Признание конторщика
(Старая орфография)

Текст в старой орфографии, автоматический перевод текста в новую орфографию можно прочитать по ссылке: Признание конторщика

Признанiе конторщика.

Должность конторщика въ Обществе Резчиковъ исполнялась членами моей фамилiи въ теченiе целаго столетiя. Прадедъ мой былъ избранъ въ эту должность въ 1749 году. Место его заступилъ младшiй братъ, съ кончиною котораго былъ избранъ дедъ мой девятью голосами изъ двенадцати, такъ что при этомъ случае всякая оппозицiя исчезла. Нашъ родъ утвердился. Когда скончался мой дедъ, отецъ мой прошелъ чрезъ весь церемонiялъ созванiя членовъ Совета и отобранiя ихъ голосовъ. Съ окончанiемъ этого церемонiяла, члены Совета единодушно провозгласили отца моего наследникомъ моего деда; впрочемъ, всякiй, кто только зналъ о существованiя Общества Резчиковъ, заранее зналъ также и о томъ, что отецъ мой непременно будетъ избранъ. Переходъ этой обязанности отъ отца ко мне былъ чрезвычайно легокъ, даже, можно сказать, вовсе не чувствителенъ. Когда я сбросилъ съ себя желтые брюки и вышелъ изъ "школьной синей курточки", съ некоторыми сведенiями въ греческомъ языке, но зато безъ всякихъ сведенiи въ счетоводстве и делопроизводстве, меня тотчасъ же пересадили изъ школы за конторку моего отца, которая обнесена была решоткой и находилась въ углу огромной залы, подле закрашеннаго белой краской окна. Старшина и двенадцать членовъ, составлявшихъ Советъ, увидели меня при первомъ собранiи. Одинъ погладилъ меня по головке и предсказывалъ при этомъ случае будущую мою значительность, а я между темъ, раскрасневшись какъ ракъ, сиделъ и удивлялся тому, кто бы могъ сказать ему обо мне. Другой, носившiй кушакъ и синiй кафтанъ почти полъ-столетiя, сталъ экзаменовать меня въ классическихъ познанiяхъ, но самъ сделалъ несколько грубыхъ ошибокъ и оставилъ меня въ покое, прибавивъ, что онъ уже давно вышелъ изъ школы и потому затрудняется состязаться со мной. Наконецъ отецъ мой и я поочередно присутствовали въ заседанiяхъ, и когда старость и дряхлость овладели имъ, то все обязанности по конторе вполне возложены были на меня. Со смертiю отца не произошло ни малейшей перемены. Двенадцать членовъ подняли двадцать-четыре руки свои, и избранiе мое занесено было въ протоколъ.

Присутственное место, или такъ называемая контора Резчиковъ, есть такое место, которое но совсемъ-то легко отыскать; оно знакомо только было старшине и двенадцати членамъ; конечно, случалось и другимъ отъискивать его, но до этого нетъ дела. Часть города, въ которой находилась эта контора, уцелела отъ великаго пожара; онъ повернулъ отъ нея въ сторону въ весьма недальнемъ разстоянiи, вероятно, вследствiе переменившагося ветра, и оставилъ контору и еще несколько соседнихъ домовъ неприкосновенными. Чтобы попасть въ нее, необходимо нужно было, во первыхъ, пройти чрезъ узкiй переулокъ, выходившiй съ улицы Темзы; потомъ черезъ вымощенный дворъ, подле церковной ограды, и наконецъ по непроходимому двору, въ конце котораго стоялъ античный подъездъ къ Конторе Резчиковъ. Надъ самымъ входомъ въ него находилось резвое изъ дуба изображенiе Страшнаго Суда, которое, какъ надобно полагать, стоило стариннымъ членамъ почтенной гильдiи большихъ трудовъ и времени. Пройдя этотъ подъездъ, вы входите на маленькiй квадратный дворъ, вымощенный чернымъ и белымъ камнемъ, расположеннымъ въ виде алмазной грани, и видите передъ собой самую контору, съ тремя каменными ступеньками, ведущими въ нее, и съ деревяннымъ портикомъ.

Это уединенное зданiе, безмолвное и глухое, хотя и находившееся въ сердце многолюднаго города, было местомъ моего жительства въ теченiе почти шестидесяти летъ. Чрезъ долгую мою привычку къ этому месту, я, можно сказать, и самъ уподобился ему. Я точно также безмолвенъ, одинокъ и крепко держусь старинныхъ обычаевъ, хотя, мне кажется, не имею этой стойкости въ природномъ характере... Но къ чему мне говорить о природномъ характере? кого изъ васъ не меняетъ время и влiянiе внешнихъ причинъ? Какъ бы то ни было, находясь въ школе, я былъ веселый мальчикъ, хотя школа наша едва ли располагала кого нибудь къ веселости. Только съ принятiемъ отцовской должности я долженъ былъ покориться условному существованiю, которое веду по настоящее время. По стенамъ конторы были развешены портреты моихъ предковъ: все они имели удивительное сходство, не только въ чертахъ лица, но и въ самыхъ костюмахъ, исключая только первыхъ двухъ, которыя носили напудренныя парики. Отецъ мой съ особенною гордостiю носилъ нарядъ, который въ молодости его почитался моднымъ, и которому онъ отдавалъ полное преимущество предъ всеми новейшими улучшенiями. Я самъ для того только сбросилъ съ себя синюю курточку школьнаго мальчика, чтобъ надеть новый костюмъ, который равномерно возбуждалъ насмешки дерзкихъ ребятишекъ. Фамильный костюмъ вашъ состоялъ, imprimis, въ короткихъ панталонахъ, оканчивающихся на коленяхъ пряжками, потомъ - въ синемъ длиннополомъ сюртуке съ светлыми пуговицами и наконецъ въ огромномъ беломъ галстухе, разстилавшемся во всей груди и украшенномъ по средине сердоликовой булавкой. Эта же самая булавка усматривается на всехъ портретахъ. Я носилъ эту одежду въ теченiе всей моей жизни, за исключенiемъ непродолжительнаго промежутка, когда я изменилъ ее, для того, чтобы въ самомъ скоромъ времени снова возвратиться къ ней.

