| Автор: | Диккенс Ч. Д. |
| Категория: | Роман |
ГЛАВА XXI
Новые лица
Майор, еще более посинев и вытаращив глаза, - более, так сказать, перезрелый, чем когда бы то ни было, - и разражаясь лошадиным кашлем не столько по необходимости, сколько от, сознания собственной важности, шествовал под руку с мистером Домби по солнечной стороне улицы, причем разбухшие его щеки свисали над тугим воротничком, ноги были величественно раскорячены, а огромная голова покачивалась из стороны в сторону, как будто он укорял самого себя за то, что был таким очаровательным субъектом. Не прошли они нескольких ярдов, как майор встретил какого-то знакомого, и еще через несколько ярдов майор снова встретил какого-то знакомого, но только помахал им рукой мимоходом и повел мистера Домби дальше, указывая при этом на местные достопримечательности; и оживляя прогулку скандальными сплетнями, приходившими ему на память.
Таким манером майор и мистер Домби шествовали под руку к полному своему удовольствию, когда увидели приближающееся к ним кресло на колесах, в котором сидела леди, лениво управляя своим экипажем с помощью руля, приделанного впереди, тогда как сзади экипаж подталкивала какая-то невидимая сила. Хотя леди была не молода, но цвет лица у нее был ослепительный совсем розовый, - а туалет и поза приличествовали весьма юной особе. Рядом с креслом, держа легкий зонтик с таким горделивым и усталым видом, словно от столь великого усилия придется вскоре отказаться и зонтик уронить, шла леди значительно моложе, очень красивая, очень высокомерная, очень своенравная на вид; она высоко поднимала голову и опускала глаза, словно если и было на свете что-нибудь достойное внимания, кроме зеркала, то, во всяком случае, не земля или небо.
- Ах, черт побери, кого же это мы видим, сэр?! - вскричал майор, останавливаясь, когда приблизилась маленькая группа.
- Дорогая моя Эдит! - растягивая слова, произнесла леди в кресле. Майор Бегсток!
Едва услышав этот голос, майор оставил руку мистера Домби, бросился вперед, взял руку леди и поднес к своим губам. С не меньшей галантностью майор прижал обе свои руки в перчатках к сердцу и низко поклонился другой леди. И теперь, когда кресло остановилось, движущая сила обнаружилась в образе раскрасневшегося пажа, напиравшего сзади, который отчасти перерос, а отчасти перенапряг свою силу, ибо когда он выпрямился, то оказалось, что он высок, изнурен и худ; положение его было тем печальнее, что он испортил фасон своей шляпы, подталкивая кресло головой, чтобы продвинуть его вперед, как это делают иногда слоны в восточных странах.
- Джо Бегсток, - сказал майор обеим леди, - горд и счастлив до конца дней своих.
- Лукавое создание! - лениво протянула старая леди в кресле. - Откуда вы явились? Я вас не выношу.
- В таком случае, сударыня, разрешите представить вам друга, чтобы заслужить ваше снисхождение! - воскликнул майор. - Мистер Домби, миссис Скьютон. - Леди в кресле любезно улыбнулась. - Мистер Домби, миссис Грейнджер. - Леди с зонтиком едва обратила внимание на то, что мистер Домби снял шляпу и низко поклонился. - Я в восторге от такой удачи, сэр! - сказал майор.
Майор как будто не шутил, ибо он смотрел на всех троих и подмигивал весьма безобразно.
- Миссис Скьютон, Домби, - сказал майор, - производит опустошение в сердце старого Джоша.
Мистер Домби дал понять, что его это не удивляет.
- Коварный дух, - сказала леди в кресле, - замолчите! Давно ли вы здесь, негодный?
- Один день, - ответил майор.
- И вы можете пробыть один день или даже одну минуту в этом саду, произнесла леди, слегка поправляя веером фальшивые локоны и фальшивые брови и показывая фальшивые зубы, резко выделявшиеся благодаря фальшивому цвету лица, - в этом саду… как он называется…
- Вероятно, Эдем, мама, - презрительно подсказала молодая леди.
