Чёрное покрывало

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Чёрное покрывало (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА

В один зимний вечер, в исходе 1800 года, молодой медик, только что окончивший курс, сидел у огонька в своей маленькой комнате, прислушиваясь к ветру, который глухо выл, и крупными каплями дождя бил в окна. Ночь была сырая и холодная; протаскавшись целый день по воде и по грязи, он теперь в халате и туфлях отдыхал в каком-то усыплении, давши полную волю своему пламенному воображению. Во-первых, он думал о том, как бы сильно дул ветер, и холодный дождь бил бы ему в лицо, если-бы он не отдыхал так покойно дома. Потом мысли перенесли его на родину; он воображал, с какою радостью встретят его друзья, и как счастлива будет Роза, когда узнает, что он получил диплом, и уже может на ней жениться. Потом он думал о тем, когда явится его первый пациент, или то воле Провидения он никогда не будет иметь пациентов; и потом он опять стал думать о Розе, и стал засыпать, и спал до тех пор, пока услышал её нежный голос и почувствовал её руку на своем плече.

Но на плече его лежала не маленькая, нежная ручка Розы, а тяжелая рука толстого, круглолицого мальчика, который, за один шиллинг в неделю, исполнял все его поручения. В свободное-же время он спал или ел пеперментовые лепешки.

- Дама, сударь, дама! - прошептал мальчик, толкая своего господина.

- Какая дама? - спросил молодой медик, не доверявший вполне своему сну, и ожидая встретить Розу. - Какая дама? где?

- Здесь, сударь, - сказал мальчик, с безпокойством показывая на стеклянную дверь.

Медик взглянул на дверь, и вздрогнул, увидя нежданного посетителя.

Высокая женщина, одетая в глубокий траур, стояла так близко к двери, что её лицо почти прикасалось к стеклу. Она была вся закутана в черную шаль, и на лицо спущено было черное покрывало. Она стояла совершенно прямо как вполне показывал высокий рост её, и хотя медик чувствовал, что её глаза из-за покрывала были устремлены на него, но он стоял неподвижно, вперив в нее безпокойный, недоверчивый взгляд, смешанный с невольным, сверхъестественным ужасом.

- Вам угодно посоветоваться со мною? - спросил он запинаясь, и отворяя дверь.

Женщина наклонила голову в знак согласия.

- Не угодно ли вам войти, - сказал он учтиво.

Медик подвинул стул к камину и просил посетительницу садиться. Таинственная женщина тихо подошла к нему, и когда огонь осветил черное платье, медик заметил, что оно было насквозь промочено дождем и забрызгано грязью.

- Вы совсем промокли, - сказал он.

- Да! - отвечала незнакомка тихим голосом.

- Вы нездоровы? - спросил с участием медик, видя, что голос женщины выражает страдание.

- Да я больна, очень больна, - отвечала она: - но не телесно - душевно. Но я пришла к вам не для себя, или для моего здоровья. Если бы я изнемогала под болезнию тела, то никогда бы не пришла сюда одна, в такой час и в такую ночь: и если бы я боролась со смертью только сутками прежде, видит Бог, с какою радостью сошла бы я в могилу. Но я пришла просить вашей помощи для другого. Быть может, я безумствую, прося об этом. Но каждую ночь, среди долгих часов безсонницы, хотя я с отчаянием вижу, что людская помощь ему уже безполезна, ужасная мысль положить его в могилу - убивает меня! И она затрепетала.

В голосе незнакомки была какая-то безнадежная грусть, тронувшая сердце юноши. Он был новичком в своем звании, и не был свидетелем несчастий, которые людей, привыкших видеть их ежедневно, делают неспособными к чувству сострадания.

- Потому что они были безполезны прежде; потому что они безполезны даже и теперь, - отвечала женщина, с отчаянием сжавши руки.

Медик взглянул на черное покрывало, как бы стараясь под ним прочесть выражение лица; но оно было непроницаемо для его взгляда.