Если счастiе состоитъ въ томъ, чтобы иметь множество друзей, то я долженъ быть счастливейшимъ человекомъ въ мiре. Старыя резчики, соседи, пансiонеры нашего Общества, решительно все до ключницы моей и до со светомъ для прiобретенiя пропитанiя, не зналъ, что значатъ горести и неудачи, которымъ подвергались другiе люди. Читая подобныя вещи въ книгахъ, я считалъ ихъ баснословными. Средства къ моему существованiю сами собой давались мне въ руки. Годовой доходъ мои состоялъ изъ двухъ-сотъ фунтовъ, готовой квартиры, угля и свечей, которыхъ отпускалось даже более чемъ требовалось; впрочемъ, я всегда находилъ средства поделиться моими избытками и никогда не делалъ сбереженiй. Но при всемъ томъ не могу сказать, чтобы я былъ счастливъ. Я всегда чувствовалъ въ душе своей, что былъ прикованъ къ образу жизни не по моимъ наклонностямъ. Я не говорю, что въ другой сфере повелъ бы, можетъ быть, самую бурную жизнь; нетъ, мне кажется, что я более былъ склоненъ къ мыслящей, нежели къ деятельной жизни, хотя чувствовалъ, что еслибъ находился въ другомъ кругу общества, еслибъ зналъ более о жизни я испыталъ больше переменъ, то былъ бы гораздо счастливее. Мысль о суетности жизни и похвальное стремленiе удаляться отъ всякихъ искушенiй - были внушены мне въ самой ранней моей юности. "Катящiйся камень не обростаетъ мхомъ" - была главная пословица, которую я часто слышалъ изъ устъ моего родителя. Эти правила, посеянныя довольно рано, пустили глубокiе корни, хотя, можетъ быть, въ неплодоносную почву. Кроме того, живя подъ одной кровлей съ отцомъ, я чувствовалъ какое-то безпокойство при каждомъ шопоте моихъ душевныхъ склонностей, противныхъ желанiямъ родителя, и я старался заглушить ихъ. Такимъ образомъ, въ теченiе времени, я сделался темъ, чемъ теперь есть, - не мизантропомъ, благодаря Бога, но робкимъ и въ некоторой степени меланхоличнымъ. Въ вашемъ доме не существовало веселья, исключая только Святокъ, которые мы проводили въ полномъ удовольствiи. Въ это время отецъ мой любилъ выказать все свое чопорное гостепрiимство. Два или три вечера обыкновенно посвящались нашему веселью, въ которомъ участвовали и старые и малые - по большой части все резчики или дети резчиковъ. После смерти отца моего я сохранилъ этотъ обычай. Часто бывало въ то время, какъ я сиделъ окруженный счастливыми друзьями, какая нибудь хорошенькая, молоденькая женщина делывала мне лукавый намекъ на упорную решимость умереть старымъ холостякомъ, вовсе не думая, что безпечныя слова ея огорчали меня, поражали въ самое сердце и заставляли задумчиво обращаться къ камину. Можетъ быть, я еще и женился бы, еслибъ нашелъ себе подругу; доходъ мой былъ невеликъ, но многiе люди пускаются въ семейную жизнь, имея гораздо меньше моего. Такъ или иначе, но только на сорокъ-пятомъ году моей жизни я все еще оставался не женатымъ, серьёзнымъ и брюзгливымъ, - словомъ сказать, настоящимъ типомъ стараго холостяка. Это происходило не отъ равнодушiя, потому что я отъ природы былъ чувствителенъ и признателенъ и къ женщинамъ имелъ особенное уваженiе. Я представлялъ ихъ себе образцомъ всего прекраснаго и благороднаго, но при всемъ томъ въ присутствiи ихъ я только и могъ робко любоваться ими, мало говорить и много думать о нихъ после ихъ ухода.

Одинъ изъ главныхъ результатовъ моей репутацiи за скромную и серьезную наружность заключался въ исполненiи безчисленнаго множества древнихъ завещанiй, возложенныхъ на меня умирающими друзьями. Другой бы непременно подумалъ, что противъ меня сделанъ заговоръ, целью котораго было обременить меня доказательствами доверiя. Запасъ траурныхъ колецъ былъ у меня весьма значительный. Выраженiе "девятнадцать гиней за его труды" звучало для меня знакомыми звуками. Наконецъ я принужденъ былъ заранее намекать какому нибудь престарелому и больному резчику, что обязанности мои въ этомъ роде такъ многочисленны, что я едва успеваю исполнять ихъ. Но, вопреки всемъ моимъ возраженiямъ, одинъ старый резчикъ, добрый мой знакомецъ, по имени Которнъ, неотступно просилъ меня быть его душеприкащикомъ. Онъ успокоивалъ меня уверенiемъ, что въ помощь мне назначилъ еще одного прiятеля, съ которымъ мы должны были вместе исполнять предназначенныя по духовной обязанности и принять на себя опеку надъ его дочерью Люси. Отказаться не было возможности; къ счастiю моему, товарищъ мой, вступивъ въ обязанности опекуна, редко безпокоилъ меня, разве только когда принуждала къ тому необходимость. Такимъ образомъ, дела наши шли спокойно несколько летъ. Дочь покойнаго Которна сделалась прекрасной девицей девятнадцати летъ, съ голубыми глазами, белокурыми волосами, струистыми какъ солнечный блескъ на поверхности гладкой воды, колеблемой легкимъ ветеркомъ. Во время болезни старика я часто виделъ ее у него въ доме и уже тогда считалъ красавицей. Встречая ее на лестнице со свечой въ руке, я полагалъ, что светъ разливался отъ прелестнаго лица ея, и что, поднимаясь по ступенькамъ, она не касалась земля ногами, но плавно летела по воздуху. Чувство моего уваженiя къ ней простиралось до крайней степени; я заключаю это изъ того, что редко решался говорить съ ней, и мне кажется, что съ перваго раза она уже считала меня за суроваго и холоднаго человека. Наконецъ опекунъ ея умеръ, и хотя я заранее зналъ, что при этомъ случае обязанность его перейдетъ ко мне, но, признаюсь, действительность поразила меня своею внезапностью. Я едва могъ верить, что съ этого времени Люси должна смотреть на меня какъ на единственнаго своего защитника. Какъ бы то ни было, дела моего товарища въ короткое время приведены были въ порядокъ, и Люси переехала жить въ старинный нашъ домъ.

