Театральный мирок.
Дитя.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Театральный мирок. Дитя. (старая орфография)

ДИТЯ.

Оно очень мило, не безпокойно и прелестно лепечет.

Нам случалось время от времени встречать настоящих детей при посещении наших женатых приятелей. К нам приносили ребятишек из дальних углов дома; их вводили для нашего назидания. Мы же находили их наглыми и надоедными. Их башмаки были всегда грязны и они вытирали их о наши панталоны; их волосы внушали мысль, что дети стояли вверх ногами в мусорном ящике.

И они беседовали с нами, но не прелестно, нисколько, скорее грубо, сказали бы мы.

Театральное же дитя совсем другое дело. Оно чистенькое, опрятное; вы можете прикоснуться к нему, где угодно, и ничего от него не прилипнет. Его лицо блестит от воды и мыла; по одному виду его рук ясно, что стряпанье пирожков из грязи и дегтя - игры неведомые для него. Что же касается его волос, то ничто не в состоянии сравниться с их нежностью и прилизанностью. Даже тесемки у его сапожок все завязаны.

Мы никогда не встречали чего-нибудь подобного театральному ребенку вне сцены, за исключением лишь одного случая: это было на тротуаре, у магазина портного в Тоттенгам Каурт-род. Дитя это стояло на круглой деревянной подставке и служило образчиком мод, от девяти до пятнадцати летняго возраста.

Мы полагали, в своем неведении, до этих пор, что в жизни не может быть ничего подобного театральному ребенку; но вы видите, мы ошиблись.

Театральное дитя глубоко привязано к своим родителям и к своей няне. Оно также почтительно в своем поведении по отношению к тем, кто поставлен над ним Провидением в виде начальства. На этот счет оно, несомненно, далеко оставляет за собою действительное творенье природы. Оно говорит о виновниках своих дней, мужского и женского пола, называя их "милый, милый папа" и "милая, милая мама", и обращается к своей няне с названием "голубушка нянечка". Мы лично знакомы с маленьким ребенком, с настоящим, а именно с нашим племянником. Так тот отзывается о своем отце (в его отсутствии), как о "старикашке", а няньку всегда зовет "старой щелкушлицей". Почему не может быть настоящих детей, которые говорили бы "милая, милая мама" и "милый, милый папа"?

Театральный ребенок стоит гораздо выше живого во всех отношениях. Он не станет ползать ко всему дому, скрипя и воя, так что никак нельзя разобрать, на голове он стоит или на ногах.

Театральное дитя не вскочит в пять часов утра и не начнет пробовать свою дешевенькую свистульку. Театральное дитя никогда не просит велосипеда и не доводит вас этим до одурения. Театральное дитя не задает вам по двадцати сложных вопросов в одну минуту о вещах, которых вы не понимаете, и не обращается к вам потом с замечанием, что вы ничего не знаете и отчего вас не выучили чему-нибудь, пока вы были маленький.

Театральное дитя не протирает на сиденьи своих штанишек и не требует к ним заплаты. Театральное дитя спускается по лестнице на собственных своих ногах.

Театральное дитя никогда не приводит в палисадник у дома с полдюжины чужих детей, чтобы играть вместе с ними в лошадки, и не осведомляется затем, могут ли они все явиться пить чай. У театральных ребят никогда не бывает ни коклюша, ни кори, ни прочих недугов, которые обыкновенно нападают на детей и укладывают их в постель, одного за другим, и перевертывают вверх ногами весь дом.

Специальность театрального ребенка в жизненном обиходе - это оскорблять чувство матери несвоевременными и ничем не вызванными разспросами об отце. Эти дети непременно желают знать, когда комнаты полны народом, где находится их дорогой папа и почему он оставил дорогую маму. Между тем, всем гостям известно, что несчастный отец отбывает в это время двухгодовой срок наказания или готовится к виселице.

От этого всем делается крайне неловко.

Оно всегда кого-нибудь смущает, театральное дитя. Решительно его нельзя оставлять в том виде как оно есть. После того, как оно встревожило свою мать, оно высматривает ужь какую нибудь девушку с разбитым сердцем, которая именно теперь подверглась особенно жестокому обращению со стороны возлюбленного, и спрашивает своим тонким фальцетом, почему она не вышла замуж. Ребенок пристает к ней с разспросами о любви, о домашнем очаге, о молодых людях и о прочих предметах, какие он может придумать, как бы с умышленным разсчетом растерзать сердце несчастнейшей девушки, так что она, наконец, доходит почти до изступления.

Потом дитя, как вихрь, появляется то там, то сям в пьесе и всех поочередно приводит в неистовство. Мальчуган спрашивает чрезвычайно почтенных старых девиц, не хотелось ли бы им иметь ребенка: он желает знать, отчего плешивые старики перестают носить волосы; отчего у тех старых джентльменов носы такие красные и всегда ли они такого цвета.

В некоторых пьесах бывает так, что чем менее говорить о происхождении и родителях ребенка, тем лучше. Но в таких случаях ничто не представляется этому упрямому мальчугану столь важным, как осведомиться в разгаре парадного вечера, кто был его отец.

Все любят театрального ребенка, все ежеминутно прижимают его к груди и плачут над ним так что приходится становиться в очередь, чтобы это проделать.

