| Автор: | Диккенс Ч. Д. |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XLIV
повествует о разных мелких событиях, происшедших во Флите, и о таинственном поведении мистера Уинкля и рассказывает о том, как бедный арестант Канцлерского суда был, наконец, освобожден
Мистер Пиквик был так глубоко растроган горячей привязанностью Сэма, что не проявил никаких признаков гнева или неудовольствия по поводу той стремительности, с какой Сэм добровольно попал в долговую тюрьму на неопределенный срок. Единственным пунктом, по которому оп упорно требовал объяснения, была фамилия кредитора, но ее мистер Уэллер не менее упорно скрывал.
- От нее никакого толку не будет, сэр, - снова и снова повторял Сэм. - Это существо злобное, недоброжелательное, неуступчивое, коварное и мстительное, с жестоким сердцем, которого ничем не смягчить, как заметил добродетельный священник об одном старом джентльмене, страдавшем водянкой, когда тот сказал, что, поразмыслив, он предпочитает оставить деньги своей жене, а не на сооружение церкви.
- Но подумайте, Сэм, - убеждал мистер Пиквик, - сумма так невелика, что ее легко можно уплатить; а теперь, когда я решил оставить вас у себя, не забывайте, что вы гораздо больше принесете пользы, имея возможность выходить из тюрьмы.
- Очень вам признателен, сэр, - серьезно ответил мистер Уэллер, - но мне бы не хотелось.
- Чего не хотелось бы, Сэм?
- Не хотелось бы унижаться и просить милости у такого бессовестного врага.
- Но вы никакой милости не просите, отдавая ему его деньги, Сэм, - доказывал мистер Пиквик.
- Прошу прощенья, сэр, - возразил Сэм, - но это была бы очень большая милость - заплатить ему деньги, а он ее не заслуживает. Вот в чем тут дело, сэр.
Заметив, что мистер Пиквик с некоторым раздражением потирает нос, мистер Уэллер счел благоразумным переменить тему разговора.
- Я принимаю свое решение из принципа, сэр, - заметил Сэм, - так же, как вы принимаете свое, и тут мне приходит на ум человек, который покончил с собой из принципа. О нем вы, конечно, слыхали, сэр.
Мистер Уэллер умолк и искоса бросил лукавый взгляд на своего хозяина.
- Никакого «конечно» тут быть не может, Сэм, - сказал мистер Пиквик, начиная улыбаться, несмотря на тревогу, вызванную упрямством Сэма. - Молва о вышеупомянутом джентльмене не дошла до моих ушей.
- Неужели, сэр? - воскликнул мистер Уэллер. - Вы меня удивляете, сэр. Он был государственный чиновник.
- Вот как? - сказал мистер Пиквик.
- Да, сэр, - подтвердил мистер Уэллер, - и был очень приятный джентльмен - один из тех точных и аккуратных людей, которые засовывают ноги в маленькие пожарные ведра из резины, если погода дождливая, и прижимают к сердцу только одного друга - нагрудник из заячьих шкурок; он копил деньги из принципа, менял сорочку каждый день из принципа; никогда не разговаривал с родственниками из принципа, опасаясь, как бы они не попросили у него взаймы, и вообще был на редкость приятный тип. Он стригся из принципа раз в две недели и договорился покупать костюмы из экономического принципа - три костюма в год, с тем чтобы старые принимали назад. Как очень регулярный джентльмен, он обедал всегда в одном и том же месте, где брали шиллинг девять пенсов с человека, и, бывало, съедал на добрый шиллинг девять пенсов, как частенько замечал хозяин, заливаясь слезами, не говоря уже о том, что он раздувал зимой огонь в камине, а это обходилось ровно в четыре с половиной пенса ежедневно, и досадно было смотреть на него при этом. А держал он себя на редкость важно! «Дайте Пост, когда прочтет этот джентльмен, - покрикивал он ежедневно, входя в комнату. - Позаботьтесь о Таймсе, Томас, дайте мне посмотреть Морнинг