Люси очень скоро позабыла первую свою антипатiю ко мне, и мы сделались добрыми друзьями. Я выводилъ ее по старому дому, показалъ ей библiотеку, картины и вообще все, что было прiятнаго и любопытнаго. Позади дома находился садикъ, въ которомъ Люси въ хорошую погоду любила сидеть за своей работой. Правда, садикъ этотъ былъ очень не великъ, но все же садикъ, и въ добавокъ еще среди самого Лондона. Въ немъ находилось множество кустарниковъ, два или три огромныхъ дерева, и, въ добавокъ, на гладкой лужайке построена была сельская беседка. Хотя зелень въ немъ, вообще можно сказать, была не завидная, но зато заднiй фасадъ дома имелъ довольно живописный видъ. Нижняя половина его покрывалась листьями смоковницы, ветви которой прибиты были къ стене гвоздиками, а полуразвалившiяся ступеньки охранялись по обеимъ сторонамъ огромными кустами алоэ, посаженными въ зеленыхъ кадкахъ. Это было любимое место Люси. По утрамъ она тутъ работала или читала, а передъ обедомъ учила двухъ маленькихъ племянницъ нашей ключницы читать и писать. Иногда, по вечерамъ, я бралъ изъ библiотеки какую нибудь старинную книгу, читалъ ей вслухъ и иногда заставлялъ ее смеяться. Мне помнится, что одинъ переводъ испанскаго романа in-folio, напечатанный въ XVII столетiи, чрезвычайно забавлялъ ее. Самый переводъ составлялъ половину книги, а другая половина заключалась въ предисловiяхъ. Такъ, напримеръ, тутъ находились: "Апологiя переводчика за свой трудъ", "Наставленiе, намъ должно понимать эту книгу", "Обращенiе жъ ученому читателю", другое - "Къ благоразумному и благовоспитанному читателю", третье - "Къ простонародному читателю", и такъ далее; наконецъ передъ самымъ переводомъ испанскаго романа помещено было множество англiйскихъ и латинскихъ стиховъ, въ похвалу книги и переводчику, вышедшихъ изъ подъ пера знаменитыхъ поэтовъ того времени.

По воскресеньямъ мы сидели въ церкви на одной скамейке. Наблюдая, съ какимъ усердiемъ молилась Люси, я часто забывалъ читать свои молитвы. Мне казалось, что только одна Люси умела произносить надлежащимъ образомъ слова христiянской любви. Мне досадно было слушать, какъ старый надсмотрщикъ нашего прихода, котораго я тогда считалъ за человека дурной нравственности, повторялъ теже самыя слова хриплымъ своимъ голосомъ; мне кажется, я готовъ былъ просить его читать про себя.

моего опекуна-товарища, но я благословлялъ тотъ день, въ который Люси переехала въ нашъ домъ; я пожалелъ даже, что отказался быть опекуномъ съ самого начала: она выросла бы съ самого детства на моихъ глазахъ и научилась бы смотреть на меня, какъ на отца. Живя съ ней вместе и примечая все ея действiя и помышленiя, даже и тогда, когда она вовсе не подозревала, что наблюдаютъ за ней, я почиталъ ее непорочнее всехъ непорочнейшихъ моихъ идеаловъ. Еслибъ я и вздумалъ въ мои лета жениться, то, признаюсь, отложилъ бы это намеренiе до той поры, пока Люси не сыскала бы достойнаго мужа.

По старинному завещанiю нашего Общества, мы раздавали, накануне Рождества, двадцати-четыремъ беднымъ часть хлеба, вязанку дровъ и по два шиллинга и десяти пенсовъ на каждаго. Бедные эти состояли изъ престарелыхъ мужчинъ и женщинъ. По другому старинному правилу, до сихъ поръ еще не отмененному, полагалось, чтобы все облагодетельствованные собирались въ первый присутственный день, аккуратно въ полдень) "принести благодарность за подарокъ". Въ первое Рождество после прiезда Люси, она просила меня позволить ей раздавать подарки, и я согласился. Подперевъ лицо ладонью, я стоялъ подле конторки, внимательно наблюдалъ за Люси и вслушивался въ ея разговоръ съ бедняками. Вследъ за удовольствiемъ слушать, какъ она говорила съ маленькими детьми, я восхищался ея разговоромъ съ милыми стариками и старухами. Я находилъ что-то особенно прiятное въ контрасте двухъ пределовъ человеческой жизни: въ прекрасной юности и въ преклонной, покрытой морщинами старости. Люси внимательно выслушивала однообразныя жалобы стариковъ, утешала ихъ, какъ умела, некоторыхъ брала за смуглыя, костлявыя руки, помогая спускаться съ лестницы. Не знаю, что со мной делалось въ тотъ день. Облокотясь на ладонь, и стоялъ углубленный въ размышленiя; мне казалось, я потерялъ ту инстинктивную способность, съ которою мы исполняемъ самыя простыя действiя нашей ежедневной жизни. Передо мной лежали счоты, которые я долженъ былъ поверить, но несколько разъ принимался за нихъ - и ничего не могъ сделать. Какъ простыя слова ежедневнаго разговора, срывающiяся съ губъ нашихъ въ одно время съ мыслiю, делаются неясными, неопределенными, если мы задумаемся объ ихъ происхожденiи и несколько разъ повторивъ ихъ про себя, такъ точно, когда я остановился долго на мысли о работе, которая лежала передо мной, эта работа сделалась чрезвычайно трудною. Я передалъ счеты моему писцу, Тому Лотону, сидевшему противъ меня.