- Вы больны, - сказал он коротко, - хотя вы сами об этом не знаете. У вас сильная лихорадка; - вы утомились. Подкрепите себя, - сказал он, - подавая ей стакан воды, - потом старайтесь спокойно сказать мне, чем страдает больной, и давно ли он захворал. Я готов сделать все, что будет от меня зависеть, и готов тотчас за вами следовать.

Незнакомка поднесла стакан к губам, не поднимая покрывала, и потом опять опустила его на стол, заливаясь слезами.

- Я знаю, - сказала она, громко рыдая: - что то, что я скажу вам, покажется вам бредом горячки. Мне уже сказали это люди, менее учтивые, нежели вы. Я не молода; но говорят, что когда жизнь приходит к концу, то последний остаток её делается для нас дороже всех прежних лет, дороже воспоминания о погибших друзьях, о детях, увядших во цвете лет. Мне остается уже немного жить, и поэтому я еще дорожу жизнью; но без вздоха, с радостью я отдала бы ее, если бы то, о чем я скажу вам, было сном или ложью. Я знаю, что завтра утром тот, о ком я говорю вам, хотя бы я отдала все, чтобы только это было иначе. Он будет уже вне людской помощи; и, однако, теперь ночью, хотя он в смертной опасности, вы не должны видеть его, и не можете помочь ему.

- Я не стану увеличивать вашего безпокойства, - сказал молодой человек - разспросами о том, что вы хотите скрывать, но в вашем рассказе есть такия несообразности, которых я никак не могу согласить между собою. Эта особа умирает ночью, и я не могу её видеть, тогда как помощь моя, может быть, ей необходима; вы говорите; что завтра она будет уже безполезна, и между тем не хотите показать мне больного. Если он в самом деле так для вас дорог, как показывают ваши слова и чувства, то зачем не хотите вы стараться спасти жизнь его прежде, нежели все усилия мои будут тщетными.

- Бог поможет мне! - вскричала незнакомка, горько рыдая. - Как я могу надеяться, что чужой человек поверит тому, что мне самой кажется невероятным! Нет, вы не увидите его! - прибавила она, быстро вставая.

- Я не говорю, что непременно хочу его видеть, - отвечал медик, - но предупреждаю вас, что ежели в таком отчаянном состоянии больной умрет, вся ответственность ляжет на вас.

- Ответственность тяжело ляжет на кого-нибудь другого, - горько отвечала незнакомка. - Впрочем, что бы ни пало на меня, я все готова сносить, и за все отвечать.

- Как я не нахожу ничего более сказать вам, то завтра я буду к больному, если вы оставите мне адрес. В котором часу его можно видеть?

- В девять, - отвечала незнакомка.

- Извините мне мои разспросы, - сказал медик: - но, он под вашим присмотром?

- Нет, - отвечала она.

- Итак, ежели я дам вам наставления, как обращаться с ним во время ночи, вы не будете в состоянии помочь ему?

Женщина горько заплакала и отвечала: "Нет".

Видя, что нельзя иметь никакой надежды узнать о состоянии больного, и щадя чувствительность женщины, которую ей трудно было скрывать пред свидетелем, - молодой человек повторил свое обещание быть на другой день утром в назначенный час, и незнакомка, оставивши ему адрес в самую отдаленную часть Вельворта, вышла из дома с такою же таинственностью, как и явилась.

Должно заметить, что этот необыкновенный визит произвел сильное впечатление на душу молодого медика, и он долго старался объяснить себе это странное происшествие. Но, чуждый предразсудков, он часто читал и слышал о тех необыкновенных случаях, когда предчувствие смерти оправдывалось в самый тот день и в ту самую минуту. Были часы, в которые ему казалось, что он находится именно в таком положении, и вспомня рассказы о том, что иногда смерть являлась людям предвозвестницею самой себя, он стал думать о таинственной женщине. Правда, она говорила о другом, - и невозможно было подумать, что разстроенное воображение или бред заставляли ее говорить с такою ужасною уверенностью о предстоящем несчастии. Невозможно, чтобы человека умертвили утром, и женщина, связанная какою-нибудь ужасною клятвою, боялась избавить жертву и, желая спасти ее, если можно, по совершении злодейства, прибегала к помощи искусства. Мысль о таких происшествиях за две мили от столицы показалась слишком невероятною и неосновательною молодому человеку. Потом впечатление, которое произвела на него незнакомка, - разсеивалось, исчезало, и он готов было верит её безумию; но сомнение снова овладевало его мыслями, и во все время безсонной ночи он не мог изгнать из воображения черное покрывало.

