Приключения Оливера Твиста.
Глава XXX

ГЛАВА XXX

повествует о том, что подумали об Оливере новые лица, посетившие его

Твердя о том, что они будут приятно изумлены видом преступника, доктор продел руку молодой леди под свою и, предложив другую, свободную руку миссис Мэйли, повел их церемонно и торжественно наверх.

- А теперь, - прошептал доктор, тихонько поворачивая ручку двери в спальню, - послушаем, что вы о нем скажете. Он давненько не брился, но тем не менее вид у него совсем не свирепый. А впрочем, постойте! Сначала я посмотрю, готов ли он к приему гостей.

Опередив их, он заглянул в комнату. Потом, дав знак следовать за ним, впустил их, закрыл за ними дверь и осторожно откинул полог кровати. На ней вместо закоснелого, мрачного злодея, которого ожидали они увидеть, лежал худой, измученный болью ребенок, погруженный в глубокий сон. Раненая его рука в лубке лежала на груди; голова покоилась на другой руке, полускрытой длинными волосами, разметавшимися по подушке.

Достойный джентльмен придерживал полог рукой и с минуту смотрел на мальчика молча. Пока он наблюдал пациента, молодая леди тихонько проскользнула мимо него и, опустившись на стул у кровати, откинула волосы с лица Оливера. Когда она наклонилась к нему, ее слезы упали ему на лоб.

Мальчик зашевелился и улыбнулся во сне, словно эти знаки жалости и сострадания пробудили какую-то приятную мечту о любви и ласке, которых он никогда не знал. Так же точно нежная мелодия, журчание воды в тишине, запах цветка или знакомое слово иной раз внезапно вызывают смутное воспоминание о том, чего никогда не было в этой жизни, - воспоминание, которое исчезает, как вздох, которое пробуждено какой-то мимолетной мыслью о более счастливом существовании, давно минувшем, - воспоминание, которое нельзя вызвать сознательным напряжением памяти.

- Что же это значит? - воскликнула пожилая леди. - Этот бедный ребенок не мог быть подручным грабителей.

- Порок находит себе пристанище во многих храмах, - со вздохом сказал врач, опуская полог, - и кто может сказать, что ему не служит обителью прекрасная оболочка?

- Но в таком юном возрасте? - возразила Роз.

- Милая моя молодая леди, - произнес врач, горестно покачивая головой, - преступление, как и смерть, простирает свою власть не только на старых и дряхлых. Самые юные и прекрасные слишком часто бывают повинны в нем.

- Но неужели… о, неужели вы можете допустить, что этот хрупкий мальчик был добровольным сообщником самых отвратительных отщепенцев? - сказала Роз.

Доктор покачал головой, давая понять, что это весьма возможно; предупредив, чтоб они не потревожили больного, он повел их в соседнюю комнату.

- Но даже если он развращен, - продолжала Роз, - подумайте, как он молод. Подумайте, что, быть может, он никогда не знал ни материнской любви, ни домашнего уюта. Может быть, дурное обращение, побои или голод заставили его сойтись с людьми, которые принудили его пойти на преступление… Тетя, милая тетя, ради бога, подумайте об этом, прежде чем позволите бросить этого больного ребенка в тюрьму, где, конечно, будет погребена последняя надежда на его исправление! О, вы меня любите, вы знаете, что благодаря вашей ласке и доброте я никогда не чувствовала своего сиротства, но я могла бы его почувствовать, могла быть такой же беспомощной и беззащитной, как это бедное дитя! Так сжальтесь же над ним, пока еще не поздно!

- Дорогая моя, - сказала пожилая леди, прижимая к груди плачущую девушку, - неужели ты думаешь, что я трону хоть один волосок на его голове?

- О нет! - с жаром воскликнула Роз.

- Конечно, нет, - подтвердила старая леди. - Жизнь моя клонится к закату, и я в надежде на милосердие ко мне стараюсь быть милосердной к людям… Что мне делать, чтобы спасти его, сэр?

