Станция Мегби.
Главная линия. Слуга на станции Мегби

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Станция Мегби. Главная линия. Слуга на станции Мегби (старая орфография)

Главная линия. 

Слуга на станции Мегби.

Я лакей на станции Мегби. Этим все сказано. Вы не понимаете? Жаль. Но, я думаю, вы поймете, вы должны понять; посмотрите, я лакей в учреждении, которое зовется буфетом станции Мегби; это название, в сущности, не что иное, как гордое хвастовство: ни одна живая душа не утоляла в нашем буфете своего голода или жажды. Лакей стоит в углу нижняго буфета на Мегби, раз двадцать семь подвергаясь сквозняку (я часто считал порывы сквозного ветра, когда они на различные манеры поглаживали волосы первоклассников) за бутылками, среди стаканов, ограниченный с северо-запада - пивом и довольно далеко от металлического предмета, который бывает то самоваром, то суповой миской, судя по тому, что в него влито, хотя содержимое в нем составляется всегда на одних и тех же основаниях. Слуга отделен от путешественника грядой черствых губчатых кексов, выстроенных на вершине конторки; сбоку на него смотрит горячий взгляд нашей миссис. Вы хотите выпить чего-нибудь и, торопливо забежав в буфет, зовете слугу, но он, повидимому, старается не слышать вас и, как вам кажется, разсеянно обозревает железнодорожную линию через прозрачное вещество состоящее из вашей головы и тела; он и не собирается двинуться с места, пока вы не потеряете терпения. Этот слуга - я.

Чудная штука! Мы - образцовое учреждение. Другие буфеты присылают несовершенных молодых продавщиц к нам, чтобы наша миссис отшлифовала их. Некоторые из молодых продавщиц, непривычных к своей обязанности, действуют слишком кротко. Ах, наша миссис отучает их от этого. Даже я сначала быль слишком мягок, но наша миссис скоро переделала меня.

Что за восхитительная штука! Я смотрю на нас, как на людей, занимающих единственное свободное положение на всей линии. Например, возьмите моего почтенного друга "Газеты", если он позволит мне назвать его моим другом. "Газеты" зависит от книжной лавочки Смиса. Он не посмеет забавляться, как забавляемся мы, точно так же как не посмеет вскочить на локомотив с паром под полным давлением и поехать на нем средним почтовым ходом. Если бы он вздумал подражать моему поведению, его ударили бы по голове в первом же вагоне, да и во втором, и в третьем тоже и т. д. на всем протяжении поезда. То же самое можно сказать о привратниках, о кондукторах, о кассирах, о всех служащих при конторе, при поездах, о всех носильщиках. Никто из них не пользуется таким независимым положением, как мы. Обращаясь к кому-либо из них, замечали ли вы, чтобы они применяли мою систему, т. е. смотрели на линию сквозь прозрачную среду, составленную из вашей головы и тела? Надеюсь, нет.

Вам бы следовало посмотреть на уборную наших дам! В нее ведет дверь из-за конторки, и вы заметите, что она обыкновенно полуотворена; в этой комнате наша миссис и молодые продавщицы причесывают свои волосы, укладывая их в бандо. Посмотрели бы вы на них между поездами! Оне в это время словно совершают мѵропомазание перед боем. Хотел бы я показать вам, как презрительно поворачивают оне свои носы все за-раз, когда телеграфируют о вашем приезде, точно ими двигает электрический аппарат Кука и Уэтстона. Послушали бы вы, как наша миссис говорит: "Является зверь за едой", и взглянули бы, как все оне вслед затем несутся через линию в одну, в другую сторону и начинают класть черствое пирожное на блюда и пыльные сандвичи под стеклянные колпаки, как оне вынимают бутылки... ха, ха, ха, - хереса, - ах, Ты, Господи, - для вашего угощения!

