Ледяной корабль

Пассажиры корабля "Золотое Сновидение", вышедшого из порта Мельбурн, и направлявшагося в Англию, начинали утомляться и тяготиться; переездом. Наше путешествие длилось всего четвертую неделю, но мы совершали его в июле месяце; когда дни коротки, а небо покрыто грозовыми тучами. Море стремительно катила громадные валы, столь свойственные ему близь мыса Горна. Вступив в борьбу с северозападным ветром. Корабль наш вздрагивал, как живое существо, под непрерывным напором волн. Лаг указывал, что мы делаем только два узла в час, а, к довершению безпокойства, внезапное охлаждение температуры и необычайный блеск на горизонте предупредили нас, что мы окружены ледяными горами. До наступления ночи, ветер несколько утих и пассажиры высыпали на палубу, чтобы взглянуть на первую ледяную гору, находившуюся, в полу-миле разстояния от нас. Действительно, зрелище было грандиозное. Мы увидели громадную массу льда, имевшую форму утеса, вышиною в пятьсот футов, с обращенной к нам перпендикулярной стеной, о крутые бока которой непрерывно разбивались морские валы. Цвет этой ледяной массы был ярко-белый, за исключением глубоких разщелин, где он переходил в темносерый...

-- Смотрите, смотрите, вскричал восторженно пассажир-шотландец: да это снимок с Эдинбургского замка!

-- Какое можно было бы нажить состояние, если бы явилась возможность перевезти ее кондитерам Мельбурна, во время каникул? проговорил какой-то колонист-прозаик.

-- Да, это красивое зрелище, весьма красивое, произнесла одна пожилая барыня, но я желала бы от души, чтобы все эти ледяные горы погрузились ночью на дно моря и появились вновь только завтра утром.

-- Это было бы действительно весьма кстати, отвечал один из помощников капитане, - так как мы были бы избавлены от тяжелой необходимости провести всю нынешнюю ночь без сна.

Вечер прошел весьма скучно. Ветер сменился тишиной, но это не мешало однако валам сильно потрясать корабль. В большой каюте ничто не могло удержаться на месте. Со всех сторон разлетались в дребезги блюда, тарелки, графины, бутылки, к великому отчаянию метр-д'-отеля. Даже четыре пассажира, неизменно игравшие каждый вечер в вист были вынуждены отказаться от обычной партии; равным образом сказалась невозможной и игра в шахматы, не взирая на то, что шахматная доска была прикреплена железными крючьями, короли и королевы; башни и офицеры очутились внезапно в каюте одной супружеской четы, укладывающей в постель ребенка; они потушили на пути своем лампу и произвели, конвульсии у перепуганного попугая.

Что касается меня, то, оставшись на баке, я закурил для развлечения трубку, как вдруг услышал следующия, обращенные ко мне слова:

-- Очень темная ночь, сударь!

Эти слова были произнесены Томом Уайтом, старшим матросом и самым ворчливым изо всего экипажа.

-- Что вы думаете о погоде, Том? спросил я.

-- Более нежели дурно. Если бы продолжал дуть ветер, он вынес бы нас и избавил бы от этих ледяных гор; благодаря же настоящему затишью, оне окружают корабль, как окружают щепки мертвое тело крысы, плавающее в луже.... Только бы добраться до берега, и никакой чорт не заставит меня более огибать мыс Горн!

Бедный Том! он произносил это обещание в тысячный раз и забывал о нем постоянно, при заключении нового условия.

-- Я надеюсь, Том, - что сторожевые не дремлют на баке?

-- Дремлют они или нет, сударь, это безразлично. Ночь также черна, как деготь в боченке, и притом, если бы даже существовала возможность различать....

-- Прочному?! Ха, ха! Прочному! Еловая скорлупа, которая может настолько же противиться напору льда, насколько фарфоровая чашка удару оловянного горшка... С медной подшивкой?!... Да, вся эта медь пойдет ко дну, а вместе с нею и вы.

-- И вы также, Том!

-- Ну, это не известно: мы, моряки, не то, что пассажиры.... Мы спустим шлюпки; притом же, я буду находиться на палубе, а вы на дне трюма, где задохнетесь как крыса в своей норе.

После этой фразы, Том Уайт, проворчав еще несколько мрачных предсказаний, покинул меня и скрылся во тьме. Сначала и намеревался провести ночь на шканцах, но поразмыслив решился спуститься и, предавшись сну, забыт об опасности.

