| Автор: | Диккенс Ч. Д. |
| Категория: | Роман |
Глава XXXIV,
где Ральфа посещают лица, с которыми читатель уже завязал знакомство
- Как вы дьявольски долго заставляете меня звонить в этот проклятый старый, надтреснутый чайник, именуемый колокольчиком, каждое звяканье которого может довести до конвульсий здоровенного мужчину, клянусь жизнью и душой, черт побери! - сказал Ньюмену Ногсу мистер Манталини, очищая при этом свои сапоги о железную скобу у дома Ральфа Никльби.
- Я всего один раз слышал колокольчик, - отозвался Ньюмен.
- Значит, вы чрезвычайно и возмутительно глухи, - сказал мистер Манталини, - глухи, как проклятый столб.
Мистер Манталини был уже в коридоре и без всяких церемоний направлялся к двери конторы Ральфа, когда Ньюмен загородил ему дорогу и, намекнув, что мистер Никльби не желает, чтобы его беспокоили, осведомился, срочное ли дело у клиента.
- Дьявольски важное! - сказал мистер Манталини. - Нужно расплавить несколько клочков грязной бумаги в ослепительном, сверкающем, звякающем, звенящем, дьявольском соусе из монет!
Ньюмен многозначительно хмыкнул и, взяв протянутую мистером Манталини визитную карточку, заковылял с нею в контору своего хозяина. Просунув голову в дверь, он увидел, что тот снова сидит в задумчивой позе, какую принял, когда прочел письмо своего племянника, и что он как будто опять его перечитывал, так как держал развернутым в руке. Но Ногс кинул только мимолетный взгляд, потому что потревоженный Ральф оглянулся, чтобы узнать причину вторжения.
Пока Ньюмен излагал ее, сама причина с чванным видом ввалилась в комнату и, с необыкновенным жаром дожимая жесткую руку Ральфа, поклялась, что никогда а жизни тот не бывал еще в таком прекрасном виде.
- У вас прямо-таки румянец на вашей проклятой физиономии, - сказал мистер Манталини, усаживаясь без приглашения и приводя в порядок волосы и бакенбарды. - У вас прямо-таки радостный и юношеский вид, черт меня побери!
- Мы здесь одни, - резко сказал Ральфа. - Что вам от меня нужно?
- Прекрасно! - воскликнул мистер Манталини, осклабившись. - Что мне от вас нужно! Ха-ха-ха! Великолепно! Что мне нужно! Ха-ха! Черт побери!
- Что вам от меня нужно, сударь? - проговорил грубо Ральф.
- Учесть проклятые векселя, - ответил мистер Манталини, ухмыляясь и игриво покачивая головой.
- С деньгами туго… - сказал Ральф.
- Дьявольски туго, иначе они не были бы мне нужны, - перебил мистер Манталини.
- Времена настали плохие, и не знаешь, кому доверять, - продолжал Ральф. - В данный момент я не хочу заниматься делами, собственно говоря, я бы и не стал, но раз вы - друг… Сколько у вас тут векселей?
- Два, - ответил мистер Манталини.
- На какую сумму?
- Какая-то мелочь… Семьдесят пять.
- Два месяца и четыре.
- Я их учту для вас, - помните, только для вас, мало для кого бы я это сделал, - за двадцать пять фунтов, - спокойно сказал Ральф.
- Черт подери! - вскричал мистер Манталини, чья физиономия сильно вытянулась при таком блестящем предложении.
- Да ведь вам остается пятьдесят, - возразил Ральф. - Сколько бы вы хотели? Дайте мне взглянуть на имена.
- Вы дьявольски прижимисты, Никльби, - запротестовал мистер Манталини.
- Дайте мне взглянуть на имена, - повторил Ральф, нетерпеливо протягивая руку к векселям. - Так. Полной уверенности нет, но они достаточно надежны. Согласны вы на эти условия и берете деньги? Я этого не хочу. Я предпочел бы, чтобы вы не соглашались.
- Черт возьми, Никльби, не можете ли вы… - начал мистер Манталини.
- Нет! - ответил Ральф, перебивая его. - Не могу. Берете деньги? Сейчас, немедленно? Никаких отсрочек. Никаких прогулок в Сити и никаких переговоров с компаньонами, которых нет и никогда не было. Согласны или нет?
С этими словами Ральф отодвинул от себя какие-то бумаги и небрежно, словно случайно, затарахтел своей шкатулкой с наличными деньгами. Этого звука не вынес мистер Манталини. Он согласился, как только звон коснулся его слуха, и Ральф отсчитал нужную сумму и бросил деньги на стол.