Геральд, когда он освободится, не забудьте занять очередь на Кроникл и принесите-ка Адвертайзер». А потом он сидел, не сводя глаз с часов, и выбегал ровно за четверть минуты, чтобы подкараулить мальчика, приносившего вечернюю газету, которую он читал с таким интересом и упорством, что все прочие посетители доходили до отчаяния и сумасшествия, в особенности один раздражительный старый джентльмен; в таких случаях лакею всегда приходилось за джентльменом присматривать, чтобы он не поддался искушению и не пустил в дело нож для разрезания жаркого. Ну-с, так вот, сэр, приходил он сюда и занимал лучшее место в течение трех часов, и после обеда никогда ничего не пил, а только спал, и потом шел в кофейню на одной из ближайших улиц и выпивал маленький кофейник кофе с четырьмя сдобными пышками, после этого он шел домой в Кенсингтон[49] и ложился спать. Как-то вечером он очень заболел; посылает за доктором. Доктор приезжает в зеленой карете с приставной лестницей на манер изделий Робинзона Крузо, которую он сам мог опускать, вылезая из кареты, убирать за собой, чтобы кучеру не нужно было слезать с козел; таким образом, кучер дурачил публику, показывал ей только свою ливрею, а штаны на нем были не под стать ей. «В чем дело?» - спрашивает доктор. «Очень болен», - говорит пациент. «Что вы сегодня ели?» - спрашивает доктор. «Жареную телятину», - отвечает пациент. «А самое последнее что вы съели?» - говорит доктор. «Сдобные пышки», - говорит пациент. «А, вот оно что! - говорит доктор. - Я вам сейчас же пришлю коробку пилюль, и больше вы к ним никогда, говорит, не прикасайтесь». - «К чему не прикасаться? - спрашивает пациент. - К пилюлям?» - «Нет, к сдобным пышкам», - говорит доктор. «Как! - говорит пациент, подпрыгнув в постели. - Каждый вечер в течение пятнадцати лет я съедал из принципа четыре сдобных пышки!» - «Ну, так вы откажитесь от них из принципа», - говорит доктор. «Сдобные пышки очень полезны, сэр», - говорит пациент. «Сдобные пышки очень вредны, сэр», - сердито говорит доктор. «Но они так дешевы, - говорит пациент, сбавляя тон, - и очень сытны, если принять во внимание цену». - «Вам они обойдутся во всяком случае слишком дорого, даже если вам будут платить за то, чтобы вы их ели, - говорит доктор. - Четыре пышки каждый вечер убьют, говорит, вас в полгода». Пациент смотрит ему прямо в лицо, долго думает и, наконец, говорит: «Вы уверены в этом, сэр?» - «Могу поставить на карту свою репутацию врача», - говорит доктор. «Как вы думаете, сколько сдобных пышек прикончили бы меня сразу?» - спрашивает пациент. «Не знаю», - говорит доктор. «Как вы думаете, если купить на полкроны, этого хватит?» - спрашивает пациент. «Пожалуй, хватит», - говорит доктор. «А на три шиллинга наверняка хватит?» - говорит пациент. «Несомненно», - говорит доктор. «Очень хорошо, - говорит пациент, - спокойной ночи». Утром он встает, растапливает камин, велит принести на три шиллинга пышек, поджаривает их, съедает все и пускает себе пулю в лоб.
- Зачем же он это сделал? - быстро спросил мистер Пиквик, ибо был весьма потрясен трагической развязкой этой истории.
Такого рода уловками и увертками отвечал мистер Уэллер на вопросы своего хозяина в тот вечер, когда водворился во Флите. Убедившись, наконец, что все уговоры бесполезны, мистер Пиквик скрепя сердце разрешил ему снять угол у лысого сапожника, который арендовал маленькую камеру в одной из верхних галерей. В это скромное помещение мистер Уэллер перенес тюфяк и подушку, взятые напрокат у мистера Рокера, и, расположившись здесь на ночь, почувствовал себя, как дома, словно родился в тюрьме и вся его семья прозябала в ней на протяжении трех поколений.