Как я завидовал моему компаньону по каюте, толстому немцу, Шляфенвалю! Его громкое храпение, похожее на резкий звук трубы, как бы вызывало на ратоборство треск корабля и сильные удары валов. Воспользовавшись минутным спокойствием судна, я вскочил на свою койку, висевшую над головою немца; но его храпение и боковая качка не дозволяли мне насладиться желаемым покоем; напрасно повторял я стихи самых снотворных поэтов, напрасно я считал от одного до шестисот пятидесяти.... Внезапно удар, более сильный нежели все предыдущие, потряс корабль до основания. Я понял, что он должен быть затоплен и что гросс-мачта должна утопать в волнах. Почти одновременно треск сменился более ужасным шумом напиравшей воды. Я открыл глаза. Кто опишет мой ужас, когда я увидел, что порт, находившийся обыкновенно рядом с моей койкой, очутился над моей головой. Я открыл его, и мой ужас увеличился, когда я понял, что корабль стоит вверх дном!.....Каждая минута была дорога. К счастью я лежал совершенно одетый, сняв только одни сапоги.. Единственным путем спасения представлялся мне порт, отверстие которого было достаточно велико, чтобы свободно пропустить, мое тело; я решился прибегнуть к этому средству, цепляясь о скользкие бока стены. Во мне блеснула мысль разбудить Шляфенваля.... Но нет, я рисковал погубить себя, спасая его, тем более, что толщина помешала бы ему воспользоваться единственным свободным проходом, достаточным, для меня, человека,.более тонкого и гибкого. Удивительно, каким делаешься эгоистом, в подобных обстоятельствах. Проговорив мысленно вечную память моему товарищу, я снова огляделся вокруг.

Корабль быстро погружался; его мачты, уже исчезли под водой, только часть реи виднелась еще над её поверхностью. Послышался оглушительный треск, и громадной величины ледяная масса ударилась в подводную часть корабля. С усилием отчаяния, я сделал прыжок и упал среди небольшого углубления, наполненного свежим снегом. Лишь только я был в состоянии подняться на ноги, осмотрелся кругом, отыскивая глазами "Золотое Сновидение", но не увидел ничего кроме каких-то темных предметов, плавающих на морской поверхности.

Мне пришла мысль вытащить из воды один из этих предметов. "Быть может", размышлял я, "это ящик с какой нибудь провизией, и если я найду в нем соленую свинину или мясо, то могу прокормиться целый месяц". Я решился взобраться на один из выступов ледяной горы, прилегающий как раз к уровню моря, решаясь не без страха на этот шаг, из опасения поскользнуться. Я протянул руку.... Она была схвачена другой рукой.

Я отшатнулся с испугом, и сила этого движения, произведенного страхом, была такова что я вытащил совсем из воды индивидуума, схватившого мою руку.

Поместив незнакомца в относительно безопасное место, я спросил об его имени.

-- Меня зовут Юлием Шляфенвалем, ответил он совершенно спокойным голосом.

-- Как?! это вы? воскликнул я с изумлением: каким чудом добрались вы сюда?

-- Очень просто, дорогой друг! Вы видите, что я хорошо плаваю и также хорошо ныряю, о чем вспомнил во время.

-- Но вокруг вас обвязана длинная веревка!

-- Тащите ее сильнее, и вы увидите, что это такое.

Я потянул веревку, согласно указанию, и вытащил на берег ледяной горы огромный ящик.

-- Видите ли, продолжал немец, я никогда не тороплюсь. Когда корабль опрокинулся, я полетел точно также как и вы, со своей койки и сказал себе: Юлиус, ты будешь нуждаться в пище и, думая таким образом, принялся наполнять этот ящик сухарями и сардинами.

-- Дорогой Шляфенваль! воскликнул я, обнимая его: как я счастлив, что спас вам жизнь!

-- Благодарю вас, хотя я убежден, что спасся бы и без вашей помощи, ответил сухо неприветливый немец. Видите ли, мой друг, я имею сухарей только для одного человека.... не более того!

-- Мой благородный друг, возразил я, изгоните всякие эгоистические мысли! Вспомните, что мы братья по несчастию и должны помогать друг другу чем только можем.

-- Чем только можем! А чем, например, вы можете помочь мне? спросил насмешливо Шляфенваль.

-- Я.... не имею.... ничего, пробормотал я..... однако, постойте.... я имею фунт табаку! Я купил его только сегодня, у метр д'отеля, и он лежит нетронутым в моем кармане.

-- Ура! прокричал немец с восторгом: это единственная вещь, которой у меня нет.... Да, мой друг, будем братьями и будем делиться всем, что есть.

-- Давно бы так! возразил я с улыбкою.

