Обидаг

Сэмюэль Джонсонъ

Перев. с немец. [А. Петрова]. - В кн.: Учитель, или Всеобщая система воспитания, ч. I, М., 1789, с. 58--62.

Обидагъ, сынъ Абенсины, отставши поутру отъ своего каравана, шелъ по лугаммъ Индостанскимъ. Ободренъ и укрепленъ покоемъ, оживленъ надеждою, желанiемъ воспаляемъ, шелъ онъ скоро по долинамъ, смотря на холмы, постепенно предъ нимъ возвышающiеся. Утреннее пенiе райскихъ тицъ увеселяло слухъ его; последнее веянiе утихающаго ветра его прохлаждало, и онъ чувствовалъ себя окропленна росою съ ароматныхъ лесовъ. Онъ смотрелъ на высящiйся дубъ, сего монарха горъ; наслаждался прiятнымъ запахомъ фiялки, старшей дочери весны; все чувства его были услаждены, и все заботы удалены отъ его сердца. Такъ шелъ онъ, пока солнце взошло на югъ и увеличиваюiщйся жаръ началъ истощать его силы. Тогда началъ онъ осматриваться, чтобъ найти удобнейшiй путь. Онъ увиделъ въ правой стороне лесъ, который казалось призывалъ его колеблющеюся своею тенiю; вошелъ въ сей лесъ, и толико плененъ былъ прохладностiю его и зеленью, что не могъ уже лишиться сего удовольствiя. Однако не забылъ онъ, куда ему итти надлежало, и нашедши тропинку между цветами, которая по-видимому вела туда же, куда и большая дорога вела, радовался, что нашелъ способъ соединить удовольствiе съ трудомъ, и что могъ получить награду за трудъ свой, не претерпевъ тягостей онаго. И такъ шелъ онъ несколько времени далее, ни мало не теряя охоты, кроме того, что иногда музыка птицъ, укрывавшихся въ тени отъ жару, заставляла его останавливаться; иногдажъ забавлялся онъ срывая цветы, росшiе по обеимъ сторонамъ тропинки, либо плоды, на дерегахъ висевшiе. Наконецъ зеленая тропинка начала уклоняться въ сторону и извивалась уже между холмами и кустарниками, где нашелъ онъ студеные ключи и шумяшiе водопады. Тогда Обидагъ остановился и началъ размышлять, не лучше ли возвратиться ему на известную и обыкновенную дорогу; но разсудивъ, что жаръ былъ тогда въ самой большей силе, и что дорога на открытомъ поле пыльна и неравна, решился итти по новой своей стезе, которая, какъ онъ думалъ, только по причине разности земли изгибается въ немногiя кривизны, но наконецъ выведетъ на общую дорогу.

Успокоившись такимъ образомъ, продолжалъ онъ свое путешесшвiе, хотя все еще опасался, чтобъ оно не было безуспешно. Сiе непрiятное опасенiе понуждало его останавливаться при всякомъ новомъ предмете и предаваться всякому чувствованiю, которое могло польстить ему, или удовольствiе доставить. Онъ вслушивался во всякое эхо; всходилъ на всякую гору, откуда новые виды открывались; подходилъ ко всякому водопаду, и веселился преследуя зренiемъ теченiе прiятной реки, которая протекала между деревами и въ безчисленныхъ кривизнахъ напаяла обширную страпу. Въ сихъ забавахъ часы неприметно проходили; удалявшись часто отъ дороги, Обидагъ не могъ уже ея вспомнить и не зналъ, въ которую сторону итти ему должно. Онъ остановился въ задумчивости и смущенiи; боялся итти далее, чтобъ не заблудиться, но виделъ, что не было уже времени медлить. Между темъ, какъ еще мучила его сiя неизвестность, небо покрылось облаками, день сокрылся отъ глазъ его, и вдругъ непогода наступила. Тогда опасность принудила его скоро и съ горестiю вспомнить о своемъ неразумiи; тогда увиделъ онъ, сколько человекъ теряетъ благополучiя, повинуясь склонности къ покою; оплакивалъ леностную нетерпеливость, побудившую его искать въ лесу прикрытiя; возненавиделъ безконечное любопытство, привлекавшее его отъ забавы къ забаве. Такимъ образомъ размышлялъ онъ; но вдругъ воздухъ помрачился и громовой ударъ прервалъ его размышленiе.