Только на острове храбрых и в земле свободы (конечно, я подразумеваю под этим названием Британию) возможно, чтобы закуска и напитки приносили такой существенный ущерб публике. Один иностранец, сняв шляпу, вежливо упрашивал продавщиц и нашу миссис дать ему маленькую рюмку водки; видя, что в ответ на его просьбу оне смотрят на линию через него, он, наконец, решил распорядиться собственноручно (вероятно, так принято в его стороне). Тогда глаза нашей миссис загорелись, её волосы готовы были разсыпаться от ярости: она бросилась к нему и выхватила из его руки графин, говоря: "Поставьте его на место. Я не позволю вам этого!" Иностранец побледнел, отступил на шаг, протягивая руки вперед, сжав пальцы, и пожал плечами. Он вскрикнул: "Ах, неужели возможно, чтобы эти надменные молодые женщины и эта злая старуха были помещены сюда администрацией не только с целью отравлять путешественников, но и для того, чтобы оскорблять их? Великий Боже, как это могло случиться! Что такое английский народ: сборище рабов или идиотов?" Другой раз веселый американец в широкополой шляпе попробовал было наших пыльных плиток-сандвичей и выплюнул их; попробовал хереса и выплюнул его, попробовал поддержать себя шотландским маслом, но напрасно; глядя на этого американца, особенно сильно поглаживались волосы, через него особенно внимательно наблюдалась линия; вдруг прозвучал звонок и он заплатил нашей миссис, сказав ей очень громко и добродушно:

- Я скажу вам, что это такое, сударыня! Я смеюсь, да, я смеюсь, право! Я видел многое, так как приехал из-за океана. Я приехал прямо с востока через Иерусалим, был в Италии и во Франции, объездил европейский материк, Старый Свет и теперь еду в главную европейскую деревню; я видел много, но никогда не видывал ничего вроде вас, помощниц, ваших жидких и твердых припасов. Будь я проклят с головы до пяток, если я не нашел восьмого чуда монархического создания, найдя вас и ваших девиц, увидя ваши съестные припасы и напитки, как уже сказано выше, словом, полюбовавшись всем вашим учреждением, заведенным в государстве, где не все безумцы. Затем, вот я смеюсь, право, м'ам, я смеюсь.

Хватаясь за бока, от смеха, притопывая ногой, он пошел вдоль платформы до самого своего купэ. Мне кажется, столкновение с иностранцем дало нашей миссис идею поехать во Францию с целью сравнить буфеты любителей лягушек с буфетами острова храбрых и страны свободы (конечно, я опять подразумеваю под этим названием Британию). Наши продавщицы: мисс Уиф, мисс Пиф и миссис Сниф единодушно противились её отъезду, потому что, как оне говорили нашей миссис, решительно всем известно, что Британия совершеннее остальных государств и в особенности наше дело ведется в ней, как нигде. "Зачем же вам утомляться, чтобы доказывать уже доказанное?" твердили оне. Однако, наша миссис (она любит противоречить) выдержала характер и взяла обратный билет через юго-восточную боковую линию, чтобы, если ей захочется, проехать прямо до Марселя.

Сниф, муж миссис Сниф, совершенно незначительное создание; он изготовляет пыльные сандвичи в задней комнате и иногда, когда нам уж очень необходимо его присутствие, допускается к конторке с пробочником в руках, но по возможности мы его держим вдали, потому что он обходится с публикой отвратительно услужливо. Как мистрисс Сниф решилась унизиться до того, что вышла за него замуж, я не знаю, но предполагаю, что он знает, и думаю, что ему бы не хотелось знать это, так как ужасную жизнь ведет он. Миссис Сниф не могла бы обращаться с ним круче, если бы он был одним из пассажиров. Мисс Уиф и мисс Пиф подделываются под тон миссис Сниф и говорят с её мужем через плечо, когда он допускается к конторке с пробочником в руках. Оне выхватывают вещи из его рук, если по своей угодливости он желает подать что-либо публике, и говорят ему дерзости, когда он, в силу низости своей души, готов ответить на вопрос пассажира; оне заставляют его проливать больше слез, чем вызывает на его глазах горчица, которую он целый день намазывает на сандвичи (она не крепка). Однажды, когда Сниф до того забылся, что протянул мимо нашей миссис кружку с молоком, чтобы передать ее ребенку, я видел, как наша миссис в бешенстве схватила его за оба плеча и вытолкнула в уборную.