- Милая моя Эдит, - отозвалась та, - я ничего не могу поделать. Я всегда забываю эти ужасные названия… И вы можете пробыть здесь день и не вдохновиться всей душой и всем своим существом, созерцая природу, впитывая аромат, - продолжала миссис Скьютон, шурша носовым платком, от которого тошнотворно пахло духами, - аромат ее чистого дыхания, чудовище?
Противоречие между словами, полными юного энтузиазма, и безнадежно вялым тоном миссис Скьютон было вряд ли менее заметно, чем противоречие между ее возрастом - примерно лет под семьдесят - и ее туалетом, который был бы неуместен и в двадцать семь лет. Ее поза в кресле на колесах (которую она никогда не меняла) была той самой, в какой ее нарисовал в ландо лет пятьдесят назад модный в ту пору художник, подмахнувший под печатным воспроизведением рисунка имя «Клеопатра», в результате открытия, сделанного критиками тех времен, будто она удивительно похожа на эту царицу, возлежащую на борту своей галеры. Миссис Скьютон была тогда красавицей, и щеголи в честь ее осушали и разбивали бокалы дюжинами. Красота и коляска остались в прошлом, но позу она сохранила и специально для этого держала кресло на колесах и бодающегося пажа, ибо, кроме позы, не было ровно никаких оснований, препятствовавших ей ходить.
- Надеюсь, мистер Домби - поклонник природы? - заметила миссис Скьютон, поправляя бриллиантовую брошь.
- Мой друг Домби, сударыня, - отозвался майор, - быть может, и поклоняется ей втайне, но человек, занимающий столь видное место в величайшем из городов вселенной…
- Нет никого, кто бы не знал об огромном влиянии мистера Домби, сказала миссис Скьютон.
Когда мистер Домби ответил на комплимент поклоном, более молодая леди посмотрела на нею и встретила его взгляд.
- Вы живете здесь, сударыня? - обратился к ней мистер Домби.
- Нет, мы жили в разных местах - в Харрогете, Скарборо и в Девоншире. Мы разъезжаем и останавливаемся то тут, то там. Мама любит перемены.
- Эдит, конечно, не любит, - сказала миссис Скьютон с загробным лукавством.
- Я не заметила между этими местами никакой разницы, - последовал крайне равнодушный ответ.
- На меня клевещут. Об одной только перемене, мистер Домби, я действительно мечтаю, - с жеманным вздохом промолвила миссис Скьютон, - и боюсь, что мне никогда не позволят ею насладиться. Общество не разрешит. Но уединение и созерцание - вот для меня… как это называется…
- Если вы имеете в виду рай, мама, то так и скажите, чтобы вас могли понять, - заметила молодая леди.
- Милая Эдит, - отозвалась миссис Скьютон, - тебе известно, что я всецело завишу от тебя, когда забываю эти отвратительные названия. Уверяю вас, мистер Домби, природа предназначила меня для жизни в Аркадии. В обществе я чувствую себя плохо. Коровы - моя страсть. Всегда я мечтала только о том, чтобы поселиться на ферме в Швейцарии и жить окруженной одними коровами… и фарфором.
Это забавное сопоставление, заставлявшее вспомнить о пресловутом слоне, случайно попавшем в посудную лавку, было принято с полной серьезностью мистером Домби, который заявил, что, по его мнению, природа несомненно весьма респектабельное установление.
- Чего мне недостает, - протянула миссис Скьютон, пощипывая свою морщинистую шею, - так это… сердца. - Замечание устрашающе справедливое, хотя и не в том смысле, какой она ему придавала. - Чего мне недостает - это искренности, доверия, отсутствия условностей и свободных порывов души. Мы до ужаса искусственны. - Это была сущая правда!
- Одним словом, - сказала миссис Скьютон, - природа мне нужна всюду. Это было бы так очаровательно.
- Сейчас природа приглашает нас следовать дальше, мама, если вы согласны, - сказала молодая леди, презрительно скривив красивые губы.
Услыхав этот намек, изнуренный паж, который созерцал компанию из-за спинки кресла, скрылся за ним, словно земля его поглотила.
