, а те из знакомых, с чьим мнением следовало считаться, непритворно презирали его.

Короче говоря, разносторонне образованного обитателя светских салонов можно было бы сравнить с артистом мюзик-холла, только с мозгами. После обеда джентльмен составлял отличную компанию, а вот по утрам его общества следовало избегать.

Так я думал об Искушенном Билли до тех пор, пока однажды он не влюбился, или, изъясняясь языком Тедди Тидмарша, который и сообщил нам новость, «втрескался в Герти Ловелл».

- В рыженькую, - пояснил Тедди, чтобы мы могли отличить молодую леди от сестры, которая недавно обрела новый золотистый оттенок.

- Герти Ловелл! - воскликнул капитан. - Надо же, а мне всегда говорили, что у этих девушек за душой ни гроша!

- Каменное сердце нашего старика разбилось, это я знаю точно, - заверил Тедди; он занимал таинственное, но во всех иных отношениях вполне удовлетворительное место в конторе неподалеку от Хаттон-Гарден и отличался беспредельной искренностью и прямотой в обсуждении чужих дел.

- Значит, где-нибудь в Австралии или Америке, если не дальше, неожиданно объявился богатенький дядюшка - овцевод, свиновод, а может быть, сам алмазный король, - предположил капитан, - и наш Билли держит нос по ветру. Уж что-что, а это он умеет.

сомнения, выбрал бы в пару Искушенному Билли. Увы, в подобных вопросах с рассудком советуются далеко не всегда.

Солнечный свет не благоволил к мисс Ловелл, однако вечером, при умеренном освещении, леди производила впечатление очаровательной юной девушки. В лучшие минуты ее трудно было назвать красивой, но в моменты неблагоприятные проявлялись черты благородства и хорошего воспитания, что неизменно спасало ее от пренебрежения. К тому же Герти безупречно одевалась. По характеру она вполне соответствовала идеальному образу светской дамы - всегда обаятельной и, как правило, неискренней. За религией отправлялась в Кенсингтон, а за моралью - в Мейфэр. Литературные познания черпала в библиотеке Ричарда Мьюди, а искусство изучала в галерее на Гросвенор-сквер. За каждым чайным столом с равной свободой и беглостью рассуждала о филантропии, философии и политике. Мысли ее всегда гарантированно соответствовали новейшим течениям, а точка зрения непременно совпадала с точкой зрения собеседника. Когда в клубе один известный романист попросил миниатюрную миссис Бунд, супругу художника, описать мисс Ловелл, та несколько мгновений молчала, поджав хорошенькие губки, а потом изрекла:

- Это особа, которой жизнь не способна преподнести подарок более ценный, чем приглашение на обед в дом герцогини, и представить повод для страданий более весомый, чем дурно сидящий костюм.

В те дни я сказал бы, что отзыв столь же точен, сколь и жесток, но, как выяснилось, никто из нас не знает друг друга в достаточной степени.

Я поздравил Искушенного Билли - а если оставить в стороне шутливое клубное прозвище, то достопочтенного Уильяма Сесила Уичвуда Стенли Дрейтона, - как только представилась возможность. Произошло это на ступенях ресторана «Савой», и, если верить электрическому освещению, джентльмен покраснел.

- Очаровательная девушка, - заметил я. - Тебе, дружище, крупно повезло.

Эту фразу положено произносить во всех случаях подобного рода, и слова сорвались с языка сами собой, без малейшего умственного усилия с моей стороны. И все же парень воспринял оценку как перл дружеской искренности.

- Когда познакомишься ближе, поймешь, насколько Герти отличается от обычных женщин. Навести ее завтра; уверен, она будет очень рада. Приходи около четырех, я предупрежу о твоем визите.

Я позвонил в дверь в десять минут шестого. Билли оказался на месте. Хозяйка приветствовала меня с очевидным смущением - немного странным, но в целом вполне приятным - и заметила, что прийти так рано очень мило с моей стороны. Просидел я с полчаса, однако разговор не клеился, и даже самые умные мои высказывания прошли незамеченными.

Когда я собрался уходить, Билли заявил, что ему тоже пора, и предложил проводить. Обычной парочке я непременно дал бы возможность попрощаться наедине, однако в случае с почтенным Уильямом Дрейтоном и старшей мисс Ловелл счел подобную тактику излишней. Просто подождал, пока влюбленные пожмут друг другу руки, и вместе с Билли спустился вниз.

