Рассказ малоизвестного поэта

Этюды в холодных тонах (сборник)

Рассказ малоизвестного поэта

- Платье совсем вам не идет, - ответил я.

- Вам не угодишь, - обиделась она. - Никогда больше не буду с вами советоваться.

- Никто не смог бы выглядеть хорошо в этом мешке, - поспешил добавить я. - Вы, конечно, смотритесь не так ужасно, как другие, но стиль все равно не ваш.

- Он имеет в виду, - воскликнул малоизвестный поэт, - что вещь сама по себе не поражает красотой и потому не соответствует вашему образу! Контраст между вами и чем-то неприглядным или даже уродливым настолько резок, что не может не огорчать.

- Он этого не говорил, - возразила светская дама. - И платье вовсе не уродливо. Просто это новейший фасон.

- Почему женщины так слепо подчиняются моде? - изрек философ. - Думают об одежде, разговаривают об одежде, читают об одежде и все-таки ничего в одежде не понимают. Задача любого наряда - разумеется, после того, как достигнута основная цель - согреть тело, - заключается в украшении той особы, которая его носит. И все же из целой тысячи женщин ни одна даже не задумывается, какая из расцветок окажется к лицу, какой покрой спрячет недостатки и подчеркнет достоинства фигуры. Раз модно - значит, надо надеть. В итоге бледные девы наносят себе непоправимый вред оттенками, годными лишь для молочниц, а миниатюрные куколки щеголяют в фасонах, подходящих исключительно особам ростом в шесть футов. С таким же успехом вороны могли бы нацепить на голову перья какаду, а кролики бегать по полям с павлиньими хвостами.

- А разве вы, мужчины, не так же глупы? - отозвалась выпускница Гертона. - В моду входят мешковатые пальто, и маленькие толстенькие джентльмены сразу в них облачаются и разгуливают, словно масленки на ножках. В июле паритесь в сюртуках и цилиндрах, больше напоминающих печную трубу. Строго придерживаетесь стиля и играете в теннис в накрахмаленных рубашках со стоячими воротничками. Настоящий идиотизм! Если мода прикажет играть в крикет в сапогах и водолазном шлеме, то вы непременно станете играть в крикет в сапогах и водолазном шлеме, а каждого разумного человека, который этого не сделает, обзовете дураком. Вы хуже нас: считается, что мужчины должны уметь думать и отвечать за свои поступки, а женственной леди подобная способность не к лицу.

- Высокие женщины и маленькие мужчины выглядят ужасно, что бы ни надели, - заявила светская дама. - Рост бедной Эмили пять футов десять с половиной дюймов, но все всегда считали, что в ней не меньше семи футов. В моду вошел стиль ампир, и бедное дитя напоминало дочку великана из пантомимы. Мы думали, что греческий стиль окажется более удачным, но в свободной тунике девочка походила на завернутую в простыню статую из Хрустального дворца, причем завернутую плохо. А когда приобрели актуальность пышные рукава и высокие плечи, Тедди однажды на вечеринке спел «Под развесистым каштаном». Спел просто так, без злого умысла, но бедняжка приняла исполнение на свой счет и дала ему пощечину. Мало кто из мужчин осмеливался встать рядом с ней, а Джордж сделал предложение исключительно потому, что хотел сэкономить на покупке стремянки: Эмили без труда достает с верхней полки его ботинки.

- Лично я, - заявил малоизвестный поэт, - не считаю нужным тратить умственную энергию на пустые рассуждения. Скажите мне, что положено носить, и я это надену. И дело с концом. Если общество требует приобрести голубую рубашку с белым воротничком, я немедленно покупаю голубую рубашку с белым воротничком. Если слышу, что пришло время широкополых шляп, тут же еду в магазин, нахожу широкополую шляпу и водружаю на голову. Вопрос не интересует меня настолько, чтобы имело смысл затевать спор. Только фат отказывается следовать моде, потому что стремится привлечь внимание собственной непохожестью. Романист, чья книга прошла незамеченной, тут же сочиняет необыкновенный галстук, а многие художники, следуя по пути наименьшего сопротивления, учатся отращивать волосы вместо того, чтобы учиться рисовать.