- Подождите минутку, Уитерс, - сказала миссис Скьютон, когда кресло двинулось вперед; она обращалась к пажу с тем томным достоинством, с каким в былые дни обращалась к кучеру в парике, с букетом величиною с головку цветной капусты и в шелковых чулках. - Где вы остановились, ужасное создание?
Майор остановился в отеле «Ройал» вместе со своим другом Домби.
- Можете навестить нас вечерком, если исправитесь, - просюсюкала миссис Скьютон. - Если мистер Домби окажет нам эту честь, мы будем польщены; Уитерс, вперед!
Майор снова поднес к своим синим губам кончики пальцев, которые покоились на ручке кресла с нарочитой небрежностью - по образцу Клеопатры, а мистер Домби отвесил поклон. Старшая леди удостоила обоих весьма милостивой улыбки и девического помахивания рукой; младшая - тем едва заметным кивком, какого требовала простая вежливость.
Последний взгляд на старое морщинистое лицо матери с пятнами румянца, которые при солнечном свете казались страшнее и отвратительнее, чем мертвенная бледность, и на горделивую красоту дочери, на ее изящную фигуру и благородную осанку пробудил и у майора и у мистера Домби невольное желание посмотреть им вслед, и оба оглянулись одновременно. Паж, изогнувшись не меньше, чем его собственная тень, тяжко трудился позади кресла подобно тарану, подталкивая его в гору; шляпа Клеопатры колыхалась так же, как и раньше, а красавица, шедшая немного впереди, выражала всей своей грациозной фигурой, с головы до пят, все то же полнейшее равнодушие ко всем и ко всему.
сэр, - сказал майор, - она великолепна!
- Вы имеете в виду дочь? - осведомился мистер Домби.
- Разве Джой Б. - брюква, Домби, - сказал майор, - чтобы иметь в виду мать?
- Вы говорили комплименты матери, - возразил мистер Домби.
- Старое пламя, сэр! - хихикнул майор Бегсток. - Дьявольски старое. Ей это приятно.
- Мне она кажется благородной особой, - сказал мистер Домби.
- Благородной, сэр! - повторил майор, останавливаясь и тараща глаза на своего спутника. - Почтенная миссис Скьютон, сэр, приходится сестрой покойному лорду Финиксу и теткой ныне здравствующему. Семья небогатая - в сущности бедная, - и она живет на свою маленькую вдовью часть; но уж коли дело дойдет до происхожденья, сэр!..
Майор сделал росчерк тростью и зашагал вперед, отчаявшись объяснить, до чего дойдет дело, если зайдет так далеко.
- Я заметил, - помолчав, сказал мистер Домби, - что дочь вы назвали миссис Грейнджер.
- Эдит Скьютон, - отвечал майор, снова останавливаясь и высверливая тростью в земле ямку, долженствующую изображать Эдит, - вышла замуж (восемнадцати лет) за Грейнджера из нашего полка. - Майор изобразил его в виде второй ямки. - Грейнджер, сэр, - продолжал майор, постукивая тростью по второму воображаемому портрету и выразительно покачивая головой, - был нашим полковником; чертовски красивый молодец, сэр, сорока одного года. Он умер, сэр, на втором году супружеской жизни.
Майор несколько раз проткнул тростью изображение усопшего Грейнджера и продолжал путь, держа трость на плече.
- Давно это было? - осведомился мистер Домби, снова останавливаясь.
- Эдит Грейнджер, сэр, - отвечал майор, закрывая один глаз, склоняя голову к плечу, переложив трость в левую руку, а правой разглаживая брыжи, Эдит Грейнджер в настоящее время под тридцать лет. И, черт побери, сэр, сказал майор, снова водружая трость на плечо и продолжая путь, - это бесподобная женщина.
- Дети были? - спросил затем мистер Домби.
- Да, сэр, - сказал майор. - Был мальчик. Мистер Домби уставился в землю, и лицо его омрачилось.
- Который утонул, сэр, - продолжал майор, - когда ему было лет пять.