Никто, на сцене, понятно, не выказывает нетерпения от присутствия театрального ребенка, никто не говорит ему "перестань", или "убирайся отсюда". Никто даже не даст подзатыльника театральному дитяти.

Когда настоящий ребенок идет в театр, он, вероятно, замечает эти особенности и сильно желает быть театральным ребенком.

Театральное дитя вызывает восторг всех зрителей. Его пафос исторгает слезы, его трагическия сцены раздирающе действуют на душу, его декламация, как, например, когда ребенок, занимая середину сцены говорит, что убьет злого дядю и полицию, и всех, кто станет ему поперек дороги, - это волнует всех, как трубный звук. А его веселые комическия сцены считаются обыкновенно забавнейшими из всех продуктов драматического искусства.

Но есть люди, так странно устроенные, что они не ценят театрального ребенка. Они недоумевают, на что он нужен, не постигают его красот.

У нас самих был некогда один друг, страдавший таким недостатком. Он был женатым человеком, и Провидение было к нему очень благосклонно, очень щедро: оно благословило его одиннадцатью детьми, и все росли крепкие и здоровые.

Самому маленькому было одиннадцать недель, затем шли двойни, достигшие уже пятнадцати месяцев и недурно оба справлявшиеся с прорезываньем зубов; младшей девочке было три года: потом шли пять мальчиков, в возрасте семи, восьми, девяти, десяти и двенадцати лет: сравнительно неплохие ребята, но, ведь вы знаете, мальчики, так ужь и хотят быть мальчиками. Мы сами были такими в юные годы. Две старшеньких были премилые девочки, как говорила их мать, только одна беда: оне страшно ссорились между собою.

Мы никогда не видали более цветущей коллекции мальчуганов и девочек, все они были так полны жизни и энергии.

Наш друг находился в очень дурном расположении духа однажды вечером, когда мы явились к нему. Время было воскресное, а погода сырая. Он оставался дома целый день, а также и все дети. Он говорил жене, когда она входила в комнату, что если воскресения будут так тянуться, а эти двойни не поспешат с прорезыванием зубов, то он уйдет совсем прочь и обратится в Совет Графства. Он не в состоянии более выносить шума.

Жена его говорила, что не понимает, на что он жалуется: она уверена, что более сердечных детей ни у кого быть не может.

Наш друг отвечал, что ему нет никакого дела до их сердец, а вот их ноги, их руки, их легкия доведут его до болезни.

Он выразил затем желание прогуляться с нами, чтобы вырваться прочь отсюда, хоть на короткое время, не то он лишится разсудка.

что в сущности он очень любит детей, но большая ошибка иметь чего-нибудь слишком много, как бы вы это ни любили, и затем он пришел к заключению, что двадцать два часа в одне сутки, наполненные сплошь детьми, совершенно достаточны для кого бы то ни было.

Он заявил, что не желает более видеть ни одного ребенка и ни об одном слышать до возвращенья домой. Он стремился забыть, что существуют на свете такия вещи, как дети.

Мы поднялись к Странду и, остановившись перед первым театрам, вошли в него. Занавес был поднят и на сцене находился маленький ребенок, стоявший в одной рубашонке и отчаянно звавший свою маму.

Наш друг взглянул и, не промолвив ни слова, стрелой выскочил вон. Мы пустились в догонку.

Пройдя немного далее, мы остановились перед другим театром. Здесь... здесь стояло уже два ребенка на сцене. Несколько взрослых людей окружали их, прислушиваясь в почтительных позах к детскому лепету. Дети как будто читали им лекцию о чем-то.

Тут уже сплошь были дети на сцене. Это оказалось что-то вроде детской труппы, представлявшей оперу, пантомиму или нечто подобное.

Наш друг заявил, что не желает более пробовать счастия еще в ином театре. Но он слыхал, проговорил он, что есть места, называемые кафэ-шантанами, и попросил нас провести его в одно из таких мест, только не сказывать его жене.

Мы осведомились у полицейского и узнали, что действительно существуют такия места, и мы провели нашего друга в одно из них.

Первый предмет, увиденный нами, были два маленьких мальчика, делающих разные штуки на горизонтальной перекладине.

он высидел упражнения мальчиков, а также их маленькой сестры на велосипеде и начал ждать следующого номера.

Это оказалось дитя-феномен, которое плясало и пело в четырнадцати различных костюмах. Мы снова обратились в бегство.

Наш друг сказал, что не может вернуться домой в нынешнем своем состоянии; он уверен, что он убьет двойняшек, если вернется теперь. Он подумал с минуту и решил, что хорошо бы пойти и послушать какую-нибудь музыку; хотя малая доза музыки, но его словам, может смягчить и облагородить его чувства, сделать их более христианскими, в сравнении с тем, что он испытывает в настоящий момент.

Мы были около Сент-Джемского зала и вошли туда.

"Чудо-мальчик, пианист, всего лишь десяти лет" давал концерт.

Тут наш друг встал с своего места и заявил, что он сдается и возвращается домой.

Мы спросили его, не желает ли он испробовать еще какое-нибудь увеселительное заведение, но он сказал: "Нет". Он сказал так и мы сами подумали, что это будет, пожалуй, только напрасною тратою денег; человеку, имеющему одиннадцать человек собственных детей, не стоит ходить по увеселительным местам нашего времени.