на один из ледяных уступов, дозволив себе только вольность опереться полузамерзшими ногами об обширную поверхность тела моего спутника. Таким образом, я согревал их братски. По счастию, бывшия со мной спички сохранились в непромокаемой коробке, благодаря чему я закурил трубку и стал ожидать разсвета. Я упрекнул себя, мысленно в жестокосердии: я не вспомнил ни разу о спутниках моего путешествия, о бедных матросах экипажа, вероятно погребенных на дне моря. Увы! их постигла, по крайней мере, быстрая и внезапная смерть, тогда как я был осужден на мучительную и медленную агонию. Допустим, что провизии окажется достаточно для поддержания нашего существования в течении некоторого, времени, но что станется с нами, когда последний осколок ледяной горы будет унесен непрестанным прибоем волн? Равным образом меня страшно пугала перспектива голодной смерти. Какая судьба ожидает нас после раздела последняго сухаря и последней сардины? Не прийдется ли нам бросить жребий, кто первый, я или немец, должен будет убить другого, чтобы удовлетворить голод? Страшная мысль! Я быстро отдернул ноги от удобной точки опоры и, опустив голову на колени, погрузился в свои горькия размышления. Но усталость была велика, и я скоро уснул.

Когда я открыл глаза, день настал давно. После первой минуты изумления, постоянно испытываемого, когда внезапно просыпаешься в неизвестном месте, я решился подвергнуть ледяную гору осмотру. Место, в котором мы находились, образовало род углубления, на подобие небольшой долины, окруженной ледяными утесами, от 60--80 футов вышины, со всех сторон, за исключением той, на которую мне удалось спрыгнуть с корабля. Таким образом, мы были защищены от резкого, леденящого ветра, и до нас едва доносился шум морских волн. Я сделал несколько шагов по направлению океана, чтобы взглянуть на его необъятность и здесь встретился с Шляфенвалем, весьма спокойно занимавшимся своим утренним туалетом: он утвердил, на небольшом выступе, маленькое карманное зеркало и ревностно разчесывал гребнем свою белокурую бороду, напевая в полголоса патриотическую арию: "Знаешь ли ты страну."

-- Доброго утра проговорил он с спокойной улыбкой.

Мы позавтракали двумя сардинами и одним сухарем и утолили жажду у одного из источников, вытекавшого из ледяной горы, от действия солнечных лучей. Было что-то ужасное в этом медленном таянии нашего убежища. Каждый литр воды, уничтожаемый нами, составлял два кубических вершка нашего хрупкого жилища. Если подобное таяние совершалось под этими широтами, то с какою быстротою должен будет исчезнут этот плывучий ковчег, когда мы направимся к тропикам? Но ветер мог нас увлечь и к полярному полюсу. Увы! нас одинаково ожидала смерть и в этих арктических странах, где не может существовать ни одно человеческое существо. Предаваясь подобным размышлениям, я вырезал ножем пару сандалий, из еловой крышки ящика, чтобы защитить подошвы моих голых ног от ледяной поверхности нашего жилища. Покончив кое-как с этой обувью, я предложил Шляфенвалю взобраться на скалы, окружающие нас, чтобы ознакомиться с протяжением ледяной горы. Вырубая, шаг за шагом, ступени, с помощью бывших у нас ножей, ми употребили на это восхождение более двух часов времени.

Достигнув вершины, мы остановились как вкопанные и залюбовались чудною панорамою....

Мы находились на высоте более чем трех сот футов, над уровнем океана, разстилавшагося перед нами в своем необъятном пространстве и покрытого там и сям ледяными горами всевозможных форм и величин. Наш, собственный остров имел приблизительно около мили в окружности и, был прорезан многими долинами и, неправильных очертаний, оврагами; мы стояли в центре громадной, морской звезды, семь лучей коей были изображены семью выдающимися острыми утесами, среди коих углублялись шесть долин, подобных той, на которую мы были выброшены случаем.

С той вышины, на которой мы находились, я назвал бы их скорее шестью пропастями, на которые я не мог глядеть без головокружения. Не отличаясь вообще крепкой головой, я намеревался спуститься вниз, но Германец удержал меня.

-- Господин Монкгауз, сказал он: взгляните пожалуйста в нашу долину!

-- Зачем?

-- Мне показалось, что кто-то, пользуясь нашим отсутствием, грабит наш ящик с провизией.

-- Пустяки! возразил я. Вы говорите так, как будто находитесь на суше.

-- Нет, друг мой, сделайте одолжение, взгляните: я, слишком толст, чтобы решиться на подобный шаг!