- Вот как! - сказал мистер Домби, поднимая голову.
- Опрокинулась лодка, в которую няньке незачем было его сажать, сказал майор. - Такова его история. Эдит Грейнджер - все еще Эдит Грейнджер; но будь непреклонный старый Джой В., сэр, чуть-чуть помоложе и побогаче, это создание носило бы фамилию Бегсток.
Майор тряхнул плечами и щеками, захохотал и, произнося эти слова, был больше, чем когда бы то ни было, похож на перекормленного Мефистофеля.
- В том случае, полагаю, если бы леди не возражала? - холодно заметил мистер Домби.
- Ей-богу, сэр, - сказал майор. - Бегстоки не ведают такого рода препятствий. Однако справедливость требует отметить, что Эдит могла бы уже раз двадцать выйти замуж, не будь она горда, сэр, - да, горда!
- В конце концов это великое достоинство, - сказал майор. - Клянусь богом, это высокое достоинство! Домби! Вы сами горды, и ваш друг, старый Джо, уважает вас за это, сэр.
Воздав характеру своего спутника хвалу, которая, казалось, была у него исторгнута силой обстоятельств и неумолимым течением беседы, майор оборвал разговор и пустился в общие рассуждения на тему о том, сколь был он любим и обожаем прекрасными женщинами и ослепительными созданиями.
Через день мистер Домби и майор встретили почтенную миссис Скьютон с дочерью в Галерее минеральных вод; на следующий день они снова их встретили невдалеке от того места, где повстречались в первый раз. После того как они встречались таким образом раза три-четыре, простая вежливость по отношению к старым знакомым требовала, чтобы майор навестил их вечером. Первоначально у мистера Домби не было желания делать визиты, но когда майор заявил о своем намерении, мистер Домби заметил, что с удовольствием будет его сопровождать. Посему перед обедом майор приказал туземцу отправиться к обеим леди, передать привет от него и мистера Домби и сказать, что вечером они будут иметь честь навестить их, если леди будут одни. В ответ на это туземец принес очень маленькую записку, распространявшую очень сильный запах духов, писанную рукою почтенной миссис Скьютон майору Бегстоку и кратко сообщавшую: «Вы - гадкий медведь, и я была бы не прочь отказать вам в прошении, но если вы действительно будете вести себя очень хорошо, - это было подчеркнуто, можете прийти. Привет от меня (Эдит присоединяет и свой привет) мистеру Домби».
Почтенная миссис Скьютон и ее дочь, миссис Грейнджер, занимали в Лемингтоне квартиру довольно фешенебельную и дорогую, но оставлявшую желать лучшего в смысле размера и удобств: когда почтенная миссис Скьютон ложилась в постель, ноги ее оказывались в окне, а голова - в камине, а служанка почтенной миссис Скьютон ютилась в каком-то чулане позади гостиной, таком крохотном, что принуждена была вползать в него и выползать, словно прелестная змейка, дабы не выставлять напоказ все его содержимое, Уитерс, изнуренный паж, спал в другом доме, под самой крышей соседней молочной, а кресло на колесах - камень этого юного Сизифа - ночевало в сарае той же молочной, где принадлежащие этому заведению куры несли свежие яйца и ночью располагались на сломанной двуколке, несомненно убежденные в том, что она выросла здесь и является чем-то вроде дерева.
Мистер Домби и майор застали миссис Скьютон в позе Клеопатры среди диванных подушек, в очень воздушном одеянии, разумеется, отнюдь не похожую на шекспировскую Клеопатру, которая с годами не увядала[74]. Поднимаясь по лестнице, они слышали звуки арфы, но эти звуки оборвались, когда доложили об их приходе, и теперь Эдит стояла возле арфы, более прекрасная и высокомерная, чем когда-либо. Отличительною чертою этой леди было то, что ее красота бросалась в глаза и утверждала себя без всяких усилий и вопреки ее воле. Леди знала, что она красива; иначе и быть не могло; но, в гордыне своей, как будто относилась к этому пренебрежительно.