- Дайте подумать, сударыня, - сказал доктор, - дайте подумать…

Мистер Лосберн засунул руки в карманы и несколько раз прошелся взад и вперед по комнате, часто останавливаясь, приподнимаясь на цыпочки и грозно хмурясь. Многократно восклицая: «придумал!» и «нет, не то!» - он снова принимался ходить с нахмуренными бровями и, наконец, остановился и произнес:

- Мне кажется, если вы мне позволите как следует припугнуть Джайлса и мальчугана Бритлса, я с этим делом справлюсь. Знаю, что Джайлс - преданный человек и старый слуга, но у вас есть тысяча способов поладить с ним и вдобавок наградить за меткую стрельбу. Вы против этого не возражаете?

- Если нет другого способа спасти ребенка, - ответила миссис Мэйли.

- Никакого другого способа нет, - сказал доктор. - Никакого! Можете поверить мне на слово.

- В таком случае тетя облекает вас неограниченной властью, - улыбаясь сквозь слезы, сказала Роз. - Но, прошу вас, не будьте с этими бедняками строже, чем это необходимо.

- Вы как будто считаете, мисс Роз, - возразил доктор, - что сегодня все, кроме вас, склонны к жестокосердию. Могу лишь надеяться, ради блага подрастающих представителей мужского пола, что первый же достойный юноша, который будет взывать к вашему состраданию, найдет вас в таком же чувствительном и мягкосердечном расположении духа. И хотел бы я быть юношей, чтобы тут же воспользоваться таким благоприятным случаем, какой представляется сегодня.

- Вы такой же взрослый ребенок, как и бедняга Бритлс, - зардевшись, сказала Роз.

- Ну что же, - от души рассмеялся доктор, - это не так уж трудно. Но вернемся к мальчику. Нам еще предстоит обсудить основной пункт нашего соглашения. Полагаю, он проснется через час. И хотя я сказал этому тупоголовому констеблю там, внизу, что мальчика нельзя беспокоить и нельзя разговаривать с ним без риска для его жизни, я думаю, мы можем с ним побеседовать, не подвергая его опасности. Я ставлю такое условие: я его расспрошу в вашем присутствии, и, если на основании его слов мы заключим, к полному удовлетворению трезвых умов, что он окончательно испорчен (а это более чем вероятно), мальчик будет предоставлен своей судьбе, - я, во всяком случае, больше вмешиваться не стану.

- О нет, тетя! - взмолилась Роз.

- О да, тетя! - перебил доктор. - Решено?

- Прекрасно! - заявил доктор. - Значит, тем больше оснований принять мое предложение.

В конце концов договор был заключен, и обе стороны с некоторым нетерпением стали ждать, когда проснется Оливер.

Терпению обеих леди предстояло более длительное испытание, чем предсказал им мистер Лосберн, ибо час проходил за часом, а Оливер все еще спал тяжелым сном. Был уже вечер, когда сердобольный доктор принес им весть, что Оливер достаточно оправился, чтобы можно было с ним говорить. Мальчик, по словам доктора, был очень болен и ослабел от потери крови, но ему так мучительно хотелось о чем-то сообщить, что доктор предпочел дать ему эту возможность и не настаивал, чтобы его не беспокоили до утра; иначе он не преминул бы настоять на этом.

Долго тянулась беседа. Несложную историю своей жизни Оливер рассказал им со всеми подробностями, а боль и упадок сил часто заставляли его умолкать. Печально звучал в затемненной комнате слабый голос больного ребенка, развертывавшего длинный список обид и бед, навлеченных на него жестокими людьми. О, если бы мы, угнетая и притесняя своих ближних, задумались хоть однажды над ужасными уликами человеческих заблуждений, - уликами, которые, подобно густым и тяжелым облакам, поднимаются медленно, но неуклонно к небу, чтобы обрушить отмщение на наши головы! О, если бы мы хоть на миг услышали в воображении своем глухие, обличающие голоса мертвецов, которые никакая сила не может заглушить и никакая гордыня не заставит молчать! Что осталось бы тогда от оскорблений и несправедливости, от страданий, нищеты, жестокости и обид, какие приносит каждый день жизни!

В тот вечер подушку Оливера оправили ласковые руки, и красота и добродетель бодрствовали над ним, пока он спал. Он был спокоен и счастлив и мог бы умереть безропотно.

Как только закончилась знаменательная беседа и Оливер снова начал засыпать, доктор, вытерев глаза и в то же время попрекнув их за слабость, спустился вниз, чтобы открыть действия против мистера Джайлса.