Он только что это сделал, а мистер Манталини еще не все собрал, когда раздалось звяканье колокольчика и немедленно вслед за этим Ньюмен ввел ни больше ни меньше как мадам Манталини, при виде которой мистер Манталини обнаружил сильное смущение и с удивительным проворством препроводил деньги в карман. - О, ты здесь! -
сказала мадам Манталини, тряхнув головой.
- Да, жизнь моя и душа, я здесь! - отозвался ее супруг, падая на колени и с игривостью котенка бросаясь на упавший со стола соверен. - Я здесь, услада души моей, на земле Тома Тидлера[3], подбираю проклятое золото и серебро.
- Мне стыдно за тебя! - с величайшим негодованием воскликнула мадам Манталини.
- Стыдно? За меня, моя радость? Моя радость знает, что говорит дьявольски очаровательно, но ужасно сочиняет, - возразил мистер Манталини. Моя радость знает, что ей не стыдно за ее милого котика.
Каковы бы ни были обстоятельства, приведшие к такому результату, но, очевидно, в данном случае милый котик плохо учел душевное состояние своей супруги. Мадам Манталини ответила только презрительным взглядом и, повернувшись к Ральфу, попросила простить ей ее вторжение.
- Которое вызвано, - продолжала мадам, - недостойными поступками и в высшей степени зазорным поведением мистера Манталини.
- Моим, мой ананасовый сок?
- Твоим! - подтвердила его жена. - Но я не позволю, я не допущу, чтобы меня разорило чье бы то ни было мотовство и распутство. Я хочу сообщить мистеру Никльби о тех мерах, какие я намерена применить к тебе.
- Пожалуйста, сударыня, не сообщайте мне, - сказал Ральф. - Улаживайте это между собой, улаживайте между собой.
… Твердо намерена, сэр! - повторила мадам Манталини, метнув гневный взгляд на своего супруга.
- Неужели она будет называть меня «сэр»! - вскричал Манталини. - Меня, который обожает ее с дьявольским, пылом! Она, которая оплетает меня своими чарами, как чистая и ангельская гремучая змея! Все будет кончено с моими чувствами! Она повергнет меня в дьявольское уныние.
- Не говорите о чувствах, сэр! - сказала мадам Манталини, садясь и поворачиваясь к нему спиной. - Вы не уважаете моих.
- Я не уважаю ваших, душа моя? - воскликнул мистер Манталини.
- Не уважаете, - ответила его жена.
И, несмотря на всевозможные улещиванья со стороны мистера Манталини, мадам Манталини еще раз сказала: «Не уважаете!» - и сказала с такой решительной и неумолимой злобой, что мистер Манталини явно смутился.
- Его мотовство, мистер Никльби, - продолжала она, обращаясь к Ральфу, который, заложив руки за спину, прислонился к креслу и созерцал очаровательную чету с улыбкой, выражающей величайшее и беспредельное презрение, - его мотовство не знает никаких границ.
- Никогда бы я этого не подумал, - саркастически отозвался Ральф. - Но уверяю вас, мистер Никльби, это правда, - возразила мадам Манталини. - Я так страдаю от этого! Я живу среди вечных опасений и вечных затруднений. Но и это еще не самое худшее, - сказала мадам Манталини, вытирая глаза. - Сегодня утром он взял из моего стола ценные бумаги, не спросив у меня разрешения.
Мистер Манталини тихо застонал и застегнул карман брюк.
- Я принуждена, - продолжала мадам Манталини, - со времени наших последних несчастий очень много платить мисс Нэг за то, что она дала свое имя фирме, и, право же, я не могу поощрять его в мотовстве. Так как я не сомневаюсь, мистер Никльби, что он пришел прямо к вам, чтобы обратить бумаги, о которых я упомянула, в деньги, и так как вы и раньше очень часто нам помогали и очень тесно связаны с нами в такого рода делах, я хочу, чтобы вы знали, к какому решению заставил он меня прийти своим поведением.
Мистер Манталини снова застонал под прикрытием шляпки своей жены и, вставив в один глаз соверен, другим подмигнул Ральфу! Проделав очень ловко этот фокус, он сунул монету в карман и застонал с сугубым раскаянием.
- Я приняла решение перевести его на пенсию, - сказала мадам Манталини, заметив признаки нетерпения, отразившегося на лице Ральфа.
- Что сделать, радость моя? - осведомился мистер Манталини, который как будто не уловил смысла этих слов.
- Назначить ему, - сказала мадам Манталини, смотря на Ральфа и благоразумно остерегаясь бросить хотя бы мимолетный взгляд на своего супруга из боязни, как бы многочисленные его прелести не заставили ее поколебаться в принятом решении, - назначить ему определенную сумму… И я скажу, что, если он будет имегь сто двадцать фунтов в год на костюмы и мелкие расходы, он может почитать себя очень счастливым человеком.