Бедный Томъ Лотонъ! мне казалось, что онъ несколько разъ взглядывалъ на меня съ заметнымъ безпокойствомъ. Ни одно существо на всей земле не любило меня такъ искренно, какъ Томъ. Правда, я сделалъ ему несколько благодеянiй, но я часто делалъ ихъ и другимъ, только другiе очень скоро позабыли имъ. Благодарность Тома обратилась въ искреннюю привязанность ко мне, и онъ, находясь почти каждый день со мной, не пропускалъ случая выказать ее. Томъ Лотонъ былъ прекрасный молодой человекъ и большой фаворитъ вашей ключницы, которая частенько говаривала, что "она любитъ его за любовь его къ матери, и что онъ былъ точь-въ-точь такимъ, какимъ былъ бы сынъ ея, еслибъ смерть не похитила его." Томъ любилъ чтенiе, и когда писалъ стихи и дарилъ ихъ своимъ друзьямъ, переписавъ сначала четкимъ почеркомъ. Въ некоторыхъ случаяхъ онъ былъ очень острый малый, но ужь зато въ другихъ простота его доходила до ребячества. Характеръ его былъ самый скромный и самый добрый, что известно было лажа детямъ. Никакiя шутки, ни даже насмешки, не вызывали на лицо его и малейшей тени неудовольствiя.

- переодеться для предстоящаго случая. Я же еще стоялъ задумавшись подле конторки, пока короткiй зимнiй день не заменился вечеромъ. Вошла Люси и позвала меня, объявивъ, что чай поданъ на столъ.

- Мы думали, что вы заснули, сказала она. - Мистеръ Лотонъ пришелъ.

Мы расположились въ старинной гостиной, вокругъ яркаго огня, между темъ какъ Люси приготовляла чай. Она приготовила бы и тосты; но Томъ сказалъ, что онъ лучше позволитъ ослепить себя, нежели уступитъ ей это занятiе. Пришла наша ключница; спустя немного, пришелъ старый резчикъ съ маленькой дочерью. Мы просидели до полночи. Резчикъ разсказалъ несколько анекдотовъ про знакомыхъ моего отца, а Томъ разсказалъ исторiю про какое-то привиденiе; которую слушали съ замиранiемъ сердца и притаивъ дыханiе, пока не открылось, что все это былъ сонъ. Одинъ только я чувствовалъ внутреннее безпокойство и говорилъ очень мало. Помнится даже, что на какое-то замечанiе резчика и ответилъ довольно резко. Онъ погладилъ Люси по головке и выразилъ свое предположенiе, что она скоро выдетъ замужъ и покинетъ насъ, стариковъ. Я не могъ перенести мысли, что она покинетъ насъ, хотя и былъ убежденъ, что рано или поздно, но это должно случиться. Люси никогда еще не казалась мне такою интересною, какъ въ этотъ вечеръ. Маленькая девочка, утомленная игрой, задремала, склонивъ головку свою на колени Люси; и когда Люси говорила съ вами, рука ея была опутана шелковистыми кудрями ребенка. Я пристально смотрелъ на все и жадно ловилъ каждое ея слово. Едва только Люси замолкала, какъ безпокойство мое возвращалось. Тщетно старался я разделять ихъ непринужденную веселость. Мне хотелось остаться одному,

Въ ту ночь, когда я сиделъ въ своей маленькой спальне, и все еще думалъ о Люси. Голосъ ея все еще звучалъ въ моихъ устахъ; я закрывалъ глаза, и Люси рисовалась передо мной, съ ея кроткимъ прелестнымъ личикомъ, и золотымъ маленькимъ медальономъ, повешеннымъ на ея мраморной шейке. Я заснулъ, и во сне мне представлялась одна только Люси. Я проснулся - и, въ ожиданiя разсвета, все еще думалъ о ней. Такимъ образомъ прошли наши Святки. Иногда во мне рождалось довольно прiятное чувство; а иногда я почти желалъ никогда не видеть ее. Безпокойство и тоска не покидали меня; о чемъ я безпокоился, о чемъ тосковалъ, - решительно не знаю. Я сделался совсемъ другимъ человекомъ, - совершенно не темъ, какимъ я былъ не звавши ее.

Наконецъ, когда я пересталъ скрывать отъ себя, что любилъ ее пламенно и нежно, - пламеннее, чемъ кто нибудь могъ любить, - я началъ сильно тревожиться. Я зналъ, что сказали бы другiе, еслибъ узнали про мою любовь. Люси имела небольшое состоянiе, а я не имелъ ничего, и, что еще хуже, мне было сорокъ-пять летъ, а ей только минуло двадцать. Кроме того я былъ ея опекуномъ; умирающiй отецъ Люси поручалъ ее моему попеченiю, въ полной уверенности, что если она попала подъ мою защиту, то я стану действовать въ ея пользу, такъ же, какъ и самъ онъ, оставаясь въ живыхъ, действовалъ бы. Я зналъ, что былъ бы ревнивъ, сердитъ со всякимъ, кто только обнаружилъ бы къ ней хотя малейшее расположенiе. Но при всемъ томъ я спрашивалъ самого себя: неужели мне должно удалять отъ нея того, что могъ бы сделать ее счастливою, кто полюбилъ бы ее какъ я любилъ, и, кроме того, по своей молодости и привычкамъ, гораздо больше нравился бы ей? Еслибъ даже случайно я и прiобрелъ ея расположенiе, неужели люди не сказали бы, что я несправедливо употребилъ влiянiе моей власти надъ ней, или что я нарочно держалъ ее взаперти отъ общества, такъ что Люси, въ совершенномъ неведенiи о жизни, ошибочно приняла чувство уваженiя за более сильное чувство души? Мало этого: справедливо ли было бы съ моей стороны, еслибъ я, откинувъ все людскiя предположенiя, взялъ бы за себя молодую и прелестную девицу и навсегда заперъ бы ее въ угрюмомъ вашемъ доме, уничтожилъ бы въ ней природную ея веселость и постепенно прiучилъ бы ее къ моимъ старымъ привычкамъ? Я виделъ эгоизмъ во всехъ моихъ помышленiяхъ и решился завсегда изгнать ихъ изъ моей души.