Крайняя часть Вельворта, по большей отдаленности от города, пустынное, бедное место даже и теперь; но тридцать пять лет назад большая часть его была не многим лучше пустоши, обитаемой людьми весьма подозрительными, которым бедность не позволяла жить в каком-нибудь другом месте, и которых род жизни и привычки делали это убежище особенно для них подходящим; большая часть домов, которые видны теперь со всех сторон, тогда не были еще построены; а кое-где виднелись ветхия, полуразрушенные лачужки.

Проходя по болотам и по грязи, разспрашивая об указанном месте, и получая множество противоречащих и недостаточных ответов, молодой человек достиг, наконец, домика, о котором говорила ему незнакомка. Это было небольшое, низкое строение, в один этаж, самой печальной и не обещающей добра наружности. Одно окно было задернуто старой желтой занавеской, а у остальных были заперты ставни, но так, что дневной свет мог, хотя слабо, проходить в комнату. Дом этот стоял одиноко, далеко от других, на самом конце, и за ним не было никаких других строений.

Если мы скажем, что друг наш медлил, и несколько времени прохаживался перед домом, не решаясь взяться за замок, то не думаем, что это сорвет улыбку у самого смелого читателя. В то время полиция Лондона была не тем, что теперь; отдаленные места, которые страсть строиться и успехи сообщения не сблизили еще с главными частями города и его окрестностями, служили убежищем людям подозрительным и неисправимым. Даже улицы лучших частей Лондона в то время освещались не особенно тщательно, а места, подобные этим, совершенно оставались на произвол луны и звезд. Таким образом люди, привыкшие жить на счет других, находили здесь средства грабить и скрывать награбленное. И молодой медик, проведши некоторое время в госпиталях столицы, сам уверился, как часты насилия и убийства. Сообразивши все эти обстоятельства, он медлил; но минута нерешимости прошла, и, собравши все свое мужество, он тихо постучал с дверь.

Тихий шепот послышался в доме, как будто на другом конце кто-то из окна разговаривал с человеком, стоявшим вне дома; - потом раздались изнутри тяжелые шаги человека, подходившого к двери. Дверь тихо отперли и человек высокий, с черными всклокоченными волосами, и бледным, как у мертвеца, лицом, вышел из дома.

- Войдите, - сказал он тихо.

Медик вошел, и человек, слова заперев дверь, ввел его в небольшую залу, находившуюся в конце корридора.

- Во-время ли пришел я? - спросил он с безпокойством.

- Слишком рано, - отвечал проводник. Медик с изумлением, смешанным с ужасом, обернулся, и устремил на него глаза.

Медик вошел в комнату; человек запер за ним дверь и оставил его одного.

Через несколько минут он услышал стук повозки. Стук замолк. Дверь на улицу отворилась, послышался тихий разговор, сопровождаемый шелестом шагов по лестнице, как будто бы несколько человек несли вверх какое-нибудь тяжелое тело. Скрип лестницы чрез несколько минут возвестил, что они уже отнесли свою ношу, и оставили дом. Дверь снова затворилась, и наступило прежнее молчание.

Прошло еще пять минут, и медик уже готов был идти искать кого-нибудь, чтобы узнать, чем все это кончится, - когда дверь в комнату отворилась, и его вчерашняя посетительница, одетая как и прежде, с покрывалом, спущенным на лицо, сделала ему знак следовать за ней. Её необыкновенно высокий рост и всегдашнее молчание, наполнили молодого человека сомнением, не был ли то переодетый мужчина. Но прерывистые рыдания, слышавшияся из под покрывала, и судорожное движение грусти и отчаяния, показали всю нелепость его предположения, и он немедля последовал за нею.