- Вы всегда курите перед сном, старый петух? - осведомился мистер Уэллер у своего квартирохозяина, когда они оба расположились на ночь.
- Да, курю, молодой бентамский петушок[50],- ответил сапожник.
- Разрешите полюбопытствовать, почему вы стелете себе постель под этим-вот еловым столом? - спросил Сэм.
- Потому что я привык к кровати с четырьмя столбиками для балдахина раньше, чем попал сюда, а потом убедился, что ножки стола ничуть не хуже, - ответил сапожник.
- У вас чудной характер, сэр, - сказал Сэм.
- Такого добра у меня нет, - возразил сапожник, покачав головой, - и если вам оно понадобилось, боюсь, что вы не так-то легко найдете себе что-нибудь в здешней канцелярии.
Вышеприведенный короткий диалог начался, когда мистер Уэллер лежал, растянувшись, на своем тюфяке в одном конце камеры, а сапожник - на своем в другом конце. Камера освещалась тростниковой свечой и трубкой сапожника, которая вспыхивала под столом, как раскаленный уголек.
Разговор, как ни был он краток, чрезвычайно расположил мистера Уэллера в пользу квартирохозяина, и, приподнявшись на локте, он начал внимательно его разглядывать, на что у него до сей поры не было ни времени, ни охоты.
Это был человек с землистым цветом лица, как у всех сапожников, и с жесткой взъерошенной бородой, тоже как у всех сапожников. Его лицо - странная, добродушная, уродливая маска - украшалось парой глаз, должно быть очень веселых в прежние времена, ибо они все еще блестели. Ему было шестьдесят лет, и одному богу известно, на сколько лет он состарился от пребывания в тюрьме, а потому странным казалось, что вид у него довольный и лицо почти веселое. Он был маленького роста, и теперь, скрючившись в постели, производил такое впечатление, будто у него нет ног. Во рту у него торчала большая красная трубка; он курил и смотрел на свечу с завидным благодушием.
- Давно вы здесь? - спросил Сэм, нарушая молчание, длившееся довольно долго.
- Двенадцать лет, - ответил сапожник, покусывая конец трубки.
- Неуважение к суду? - осведомился Сэм.
Сапожник кивнул головой.
- Ну, так зачем же вы продолжаете упрямиться, - сказал Сэм сурово, - и губите свою драгоценную жизнь в этом-вот загоне для скота? Почему не уступите и не попросите прощения у лорд-канцлера, что из-за вас его суд покрыл себя позором, не скажете ему, что вы теперь очень раскаиваетесь и больше не будете так делать?
Сапожник засунул трубку в угол рта, улыбнулся, опять передвинул ее на старое место, но ничего не сказал.
- Почему вы так не поступите? - настойчиво повторил Сэм.
- Что? - откликнулся сапожник. - Вы плохо понимаете эти дела. Ну что, по-вашему, меня погубило?
- Никогда не был должен ни единого фартинга, - отозвался сапожник. - Придумайте еще что-нибудь.
- Ну, может быть, - сказал Сэм, - вы скупали дома, что, выражаясь деликатно, значит свихнуться, или вздумали их строить, что, выражаясь по-медицинскому, значит потерять надежду на выздоровление.
Сапожник покачал головой и сказал:
- Придумайте еще что-нибудь.
- Надеюсь, вы не затевали тяжбы? - подозрительно спросил Сэм.
- Никогда в жизни, - отвечал сапожник. - Дело в том, что меня погубили деньги, оставленные мне по завещанию.
- Бросьте! - сказал Сэм. - Кто этому поверит! Хотел бы я, чтобы какой-нибудь богатый враг вздумал погубить меня этим-вот способом. Я бы ему не помешал.
- О, я вижу, вы мне не верите, - сказал сапожник, мирно покуривая трубку. - На вашем месте я бы и сам не поверил. А все-таки это правда.