Какая разница между ним и миссис Сниф! Она личность! Она всегда смотрит в другую сторону от вас, когда вы на нее взгляните. У нея тонкая талия, на кистях её рук кружевные митенки и руки эти она кладет на конторку перед собой и стоит, поглаживая их в то время, когда публика кипятится. Это поглаживание перчаток в то время, когда публика кипятится, последнее слово науки, которую преподают приезжающим на Мегби молодым особам.

Их всегда учит этому миссис Сниф.

Когда наша миссис уехала, миссис Сниф заступила её место. Она великолепно умела держать публику в известных границах. За все время моей жизни я никогда не видал, чтобы подавалось хоть вполовину столько чашек чаю без молока лицам, желавшим иметь чай с молоком, и наоборот. Когда публика начинала беситься, миссис Сниф говорила: "Вам лучme всего переговорить между собой и перемениться чашками". Это была восхитительнейшая в мире штука! Я наслаждался нашим положением больше, чем когда-либо, и радовался, что поступил на мое место еще в молодости.

Наша миссис вернулась; между продавщицами прошел странный слух, проникший и ко мне сквозь щели уборной. Говорилось, будто миссис готовилась сообщить нам ужасы. Волнение охватило всех. Возбуждение встало на стремена; ожидания поднялись на цыпочки. Наконец разнеслось, что в самый тихий вечер в неделе, в самый тихий час между поездами наша миссис выскажет свои взгляды на заграничные буфеты, собрав нас в уборной.

Для заседания уборную красиво декорировали, отодвинули в угол туалет и зеркало, на ящик поставили кресло для нашей миссис и стол, а на стол бокал с водой (без хереса, понятно); на дворе была осень: георгины и шток розы богато цвели, а потому две ученицы сделали из этих цветов три надписи на стенах. Первая гласила: "Да не учится Альбион ничему!" Вторая: "Держите публику в подчинении!" Третья: "Наши права!" Все вместе имело чудный вид и высота чувств соответствовала великолепной внешности.

Когда наша миссис взошла, на роковую платформу, на её челе лежала печать суровости (нельзя сказать, чтобы это выражение вообще редко являлось в её чертах). Мисс Уиф и мисс Пиф сели у её ног.

Из зала обыкновенное зрение могло бы видеть перед платформой три кресла, на которых сидели воспитанницы; сзади них внимательный наблюдатель мог бы заметить лакея - меня.

- Где? - сказала наша миссис и мрачно оглянулась кругом. - Где Сниф?

- Мне казалось, - ответила наша миссис, - что его лучше не впускать сюда, он такой осел.

- Без сомнения, он осел, - ответила наша миссис. - Но разве не желательно поправить его?

- Однако, - продолжала наша миссис, - позовите его, Езекиил.

Я позвал Снифа. Всеобщее недовольство встретило низкого труса, так как он принес с собою пробочник.

- В силу привычки, - извинялся он.

- Сила! Ради Бога не говорите о силе, - сказала миссис Сниф. - Сюда! Стой спокойно, прислонись спиной к стене.

Сниф вечно улыбается без смысла; теперь он тоже улыбнулся той презренной улыбкой, которую обращал к публике, когда это ему удавалось (это уж самое худшее, что можно сказал о нем). Сниф остановился справа от двери, прислонив затылок к стене, точно ожидая, что придет кто-нибудь мерит его рост для армии.

- Я бы не говорила о возмутительных открытиях, о которых сообщу, - начала наша миссис, - если бы меня не одушевляла надежда на то, что они заставят вас только еще неумолимее применять могущество, завоеванное вами в нашей конституционной стране, только еще более укрепят вашу приверженность к конституционализму и к девизу, который красуется передо мной (надпись была за нею, но так звучало лучше)! "Да не учится Альбион ничему!"