Мистер Манталини ждал, соблюдая все приличия, в надежде услышать размеры стипендии, но, когда цифра достигла его слуха, он швырнул на под шляпу и трость и, вынув носовой платок, излил свои чувства в горестном стоне.
- Проклятье! - вскричал мистер Манталини, внезапно срываясь со стула и столь же внезапно бросаясь на него снова, к крайнему потрясению нервов своей владычицы. - Но нет! Это дьявольски страшный сон! Это не наяву! Нет!
Утешив себя этим завереньем, мистер Манталини закрыл глаза и стал терпеливо ждать пробуждения.
- Очень разумное соглашение, если ваш супруг будет соблюдать его, сударыня, - с усмешкой заметил Ральф. - И несомненно он будет.
- Проклятье! - воскликнул мистер Манталини, открыв глаза при звуке голоса Ральфа. - Это страшная действительность. Вот она сидит здесь, передо мной! Вот очаровательные контуры ее фигуры! Как можно ее не узнать? Второй такой не найдешь! У двух графинь не было вовсе никакой фигуры, а у вдовы… у той была дьявольская фигура! Почему она так невыносимо прекрасна, что даже сейчас я не могу рассердиться на нее?
- Все это вы сами навлекли на себя, Альфред, - отозвалась мадам Манталини все еще укоризненно, но более мягким тоном.
- Я дьявольский негодяй! - вскричал мистер Манталини, колотя себя по голове. - Я разменяю соверен на полупенни, набью ими карманы и утоплюсь в Темзе. Но на нее я сердиться не буду. По дороге я пошлю ей письмо и напишу, где искать мой труп. Несколько красивых женщин будут рыдать, она будет смеяться!
- Она называет меня жестоким… Меня! Меня, который ради нее готов стать проклятым, сырым, мокрым, отвратительным трупом! - воскликнул мистер Манталинш
- Ты разбиваешь мне сердце, когда говоришь такие вещи! - сказала мадам Манталини.
- Могу ли я жить, если мне не верят! - возопил мистер Мачталини. - Разве я не разрезал свое сердце на чертовски маленькие кусочки и не отдал их, один за другим, этой дьявольской чаровнице? И разве я могу вынести, чтобы она подозревала меня? Не могу, черт побери!
- Спроси мистера Никльби, приличную ли я назвала сумму, - увещевала мадам Манталини.
- Не хочу я никакой суммы! - ответил безутешный супруг. - Мне не понадобится никакая чертова пенсия. Я стану трупом!
При повторении мистером Манталини этой зловещей угрозы мадам Манталини заломила руки и взмолилась о вмешательстве Ральфа Никльби. И после долгих слез, и разговоров, и нескольких попыток со стороны мистера Манталини добраться до двери, чтобы сейчас же вслед за этим наложить на себя руки, сего джентльмена с трудом уговорили дать обещание, что он не станет трупом. Добившись этой важной уступки, мадам Манталини подняла вопрос о пенсии, и мистер Манталини его поднял, пользуясь случаем пояснить, что он может, к полному своему удовольствию, прожить на хлебе и на воде и ходить в лохмотьях, но не может существовать под бременем недоверия той, кто является предметом его самой преданной и бескорыстной любви. Это вызвало новые слезы у мадам Манталини, чьи глаза только-только начали раскрываться на некоторые недостатки мистера Манталини, но легко могли снова закрыться. Результат был тот, что, не совсем отказавшись от мысли о пенсии, мадам Манталини отложила дальнейшее обсуждение вопроса, а Ральф понял достаточно ясно, что мистер Манталини снова завоевал право на привольную жизнь и что унижение его и падение откладываются во всяком случае еще на некоторое время.
«Но этого недолго ждать, - подумал Ральф. - Любовь, - ба, я говорю на языке мальчишек и девчонок! - проходит быстро. Впрочем, любовь, которая зиждется ни. восхищении усатой физиономией вот этого павиана, может длиться гораздо дольше, поскольку ее породило полное ослепление и питается она тщеславием. Ну что ж, эти дураки льют воду на мою мельницу! Пусть живут, как им хочется, и чем дольше, тем лучше».
Эти приятные мысли мелькали у Ральфа Никльби, в то время как объекты его размышлений обменивались нежными взглядами, полагая, что их не видят.
- Если тебе больше нечего сказать мистеру Никльби, дорогой мой, промолвила мадам Манталини, - мы распрощаемся с ним. Я уверена, что мы и так уже задержали его слишком долго.