по комнатамъ, въ надежде увидеть ее, не бывъ замеченнымъ, услышать ея голосъ, и потомъ также украдкой уйти, не потревоживъ ея. Однажды я на цыпочкахъ приблизился къ полуоткрытой двери и увиделъ ее. Она задумчиво смотрела за свечу, работа лежала подле вся нетронутою. Я старался разгадать, о чемъ она думала: быть можетъ, въ невинное сердце ея запало воспоминанiе о друге, котораго уже нетъ въ живыхъ, а быть можетъ и размышленiе о комъ нибудь другомъ, более миломъ сердцу, занимаетъ ее. Последняя мысль какъ тонкiй ядъ пробежала во мне, и я затрепеталъ. Мне показалось, что она пошевелилась; или это только была игра воображенiя? во всякомъ случае, я торопливо отвернулся отъ дверей, на цыпочкахъ пошелъ въ контору, не смея оглянуться, пока не добрался до своего угла.

Каждый замечалъ перемену во мне. Иногда Люси съ безпокойствомъ поглядывала на меня и спрашивала о моемъ здоровье. Тому Лотону грустно было видеть во мне унынiе, пока наконецъ онъ самъ не сделался серьёзнымъ какъ старикъ. Иногда съ книгой въ руке я садился противъ Люси. Когда я переставалъ читать, и Люси замечала, что чтенiе не доставляетъ мне удовольствiя, она уже более не принуждала меня. Я гляделъ на страницы безъ всякой мысли объ ихъ содержанiи, единственно только затемъ, чтобъ избегнуть ея взглядовъ. Однажды вечеромъ я вдругъ оттолкнулъ отъ себя книгу и, взглянувъ на Люси смело и пристально, чтобъ заметить выраженiе ея лица, сказалъ:

- Люси, мне кажется, ты начинаешь скучать моими скучными привычками. Ты уже больше не любишь меня, какъ любила несколько месяцевъ тому назадъ.

- О, нетъ! отвечала Люси: - я по прежнему люблю васъ. Я не знаю, что вамъ вздумалось говоритъ объ этомъ. Можетъ быть, я чемъ нибудь огорчила васъ. Да, да, говорили она: - верно я сказала что нибудь и огорчила васъ, хотя, признаюсь вамъ, я сделала это безъ всякаго умысла. За это-то вы и обходитесь со мной такъ холодно и не хотите оказать мне, что я сделала.

Люси подошла ко мне, взяла мою руку и со слезами на глазахъ просила меня сказать, что она сделала.

узнала, какого великаго друга имела въ немъ; но если бъ онъ жилъ, я никогда не любила бы его столько, сколько люблю васъ.

- Ну хорошо, хорошо, Люси, сказалъ я. - Я новое не хотелъ огорчать тебя. Я самъ не знаю, почему я сделалъ тебе упрекъ. Я нездоровъ; а въ этомъ положенiи я часто не знаю что говорю.

- Ну такъ поцалуйте же меня, сказала Люси: - и скажите, что вы на меня не сердитесь больше, и ради Бога не думайте, что мне наскучило жить въ вашемъ доме. Я буду делать все, чтобъ только сделать васъ счастливымъ. Я не стану больше просить читать для меня вслухъ. Въ другой разъ я нарочно оставлю работу свою и сама буду читать для васъ. Я видела, что вы скучали, безпокоились, молчали, и нарочно сама ничего не говорила, потому что я вовсе не знала причины вашей грусти. Напрасно вы думали, что я скучаю здесь. Теперь я всеми силами буду стараться развеселить васъ. Я буду читать и петь для васъ; иногда будемъ играть въ шашки, какъ делывали мы прежде. Откровенно говорю вамъ, что я люблю этотъ домъ и всехъ, кто въ немъ живетъ. Во всю жизнь мою и не была такъ счастлива, какъ со времени моего переезда сюда.

- Вы дрожите, сказала Люси: - это не одно нездоровье, у васъ верно есть печаль, которая тревожитъ васъ. Скажите мне, что сделалось съ вами: не могу ли я сколько забудь утешить васъ? У меня нетъ такой опытности, какъ у васъ; но случается, что молодость иногда можетъ посоветовать не хуже старости и самаго лучшаго опыта. Не увеличиваете ли вы свое безпокойство, слишкомъ много думая о немъ? Вероятно, вы до техъ поръ думаете, что умъ вашъ начинаетъ покрываться туманомъ, чрезъ который вамъ не видно никакого выхода; между темъ какъ я, взглянувъ на это въ первый разъ, тотчасъ же увижу, что нужно сделать. Кроме того, продолжала она, заметивъ мою нерешимость: - если вы не скажете мне, я постоянно буду безпокоиться и безпрестанно буду представлять себе сотни золъ, изъ которыхъ каждое гораздо хуже, чемъ существующее на самомъ деле.

- Нетъ, Люси, сказалъ я: - я нездоровъ; я чувствовалъ это вотъ уже несколько дней, а сегодня мне особенно нехорошо. Я пойду спать и знаю, что къ утру мне будетъ получше.