- Как это случилось? - спросил Сэм, склоняясь к тому, чтобы поверить, - такое сильное впечатление произвел на него сапожник.
- А вот как, - отвечал сапожник. - С одним старым джентльменом - я на него работал в провинции и был женат на его бедной родственнице (она умерла, да благословит ее бог, и возблагодарим его за это) - случился удар, и он отошел.
- Куда? - осведомился Сэм, которого клонило ко сну после многочисленных событий этого дня.
- Как я могу знать куда? - возразил сапожник, который, наслаждаясь своей трубкой, говорил в нос. - Отошел к усопшим.
- А, понимаю! - сказал Сэм. - Что же дальше?
- Ну, так вот, - продолжал сапожник, - он оставил пять тысяч фунтов.
- Очень благородно с его стороны, - вставил Сэм.
- Одну из них, - сообщил сапожник, - он оставил мне, потому что я был, понимаете ли, женат на его родственнице.
- Очень хорошо, - пробормотал Сэм.
- А так как он был окружен множеством племянниц и племянников, которые вечно ссорились и дрались между собой из-за денег, то меня он назначил своим душеприказчиком и оставил мне остальные тысячи по доверию[51], чтобы разделить между ними, как сказано в завещании.
- Это юридический термин, вот и все, - пояснил сапожник.
- Не думаю, - сказал Сэм, покачав головой. - Какое уж там доверие в этой лавочке? А впрочем, продолжайте.
- Так вот, - сказал сапожник, - когда я хотел утвердить завещание, племянницы и племянники, которые были ужасно огорчены, что не все деньги достались им, вошли с caveat[52].
- Что такое? - переспросил Сэм.
- Юридическая штука - все равно что сказать: «Стоп!», - ответил сапожник.
- Понимаю, - сказал Сэм, - зять хабис корпус. Ну?
- Но, убедившись, что они не могут между собой договориться, - продолжал сапожник, - и, стало быть, не могут оспорить завещание, они взяли назад свое caveat, и я распределил наследство. Едва я успел это сделать, как один племянник возбуждает дело об отмене завещания. Спустя несколько месяцев дело разбирается у старого, глупого джентльмена в задней комнате где-то в переулке собора св. Павла; четыре адвоката взяли себе каждый по одному дню, чтобы надоедать ему по очереди, а потом он недели две размышляет и читает показания в шести томах и, наконец, выносит решение, что завещатель был не в своем уме и, стало быть, я должен вернуть все деньги и уплатить издержки. Я обжаловал решение; дело переходит к трем или четырем очень сонным джентльменам, которые уже слушали его в первом суде, при котором они состоят законниками, но определенной работы у них нет, - разница только в том, что там их называли докторами, а здесь - делегатами, - не знаю, понятно ли вам это; и они очень вежливо утвердили решение старого джентльмена. После этого мы перешли в Канцлерский суд, где дело находится и по сей день и где навсегда останется. Вся моя тысяча фунтов давным-давно перешла к моим адвокатам, а имущество, как они это называют, и издержки оцениваются в десять тысяч фунтов, и вот из-за них я здесь сижу и буду сидеть до самой смерти и чинить сапоги. Кое-кто из джентльменов поговаривал о том, чтобы поднять вопрос в парламенте, и, вероятно, так бы они и сделали, да только у них не было времени приходить ко мне, а я не мог идти к ним; мои длинные письма им надоели, и они бросили это дело. Вот вам святая истина, без всяких недомолвок или преувеличений, и ее прекрасно знают пятьдесят человек как в этой тюрьме, так и за ее стенами.
Сапожник приостановился, чтобы удостовериться, какое впечатление произвел его рассказ на Сэма, но убедившись, что тот погрузился в сон, вытряхнул пепел из трубки, вздохнул, положил трубку, натянул на голову одеяло и заснул.