Мистер Манталини ответил сначала похлопыванием мадам Манталини по носу, а затем изъяснил словами, что больше он ничего не имеет сказать.
- Черт побери! А впрочем, имею, - добавил он тотчас же, отводя Ральфа в угол. - Это касается историк с вашим другом сэром Мальбери. Такая чертовски необычайная, из ряда вон выходящая штука, какой никогда еще не случалось!
- Что вы имеете в виду? - спросил Ральф.
- Неужели вы не знаете, черт побери? - осведомился мистер Манталини.
- Я читал в газете, что вчера вечером он выпал из кабриолета, получил серьезные повреждения и жизнь его до известной степени в опасности, - с большим хладнокровием отозвался Ральф, - но ничего особенного я в этом не вижу. Несчастные случаи не чудо, когда человек живет широко и сам правит лошадью после обеда.
- Фью! - протяжно и пронзительно свистнул мистер Манталини. - Значит, вы не знаете, как было дело?
- Нет, если не так, как я предположил, - ответил Ральф, небрежно пожимая плечами, как бы давая понять своему собеседнику, что не любопытствует знать больше.
- Черт побери, вы меня удивляете! - вскричал мистер Манталини.
Ральф снова пожал плечами, словно невелика была хитрость удивить мистера Манталини, и бросил выразительный взгляд на Ньюмена Ногса, несколько раз появлявшегося за стеклянной дверью, ибо Ньюмен был обязан, когда приходили люди незначительные, притворяться, будто ему позвонили, чтобы их проводить: деликатный намек таким посетителям, что пора уходить.
- Вы не знаете, что это был совсем не несчастный случай, но дьявольское, неистовое, человекоубийственное нападение на него, совершенное вашим племянником? - спросил мистер Манталини, взяв Ральфа за пуговицу.
- Что! - зарычал Ральф, сжимая кулаки и страшно бледнея.
- Дальше! - крикнул Ральф. - Говорите, что вы имеете в виду. Что это за история? Кто вам рассказал? Говорите! Слышите вы меня?
- Какой вы чертовски свирепый старый злой дух, Никльби! - сказал мистер Манталини, пятясь к жене. - Вы можете испугать до полусмерти мою очаровательную малютку-жену, мою жизнь и душу, когда вдруг приходите в такое неистовое, неудержимое, безумное бешенство, черт бы меня побрал!
- Вздор! - отозвался Ральф, силясь улыбнуться. - Это просто такая манера.
- Дьявольски неприятная манера, позаимствованная из сумасшедшего дома, - сказал мистер Манталнни, взяв свою трость.
Ральф постарался улыбнуться и снова спросил, от кого получил мистер Манталини эти сведения.
- От Пайка. И он чертовски приятный и любезный джентльмен, - ответил Манталини. - Дьявольски любезный и настоящий аристократ.
- Что же он сказал? - спросил Ральф, нахмурившись.
- Ваш племянник встретил сэра Мальбери в кофейне, напал на него с самой дьявольской яростью, последовал за ним до его кэба, поклялся, что поедет с ним домой, хотя бы ему пришлось сесть на спину лошади или уцепиться за ее хвост, разбил ему физиономию - чертовски красивую физиономию в натуральном ее виде, испугал лошадь, вышвырнул из кэба сэра Мальбери и самого себя и…
- И разбился насмерть? - сверкнув глазами, перебил Ральф. - Да? Он умер?
Манталини покачал головой.
- Уф! - сказал Ральф, отвернувшись. - Значит, дело кончилось ничем. Постойте, - прибавил он, оглядываясь. - Он сломал себе руку или ногу, или вывихнул плечо, или раздробил ключицу, или сломал одно-два ребра? Шея его уцелела для петли, но он получил какие-нибудь мучительные и медленно заживающие повреждения? Не так ли? Уж об этом-то вы во всяком случае должны были слышать.
- Нет, - возразил Манталини, снова покачав головой. - Если он не разбился на такие мелкие кусочки, что они разлетелись по ветру, значит он не пострадал, потому что ушел он вполне спокойно и такой довольный, как… как… как черт меня побери, - сказал мистер Манталини, не подобрав подходящего сравнения.
- А что… - не без колебания спросил Ральф, - что послужило причиной ссоры?
- Вы дьявольский хитрец, - с восхищением отозвался мистер Манталини, самая лукавая, самая подозрительная, несравненная старая лиса… о, черт побери!.. вы притворяетесь, будто не знаете, что причиной была маленькая племянница с блестящими глазками - нежнейшая, грациознейшая, прелестнейшая…
- Альфред! - вмешалась мадам Манталини.