- Факт остается фактом, - заметил философ. - Все мы порождение моды. Мода диктует религию, нравы, привязанности и мысли. Когда-то добродетелью считался угон скота, а теперь на его место пришло создание компаний - весьма респектабельный и законный бизнес. В Англии и Америке модно христианство, в Турции - мусульманство, а в Мартабане поклоняются преступлениям Клапема. В Японии женщины стесняются обнажить руки - это считается нескромным. В Европе же отсутствие целомудрия выдают ноги. В Китае мужчины почитают тещу и презирают жену, в то время как в Англии мы с уважением относимся к супруге, а ее матушку почемуто считаем комическим персонажем, достойным лишь бульварного фельетона. Каменный век, железный век, век веры, век неверия, философский век - что это, как не мимолетная мода? Мода, мода, мода - куда бы мы ни бросили взгляд. Мода поджидает нас у колыбели, чтобы за руку провести по жизни. В один исторический период литература сентиментальна, в следующий полна обнадеживающего юмора, затем психологична - и вот уже по-новому женственна. Вчерашние картины становятся посмешищем для современного художника, а завтрашние критики точно так же начнут насмехаться над тем, что сделано сегодня. Сейчас модно быть демократичным, притворяться, что мудрость способна существовать лишь под сукном, и поносить средний класс. Сегодня мы гурьбой посещаем трущобы, а завтра дружно превращаемся в социалистов. Нам кажется, что мы думаем, а на самом деле на посмешище богам всего лишь одеваемся в слова, которых не понимаем.

- Не разводите пессимизм, - вновь подал голос малоизвестный поэт. - Пессимизм клонится к закату. Вы называете изменения модой, а я считаю их следами прогресса. Каждая фаза мышления выше предыдущей и подводит многих к тем меткам, которые оставили на горной тропе истины лучшие, самые сильные покорители вершин. Толпа, которую удовлетворяли скачки в Эпсоме, теперь интересуется творчеством Милле. Та публика, которая еще недавно благосклонно внимала оперетте, отныне стройными рядами идет слушать Вагнера.

- А любители драмы, в прежние времена готовые на все ради возможности в очередной раз услышать строки Шекспира, в наши дни бегут в мюзик-холл, - перебил философ.

- Да, порой случается так, что тропа немного спускается, но вскоре снова карабкается вверх, - парировал малоизвестный поэт. - Но ведь и сам мюзик-холл становится лучше. На мой взгляд, каждый мыслящий человек обязан посещать подобные заведения. Одно лишь присутствие качественного зрителя помогает поднять уровень представления. Что касается меня, то признаюсь: хожу часто.

- Недавно я просматривала иллюстрированные журналы тридцатилетней давности, - напомнила о себе светская дама. - Так там все мужчины одеты в нелепые брюки, болтающиеся на бедрах и невозможно узкие внизу. Вспоминаю, как их носил бедный папа: мне постоянно хотелось чем-нибудь заполнить пустующее пространство - ну, хотя бы опилок насыпать.

- Вы говорите о том периоде, когда в моду вошел так называемый силуэт юлы, - уточнил я. - Хорошо помню, как сам носил подобные брюки, однако было это всегонавсего двадцать три года назад, никак не раньше.

- О, как мило с вашей стороны, - ответила светская дама. - Оказывается, в действительности вы более тактичны, чем кажетесь. Вполне возможно, что с тех пор прошло именно двадцать три года. Помню, что была совсем маленькой. Полагаю, между одеждой и образом мысли существует некая тонкая связь. Трудно представить, чтобы джентльмены в таких брюках и с бакенбардами в стиле Дандрери беседовали, как это делаете сейчас вы, точно так же, как невозможно вообразить даму в кринолине и шляпке-капоре с сигаретой. Моя дорогая матушка отличалась невероятной свободой в своей повседневной одежде и позволяла папе курить во всем доме. Но примерно раз в три недели надевала до ужаса старомодное черное шелковое платье, которое выглядело так, словно в нем спала еще королева Елизавета (в тот период, когда она спала где угодно). В эти мрачные дни нам приходилось ходить по струнке.