На следующее утро мистер Пиквик в одиночестве сидел за завтраком (Сэм в комнате сапожника усердно занимался приведением в порядок башмаков и черных гетр своего хозяина), когда раздался стук в дверь, и не успел мистер Пиквик крикнуть: «Войдите!» - как появилась голова, украшенная шевелюрой и вельветовой шапочкой, каковые головные уборы мистер Пиквик без труда признал личной собственностью мистера Сменгля.
- Как поживаете? - осведомилась эта достойная личность, сопровождая вопрос несколькими десятками кивков. - Послушайте, вы никого не ждете сегодня утром? Трое каких-то дьявольски элегантных джентльменов спрашивали вас внизу и стучались во все двери нижнего этажа. За это им чертовски влетело от постояльцев, потрудившихся открыть дверь.
- Ах, боже мой! Как глупо! - вставая, воскликнул мистер Пиквик. - Да, не сомневаюсь, что это кое-кто из моих друзей, которых я ждал вчера.
- Ваши друзья! - вскричал Сменгль, схватив мистера Пиквика за руку. - Больше ни слова! Будь я проклят, но с этой минуты они - мои друзья, а также друзья Майвинса. Чертовски симпатичный джентльмен эта скотина Майвинс, не правда ли? - добавил Сменгль с большим чувством.
- Я так мало знаю этого джентльмена, - нерешительно начал мистер Пиквик, - что я…
- Понимаю, понимаю! - перебил Сменгль, схватив мистера Пиквика за плечо. - Вы познакомитесь с ним ближе. Вы будете в восторге от него. Этот человек, сэр, - с торжественной миной присовокупил Сменгль, - наделен комическим талантом, который сделал бы честь Друрилейнскому театру[53].
- В самом деле? - сказал мистер Пиквик.
- Ей-богу правда! - воскликнул Сменгль. - Вы бы послушали, как он изображает четырех котов в тачке - четырех котов, сэр, клянусь честью! Вы понимаете, как это чертовски остроумно? Будь я проклят, если вы не полюбите этого человека, когда узнаете его качества! У него один только недостаток, - маленькая слабость, о которой я, знаете ли, уже упоминал.
Так как мистер Сменгль покачал при этом головой конфиденциально и сочувственно, мистер Пиквик понял, что должен что-то сказать, и посему сказал: «А!» - и с нетерпением взглянул на дверь.
- А! - подхватил мистер Сменгль, с важным, видом - вздохнув. - Это чудесный товарищ, вот кто он такой, сэр. Лучшего товарища не найти. Но есть у него один недостаток. Если бы явилась ему сию минуту тень его деда, сэр, он взял бы у нее деньги под вексель.
- Неужели? - воскликнул мистер Пиквик.
- Это весьма замечательные черты, - сказал мистер Пиквик, - но боюсь, что, пока мы тут беседуем, мои друзья разыскивают меня и не знают, что делать.
- Я их провожу, - предложил Сменгль, направляясь к двери. - Всего хорошего. Я, знаете ли, не потревожу вас, пока они будут здесь. До свиданья…
Произнеся последние два слова, Сменгль вдруг остановился, снова закрыл дверь, которую успел открыть, и, потихоньку приближаясь к мистеру Пиквику, на цыпочках подошел к нему вплотную и спросил чуть слышным шепотом:
- Не могли бы вы мне ссудить полкроны до конца будущей недели?
Мистер Пиквик, едва удерживаясь от улыбки, но тем не менее храня серьезный вид, достал монету и положил ее в руку мистеру Сменглю, после чего этот джентльмен с многочисленными кивками и подмигиваниями, намекающими на великую тайну, отправился на поиски трех посетителей, которых вскоре и привел. Кашлянув трижды и столько же раз кивнув, чтобы заверить мистера Пиквика в том, что не забудет заплатить, он очень любезно пожал всем руки и, наконец, удалился.
class='book'>- Дорогие мои друзья! - сказал мистер Пиквик, пожимая по очереди руку мистеру Тапмену, мистеру Уинклю и мистеру Снодграссу, ибо это были именно они. - Как я рад вас видеть!