- Она всегда права, - примирительно ответил мистер Манталини, - и, если она говорит - пора идти, значит пора, и она идет. А когда она пойдет по улице со своим тюльпаном, женщины будут говорить с завистью: «Какой у нее чертовски красивый муж!», а мужчины будут говорить с восторгом: «Какая у него чертовски красивая жена!» И те и другие будут правы, и те и другие не ошибутся, клянусь жизнью и душой, о, черт побери!
В таких и подобных выражениях, не менее разумных и уместных, мистер Манталини попрощался с Ральфом Никльби, поцеловав пальцы своих перчаток, и, продев руку леди под свою, жеманно ее увел.
- Так, так, - пробормотал Ральф, бросаясь в кресло. - Этот дьявол опять сорвался с цепи и становится мне поперек дороги. Для этого он и на свет родился. Однажды он мне заявил, что рано или поздно настанет день расплаты. Я из него сделаю пророка, потому что этот день несомненно настанет.
- Вы дома? - спросил Ньюмен, неожиданно просунув голову.
- Нет! - не менее отрывисто ответил Ральф.
- Вы уверены, что вас нет дома, а? - сказал Ньюмен.
- О чем толкует этот идиот? - резко крикнул Ральф.
- Он ждет с тех пор, как те пришли, и, быть может, слышал ваш голос, вот и все, - сказал Ньюмен, потирая руки.
- Кто ждет? - спросил Ральф, доведенный до крайней степени раздражения только что услышанной новостью и вызывающим хладнокровием своего клерка.
Необходимость дать ответ была утрачена неожиданным появлением человека, о коем шла речь, который, обратив один глаз (ибо у него был только один глаз) на Ральфа Никльби, отвесил множество неуклюжих поклонов и уселся в кресло, положив руки на колени и так высоко подтянув короткие черные штаны, что они едва достигали его веллингтоновских сапог.
- Вот так сюрприз! - сказал Ральф, устремив взгляд на посетителя, внимательно присматриваясь к нему и чуть улыбаясь. - Следовало бы мне сразу узнать ваше лицо, мистер Сквирс.
- Ах, - отозвался этот достойный человек, - вы бы лучше его узнали, если бы не случилось всего, что выпало мне на долю. Снимите-ка этого мальчугана с высокого табурета в задней конторе и скажите ему, чтобы он пришел сюда, слышите, любезный? - сказал Сквирс, обращаясь к Ньюмену. - О, он сам слез Мой сын, сэр, маленький Уэкфорд. Что вы о нем скажете, сэр, каков образец питания в Дотбойс-Холле? Разве на нем не готово лопнуть его платье, расползтись швы и отлететь все пуговицы, такой он толстый? Вот это мякоть так мякоть! - воскликнул Сквирс, поворачивая мальчика и тыча пальцем и кулаком в самые пухлые части его особы, к величайшему неудовольствию своего сына и наследника. - Вот это упругость, вот это плотность! Попробуйте-ка его ущипнуть! Не удастся!
В каком бы превосходном состоянии ни был юный Сквирс, но он несомненно не отличался такой компактностью, ибо, когда указательный и большой пальцы отца сомкнулись для иллюстрации сделанного предположения, он испустил пронзительный крик и самым натуральным образом потер пострадавшее место.
- Тут я его подцепил, - заметил Сквирс, слегка обескураженный, - но это только потому, что сегодня мы рано закусили, а второй раз он еще не завтракал. Но вы его дверью не прищемите, когда он пообедает. Обратите внимание на эти слезы, сэр! - с торжествующим видом сказал Сквирс, пока юный Уэкфорд утирал глаза обшлагом рукава. - Ведь они маслянистые!
- У него действительно прекрасный вид, - отозвался Ральф, который из каких-то соображений как будто хотел ублаготворить школьного учителя. - А как поживает миссис Сквирс и как поживаете вы?
- Миссис Сквирс, сэр, остается такой, как всегда, - ответил владелец Дотбойса, - мать для этих мальчишек и благословение, утешение и радость для всех, кто ее знает. У одного из наших мальчиков, - он объелся и заболел, такая у них манера, - вскочил на прошлой неделе нарыв. Вы бы посмотрели, как она произвела операцию перочинным ножом! О боже! - сказал Сквирс, испустив вздох и множество раз кивнув головой. - Какое украшение для общества эта женщина!
Мистер Сквирс позволил себе на четверть минутки призадуматься, словно упоминание о превосходных качествах леди, естественно, обратило его мысли к мирной деревне Дотбойс, что неподалеку от Грета-Бридж в Йоркшире, а затем он посмотрел на Ральфа, как бы в ожидании, не скажет ли тот что-нибудь.
- Вы оправились после нападения этого негодяя? - осведомился Ральф.