Почитала ли она дешевыми те чары, какие могли вызвать лишь восторг, не имевший в ее глазах никакого значения, или же такое поведение помогало ей повысить их цену в глазах поклонников, - те, кто их ценил, редко об этом задумывались.
- Надеюсь, миссис Грейнджер, - сказал мистер Домби, подходя к ней, - не мы повинны в том, что вы перестали играть?
- Вы? О нет!
- Почему же ты в таком случае не продолжаешь, дорогая Эдит? промолвила Клеопатра.
- Я перестала играть так же, как и начала… так мне захотелось.
Полное равнодушие, с каким это было сказано, - равнодушие, ничего общего не имеющее с вялостью или бесчувственностью, ибо оно было отмечено горделивым умыслом, - великолепно оттенялось той небрежностью, с какою она провела рукой по струнам и отошла в другой конец комнаты.
- Знаете ли, мистер Домби, - сказала ее томная мать, играя ручным экраном, - иногда милая моя Элит не совсем согласна со мною…
- А разве не всегда, мама? - заметила Эдит.
- О нет, милочка! Фи, фи, это разбило бы мне сердце, - возразила мать, пытаясь прикоснуться к ней ручным экраном, каковой попытке Эдит ие пошла навстречу. - Моя милая Эдит не согласна со мной по вопросу об этих строгих правилах хорошего тона, которые соблюдаются в мелочах. Почему мы не бываем более непосредственны? Ах, боже мой! В душе у нас заложены томления, порывы и безотчетные волнения, которые так очаровательны, так почему мы не бываем более непосредственны?
Мистер Домби сказал, что это весьма справедливое наблюдение, весьма справедливое.
- Пожалуй, мы бы могли быть более непосредственны, если бы постарались, - сказала миссис Скьютон.
Мистер Домби считал это возможным.
- Черт возьми, как бы не так, сударыня, - сказал майор. - Этого мы не можем себе позволить. Поскольку мир не населен Дж. Б. - непреклонными и прямодушными старыми Джо, сударыня, копчеными селедками с икрой, сэр, - мы этого не можем себе позволить. Это недопустимо.
- Злой язычник! - воскликнула миссис Скьютон. - Умолкните!
- Этому человеку чужда всякая чувствительность! - сказала миссис Скьютон, жестокосердно поднимая ручной экран, дабы заслониться от майора. Всякое сострадание! А можно ли жить без сострадания? Есть ли что-нибудь более очаровательное? Без этого солнечного луча, озаряющего нашу холодную, холодную землю, - продолжала миссис Скьютон, оправляя кружевную накидку и самодовольно наблюдая, какое впечатление производит ее обнаженная худая рука, - как могли бы мы выносить эту землю? Одним словом, сухой вы человек, - глянула она из-за экрана на майора, - я бы хотела, чтобы мой мир был весь - сердце; а вера - так очаровательна, что я не позволю вам смущать ее, слышите?
Майор отвечал, что со стороны Клеопатры жестоко требовать, чтобы весь мир был сердцем, и в то же время присваивать себе сердца всего мира. Это заставило Клеопатру напомнить ему, что лесть ей несносна, и если он дерзнет еще раз заговорить с ней в таком тоне, она безусловно прогонит его домой.
В это время Уитерс Изнуренный подал чай, а мистер Домби снова обратился к Эдит.
- По-видимому, общества здесь почти нет? - сказал мистер Домби свойственным ему величественным, джентльменским тоном.
- Да, кажется. Мы никого не видим.
- Ах, в самом деле, - откликнулась со своего ложа миссис Скьютон, - в настоящее время здесь нет людей, с которыми нам хотелось бы встречаться.
- Им не хватает сердца, - с улыбкой сказала Эдит. Сумеречная улыбка: так странно сочетались в ней свет и мрак.
- Как видите, милая Эдит посмеивается надо мной! - сказала мать, покачивая головой, которая иной раз покачивалась непроизвольно, словно параличное дрожанье возникало время от времени, протестуя против вспыхивающих бриллиантов. - Злюка!
- Если не ошибаюсь, вы бывали здесь раньше? - спросил мистер Домби. Он по-прежнему обращался к Эдит.