Триумвират был очень растроган. Мистер Тампен скорбно покачал головой, мистер Снодграсс с нескрываемым волнением извлек носовой платок, а мистер Уинкль отошел к окну и громко засопел.
- С добрым утром, джентльмены! - провозгласил Сэм, появляясь в этот момент с башмаками и гетрами. - Долой меланхолию, как сказал малыш, когда его учительница умерла. Добро пожаловать в колледж, джентльмены!
- Этот безумный человек, - сообщил мистер Пиквик, похлопывая Сэма по голове, когда тот опустился на колени, чтобы застегнуть своему хозяину гетры, - этот безумный человек, чтобы остаться со мной, заставил арестовать себя.
- Что такое? - воскликнули трое друзей.
- Да, джентльмены, - подтвердил Сэм, - я… пожалуйста, стойте смирно, сэр… я - арестант, джентльмены. Схватило, как сказала леди, собираясь рожать.
- Арестант! - с непонятным волнением воскликнул мистер Уинкль.
- Что такое, сэр! - отозвался Сэм, поднимая голову. - В чем дело, сэр?
- Я надеялся, Сэм, что… ничего, ничего, - стремительно сорвалось с языка у мистера Уинкля.
Было нечто столь резкое и беспокойное в манерах мистера Уинкля, что мистер Пиквик невольно взглянул на своих двух друзей, ожидая объяснения.
- Мы не знаем, - ответил вслух мистер Тапмен на этот немой вопрос. - Последние два дня он был очень возбужден и сам на себя не похож. Мы опасались, не случилось ли чего-нибудь, но он категорически это отрицает.
- Нет, нет, - вмешался мистер Уинкль, краснея под взглядом мистера Пиквика, - право же, ничего не случилось. Уверяю вас, ничего не случилось, дорогой сэр. Мне придется уехать ненадолго из города по личному делу, и я надеялся упросить вас, чтобы вы разрешили Сэму меня сопровождать.
Физиономия мистера Пиквика выразила еще большее удивление.
- Я… я… думаю, - запинаясь, продолжал мистер Уинкль, - что Сэм не стал бы возражать, но теперь, конечно, это невозможно, раз он арестован. Придется ехать мне одному.
Уинкля, когда тот умолк, и хотя они обменялись только мимолетным взглядом, но, по-видимому, поняли друг друга.
- Сэм, вы что-нибудь об этом знаете? - быстро спросил мистер Пиквик.
- Нет, не знаю, сэр, - отозвался мистер Уэллер, начиная с большим усердием застегивать гетры.
- Вы уверены, Сэм? - настаивал мистер Пиквик.
- Видите ли, сэр, - отвечал мистер Уэллер, - я уверен в том, что раньше ни разу об этом не слышал. Если у меня есть какие-то догадки, - добавил Сэм, взглянув на мистера Уинкля, - я не имею никакого права о них говорить, потому что боюсь, знаете ли, ошибиться.
- А я не имею никакого права вмешиваться в личные дела друга, как бы он ни был мне близок, - помолчав, сказал мистер Пиквик. - Разрешите только сказать, что я ровно ничего во всем этом не понимаю. Довольно! Больше мы к этому возвращаться не будем.
Выразив таким образом свою мысль, мистер Пиквик перевел разговор на другие темы, а мистер Уинкль начал постепенно приходить в себя, хотя все еще был очень далек от полного спокойствия. Столько вопросов нужно было им обсудить, что утро пролетело быстро. В три часа, когда Сэм водрузил на маленький обеденный стол жареную баранью ногу и огромный паштет, а блюдо с овощами и кувшины с портером разместил на стульях, на диване и где придется, все почувствовали, что могут отдать должное обеду, хотя мясо было куплено и зажарено, а паштет приготовлен и испечен по соседству, в тюремной кухне.
После этого выпили одну-две бутылки очень хорошего вина, за которым мистер Пиквик послал в кофейню «Кубок» близ Докторс-Коммонс. Пожалуй, вместо «одну-две» правильнее было бы сказать «полдюжины», ибо к тому времени, когда вино было выпито, а чай убран, зазвонил колокол, возвещавший, что настало время расходиться по домам.