Однако в холле джентльмен внезапно воскликнул:

- Черт возьми! Одну минуту! - и, перепрыгивая через три ступеньки, помчался наверх.

Очевидно, он нашел то, что искал, на лестничной площадке, потому что звука открывающейся двери я не слышал. Вскоре Искушенный Билли вернулся с серьезным, невозмутимым видом.

- Забыл перчатки, - пояснил он, беря меня под руку. - Оставляю их где придется.

Я не счел нужным сообщать, что собственными глазами видел, как он вытащил перчатки из шляпы и сунул в карманы пальто.

В последующие три месяца Билли редко появлялся в клубе, однако капитан, льстивший себе ролью циника из курилки (хотя роль удалась бы ему лучше, прояви он немного оригинальности), уверенно предсказывал, что после свадьбы потеря восполнится с лихвой. Как-то раз в сумерках я заметил фигуру, весьма напоминавшую Билли, а рядом еще одну - не исключено, что старшую мисс Ловелл. Но поскольку встреча состоялась в парке Баттерси - в месте, вовсе не относящемся к модным променадам, а парочка держалась за руки и наводила на мысль о заключительной главе сентиментальной истории из «Лондон джорнал», то я решил, что ошибся.

А вот где действительно довелось их увидеть, так это в партере театра «Адельфи», поглощенными слезливой мелодрамой. В антракте я подошел и начал высмеивать пьесу, как это принято делать в «Адельфи», однако мисс Ловелл тут же стала вполне серьезно умолять не портить ей удовольствие, а Билли затеял спор: он решил всерьез выяснить, можно ли поступать с любимой женщиной так, как поступил Уилл Террис. Я оставил обоих в покое и вернулся к собственной компании - полагаю, к радости всех заинтересованных сторон.

Когда пришло время, они поженились. Мы ошиблись в своих догадках и предположениях. Мисс Ловелл не принесла в семью ровным счетом ничего, и все же супруги выглядели вполне удовлетворенными отнюдь не огромным состоянием Искушенного Билли. Поселились они в крошечном домике неподалеку от вокзала Виктория и во время светского сезона арендовали экипаж. Гостей приглашали не часто, однако умудрялись появляться везде, где следовало появиться. Достопочтенная миссис Дрейтон выглядела значительно моложе и ярче прежней старшей мисс Ловелл. А поскольку одеваться леди продолжала все так же очаровательно, если не лучше, то ее положение в свете стремительно укреплялось. Билли повсюду сопровождал жену и откровенно гордился успехами. Поговаривали даже, что он лично выбирает фасоны платьев, да я и сам однажды видел, как серьезно он рассматривал наряды, выставленные в витринах универмагов «Рассела и Аллена».

Пророчество капитана не сбылось. Искушенный Билли - если его все еще можно было так называть - после свадьбы лишь изредка навещал клуб. Но я проникся к джентльмену симпатией, а к тому же, как он и предсказывал, исполнился глубокой симпатией к его милой супруге. По сравнению с напряженной атмосферой литературных и артистических кругов спокойное безразличие обоих к злободневным темам приносило блаженное облегчение. В уютной гостиной дома на Итон-роу тема сравнительных достоинств Джорджа Мередита и Джорджа Р. Симса не считалась достойной обсуждения. Оба рассматривались как авторы, представлявшие определенное количество развлечения в обмен на определенное количество денег. А каждую среду здесь с равным радушием приняли бы и Генрика Ибсена, и Артура Робертса: и тот, и другой добавили бы небольшому обществу изысканной пикантности. Если бы мне пришлось проводить свои дни в подобном доме, столь обывательское отношение скорее всего действовало бы на нервы, однако в реальных обстоятельствах оно лишь освежало, а потому я в полной мере пользовался гостеприимством радушных хозяев - смею надеяться, искренним.

Проходили месяцы, и со временем супруги заметно сблизились. Насколько мне дано судить, подобное развитие отношений вовсе не является обычным в светских кругах. Однажды я пришел немного раньше обычного, и неслышно ступающий дворецкий без объявления проводил меня в гостиную. Хозяева сидели в полутьме, крепко обнявшись. Пути к отступлению не было, а потому я решил принять предложенные обстоятельства и негромко кашлянул. Трудно представить смущение более откровенное и неловкое, чем то, которое проявила влюбленная пара.

Однако инцидент пошел на пользу, и между нами установилось особое взаимопонимание. Отныне меня стали принимать как близкого друга семьи, рядом с которым нет необходимости скрывать чувства.