«Тише, мама надела черное платье», - обычно предупреждали мы друг друга. А папа, услышав пароль, тут же соглашался взять нас на прогулку или покатать в экипаже.

- Смотреть не могу на модные журналы прежних лет, - призналась старая дева. - Вижу в этой одежде ушедших людей, и начинает казаться, что дорогие лица так же подвержены тлению, как и все на белом свете. Некоторое время мы храним образ в сердце, но потом постепенно отодвигаем в сторону, пока окончательно не забудем. Приходят новые лица, и мы довольны. Так грустно.

- Знаю, ее звали Сюзетта, - перебила выпускница Гертон-колледжа. - Продолжайте.

- Ее звали Жанна, - поправил малоизвестный поэт. - Но вы правы: почти все встречающиеся в литературе веселые крестьянские девушки действительно носят имя Сюзетта. Но матушка моей героини родилась в Англии, и девочку назвали Жанной в честь тетушки Джейн, которая жила в Бирмингеме и подавала серьезные надежды на наследство.

- Прошу прощения, - извинилась выпускница Гертона, - об этом факте я не знала. Так что же случилось с вашей крестьянкой?

первую половину пути приходилось карабкаться вверх, а вторую половину спускаться вниз по предательским тропам, однако девушка родилась и выросла в горах, отличалась завидной ловкостью и силой, а потому никому и в голову не приходило беспокоиться о ее благополучии.

- Разумеется, она добралась целой и невредимой, - уверенно заявил философ. - Эти ловкие, сильные девушки всегда достигают цели.

- Неизвестно, что произошло, - возразил малоизвестный поэт, - но Жанну больше никто и никогда не видел.

- А что стало с ее возлюбленным? - спросила выпускница Гертона. - Должно быть, когда растаял снег и деревенские парни отправились за эдельвейсами, чтобы одарить подружек, его нашли рядом с ней на дне пропасти?

- Нет, - снова возразил малоизвестный поэт. - Вы не знаете этой истории, а потому лучше позвольте мне закончить рассказ. Возлюбленный работал проводником и вернулся с маршрута утром, за день до свадьбы. Конечно, сразу узнал новость, однако признаков горя не проявил и никаких утешений не принял. Взял топор и веревку и в одиночестве отправился в горы. Всю зиму бродил по той дороге, которой должна была пройти Жанна, пренебрегал опасностью, не замечал холода, голода и усталости, бросал вызов бурям, туману и обвалам. Ранней весной вернулся в деревню, купил строительный материал и принялся день за днем переносить его в горы. Не нанял рабочих и даже отказался от помощи собратьев-проводников. Выбрал почти недоступное место на краю ледника, построил хижину и восемнадцать лет прожил в полном одиночестве.

время экскурсий проводник никогда не шутил и не смеялся. А каждую осень, сделав солидные запасы провизии, неизменно удалялся в свою одинокую хижину, запирал дверь, и до весны ни одна живая душа его не видела.

Однажды снег растаял, но он не появился в деревне, как бывало каждый год. Пожилые земляки помнили историю и жалели беднягу, а потому забеспокоились. После долгих рассуждений было решено отправиться в горы, к гнезду печального орла. Старики с трудом пробивали путь во льдах, по которым не ходили еще ни разу, и наконец обнаружили занесенную снегом хижину. Громко постучали в дверь, но в ответ услышали лишь доносившееся с ледника эхо. Тогда самый сильный толкнул плечом хлипкую дверь, и гнилые доски не выдержали.

Они нашли его мертвым, как, собственно, и ожидали. Окоченевшее тело лежало на грубо сколоченной кровати в дальнем углу. А рядом, спокойно и светло глядя сверху вниз, словно мать на спящее дитя, стояла Жанна. Платье ее украшали цветы - она их любила и всегда собирала. Лицо девушки осталось таким же, каким было девятнадцать лет назад, когда она улыбнулась на прощание всем, кто провожал ее в путь.

Жанну окружало странное металлическое сияние, отчасти освещавшее, отчасти туманившее образ, и люди отшатнулись в испуге, решив, что видят призрак. Однако один смельчак все-таки протянул руку - девушку окружал ледяной гроб.