Если днем поведение мистера Уинкля казалось необъяснимым, то сейчас, когда под наплывом чувств и своей доли вина - одной из шести бутылок - он начал прощаться с другом, оно стало романтическим и торжественным. Он выждал, пока удалились мистер Тапмен и мистер Снодграсс, схватил руку мистера Пиквика и горячо пожал, выражая всей своей физиономией твердую и непреложную решимость, зловеще сочетавшуюся с глубоким унынием.
- Спокойной ночи, дорогой сэр, - сквозь стиснутые зубы проговорил мистер Уинкль.
- Да благословит вас бог, дорогой мой! - промолвил мягкосердечный мистер Пиквик, отвечая на рукопожатие молодого друга.
- Пора! - крикнул мистер Тапмен из галереи.
- Да, да, сию минуту, - отозвался мистер Уинкль. - Спокойной ночи!
- Спокойной ночи, - сказал мистер Пиквик.
Затем последовала еще одна «спокойная ночь», и еще одна, и еще с полдюжины, а мистер Уинкль продолжал пожимать руку своему другу и с тем же странным выражением смотреть ему в лицо.
- Что случилось? - спросил, наконец, мистер Пиквик, когда рука у него заныла от рукопожатий.
- Ничего, - отвечал мистер Уинкль.
- Ну, спокойной ночи, - сказал мистер Пиквик, пытаясь выдернуть руку.
- Мой друг, мой благодетель, мой высокоуважаемый спутник! - пробормотал мистер Уинкль, уцепившись за его руку. - Не судите меня строго, не судите, когда узнаете, что я, доведенный до крайности непреодолимыми препятствиями…
- Ну, что же вы! - воскликнул мистер Тампен, появляясь в дверях. - Идите, а не то нас тут запрут!
И, собравшись с силами, он выбежал из камеры.
В то время как мистер Пиквик с немым удивлением смотрел им вслед, пока они шли по коридору, на площадке лестницы появился Сэм и шепнул что-то на ухо мистеру Уинклю.
- О, разумеется, положитесь на меня! - громко ответил этот джентльмен.
- Благодарю вас! Вы не забудете, сэр? - осведомился Сэм.
- Конечно, не забуду, - отозвался мистер Уинкль.
- Желаю вам удачи, сэр, - сказал Сэм, притронувшись к шляпе. - Мне бы очень хотелось отправиться с вами, сэр, но, конечно, хозяин - прежде всего.
- Вы остаетесь, и этот поступок делает вам честь, - сказал мистер Уинкль.
С этими словами они расстались внизу лестницы.
- Чрезвычайно странно, - заметил мистер Пиквик, возвращаясь в камеру и задумчиво присаживаясь к столу. - Что мог затеять этот молодой человек?
- Войдите, - отвечал мистер Пиквик.
- Я вам принес подушку помягче, сэр, - сообщил Рокер, - вместо той временной, какая была у вас прошлой ночью.
- Благодарю вас, - сказал мистер Пиквик. - Не хотите ли стаканчик вина?
- Вы очень добры, сэр, - отвечал мистер Рокер, принимая предложенный стакан. - За ваше здоровье, сэр.
- С сожаленьем должен вам сообщить, сэр, что вашему квартирохозяину сделалось очень худо этой ночью, - сказал Рокер, поставил стакан и стал разглядывать подкладку своей шляпы, приготовляясь вновь ее надеть.
- Как? Арестант Канцлерского суда? - воскликнул мистер Пиквик.
- Ему недолго оставаться арестантом Канцлерского суда, сэр, - отвечал Рокер, поворачивая свою шляпу так, чтобы можно было прочесть имя мастера.
- Вы меня пугаете! - промолвил мистер Пиквик. - Что вы хотите сказать?
- Ах, боже мой! - воскликнул мистер Пиквик. - Неужели закон в течение полугода медленно убивал этого человека?