Я зажегъ свечу и, пожелавъ Люси спокойной ночи, оставилъ ее и пробрался въ свою спальню. Я не могъ долее оставаться съ ней, опасаясь искушенiя открыть свою тайну. Не знаю, какимъ образомъ могъ я перенести воспоминанiе о кроткихъ, искреннихъ словахъ ея, которыя были для меня мучительнее самаго холоднаго презренiя! Она говорила, что любила меня какъ отца. Въ порыве добросердечiя своего я откровенности она намекнула мне о моихъ летахъ и опыте. Неужели я и въ самомъ деле кажусь такимъ стариковъ? Да. Впрочемъ, я зналъ, что не лета мои состарели меня: всему причиной были мои грубыя манеры, мое серьёзное и задумчивое лицо; они-то и придавали мне старообразный видъ даже и въ самомъ цвете моихъ летъ. О, какъ горько жаловался я на своего отца, который закрылъ отъ меня сведенiя о всемъ, что делаетъ жизнь прекрасною, который, скрывъ отъ меня всякое сравненiе, уверялъ, что жизнь подобная его жизни есть самая лучшая. Поздно я заметилъ свое заблужденiе, но еще позднее было исправить его. Я съ отвращенiемъ окинулъ взоромъ свой старинный костюмъ, свой огромный галстухъ; даже самая прическа моя, ниспадая назадъ длинными рядами, казалась чрезвычайно старинною. Вообще моя наружность вся похожа была на наружность человека, который проспалъ ровно полъ-столетiя. Я уверенъ, что меня пустили бы въ маскарадъ въ подобномъ костюме, безъ всякаго въ немъ измененiя, и подумали бы, что я нарочно для этого случая взялъ его на прокатъ. Но вдругъ новая надежда родилась во мне. Мне нужно переменить образъ жизни, мне нужно казаться какъ можно более веселымъ, мне нужно носить современную одежду и вообще стараться не показывать изъ себя человека старее моихъ летъ.

Такого спокойствiя души, какое принесли съ собой эти мысли, я не знавалъ въ теченiе многихъ дней. Я удивлялся, почему то, что казалось такъ очевиднымъ, не приходило мне въ голову раньше. Но я продолжалъ мечтать и, вместо того, чтобы придумать что нибудь возможное, полезное, безъ всякой пользы разсматривалъ только свои затрудненiя. Во всякомъ случае я решилъ, что отчаяваться не должно. Сорокъ-пять летъ еще не великая старость. Я привелъ на память множество примеровъ, въ которыхъ старики женились на молоденькихъ и впоследствiи жили очень счастливо. Я вспомнилъ одного изъ нашихъ старшинъ, который въ шестьдесятъ летъ женился на молоденькой и очень хорошенькой женщине, и каждый виделъ, какъ они были счастливы и какъ она любила своего мужа за его лета; но нужно же было тутъ вмешаться какому-то головорезу, который незаметнымъ и искуснымъ образомъ поколебалъ ея супружескую верность, и она убежала съ нимъ. Я уверенъ, что Люси этого не сделаетъ: я очень хорошо зналъ ея врожденныя чистосердечiе и преданность, и потому не имелъ ни малейшей причины опасаться подобнаго результата. Вследъ за темъ я представлялъ себе, до какой степени буду добръ и снисходителенъ къ ней, какимъ образомъ стану избирать все средства, чтобъ только доставить удовольствiе юной душе ея, такъ что Люси сама увидитъ наконецъ, что вся жизнь моя предана ей, и тогда полюбятъ меня всей душой. Я составлялъ уже подробный планъ будущему образу нашей жизни. Я сталъ бы приглашать друзей и сами бы мы посещали ихъ. Въ зимнiе вечера мы вместе играли бы въ шашки, а иногда я бралъ бы ее въ театръ. Летомъ мы выезжали бы за городъ, бродили бы целый день въ спокойныхъ, тенистыхъ местахъ, любовались бы сельской природой и къ вечеру возвращались домой. Эти сладкiя мысли убаюкивали меня на ночь и приносили съ собой упоительныя грёзы.

портному, и онъ принялъ мой заказъ съ видимымъ изумленiемъ. Черезъ несколько дней новое платье было готово, и я навсегда, или, лучше сказать, мне казалось, что навсегда, сбросилъ съ себя маскарадный костюмъ. Я чувствовалъ какую-то неловкость въ новомъ моемъ наряде; впрочемъ, я надеялся скоро привыкнуть къ нему, темъ более, что въ немъ я действительно казался гораздо моложе. Что бы оказалъ мой отецъ, еслибъ онъ вздумалъ посетить въ тотъ день землю и взглянуть на меня? Только съ волосами я никакъ не могъ справиться: я всячески старался причесать ихъ на-бокъ, а они какъ нарочно принимали прежнее свое положенiе и становились торчкомъ или уклонялись назадъ. Сорокъ-пять летъ они приглаживались по одному направленiю, и мне кажется, чтобъ прiучить ихъ къ новой прическе, нужно было употребить еще сорокъ-пять летъ. Я спустился внизъ, стараясь показывать видъ, какъ будто въ наружности моей не случалось ничего необыкновеннаго. День былъ присутственный: старшина и члены съ изумленiемъ взглянули на меня и, вероятно, засмеялись бы, еслибъ большая часть изъ нихъ давно уже не отвыкла смеяться. Однако, некоторые закашляли, а одинъ изъ нихъ обратился ко мне съ самими простыми вопросами, вероятно, для того, чтобъ удостовериться въ безопасномъ состоянiи моего разсудка. Мне было немного досадно: какое имъ дело до меня, если я вздумалъ сделать некоторыя измененiя въ моей одежде! Какъ бы то ни было, я не сказалъ ни слова и спокойно принялся за дело. Томъ Лотонъ находился тутъ же. Для него этотъ день былъ довольно прiятный: онъ получилъ прибавку къ жалованью. Но, несмотря на это, Томъ съ состраданiемъ смотрелъ, на меня и очевидно думалъ вместе съ прочими, что я рехнулся. Я ни на что не обращалъ вниманiя; напротивъ того, былъ какъ нельзя более доволенъ, потому что Люси прiятно было видеть перемену въ моей одежде и въ моемъ обращенiи. Я смеялся и шутилъ съ ней; а она, по обещанiю, читала мне и пела. Дела мои шли такимъ образомъ несколько времени, какъ вдругъ прежнее безпокойство снова возвратилось ко мне. Я виделъ, какъ мало подозревала она, что я любилъ ее более, чемъ другъ, а, все еще опасаясь открыть ей истину, я чувствовалъ, что положенiе мое не улучшится въ теченiе многихъ летъ. А чрезъ то мало по малу я снова возвратился къ прежней моей грусти и снова сделался унылъ и задумчивъ.