Наблюдая за Билли и Герти, я пришел к неожиданному выводу: оказывается, проявления любви одинаковы во всем мире. Очевидно, пухлый глупый малыш с крылышками и с луком в руках, не обращая внимания на дельные советы, не видел особой разницы между молодым поэтом и мальчишкой-разносчиком из Ист-Энда, выпускницей Гертон-колледжа и скромной швеей. Сейчас, в конце XIX века, он преподает нам те же уроки, что и бородатым пиктам и гуннам четыре тысячи лет назад.

сезона. Приглашения на балы и ужины, ленчи и просто домашние встречи сыпались как из рога изобилия. Лужайки в гольф-клубе «Херлингем» безупречно зеленели, а дорожки ипподрома отличались идеальной гладкостью. Но хуже всего было то, что мода сезона льстила достопочтенной миссис Дрейтон так, как не случалось уже давно. Ранней весной они с Билли старательно сочиняли наряды с тонким расчетом: произвести фурор в Мейфэре. Платья и шляпки - сами по себе произведения высокого искусства - с нетерпением ждали подходящей минуты, чтобы продемонстрировать свою убойную силу. И вот впервые в жизни достопочтенная миссис Дрейтон начисто утратила интерес к победам подобного рода.

Друзья семьи искренне сокрушались, поскольку светское общество всегда оставалось для Билли естественной средой обитания; именно здесь мистер Дрейтон проявлял свои лучшие качества и умел казаться интересным. Но, как мудро заметила леди Гауэр, жене его вовсе не было необходимости запираться в четырех стенах, словно в тюрьме. Больше того, ее отшельничество выглядело бы странным и не принесло бы больному ни малейшей пользы.

Услышав столь решительное осуждение, миссис Дрейтон, для которой любая странность всегда являлась преступлением, сделала соответствующие выводы, мужественно пожертвовала стремлением к затворничеству, спрятала встревоженное сердце под безупречными одеяниями и вышла в свет.

Однако успех предыдущих сезонов повторить не удалось. Разговоры клеились так плохо, что не смогли бы удовлетворить даже обитателей Парк-лейн. Знаменитый звонкий смех утратил искренность и звучал механически. Леди улыбалась мудрости герцогов и грустила, слушая смешные истории миллионеров. Общество сочло ее хорошей женой, но плохой собеседницей и ограничило свое внимание открытками с пожеланиями здоровья. Герти восприняла перемену с благодарностью, ведь Билли слабел день ото дня. В том мире теней, где ей приходилось обитать, он оставался единственной реальностью. Пользы она приносила немного, однако успокаивала себя тем, что помогала ухаживать за больным.

Однако самому Билли подобное положение не нравилось.

- Тебе необходимо чаще развлекаться, - настаивал он. - Нельзя постоянно сидеть рядом со мной в этом тесном домишке: начинаю чувствовать себя эгоистом. К тому же людям тебя не хватает, и скоро меня возненавидят в обществе.

Во всем, что касалось жены, жизненный опыт и искушенность полностью изменяли Билли: он искренне верил, что бомонд тосковал по достопочтенной миссис Дрейтон и с нетерпением ожидал ее появления.

- Но мне хочется побыть с тобой, милый, - отвечала Герти. - Что за радость выезжать одной? Поправляйся быстрее, и вместе отправимся с визитами.

Спор продолжался изо дня в день. И вот однажды, когда леди в полном одиночестве грустила в гостиной, в комнату заглянула сиделка и, плотно закрыв за собой дверь, подошла к госпоже.

- Не могли бы вы сегодня вечером выйти из дома, мадам? - попросила она. - Хотя бы на пару часов? Хозяин бы очень обрадовался. Он винит себя за то, что вы оставили общество, и страшно переживает. А сейчас… - она на миг замялась, - сейчас больному необходимо полное спокойствие.

- Ему хуже?

- Во всяком случае, не лучше, мэм. На мой взгляд, нам следует его подбодрить.

Достопочтенная миссис Дрейтон встала, подошла к окну и посмотрела на улицу.

- Но куда же я пойду? - наконец проговорила она с печальной улыбкой. - Приглашений не поступало.

- Не могли бы вы сделать вид, что приглашены? - настаивала сиделка. - Сейчас только семь часов. Скажите, что отправляетесь на ужин - это даст возможность скоро вернуться. Оденьтесь, попрощайтесь, спуститесь вниз, а потом зайдите снова около одиннадцати, как будто только что вернулись.