Ползком, с помощью рук и колен, добрался я, кое-как до отвесной скалы, в триста футов вышиною, и, взглянув вниз, увидел, к величайшему моему изумлению, две человеческия фигуры, занятые разсматриванием внутренняго содержания. нашего драгоценного ящика.

Когда я сообщил о виденном Шляфенвалю, он разразился тевтонскими проклятиями и, взбешенный, спустился вниз с безразсудной поспешностью. Замеченные нами индивидуумы; были никто иные, как Том Уайт и его товарищ Билль Аткинс. Красный от напряжения, Шляфенваль подбежал к матросам..

-- Том Уайт, вы безсовестны, вы поступаете как настоящий вор, воскликнул гневно немец: этот ящик принадлежит мне!

-- Почему так? возразил Том. Эти сухари не принадлежат ни вам, ни мне, они корабельные? Не правда ли, Билль Аткинс?

-- Конечно, согласился Аткинс, сухари принадлежат всем пассажирам без исключения. И притом, сударь, - обратился он к Шляфенвалю, неужели вы намерены съесть все это одни, когда там внизу, в ущельи, две женщины и двое детей сидят без завтрака?

-- Что вы говорите! вскричал я. Следовательно, есть еще спасшиеся пассажиры?!..

-- Да, ответил Том. Когда ледяная гора приблизилась к кораблю, я и Билль Аткинс находились на палубе. Не теряя минуты, мы принялись высаживать пассажиров и сделали это так быстро, как на любом дебаркадере. Я полагаю, что в остальных долинах найдутся также пассажиры, но я не имел возможности осмотреть их, так как занят управлением корабля.

-- Управлением корабля?! воскликнул Шлифенвадь. Что вы хотите этим сказать?

-- Как что! Я имею при себе компас, которым руковожусь. Мы плывем по северовосточному направлению, со скоростью тринадцати узлов в час. Если этот попутный ветер продлится только двадцать четыре часа, то, мы будем спасены, так как достигнем гавани Фалкландских островов.

-- Том, спросил я, что сталось с капитаном и остальными офицерами?

-- Не знаю, отвечал Том. Они или на льдине или их здесь нет. Из матросов первого разряда я вижу одного только себя, и потому и принял начальство.

Происшедшия накануне события преобразили Тома Уайта к его выгоде. То был уже не ворчун, повинующийся по неволе, но энергичный и деятельный начальник. Я полагаю, что он глядел на нашу ледяную гору, как на корабль... И действительно, - ему не доставало только мачт, парусов и руля.

льду ступеням. Взберитесь на верх мачты и осмотрите остальные долины. Я уже ознакомился с этой и с той, где водрузил свой флаг.

-- Очень хорошо, капитан, отвечал, я, как подобает послушному моряку, и взобрался вторично на вершину ледяной горы.... Шляфенваль, отказался сопутствовать мне. Достигнув вершины мачты, по выражению Тома, я выбрал ту долину, спуск в которую представлялся наиболее легким, и спустился в нее для осмотра.

В начале я не заметил ни малейшого следа человеческого пребывания, но, обогнув один из углов утеса, я сделал необычайное открытие.

Г-жа Робинзон, не молодая пассажирка, пожелавшая, чтобы все ледяные горы исчезли на ночь, сидела распустив огромный зонт над головою, с выражением смертельного ужаса во всей фигуре: близь нея покоился громадный морж, футов двенадцати длины, уставив на бедную женщину свои прищуренные глаза, но, повидимому, вовсе не имея намерения причинить ей какой бы то ни было вред. Я захватил с собою веревку, с помощью которой Шляфенваль привязал ящик с провизией, и, обвязав ее, в виде пояса, вокруг талии Г-жи Робинзон, втащил ее до вершины нашей долины. Но переправа её в ту долину, где находились женщины и дети, не обошлась без помощи сильных рук Билля Аткинса.

-- Г-н Монкгауз, сказал Билль, после того как мы поместили пожилую даму в безопасное место: мы должны овладеть моржем. Если его мясо и не годится в пищу, то его жир может служить прекрасным матерьялом для разведения огня, чтобы отогреть женщин и детей, умирающих от холода.

-- Охотно! смело отвечал я, и, вооружившись ножами, мы возвратились в долину, где нашли животное лежащим на том же месте; казалось, что оно лениво выжидало, чтобы ледяная гора, путешествие по которой не представляло для него ничего особенного, перенесла его к одному из Фалкландских островов. Но, повидимому, общество мущин не доставляло ему такого удовольствия, как общество женщин. Увидя нас, с ножами в руках, он поднялся с места и, не торопясь, опустился в море.