- О, не раз. Кажется, мы бывали всюду.
- Красивые места!
- Да, должно быть. Все так говорят.
- Твой кузен Финикс в восторге от них, Эдит, - вставила мать со своего ложа.
Дочь слегка повернула изящную головку и, чуть-чуть приподняв брови, словно с кузеном Финиксом следовало считаться меньше, чем с кем бы то ни было из смертных, снова перевела взгляд на мистера Домби.
- Мне надоели эти окрестности - надеюсь, к чести для моего вкуса, сказала она.
Красавица ничего ему не ответила и сидела, сохраняя вид поразительно надменный.
- Я не ошибся? - спросил мистер Домби. - Их рисовали вы?
- Да.
- И вы играете, как я уже знаю.
- Да.
- И поете?
- Да.
было у нее, по-видимому, и желания уклониться от разговора, ибо она не отводила взора от собеседника и - поскольку это было для нее возможно - оказывала ему знаки внимания, даже тогда, когда он молчал.
- По крайней мере у вас много средств против скуки, - сказал мистер Домби.
- Каково бы ни было их действие, - отвечала она, - теперь вы знаете все. Больше никаких у меня нет.
- Могу ли я познакомиться с ними? - с напыщенной галантностью осведомился мистер Дом6и, положив рисунок, который держал в руке, и указывая на арфу.
- О, разумеется! Если хотите!
улыбкой, которая улыбкой не была, - и вышла из комнаты.
Майор, получив к тому времени полное прощение, придвинул к Клеопатре маленький столик и сел играть с нею в пикет. Мистер Домби, не зная этой игры, подсел к ним поучиться, пока не вернулась Эдит.
- Надеюсь, мы услышим музыку, мистер Домби? - сказала Клеопатра.
- Миссис Грейнджер любезно обещала, - сказал мистер Домби.
- А! Это очень приятно. Объявляете игру, майор?
- Вы варвар, - отозвалась леди, - испортили мне игру. Вы любите музыку, мистер Домби?
- Чрезвычайно, - был ответ мистера Домби.
- Да. Музыка очень приятна, - сказала Клеопатра, глядя на свои карты. В ней столько сердца… смутные воспоминания о прошлом существовании… и многое другое… поистине очаровательно. Знаете, - хихикнула Клеопатра, перевертывая валета треф, который был ей сдан вверх ногами, - если что-нибудь могло бы побудить меня оборвать нить жизни, то только желание узнать, в чем же тут дело и что это значит; столько есть волнующих тайн, от нас сокрытых! Майор, ваш ход!
Майор сделал ход, а мистер Домби, подсевший, чтобы обучаться, вскоре пришел бы в полное замешательство, если бы хоть какое-нибудь внимание обращал на игру, но он сидел, гадая, когда же вернется Эдит.
быть может, слышал в звучании струн какую-то далекую, понятную одному ему, музыку, которая укрощала чудовище железной дороги и смягчала его жестокость.
Клеопатра за пикетом не дремала. Глаза у нее блестели, как у птицы, и взор не был прикован к картам, а пронизывал комнату из конца в конец, останавливаясь на арфе, исполнительнице, слушателе - на всем.
Окончив играть, высокомерная красавица встала и, приняв благодарность и комплименты мистера Домби с таким же видом, как и раньше, подошла к роялю.
Эдит Грейнджер, любую песенку, только не эту! Эдит Грейнджер, вы очень красивы, и туше у вас блестящее, и голос глубокий и звучный, но только не эту песенку, которую его покинутая дочь пела его умершему сыну!
Увы! Он ее не узнает; а если бы и узнал, какая песенка могла бы взволновать этого черствого человека? Спи, одинокая Флоренс, спи! Пусть безмятежны будут твои сны, хотя ночь стала темной и тучи надвигаются и грозят разразиться градом!
74
…шекспировскую Клеопатру, которая с годами не увядала… - намек на слова Энобарба о Клеопатре:
(Шекспир, «Антоний и Клеопатра», акт II, сц. 2-я.)