Восемнадцать лет отшельник прожил рядом с дорогим лицом. Слабый румянец все еще теплился на чистых щеках, смеющиеся губы все еще алели. Только на виске волнистые волосы слегка свалялись под сгустком запекшейся крови.

- Что за неприятный способ проявления любви! - воскликнула выпускница Гертона.

- А когда и где рассказ был напечатан? - спросил я. - Что-то не припомню, чтобы я его читал.

- Никогда и нигде, - ответил малоизвестный поэт. - Дело в том, что примерно через неделю вернулись из путешествий двое моих друзей: один из Норвегии, а другой из Швейцарии. Оба сообщили, что намерены написать рассказы о девушках, упавших в расщелину ледника и обнаруженных спустя много лет такими же красивыми и молодыми людьми. А еще через несколько дней я наткнулся на книгу, героиню которой нашли в леднике живой спустя триста лет после падения. Судя по всему, тема замороженных красавиц пользовалась среди авторов особой популярностью, и я решил не вставать в очередь.

- Интересно, - подытожил философ, - как мода распространяется даже на мысли. Со мной нередко случалось такое: приходила в голову теория, а потом я брал в руки газету и обнаруживал, что где-нибудь в России или в СанФранциско какой-то человек излагал ту же мысль почти теми же словами. Так что выражение «идея витает в воздухе» оказывается более справедливым, чем кажется на первый взгляд. Мысли не растут в наших головах. Это отдельные субстанции, и мы их просто собираем. Все истины, все открытия, все изобретения пришли к нам не от какого-то конкретного человека. Время готовит для них почву, они созревают, и в разных уголках мира руки инстинктивно протягиваются и срывают плоды мудрости. Будда и Христос несут необходимую цивилизации мораль и, ничего не зная друг о друге, щедро раздают ее людям - один на берегах Ганга, другой у вод Иордана. Десятки неизвестных путешественников, предчувствуя существование Америки, ценой жизни прокладывают путь открытию Колумба. Для того чтобы смыть с лица земли многовековую толщу безрассудства, понадобились потоки крови, и вот Руссо и Вольтер, а вместе с ними и другие мыслители начинают сгущать тучи. Паровой двигатель, ткацкий станок тоже «витают в воздухе». Тысячи умов бьются над их созданием, и одним удается пойти дальше, чем другим. Бесполезно вести разговоры о человеческой мысли - такой вещи в природе не существует. Умы наши, как и тела, питаются той пищей, которую посылает Бог. Мысль висит где-то рядом, мы ее срываем с ветки, слегка обжариваем и съедаем. А потом на весь мир кричим, до чего же мы умные «мыслители»!

- Разумная часть человечества уже много веков задает себе этот вопрос, - ответил философ.

Меня это всегда страшно раздражало!

- Возможно, дело в недостатке ума, - предположила старая дева. Замечание прозвучало несколько двусмысленно.

- Но гораздо хуже беседовать с человеком, который постоянно возражает, - вставила светская дама. - Моя кузина Сьюзен никогда ни с кем не соглашается. Если я появлюсь в красном, непременно спросит: «Почему ты не носишь зеленое, дорогая? Все говорят, что зеленый цвет тебе особенно к лицу». А если надену зеленое, удивится: «Почему же ты перестала носить красное, милочка? Мне казалось, ты любишь этот цвет». Когда я сообщила ей о помолвке с Томом, она разрыдалась и заявила, что не хочет об этом даже слышать, потому что считает, что мы с Джорджем созданы друг для друга. А потом, когда Том не писал целых два месяца, да и в других отношениях вел себя низко, я дала слово Джорджу. Узнав об этом, кузина напомнила мне каждое слово, когда-то сказанное о чувствах к Тому, и особенно подчеркнула, как безжалостно я высмеивала бедного Джорджа. Папа как-то сказал, что если какой-нибудь смельчак признается Сьюзен в любви, она тут же начнет его отговаривать и ни за что не ответит взаимностью до тех пор, пока он ее не бросит. А всякий раз, когда жених попросит назначить день свадьбы, будет ему отказывать.

- О да, - ответила светская дама. - И обожает своих детей. Позволяет им делать все, чего они делать не хотят.