-- Успокойтесь, мои дети, сказал Том Уайт, когда мы возвратились к нему, несколько разочарованные. Мы делаем пятнадцать узлов в час. Вы не убили моржа, но не нашли ли капитана?

-- Его не видно ни где.

-- Если он находится на нашем корабле, то я ручаюсь за его безопасность, но, во всяком случае, он не управлял бы лучше нашим судном. В каком состоянии ваши ноги, г-н Монкгауз? не много озябли, не правда ли? К счастию, у нас есть бутылка с грогом: выпейте глоток, после чего вы взберитесь вновь на верх, чтобы сообщить нам, не видна ли земля.

Я почувствовал себя легким как серна и предпринял новое восшествие, и действительно увидел какой-то остров.

-- Земля! воскликнул я.

Вероятно лед прекрасный проводник звука: не взирая на разстояние трех сот шагов, отделявших меня от Тома, он услышал меня и его ответ достиг также моего слуха, не смотря на рев волн и завывание ветра, дувшого с удвоенной яростью.

-- В каком направлении?

-- К югу.

-- Отлично! Я сейчас проверю сам.

И, минуту спустя, Том Уайт уже стоял рядом со мною.

-- Порт Стефан! воскликнул он.... Слава Богу!.... Теперь настают критическия минуты. Нам предстоит пройти между двух рифов, и если мы подойдем слишком близко, корабль потерпит крушение.

Я не берусь описывать охватившее нас волнение. Мы вошли в гавань при наступлении ночи. Лучший лоцман английского флота не мог бы искуснее управлять нашим судном. Том Уайт потирал руки, приписывая всю славу себе. Мы пристали к обширной, песчаной отмели, находившейся как раз среди гавани, где были вынуждены терпеливо выжидать наступления утра, будучи лишены возможности сообщения с берегом, посредством сигналов или каких бы то ни было иных способов. Хотя у нас имелись спички, но весь наш сгараемый материал заключался в одной или двух плохих досках, огонь которых был бы незаметен. Ночь отозвалась тяжело, в особенности на женщинах и детях. Никогда не приветствовал я с большей радостью наступления дня.

можно себе представить общее изумление, когда убедились, что он имеет экипаж и пассажиров.

-- Где капитан? спросил один из туземцев, по видимому облеченный в начальническую должность.

-- Я! ответил быстро и смело Уайт.

-- В таком случае, сударь, сказал туземец, потрудитесь разделить ваш экипаж на отряды, чтобы можно было перевезти его без всякого замешательства.

Гордясь именем "сударь", которым назвало его должностное лицо, Том принял театральную позу, собираясь отдавать соответственные приказания.

волнение, что его можно было принять за потревоженный муравейник. Наконец наше ледяное судно удостоилось посещения самого губернатора.

-- Точно так, ваше сиятельство! отвечал Том, остальные нашли смерть на дне моря.

-- Извините, сударь, возразил один из лодочников, кланяясь Тому: но с той стороны ледяной горы я видел целое общество.

Четыре или пять лодок тотчас же направились к указанному месту и не замедлили высадить на берег капитана "Золотого Сновидения", его двух помощников, подшкипера, доктора, рулевого и мичманов. Находясь на корме, во время столковения, они успели соскочить на ледяную массу и тем избавились от угрожавшей им смерти. Седьмая долина, не подвергшаяся нашему осмотру, послужила им пристанищем.

более ни слова, пока мы находились в порте, и только обильное возлияние грога, предложенное нам губернатором, развязало ему несколько язык. Принимаясь за третий стакан, он приподнял голову и описал наше плавание на ледяной горе, с таким красноречием, которое вероятно никогда не забудется на Фалкландских островах. Что касается нашего импровизированного корабля, то он оставался в течении трех месяцев на песчанной отмели, пока наконец не был разнесен, растоплен и уничтожен тройным напором: ветра, волн и дождя, с помощью летняго солнца.

Всех нас принял на борт один калифорнский корабль, направлявшийся в Нью-Йорк. Там я разстался с Шляфенвалем, изъявившим намерение поселиться в Соединенных Штатах. Последнее время наши отношения несколько изменились, так как я отказался разделять каюту с таким отчаянным храпуном. Заняв место на одном из пароходов, шедших в Англию, я прибыл в Ливерпуль, а оттуда в Лондон. Прибыв в столицу, я передал комитету Ллойда точный рассказ о нашем опасном плавании, удостоверенный приложением только руки Тома Уайта, потому что Том принадлежал к числу тех великих людей, которые никогда не умели писать.