Однажды вечеромъ, чувствуя въ себе какое-то лихорадочное состоянiе и сильное безпокойство, я спустился изъ своей маленькой комнатки въ садъ и гулялъ въ немъ съ открытой головой. Ночь за ночью, сонъ мой прерывался тревожными грёзами, которыя исчезали при первомъ моемъ пробужденiи и оставляли во мне чувство унынiя, не покидавшее меня въ теченiе целаго дня. Я начиналъ думать иногда, что разсудокъ оставляетъ меня. Въ это время работы накопилось бездна. Тому Лотону и мне предстояло просиживать за ней целые вечера, но я все предоставилъ Тому, потому что самъ не имелъ возможности сосредоточить свое вниманiе надъ скучными бумагами. Я прошелся взадъ и впередъ несколько разъ, какъ вдругъ, проходя подъ окномъ, где Тонъ оставался за работой, я услышалъ, что онъ съ кемъ-то разговаривалъ. Одно слово, долетевшее до моего слуха, подстрекнуло мое любопытство, и я поднялся на каменный прилавокъ и началъ прислушиваться. Форточка, служившая для очищенiя воздуха въ конторе, были отворена, и мне ясно былъ слышенъ весь разговоръ, особливо когда я приставилъ къ отверстiю ухо. Лампа была накрыта колпакомъ, стекла закрашены, следовательно меня никто не могъ увидеть, - да, признаться, и мне не было видно довольно ясно; но сцена, которая открылась мне, удвоила мое зренiе.

но, сделавъ усилiе, я прильнулъ къ окну и обратился въ слухъ. Голосъ Люси я услышалъ первымъ.

- Тс! сказала она: - я слышу шумъ; кто-то идетъ сюда. Спокойной ночи! спокойной ночи!

- Я ничего не слышу, отвечалъ Томъ: - это ветеръ сбиваетъ засохшiя листья и бросаетъ ихъ въ окно.

Казалось, они оба стали вслушиваться, а потомъ опять заговорили.

высказать вамъ все, что лежитъ на моей душе. Целый день я думаю объ васъ, а ночью съ нетерпенiемъ ожидаю наступленiя утра, чтобъ снова находиться въ одномъ доме съ вами, въ надежде увидеть васъ передъ уходомъ, - хотя надежды эти почти никогда не сбываются. Мне кажется, я во всемъ несчастливъ, исключая только.... мне кажется, что вы любите меня немного.... скажите правду, Люси.

-- Да, Томъ, я люблю, и даже очень люблю. Я говорила уже вамъ несколько разъ и не стыжусь повторить это. Я ни отъ кого на скрыла бы любви своей, еслибъ вы не запрещали мне. Но къ чему мне тревожить себя пустыми опасенiями, почему вы считаете себя несчастнымъ? Я не знаю, почему бы мне не открыться ему во всемъ. Онъ самое добрейшее созданiе въ мiре, и я знаю, что отнюдь не станетъ противиться тому, что такъ близко касается моего счастiя. Кроме того, вы его лучшiй любимецъ, и я уверена, что онъ будетъ въ восторге отъ одной мысли, что мы полюбили другъ друга.

- Нетъ, Люси, нетъ! вы ни слова не должны говорить ему. Что онъ подумаетъ обо мне? что онъ подумаетъ о Томе Лотоне, который кроме маленькаго жалованья ничего на имеетъ, а между темъ вздумалъ иметь виды на богатую невесту, которыя, не сказавъ ему ни слова, целыя месяцы ставитъ западни - я употребляю въ этомъ случае его выраженiе - который наноситъ позоръ ему, какъ вашему опекуну, допустившему беднаго писца своей конторы говорить съ вами наедине.

что мы и безъ нихъ будемъ счастливы. Еслибъ намъ пришлось ждать долго, то мы могли бы тогда видеться открыто; намъ не нужно было бы искать случаевъ для тайныхъ свиданiй и опасаться, что мы поступаемъ дурно. Вы не знаете, Томъ, что одна мысль объ этомъ делаетъ меня несчастною. Прежде я никогда не имела тайны, которую боялась бы открыть предъ целымъ миромъ, а теперь вечеръ за вечеромъ я просиживаю съ темъ, отъ котораго ничего не должна бы скрывать, и чувствую, что я обманываю его. Каждый разъ, какъ только онъ взглянетъ на меня, мне такъ и кажется, что онъ все уже знаетъ, что онъ считаетъ меня лукавой девушкой и хочетъ узнать, долго ли я буду разыгрывать свою роль. Несколько разъ я покушалась разсказать ему все, вопреки вашимъ советамъ, и упросить его, чтобы онъ не сердился, что я несмела признаться ему прежде. Я приняла бы на себя всю вину и сказала бы, что я уже любила васъ прежде вашего признанiя. Однимъ словомъ, лучше сказать, нежели оставаться въ такимъ непрiятномъ положенiи!

- Люси! воскликнулъ Томъ, бы причиной къ нашей вечной разлуке, заставило бы его ненавидеть насъ обоихъ и не прощать насъ до самой своей смерти. О, Люси! я еще не все сказалъ вамъ. У меня есть еще что-то весьма серьезное.

- Скажите, что же это? Вы пугаете меня!

- Подойдите сюда поближе: я скажу вамъ на ушко. Но нетъ, нетъ! я не скажу. И пожалуста не просите, чтобы я сказалъ вамъ. Это еще можетъ быть, одна только мечта, которая запала въ мою голову, потому что я очень безпокоюсь за насъ и представляю себе всякаго рода бедствiя, которыя являются какъ будто нарочно для того, чтобъ сделать насъ несчастными. Но, ахъ! если догадки моя справедливы, то мы и въ самомъ деле несчастны. Мне кажется, никакое несчастiе не можетъ сравняться съ этимъ.

Глаза Люси наполнились слезами.