- Если и оправился, то совсем недавно, - ответил Сквирс. - Я был одним сплошным кровоподтеком, сэр, - сказал Сквирс, притронувшись сначала к корням волос, а затем к носкам сапог, - вот отсюда к досюда. Уксус и оберточная бумага, уксус и оберточная бумага с утра до ночи! Чтобы облепить меня всего, ушло примерно полстопы оберточной бумаги. Когда я лежал, как мешок, у нас в кухне, весь обложенный пластырями, вы бы подумали, что это большой сверток в оберточной бумаге, битком набитый стонами. Громко я стонал, Уэкфорд, или я тихо стонал? - спросил мистер Сквирс, обращаясь к сыну.
- Громко, - ответил Уэкфорд.
- А мальчики горевали, видя меня в таком ужасном состоянии, Уэкфорд, или они радовались? - сентиментальным тоном спросил мистер Сквирс.
- Ра…
- Что? - воскликнул Сквирс, круто повернувшись.
- Горевали, - ответил сын.
- То-то! - сказал Сквирс, угостив его хорошей пощечиной. - В таком случае, вынь руки из карманов и не заикайся, отвечая на вопрос. Не хнычьте, сэр, в конторе джентльмена, а не то я сбегу от моего семейства я никогда к нему не вернусь. А что будет тогда со всеми этими дорогими покинутыми мальчиками, которые вырвутся на волю и потеряют лучшего своего друга?
- Да, пришлось, - ответил Сквирс, - и недурной счет представил помощник лекаря; впрочем, я заплатил.
Ральф поднял брови с таким видом, который мог выражать либо сочувствие, либо изумление - как угодно было истолковать собеседнику.
- Да, заплатил все до последнего фартинга, - подтвердил Сквирс, по-видимому слишком хорошо звавший человека, с которым имел дело, чтобы предположить, что какие бы то ни было обстоятельства побудят его покрыть часть чужих расходов, - И вдобавок ничего не потратил.
- Ну? - сказал Ральф.
- Ни полпенни, - отозвался Сквирс. - Дело в том, что с наших мальчиков мы берем доплату только на докторов, когда они требуются, да и то, если мы уверены в наших плательщиках, понимаете?
- Понимаю, - сказал Ральф.
- Прекрасно, - продолжал Сквирс. - Так вот, когда вырос мой счет, мы выбрали пять маленьких мальчиков (сыновья торговцев, из тех, кто непременно заплатит), у которых еще не было скарлатины, и одного из них поселили в доме, где были больные скарлатиной, и он заразился, а потом мы положили четверых остальных спать вместе с ним, они тоже заразились, а тогда пришел доктор и лечил их всех сразу, и мы разложили на них всю сумму моих расходов и прибавили ее к их маленьким счетам, а родители заплатили. Ха-ха-ха!
- Недурно придумано! - сказал Ральфт украдкой присматриваясь к школьному учителю.
- Еще бы! - отозвался Сквирс. - Мы всегда так делаем. Когда миссис Сквирс производила на свет вот этого самого маленького Уэкфорда, мы пропустили через коклюш шестерых мальчиков, и расход на миссис Сквирс, включая месячное жалованье сиделке, разделили между ними. Ха-ха-ха!
Ральф никогда не смеялся, но сейчас он по мере сил воспроизвел нечто, наиболее приближающееся к смеху, и, выждав, пока мистер Сквирс не насладился всласть своей профессиональной шуткой, спросил, что привело его в город.
- Хлопотливое судебное дело, - ответил Сквирс, почесывая голову, связанное с тем, что они называют нерадивым отношением к питомцу. Не знаю, что им нужно. Мальчишка был выпущен на самое лучшее пастбище, какое только есть в наших краях.
У Ральфа был такой вид, будто это замечание ему не совсем понятно.
- Ну да, на пастбище, - повысив голос, повторил Сквирс, считая, что если Ральф его не понял, значит он глух. - Если мальчишка становится вялым, ест без аппетита, мы переводим его на другую диету - ежедневно выпускаем его на часок на соседское поле репы, а иногда, если случай деликатный, то на поле репы и на морковные гряды попеременно, и позволяем ему есть, сколько он захочет. Нет лучшей земли в графстве, чем та, на которой пасся этот испорченный мальчишка, а он возьми да и схвати простуду, и несварение желудка, и мало ли что еще, а тогда его друзья возбуждают судебное дело против меня! Вряд ли вы могли бы предположить, что неблагодарность людская заведет их так далеко, не правда ли? - добавил Сквирс, нетерпеливо заерзав на стуле, как человек, несправедливо обиженный.
- Действительно, неприятный случай, - заметил Ральф.