Тут воспитанницы в качестве принимавших участие в надписи, посмотрели на девиз и закричали:

- Слушайте, слушайте, слушайте!

Сниф выразил было наклонность присоединиться к хору, но все нахмурились на него.

- Низость французов, - продолжала наша миссис, выражающаяся в раболепном поведении за буфетом, равняется, если даже не превосходит то, что было слышно о низости знаменитого Бонапарта.

Мисс Уиф, мисс Пиф и я глубоко вздохнули как бы говоря: "Мы так и думали". Мисс Уиф и мисс Пиф, казалось, возмутились тем, что мой вздох продолжался столько же времени, как и их, поэтому я вздохнул еще раз, чтобы раздражить их еще больше.

- Поверите ли, - продолжала наша миссис, и её глаза загорелись, - если я скажу, что, как только я поставила мою ногу на этот предательский берег...

Тут Сниф, вероятно, потеряв разсудок или думая вслух, заметил тихо: - Ноги; множественное число, знаете...

Все глаза с презрением обратились на него, и смущение было достаточным наказанием для этого пресмыкающагося человека. Среди молчания, сделавшагося еще выразительнее оттого, что все женские носы повернулись к виновному, наша миссис произнесла:

- Поверите ли (повторяю), что, как только я высадилась (это слово она произнесла, бросив убийственный взгляд на Снифа), высадилась на этот берег, меня ввели в буфет, в котором (я не преувеличиваю) были поставлены для еды действительно съедобные вещи.

Вопль вырвался из груди женщин; я не только позволил себе завизжать, но и визжал продолжительнее, чем оне.

- Там были, - продолжала наша миссис, - не только съедобные вещи для еды, но и возможные напитки для утоления жажды.

Поднялся ропот, переходивший почти в крик. Мисс Пиф, дрожа от негодования, произнесла:

- Перечислите их!

- Хорошо, - сказала наша миссис. - В буфете стояла горячая и холодная жареная дичь, дымящаяся жареная телятина, окруженная картофелем, горячий суп (опять прошу вас верить мне); в нем не было ничего горького; мука не душила человека; было много заливных, салат, пирожное, заметьте, свежее и легкое пирожное, прекрасные плоды. Виднелись разной величины бутылки и графины хорошого местного вина, приспособленного для каждого кармана; то же отвратительное замечание можно сделать о водке; все графины с водкой были выставлены так, что каждый мог распоряжаться сам.

- Таков, - продолжала наша миссис, - был мой первый опыт в той стране. Хорошо, если бы это было последним худшим примером их низости. Но нет, проезжая далее по этой рабской и непросвещенной стране, я видела вещи, все более и более отвратительные. Мне кажется, я не должна говорить собранию о составных частях британских буфетных сандвичей? Не стану упоминать и о том, как они приготовляются.

Все захохотали, кроме Снифа, который, как человек, режущий сандвичи, покачал головой в состоянии полного уныния, а потом снова прислонился к стене.

свяжите изящную булочку лентой посредине, один конец её заверните в чистую бумагу, за которую можно было бы держат булку, и перед вашими негодующими глазами явится бутерброд из французского буфета.

Все закричали: "Какой позор!" Только Снпф молчал, нежно потирая свой желудок.

- Мне не нужно, - сказала наша миссис, - пояснять собранию, как меблирован британский буфет.

Послышались слова: "Нет, нет" и смех. Снова Сниф уныло покачал головой, прислоненной к стене. Наша миссис говорила:

- Что же вы скажете о декорировке, о занавесях (иногда элегантных), об удобной бархатной мебели, о множестве маленьких столов, небольших стульях, о живых, бойких слугах, о большом удобстве, о развращающей нравы чистоте, о комфорте, о всем, что положительно приятно бросается в глаза публике и заставляет зверя думать, что он этого достоин?