- Я не уйду въ гостиную, сказала она: - пока онъ не придетъ туда и не спроситъ меня, о чемъ я плачу. Теперь онъ въ своей комнате и, вероятно, скоро спустится внизъ; я решительно не могу показаться ему въ этомъ положенiя. О, Томъ! перестаньте мучить меня, скажите мне, что вы хотели сказать?

- Я сказать, отвечалъ Томъ. - Несправедливо было бы съ моей стороны даже заикнуться объ этомъ, пока действительно не удостоверюсь въ моемъ подозренiи. Позвольте мне отереть ваши глаза. Теперь можете итти, иначе отсутствiе ваше будетъ заметно.

Томъ два раза пожелалъ ей "спокойной ночи", и при каждомъ разе я виделъ, какъ, рука его обнимала станъ Люси и какъ онъ цаловалъ ее.

- Люси! сказалъ Томъ, и Люси снова воротилась къ нему.

- Право не знаю, зачемъ я воротилъ васъ. Кажется, затемъ только, чтобъ еще разъ взглянуть на васъ и сказать вамъ, что такъ какъ, можетъ быть, долго не увижу васъ и еще дольше, можетъ быть, не удастся поговорить съ вами, то....

Я трепеталъ за то, что намеренъ былъ сказать Томъ, и, въ сильномъ безпокойстве подслушать слова его, я еще ближе приставилъ свое ухо - и какъ-то нечаянно заделъ за форточку.

- Слышите! Мне кажется, кто-то идетъ сюда. Уйдите, Люси, уйдите! сказалъ Томъ. - Спокойной ночи! спокойной ночи!

И Люси порхнула во конторе и въ ту же минуту исчезла.

Прислушиваясь съ сильнымъ напряженiемъ къ разговору, я не имелъ времени почувствовать ужасный ударъ, такъ неожиданно нанесенный мне. Только въ то время, какъ замолкли голоса ихъ, я узналъ, что все надежды мои рушились въ одну минуту. Спустившись съ прилавка, я снова началъ ходить взадъ и впередъ, но только скорее прежняго. О, Томъ Лотонъ! этого я

Я опустился на скамейку и, въ первый разъ въ теченiе многихъ летъ моей жизни, плакалъ какъ ребенокъ. Я не могъ не сердиться на нихъ. "О! - думалъ я, - Томъ Лотовъ, ты правъ въ своемъ предположенiи, что я никогда не прощу тебя за это. Ты отнялъ у меня единственную надежду моей жизни. Я до гроба стану ненавидеть тебя. Люси тоже виновата; но я сердитъ только на тебя, Томъ. Чтобъ защитить тебя, она хотела сказать мне - бедное дитя! - что она одна во всемъ виновата; но я знаю теперь все. Ты ставилъ западни ей; ты обольстилъ ее; сердце твое само говорило тебе, когда ты приписывалъ эти слова моимъ устамъ."

Я несколько разъ принимался ходить и садиться. Сердце мое разрывалось на части, и я громко стоналъ. Довольно долго я продолжалъ порицать моего соперника. Но съ наступленiемъ ночи гневъ мой затихъ, и место его заступило лучшее чувство. Я спокойнее и решительнее смотрелъ на мое несчастiе. Я виделъ, какъ безполезно, какъ несправедливо было бы мое преследованiе, и чувствовалъ весьма натуральнымъ, что молодая девица скорее полюбятъ молодого человека, нежели старика. Такимъ образомъ, съ грустнымъ и уничиженнымъ духомъ я решился ободрить ихъ любовь и наконецъ соединить ихъ. Богу одному известно, чего мне стоила эта решимость; впрочемъ, она принесла съ собой спокойствiе души, убежденiе въ справедливомъ поступке, которое поддерживало меня въ моемъ намеренiи. Я не хотелъ медлить ни однимъ днемъ, опасаясь, чтобы решимость моя не поколебалась. На другое утро я спустился въ гостиную и, приказалъ тому Лотону следовать за мной, остановился тамъ передъ нимъ и Люси. Томъ былъ бледенъ; казалось, что онъ сильно страшился моего гнева.

- Я ожидаю, сказалъ я: - откровеннаго и немедленнаго ответа на вопросъ, который намеренъ предложить вамъ. Скажите мне, давали ли вы обещанiе быть верными другъ другу?

Томъ побледнелъ еще больше, и прежде чемъ могъ собраться съ духомъ, Люси уже отвечала за него, призналась во всемъ и въ заключенiе сказала, что она принимаетъ всю вину на себя; но при этомъ Томъ прервалъ ее, воскликнувъ, что всему виной одинъ только онъ. - Винить тутъ нельзя ни того, ни другую, сказалъ я: - нехорошо только, что вы скрывали отъ меня; впрочемъ, ни это прощаю вамъ.

Томъ подозревалъ мою любовь, и что онъ именно на нее и намекалъ во время разговора съ Люси въ конторе, но готовность, съ которою я изъявилъ свое согласiе, совершенно обманула его. Онъ купилъ небольшой домикъ, хозяйство для котораго было вполне приготовлено. Но накануне ихъ сватьбы сердце мое изменило мне. Я и тогда еще чувствовалъ, что любовь къ Люси не остыла во мне, и я не могъ перенести мысли объ ея замужествъ. Я чувствовала, что мне нужно было уехать и не возвращаться, пока не пройдетъ этотъ день; поэтому я объявилъ, что неожиданно получилъ письмо, по которому немедленно долженъ отправиться въ провинцiю, и что это обстоятельство отнюдь на должно служить препятствiемъ къ ихъ сватьбе въ назначенный день. Въ тотъ же вечеръ я выехалъ изъ Лондона, не зная и не заботясь, куда именно.

Я одинъ только зналъ, каковы были мои чувства въ теченiе вынужденнаго моего отсутствiя. Съ возвращенiемъ моимъ, Контора Резчиковъ была безмолвна. - Люси навсегда уехала; и я снова остался одинъ-одинешенекъ въ старомъ нашемъ доме.

Я остался и теперь еще въ немъ.