- Вот это вы сущую правду сказали! - подхватил Сквирс. - Думаю, что нет на свете человека, который бы любил молодежь так, как люблю ее я. В настоящее время в Дотбойс-Холле собралось молодежи на сумму восемьсот фунтов в год. Я бы принял и на тысячу шестьсот фунтов, если бы мог найти столько учеников, и к каждым двадцати фунтам относился бы с такой любовью, с какой ничто сравниться не может!
- Вы остановились там, где и в прошлый раз? - спросил Ральф.
- Да, мы у «Сарацина», - ответил Сквирс, - и так как до конца полугодия ждать осталось недолго, мы там задержимся, пока я не соберу деньги и, надеюсь, еще нескольких новых мальчиков. Я привез маленького Уэкфорда нарочно для того, чтобы его показывать родителям и опекунам. На этот раз я думаю поместить его на рекламе. Посмотрите на этого мальчика - ведь он тоже ученик! Ну, не чудо ли упитанности этот мальчик?
- Я бы хотел сказать вам два слова, - заметил Ральф, который некоторое время и говорил и слушал как будто машинально.
- Столько слов, сколько вам угодно, сэр, - отозвался Сквирс. - Уэкфорд, ступай поиграй в задней конторе и поменьше возись, не то похудеешь, а это не годится. Нет ли у вас такой штуки, как два пенса, мистер Никльби? - спросил Сквирс, позвякивая связкой ключей в кармане сюртука и бормоча что-то о том, что у него найдется только серебро.
- Как будто… есть, - очень медленно сказал Ральф и после долгих поисков в ящике конторки извлек пенни, полпенни и два фартинга.
- у него кожа лоснится, а родители думают, что это признак здоровья.
Дав такое объяснение и скрепив его особо многозначительным взглядом, мистер Сквирс подвинул стул так, чтобы расположиться против Ральфа на небольшом расстоянии, и, поместив стул к полному своему удовлетворению, уселся.
- Слушайте меня внимательно, - сказал Ральф, слегка наклоняясь вперед.
Сквирс кивнул.
- Я не думаю, что вы такой болван, - сказал Ральф, - чтобы с готовностью простить или забыть совершенное над вами насилие и огласку?
- Как бы не так, черт побери! - резко сказал Сквирс.
- Или упустить случай уплатить с процентами, если таковой вам представится? - продолжал Ральф.
- Дайте мне его и увидите, - ответил Сквирс.
- Уж не это ли заставило вас зайти ко мне? - спросил Ральф, взглянув на школьного учителя.
- Н-н-нет, этого бы я не сказал, - ответил Сквирс. - Я думал… если у вас есть возможность предложить мне, кроме той пустячной суммы, какую вы прислали, некоторую компенсацию…
- Ax, вот что! - воскликнул, перебивая его, Ральф. - Можете не продолжать.
После длинной паузы, в течение которой Ральф, казалось, был погружен в созерцание, он нарушил молчание вопросом:
- Что это за мальчик, которого он увел с собой?
- Маленький он или большой, здоровый или хилый, смирный или буян! Говорите, - приказал Ральф.
- Ну, он не так уж мал, - ответил Сквирс, - то есть, знаете ли, не так уж мал для мальчика…
- Иными словами он, должно быть, уже не маленький? - перебил Ральф.
- Да, - бойко ответил Сквирс, как будто этот намек доставил ему облегчение, - ему, пожалуй, лет двадцать. Но тем, кто его не знает, он не покажется таким взрослым, потому что у него вот здесь кое-чего не хватает, он хлопнул себя по лбу. - Никого, понимаете ли, нет дома, сколько бы вы ни стучали.
- Частенько, - с усмешкой заявил Сквирс.
- Когда вы письменно подтвердили получение этой, как вы выражаетесь, пустячной суммы, вы мне написали, что его друзья давным-давно его покинули и у вас нет никакого ключа, никакой нити, чтобы установить, кто он такой. Правда ли это?
лет с тех пор, как неизвестный человек привел его ко мне осенним вечером и оставил у меня, уплатив вперед пять фунтов пять шиллингов за первую четверть года. Тогда ему могло быть лет пять-шесть, не больше.
- Что вы еще о нем знаете? - спросил Ральф.
ничего о нем не знал. И вот я оставил мальчишку из… из…
- Из милости? - сухо подсказал Ральф.