Не найдя никого в парадных комнатах, он подумал, что, может быть, достигнет больших успехов, если начнет кампанию в кухне; итак, он отправился в кухню.

Здесь, в нижней палате домашнего парламента, собрались служанки, мистер Бритлс, мистер Джайлс, лудильщик (который, в награду за оказанные услуги, получил специальное приглашение угощаться до конца дня) и констебль. У сего последнего джентльмена был большой жезл, большая голова, крупные черты лица и огромные башмаки, и он имел вид человека, который выпивает соответствующее количество эля, как оно и было в действительности.

Предметом обсуждения все еще служили приключения прошлой ночи, ибо, когда доктор вошел, мистер Джайлс разглагольствовал о своем присутствии духа; мистер Бритлс с кружкой эля в руке подтверждал каждое слово, прежде чем его успевал выговорить его начальник.

- Не вставайте, - сказал доктор, махнув им рукой.

- Благодарю вас, сэр, - отозвался мистер Джайлс. - Хозяйка распорядилась выдать нам эля, сэр, а так как я не чувствовал ни малейшего расположения идти к себе в комнату, сэр, и хотел побыть в компании, то вот и распиваю здесь с ними.

Бритлс первый, а за ним все леди и джентльмены тихим шепотом выразили то удовлетворение, какое им доставила снисходительность мистера Джайлса. Мистер Джайлс с покровительственным видом осмотрелся вокруг, как бы говоря, что пока они будут держать себя пристойно, он их не покинет.

- Как себя чувствует сейчас больной, сэр? - спросил Джайлс.

- Неважно, - ответил доктор. - Боюсь, что вы попали в затруднительное положение, мистер Джайлс.

- Надеюсь, сэр, - задрожав, начал мистер Джайлс, - вы не хотите этим сказать, что он умрет? Если бы я так думал, я бы навсегда потерял покой. Ни одного мальчика я бы не согласился погубить - даже вот этого Бритлса, - не согласился бы за все столовое серебро в графстве, сэр.

- Не в этом дело… - таинственно сказал доктор. - Мистер Джайлс, вы протестант?

- Да, сэр, надеюсь, - заикаясь, проговорил мистер Джайлс.

- А вы кто, молодой человек? - спросил доктор, резко поворачиваясь к Бритлсу.

- Господи помилуй, сэр, - вздрогнув, сказал Бритлс. - Я… я то же самое, что и мистер Джайлс, сэр.

- В таком случае, - продолжал доктор, - отвечайте вы оба, да, оба: готовы ли вы показать под присягой, что этот мальчик, там наверху, - тот самый, которого просунули прошлой ночью в окошко? Отвечайте! Ну? Мы вас слушаем.

друг на друга.

- Слушайте внимательно, констебль, - сказал доктор, весьма торжественно погрозив указательным пальцем и постучав им по переносице, чтобы вызвать к жизни всю проницательность сего достойного человека. - Сейчас кое-что должно обнаружиться.

Констебль принял самый глубокомысленный вид, какой только мог, и взял свой служебный жезл, который стоял без дела в углу у камина.

- Как видите, это вопрос об установлении личности, - сказал доктор.

- Совершенно верно, сэр, - ответил констебль, жестоко закашлявшись, так как с излишней поспешностью допил свой эль, который и попал ему не в то горло.

только потому, что рука у него завязана, эти люди грубо хватают его - чем подвергают серьезной опасности его жизнь - и клянутся, что он вор. Возникает вопрос: оправдано ли поведение этих людей, а если не оправдано, то в какое же положение они себя ставят?

Констебль глубокомысленно кивнул головой. Он сказал, что если это не законный поступок, то хотелось бы ему знать, что же это такое?

- Я вас спрашиваю еще раз, - громовым голосом произнес доктор, - можете ли вы торжественно поклясться, что это тот самый мальчик?

слышать; доктор зорко осматривался кругом, как вдруг у ворот раздался звонок и в то же время послышался стук колес.

- Это полицейские сыщики! - воскликнул Бритлс, по-видимому почувствовав большое облегчение.

- Агенты с Боу-стрит, сэр, - ответил Бритлс, беря свечу. - Мы с мистером Джайлсом послали за ними сегодня утром.

- Послали, вот как! Так будь же прокляты ваши… ваши здешние кареты - они еле тащутся! - сказал доктор, выходя из кухни.