всталъ, исполненъ упованiя и успокоенiя, и взялъ саблю свою въ руку; ибо дикiе звери въ пустыне начали уже подниматься и отвсюду слышанъ былъ смешенный ревъ ярости и страха, опустошенiя и смерти. Все ужасы мрака и уединенiя окружалиего; ветры ревели въ лесахъ, и реки свергаясь съ горъ шумели.

Лишенный всякой помощи, въ смущенiи шелъ онъ пустынею, не зная самъ, куда идетъ, и со всякимъ мгновенiемъ къ спасенiю ли, или къ погибели приближается. Наконецъ не страхъ, но трудъ, началъ преодолеввть его; дыханiе его ослабело, колени дрожали, и онъ намеренъ уже былъ лечь и совсемъ предаться судьбе своей, какъ вдругъ увиделъ сквозь малиновые кусты блескъ горящей свечи. Онъ пошелъ къ сему свету и увиделъ, что оный былъ въ пустыннической хижине; попросилъ съ униженностiю, чтобъ его впустили въ хижину, и былъ впущенъ. Престарелый пустынникъ поставилъ предъ него ту пищу, которую для себя собралъ; Обидагъ насладился ею и благодарилъ старца.

"Скажи мне, говорилъ пустынникъ, какъ онъ уже насытился: ,,какимъ случаемъ заведенъ ты сюда? Дватцать уже летъ живу я въ сей пустыне, и никогда еще не видалъ въ ней ни одного челоиека.,, Обидагъ разсказалъ ему свое приключенiе, ничего не скрывая и не стараясь украсить.

Утромъ юности встаемъ мы съ новою силою и исполнены ожиданiя. Отправляемся въ путь съ живостiю и надеждою, съ веселiемъ и ревностiю, и идемъ несколько времени по узкой стезе благочестiя къ обителямъ спокойствiя. Вскоре по томъ ревность наша ослабеваетъ, и мы стараемся найти облегченiе должностей нашихъ и какiе нибудь удобнейшiе способы къ достиженiю той же цели. По томъ ослабеваемъ во бдительности нашея, предпрiемлемъ не страшиться уже пороковъ, въ некоторомъ отдаленiи показывающихся, полагаемся на твердость свою, и дерзаемъ приближиться къ тому, до чего никогда не касаться вознамерились. И такъ вступаемъ въ сень неги и покоимся въ тени безпечности. Тамъ сердце наше размягчаешся и бдительность засыпаетъ. Потомъ возбуждается въ насъ желанiе испытать, не можемъ ли еще пройти несколько далее, не можемъ ли по крайней мере взоры наши обратишь на садъ удовольствiя. Приближаемся къ нему безъ заботы и сомненiя; входимъ въ него, но входимъ съ боязливостiю и трепетомъ, и надеемся проiйти чрезъ него не удаляясь никогда отъ стези доородетели, ибо сначала несколько времени еще не теряемъ ее изъ виду и хотимъ къ ней возвратиться. Но искушенiе последуетъ за искушенiемъ, и уступая одному, прiуготовляемъ себя къ другому; со временемъ терясмъ блаженство невинности, и утишаемъ безпокойство наше чувственными забавами. Мало по малу добровольно позабываемъ первое наше намеренiе и оставляемъ одинъ достойный предметъ разумнаго желанiя. Запутываемъ себя въ делахъ; ввергаемся въ роскошь и скитаемся по лабиринтамъ непостоянства, пока ночь старости насъ застигнетъ, и болезнь и скорбь воспретятъ намъ итти далее. Тогда съ омерзенiемъ, печалiю и раскаянiем обращаемъ взоръ на прошедшую жизнь, и желаемъ чтобъ никогда не оставляли мы путей добродетели. Но часто желанiе сiе бываетъ уже тщетно. Щастливъ ты, сынъ мой, которыхъ примеръ твой научитъ не отчаиваться, но помнить, что хотя деньь уже пршелъ и силы ихъ истощились, однакожъ осталось еще покушенiе, на которое должно имъ отважиться; что въ обращенiи никогда отчаиваться не должно, и что усердныя старанiя никогда безъ помощи не остаются; что странникъ, долго заблуждавшись, можетъ наконецъ возвратиться, и что испрашивающiй себе укрепленiя и ободренiя свыше, откроетъ себе путь сквозь опасности и трудности. Теперь пойди успокоиться, сынъ мой! Предайся попеченiю Всемогущества. Когда же утро паки позоветъ тебя къ работе, начни снова твое путешествiе и жизнь твою...