Женщина повела его вверх по лестнице, и остановилась у двери, чтобы пропустить вперед. В комнате, в которую вошел он, стоял старый сундук, несколько стульев и кровать без занавесок, покрытая ветхим, изорванным одеялом. Слабый свет проникал сквозь занавеску, и, делая все предметы неявственными, сообщал им какой-то странный цвет, так, что сначала медик не мог различить предмета, на котором остановились глаза его, когда женщина, как бы в безумии, бросилась вперед, и упала на колена перед постелью.

На кровати, закутанный в одеяло и полотно, лежал человек бездыханный и недвижный. Лицо его было открыто, но перевязка скрывала часть головы и подбородок. Глаза были закрыты. Левая рука отвисла к полу, и женщина судорожно сжимала ее.

Медик тихо оттолкнул незнакомку, и взял руку.

- Боже мой! - вскричал он, невольно опуская ее: - Он умер!

Женщина бросилась к ногам его и всплеснула руками:

- О, не говорите так, - вскричала она с отчаянием, - не говорите, я не перенесу, я не могу перенести этого! Иногда людям возвращали жизнь, тогда как уже все отчаявались в ней. Не обманывайте меня; испытайте все средства спасти его. Быть может, в эту минуту он может еще жить. Употребите все усилия - ради Бога! - И она судорожно целовала лоб и грудь безчувственного, и потом дико сжимала холодные руки, которые, когда она оставила их, тяжело упали на одеяло.

- Нет никаких средств помочь ему, добрал, женщина, - кротко сказал медик, отнявши свою руку от груди. - Постойте, поднимите занавеску.

- Зачем? - спросила вздрагивая женщина.

- Подымите занавеску, - повторил медик прерывистым голосом.

его лица перед другими глазами, кроме моихъ1

- Этот человек умер не натуральною, а насильственною смертью, - сказал медик. - Я должен видеть тело! - И он, быстро, прежде нежели женщина могла ему воспрепятствовать, отдернул занавеску. Комната вдруг осветилась.

- Здесь было насилие, - сказал он, показывая на тело, и пристально смотря на лицо, с которого спало черное покрывало.

В порыве отчаяния, незнакомка за минуту отбросила покрывало, и стояла, устремя на него глаза. Черты лица её показывали женщину лет пятидесяти, которая когда-то была прекрасна. Горести и слезы оставили глубокие следы, которые время не могло бы произвести без них. Лицо было покрыто смертною бледностью и какое-то судорожное движение губ и необыкновенный огонь, пылавший в её глазах, показывали, что душевные и телесные её силы изнемогали под бременем нищеты.

- Здесь было насилие? - повторил медик с вопрошающим взглядом.

- Этот человек был умерщвлен.

- Да, призываю Бога в свидетели, - с отчаянием отвечала женщина: - он был безжалостно, безчеловечно умерщвлен!

- Кем? - спросил медик, схватывая ее за руку.

- Посмотрите на следы злодейства, и потом спрашивайте меня, - отвечала она.

- Это один из тех, которые были повешены сегодня утром? - вскричал он с трепетом.

- Да, - отвечала женщина, с холодным, безсмысленным взглядом.

- Мой сын! - вскричала она раздирающим душу голосом, и без чувств упала к ногам его.

Мать была вдова без друзей и денег, и она лишала себя необходимого для своего сына сироты. Но он, не внимая её убеждениям, и забывши страдания, которые она переносила для него, - погрузился в бездну преступлений и злодейства. И какие были последствия - смерть от руки палача, и её неизлечимое безумие.

Много лет прошло после этого происшествия, и когда многие забыли уже о существовании несчастного, молодой медик каждый день посещал невинную, безумную женщину, не только утешая ее кротостью и своим присутствием, но и облегчая её участь щедрою рукою. Перед смертным часом мимолетный блеск разума озарил её душу, и пламеннейшая, святейшая молитва, которую когда-либо произносил смертный, вылетела из уст этого несчастного, всеми оставленного создания за её благодетеля. Эта молитва унеслась на небо, и была услышана; добрые дела были вознаграждены сторицею. Но среди всех почестей, знатности и богатства, медик более всего вспоминал о черном покрывале.