- На ваш взгляд, это необходимо?

- Полагаю, в данном случае небольшой обман пойдет на пользу. Попробуйте.

Достопочтенная миссис Дрейтон направилась к двери, но тут же в сомнении остановилась.

- Но у Билли такой острый слух; он будет ждать скрипа открывающейся двери, стука отъезжающего экипажа.

- А как же насчет возвращения? - усомнилась Герти.

- Около одиннадцати неслышно выскользнете на улицу; экипаж будет ждать на углу. Положитесь на меня.

внешности супруги. Дело в том, что лицо ее даже отдаленно не напоминало о готовности отправиться на званый ужин.

- Сиделка сказала, что ты собираешься к Гревиллам. Я так рад! Нельзя же весь сезон провести взаперти! - Он взял ее за руки и окинул восторженным взглядом. - До чего ты хороша, дорогая! Как, должно быть, все меня ругают за то, что держу тебя в плену, как людоед прекрасную принцессу! Страшно будет снова показаться в свете!

- Постараюсь долго не задерживаться: вернусь и проверю, как вел себя мой мальчик. Если будешь хулиганить, больше никуда не пойду.

Они поцеловались на прощание, и она ушла, а около одиннадцати снова появилась в комнате. Рассказала, как восхитительно прошел раут, и немного похвасталась собственным успехом.

Сиделка заметила, что в этот вечер больной выглядел значительно более жизнерадостным, чем обычно.

С тех пор фарс начали разыгрывать ежедневно. Миссис Дрейтон то отправлялась на ленч в костюме от Редферна, то ехала на бал в изумительном парижском платье, а затем собиралась на домашнюю вечеринку, на концерт, на обед. Зеваки и просто прохожие останавливались, чтобы посмотреть, как прекрасно одетая, но измученная, осунувшаяся женщина с красными заплаканными глазами воровато выбирается из собственного дома и так же неуверенно возвращается.

- Всегда считала Герти бессердечной, - призналась одна из дам, - но уважала за здравый смысл. Трудно предположить, что она любит мужа, и все же незачем так открыто демонстрировать пренебрежение к умирающему.

Я объяснил, что был в отъезде, и спросил, о чем идет речь. В ответе все присутствующие оказались солидарны.

Кто-то два-три вечера подряд видел возле двери экипаж. Кто-то заметил, как леди возвращается домой. Кто-то застал в момент выхода, и так далее.

Все услышанное никак не соответствовало моему представлению о миссис Дрейтон, а потому следующим вечером я решил нанести ей визит. Поднялся на крыльцо, и дверь сразу открылась - прежде, чем успел постучать.

Я прошел в гостиную следом за хозяйкой, и она осторожно закрыла дверь. Великолепный наряд и бриллианты в волосах не могли не вызвать изумления. Задавать вопросы я постеснялся, однако мой взгляд, очевидно, оказался вполне красноречивым.

Миссис Дрейтон горько рассмеялась.

- Считается, что сегодня я в опере. Присядьте, если есть несколько свободных минут.

Я честно признался, что пришел поговорить, и в темной комнате, освещенной лишь уличными фонарями, она рассказала всю правду, а потом замолчала и уронила голову на обнаженные руки. Я отвернулся и долго смотрел в окно.

пониманием искусства, так что пока удается его убедить. Беспардонно вру, кто и что мне сказал, что я ответила и как все восхищались моим платьем. Кстати, что вы думаете вот об этом?

Я воспользовался привилегией друга дома и ответил со всей искренностью.

Вскоре мне снова пришлось уехать из Лондона, и в мое отсутствие Билли умер. Говорили, что супругу вызвали с бала и та едва успела прикоснуться к губам, прежде чем они остыли. Однако друзья находили оправдание в том, что смерть наступила слишком неожиданно.

Спустя некоторое время я снова навестил Герти - теперь уже вдову. Посидел недолго, а прощаясь, намекнул, какие ходят слухи. Спросил, не лучше ли рассказать правду, и предложил свои услуги.

- Думаю, не стоит, - ответила миссис Дрейтон. - Зачем выставлять напоказ тайную сторону жизни?

…

Она не дала договорить.

- Какая разница, что думают все?

Короткая фраза, произнесенная достопочтенной миссис Дрейтон, урожденной старшей мисс Ловелл, поразила меня до глубины души.