- Три раза, - сказала наша миссис, принуждая себя немного успокоиться, - три раза видела я это позорное зрелище на коротком разстоянии от берега до Парижа: в Азебруке, в Аррасе и в Амиене. Но мне остается еще самое худшее. Скажите мне, как называли бы вы человека, который бы в Англии предложил, чтобы, например, здесь, на нашем образцовом разъезде, держали для публики хорошенькия корзиночки, в каждой из которых находился бы полный холодный завтрак и десерт на одного человека в известную цену, чтобы пассажир мог брать подобную корзиночку, не торопясь, в вагоне опустошить ее и передавать потом на следующей станции за пятьсот или за тысячу верст от нашего разъезда?

Тут начались прения о том, как следовало бы назвать такое лицо: революционером, атеистом, Брайтом (я сказал, что именно так) или не англичанином? Мисс Пиф провизжала свое резкое мнение: злонамеренным маниаком!

- Я согласилась бы, - произнесла наша миссис, - заклеймить подобного человека названием, предложенным моим другом, мисс Пиф. - Знайте же, что подобный злонамеренный маниак явился из благоприятствующей этому факту почвы Франции и что его злонамеренное, безумное предложение принято во Франции, как я могла убедиться во время моего путешествия.

Я заметил, что Сниф снова потирает свои руки и что миссис Сниф не спускала с него глаз; но я не придал этому особенного значения - все продавщицы были в сильном волнении - и чувствовал, что я должен воплем поддержать их.

сколько обедов требуется в каждом купэ. Вообразите, что он телеграфирует вперед о необходимом количестве обедов и каждого из пассажиров ждут в следующем буфете; представьте, что стол элегантно накрывается, что всех ожидает прекрасный обед в прекрасной комнате; вообразите, что главный повар озабочен, чтобы каждое кушанье вышло прекрасно, и надзирает за его изготовлением в чистой белой куртке и белом колпачке, что зверь проезжает шестисотмильное пространство очень скоро, что он привык, чтобы о его удобствах заботились.

Раздался воодушевленный хор: зверь! Я заметил, что Сниф снова потирал свой желудок рукой и что он выставил одну ногу вперед. Но снова я не обратил на него особого внимания, считая себя человеком, призванным поощрять всеобщия чувства. Это была славная штука!

- Сопоставляя все вместе, - сказала наша миссис, - видно, что франузская система сводится к следующему (о, хороши эти выводы, нечего сказать!): во-первых, для еды - съедобные вещи и напитки, годные для питья!

Ропот молодых особ, поддержанный мною.

- Во-вторых, удобство и даже изящество.

- В третьих, умеренные цены.

На этот раз я застонал, а мое стенание подхватили юные лэди.

Я и молодые продавщицы положительно обезумели от ярости.

независимость, которые заведены нами на разъезде Мегби, и раньше, нежели через месяц, выгнали бы нас, уничтожив нашу систему; может быть, даже скорее, потому что я не думаю, чтобы у них нашелся хороший вкус дважды взглянуть на нас.

Поднялся было шум, но его скоро остановили. Сниф, увлекаемый своим рабским расположением, выставлял свою ногу все с большим и большим наслаждением, и теперь, выступив вперед, махал своим пробочником над головой. В эту минуту мистрисс Сниф, смотревшая на него, точно сказочный обелиск, бросилась на свою жертву. Наша миссис последовала за ними обоими и из пыльно-сандвичного отделения раздались крики.

Войдите в нижний буфет на станцию, представьтесь, что не знаете меня, и я моим правым большим пальцем через плечо укажу вам, где сидит наша миссис, кто мисс Уиф и мисс Пиф и мистрисс Сниф. Вам не удастся только видеть Снифа, потому что он пропал в ту же ночь. Погиб ли он, разорванный на куски, я не могу этого сказать; остался только его штопор - свидетель его рабской угодливости.