- Насчет этого я ничего не знаю, - отвечал Рокер, обеими руками приподнимая шляпу за поля. - Вероятно, с ним случилось бы то же самое, где бы он ни был. Сегодня утром его перевели в больницу; доктор говорит, что нужно во что бы то ни стало поддерживать его силы, и начальник прислал ему со своего стола вина, бульону и всякой всячины. Начальник в этом не виноват, сэр.
- Да, конечно, - поспешил согласиться мистер Пиквик.
- А все-таки боюсь, что его песенка спета, - продолжал Рокер, покачивая головой. - Я только что предлагал Недди держать пари на два шестипенсовика против одного, но он не согласился и был прав. Покорнейше благодарно, сэр. Спокойной ночи, сэр.
- Как раз над вашей камерой, сэр, - отвечал Рокер. - Если хотите, я вас провожу.
Мистер Пиквик, не говоря ни слова, схватил шляпу и тотчас же вышел.
Тюремщик молча шел впереди; осторожно приподняв щеколду, он знаком предложил мистеру Пиквику войти. Эта была большая унылая палата с несколькими железными кроватями; на одной из них, вытянувшись, лежал человек, похожий на тень: иссохший, бледный, страшный. У изголовья его сидел старичок в сапожничьем переднике и, вооружившись роговыми очками, читал вслух библию. Это был счастливый наследник.
Больной опустил руку на плечо своему товарищу, прося прекратить чтение. Тот послушно закрыл книгу и положил ее на кровать.
Сапожник повиновался. Стук экипажей и повозок, дребезжание колес, крики взрослых и детей - все звуки большого города, возвещавшие о жизни и деятельности, сливаясь в глухой шум, ворвались в комнату. Из этого хриплого гула выделялся время от времени неудержимый смех или обрывок какой-то звонкой песни, распеваемой кем-то в беспокойной толпе, на секунду задевал слух, а потом тонул в реве голосов и топоте ног, - разбивались волны бурного житейского моря, тяжело катившего свои воды за окном. Печальны эти звуки для задумчивого слушателя в любое время. Какими же печальными кажутся они тому, кто бодрствует у смертного одра!
- Здесь нет воздуха, - прошептал больной. - Эти стены отравляют его. За ними, когда я бродил там много лет назад, воздух был свежий; проникая в тюрьму, он делается горячим и тяжелым. Я не могу им дышать.
- Мы оба дышали им долгие годы, - сказал старик. - Ободритесь!
Наступило короткое молчание, и оба посетителя приблизились к кровати. Больной притянул к себе руку старого товарища по тюрьме и, ласково сжав ее обеими руками, не выпускал.
тяжелом наказании на земле. Двадцать лет, мой друг, двадцать лет в этой отвратительной могиле! У меня разрывалось сердце, когда умер мой ребенок, а я не мог даже поцеловать его в гробике. С тех пор среди этого шума и разгула мое одиночество стало ужасным. Да простит меня бог! Он видел мою одинокую, томительную смерть.
Он сложил руки и, прошептав еще что-то, чего никто не расслышал, погрузился в сон - сперва это был только сон, потому что они видели, как он улыбался.
Они разговаривали шепотом, потом тюремщик, наклонившись к подушке, отшатнулся.
- Клянусь богом, он получил свободу! - воскликнул тюремщик.
Да, получил. Но при жизни он стал так похож на мертвеца, что они не заметили, когда он умер.
49
Кенсингтон - в эпоху Диккенса лондонское предместье с большим парком, вошедшее позже в черту города. В парке находится один из дворцов, где жил король до середины XVIII века.
50
Бентамский петушок - порода бойцовых петухов, известных своей драчливостью, на что намекает сапожник.
51
…тысячи по доверию… - то есть поручили в завещании душеприказчику распределить имущество между наследниками.
52
Caveat (берегись!) - юридический термин, который сапожник переводит «стоп!»; так называется заявление заинтересованных лиц в суд о том, что завещание не должно приводиться в исполнение, так как они намерены его оспаривать.
53