- Совершенно верно, из милости, - подтвердил Сквирс, потирая руки. - А когда он только-только начал приносить какую-то пользу, является этот негодяй, молодой Никльби, и похищает его. Но самое досадное и огорчительное во всей этой истории то, - сказал Сквирс, понизив голос и придвигая свой стул ближе к Ральфу, - что именно теперь о нем начали, наконец, наводить справки; не у меня, а окольным путем, в нашей деревне. И вот, как раз тогда, когда я, пожалуй, мог бы получить все, что мне задолжали, а быть может, - кто знает, такие вещи в нашем деле случались, - еще и подарок, если бы спровадил его к какому-нибудь фермеру или отправил в плавание, чтобы он не покрыл позором своих родителей, если… если допустить, что он незаконнорожденный, как многие из наших мальчиков… черт бы меня побрал, - как раз в это время мерзавец Никльби хватает его средь бела дня и все равно что очищает мой карман!
- Скоро мы оба с ним посчитаемся, - сказал Ральф, положив руку на плечо йоркширского учителя.
- Посчитаемся! - повторил Сквирс. - И я бы охотно дал ему в долг. Пусть вернет, когда сможет. Хотел бы я, чтобы он попался в руки миссис Сквирс! Боже мой! Она бы его убила, мистер Никльби. Для нее это все равно что пообедать.
… Если бы я мог нанести ему удар через этого мальчика…
- Бейте его, как вам угодно, сэр, - перебил Сквирс, - только наносите удар посильнее, вот и все. А затем будьте здоровы!.. Эй! Достаньте-ка с гвоздя шляпу этого мальчика и снимите его с табурета, слышите?
Выкрикнув эти приказания Ньюмену Ногсу, мистер Сквирс отправился в маленькую заднюю контору и с родительской заботливостью надел своему отпрыску шляпу, в то время как Ньюмен с пером за ухом сидел, застывший и неподвижный, на своем табурете, глядя в упор то на отца, то на сына.
- Красивый мальчик, не правда ли? - сказал Сквирс, слегка склонив голову набок и отступив к конторке, чтобы лучше оценить пропорции маленького Уэкфорда.
- Очень, - сказал Ньюмен.
- А! - воскликнул Ньюмен, внезапно приблизив свое лицо к лицу Сквирса. У него хватит… жиру на двадцать мальчиков!.. Больше! Он все себе забрал! Да поможет бог остальным! Ха-ха! О боже!
Произнеся эти отрывистые замечания, Ньюмен бросился к своей конторке и начал писать с поразительней быстротой.
- Что такое на уме у этого человека? - покраснев, вскричал Сквирс. - Он пьян?
Ньюмен ничего не ответил.
Но по-прежнему у Ньюмена был такой вид, как будто он не сознавал, что здесь кто-нибудь находится, кроме него; поэтому мистер Сквирс утешился замечанием, что он и пьян и с ума сошел, и с такими прощальными словами увел своего многообещающего сынка.
По мере того как Ральф Никльби начинал подмечать у себя зарождающийся интерес к Кэт, ненависть его к Николасу усиливалась. Возможно, что во искупление своей слабости, выражавшейся в приязни к одному человеку, он считал необходимым еще глубже ненавидеть другого; во всяком случае, так развивались его чувства. Знать, что ему бросают вызов, гнушаются им, убеждают Кэт в том, что он гнусен, знать, что ей внушают ненависть и презрение к нему и учат считать прикосновение его отравой, а общение с ним - позором, знать все это и знать, что виновником был тот же бедный юноша-родственник, который стал хулить его при первой же их встрече и с тех пор открыто выступал против него и его не страшился, - все это распалило его скрытую ненависть до таких пределов, что он воспользовался бы любым средством для утоления ее, если бы нашел путь к немедленной расплате.
Но, к счастью для Николаса, Ральф Никльби этого пути не видел; и хотя он размышлял до самого вечера и, несмотря на повседневные дела, не переставал задумываться об этом одном тревожащем его предмете, - однако, когда настала ночь, его преследовала все та же мысль, и он тщетно думал все об одном и том же.
кровью, у которого одна страсть - любовь к сбережениям, и одно желание - жажда наживы. Я об этом вспомнил, когда в первый раз увидел этого мальчишку. Теперь я припоминаю еще лучше.
- Когда я отдаюсь таким воспоминаниям, - с горькой улыбкой продолжал Ральф, - они надвигаются на меня со всех сторон. Если есть люди, притворяющиеся, будто презирают власть денег, я должен показать им, какова она.
И, придя в приятное состояние духа, располагающее ко сну, Ральф Никльби отправился спать.
Примечания
3
Земля Тома Тидлера - так в Англии называется «ничья» земля; обычно это бывает незаселенная, бесплодная земля на границе двух государств, никому не принадлежащая. Под таким заглавием, спустя двадцать два года после «Никльби» Диккенс напечатал рассказ в своем журнале «Круглый год»; рассказ написан Диккенсом совместно с Уилки Коллинзом.