Диккенс - Джону Форстеру, 26 сентября 1846 г.

167 ДЖОНУ ФОРСТЕРУ

Лозанна,

26 сентября 1846 г.

…Я собираюсь сообщить Вам совершенно неожиданную новость. Боюсь, что не будет никакой рождественской повести! Чего бы я не дал, лишь бы иметь возможность сообщить Вам это лично. По правде говоря, я уже было думал выехать сегодня в Лондон. Я написал около трети, и повесть обещает быть весьма недурной ^[166] придать ей естественным путем необходимые размеры или хотя бы не превзойти по объему «Векфильдского священника» кажется мне настолько трудным (принимая во внимание всю работу, проделанную над «Домби»), что, боюсь, я совсем измучаюсь, если буду продолжать трудиться над ней, и окажусь не в состоянии вернуться к роману с необходимой для этого ясностью мысли и усердием. Если бы я был занят одной лишь рождественской повестью, я бы написал ее, но меня страшит и гнетет мысль о том, что я буду утомлен, когда вернусь к роману, и начну писать его наспех. Я написал первую часть. Представляю себе развязку и завершение второй, а также всю третью (всего в ней будет только три части). Я представляю себе роль каждого персонажа и те простые идеи, которые они должны олицетворять. У меня есть уже наброски главных сцен. Совершенно счастливый конец невозможен, однако он будет достаточно веселым и приятным. Но у меня не хватает духа приступить ко второй части - самой длинной - и к введению побочной линии (главная уже развита, и с процентами). Я сам не понимаю, в чем тут дело. Вероятно - в непрерывной работе, в этом спокойном местечке, в страхе за «Домби» и в невозможности рассеять этот страх с помощью городского шума и толпы. Тот факт, что я начал сразу две книги, несомненно, был чреват всевозможными трудностями. Я убежден теперь, что не мог бы создать «Рождественскую песнь», приступая к «Чезлвиту», или перейти к новой книге от «Колоколов». Но как бы то ни было, верно одно: я совсем болен, расстроен и часто впадаю в уныние. Я скверно сплю, полон беспокойства и тревоги, и меня неотступно преследует мысль, что я порчу роман и мне следовало бы отдохнуть. Я порвал письмо, которое собирался отправить Вам перед этим. В нем я решительно отказывался от рождественской повести на этот год, но теперь я решил сделать еще одно усилие: завтра я уеду в Женеву и в течение понедельника и вторника попытаюсь проверить, не поможет ли мне перемена обстановки. Если из этого ничего не выйдет, то - я твердо убежден - мне следует сразу же прекратить все попытки, которые обескураживают и утомляют меня, в то время как мне предстоит работа над большой книгой. Вы легко можете себе представить, насколько все это серьезно, раз я готов отказаться от того, что меня так интересует, отказаться, когда на моем столе уже лежат пятнадцать густо исписанных страниц рукописи, которые заставляли меня смеяться и плакать. И даже пока я пишу это письмо, меня мучит предчувствие, что в письме, которое я отправлю Вам вечером во вторник, не будет содержаться ничего хорошего. Ради бога, поймите, что все это чрезвычайно серьезно и вовсе не мимолетная фантазия. В прошлую субботу, напряженно проработав весь день, и в прошлую среду, завершив первую часть, я был очень доволен и полон надежд, но все остальное время с тех пор, как я начал писать эту повесть, меня неотступно преследовала мысль, что даже мечтать о ее завершении нелепо и что мне следует быть совершенно свободным для «Домби»…

Примечания

166

…повесть обещает быть весьма недурной… - Имеется в виду «Битва жизни».