Большие надежды.
Глава девятая.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Большие надежды. Глава девятая. (старая орфография)

Глава девятая.

Когда я вернулся домой, сестра, горевшая нетерпением узнать все, касавшееся мисс Хевишем, забросала меня целой кучей вопросов. Ответы мои были настолько неудовлетворительны, что на меня посыпались пинки и толчки то в шею, то в спину и в конце концов меня самым безцеремонным образом ткнули лбом в стену кухни.

Страх быть непонятым, свойственный вообще юности, был свойствен, разумеется и мне, являясь, таким образом, главной причиной моей сдержанности, ибо других каких либо побуждений для этого у меня не было. Я был убежден, что опиши я мисс Хевишем в том виде, в каком она представилась моим глазам, никто меня не понял-бы. Я был убежден, кроме того, что и мисс Хевишем не поймут и хотя она и мне самому была непонятна, но я чувствовал, что с моей стороны будет некрасиво и нечестно изображать ее (не говоря уже об Эстелле) и предавать на суд мистрисс Джо. Я давал, поэтому самые краткие, по возможности, ответы, за что меня снова ткнули лбом в стену.

Но наибольшие мучения мои начались с той минуты, когда к чаю прикатил в своей одноколке старый несносный Пембельчук, снедаемый нетерпением узнать обо всем, что я видел и слышал. Вид этого мучителя с рыбьими глазами и открытым ртом, с волосами песочного цвета, торчащими кверху и воспоминание об его арифметических выкладках подзадорили меня еще к большему молчанию.

-- Ну-с, мальчик, - начал дядя Пембельчук, заняв свое почетное место в кресле подле камина. - Как ты провел время в городе?

-- Очень хорошо, сэр! - отвечал я, за что сестра погрозила мне кулаком.

-- Очень хорошо?! - повторил мистер Пембельчук. - Очень хорошо не ответ. Что собственно понимаешь ты, мальчик, под твоим "Очень хорошо"?

Известка, приставшая к моему лбу, затронула в мозгу моем все центры, руководящие упрямством, и я решил не поддаваться ничему и упорствовать до конца. Я думал несколько минут, а затем ответил, как бы открыв новую и никому неведомую истину:

-- Очень хорошо значит, по моему, очень хорошо.

Сестра моя с громким возгласом нетерпения собиралась уже налететь на меня - защищать меня было некому, так как Джо работал в кузнице, - когда мистер Пембельчук остановил ее словами:

-- Нет! Не волнуйтесь напрасно. Предоставьте этого мальчика мне, ма'ам! Предоставьте этого мальчика мне.

Мистер Пембельчук повернул меня к себе, как бы собираясь стричь мне волосы, и сказал:

-- Во первых (чтобы привести наши мысли в порядок) сорок три пенса?

Разсчитав сначала, каковы будут последствия, если я отвечу "четыреста фунтов", и найдя, что они будут благоприятны для меня, я дал приблизительную сумму с ошибкой пенсов на восемь. Мистер Пембельчук заставил меня тогда повторить табличку вычислений, начиная от "двенадцать пенсов равняются одному шиллингу" до "сорок пенсов - три шиллинга и четыре пенса" и затем с торжествующим видом спросил: - "Ну-с! Сорок три пенса?" На что я после довольно долгого молчания отвечал: - "Не, знаю!" - Все это до того прискучило мне, что я сам начал сомневаться, знаю ли я что нибудь.

Как ни старался мистер Пембельчук добиться от меня надлежащого ответа, это ему не удалось и он сказал:

-- Что-ж, по твоему, сорок три пенса будет семь и шесть пенсов три фартинга?

-- Да! - ответил я.

Сестра дернула меня за ухо, но не смотря на это, я радовался в душе, что ответ мой разбил его планы и поставил его в тупик.

-- Мальчик! Какова из себя мисс Хевишем? - начал мистер Пембельчук, приходя несколько в себя и снова принимаясь за прежнюю систему.

-- Правда это, дядя? - спросила моя сестра.

Мистер Пембельчук утвердительно кивнул головой, из чего я заключил, что он никогда не видел мисс Хевишем, которая ничем не была похожа на мое изображение.

-- Хорошо, - сказал мистер Пембельчук. - (Мы напали на настоящий путь. Мы добьемся ответа от него).

-- Разумеется, дядя, - отвечала мистрисс Джо. - Мне хотелось бы, чтобы он всегда был под вашим началом. Вы так хорошо справляетесь с ним.

-- Ну-с, мальчик! Что она делала, когда ты пришел к ней сегодня? - спросил мистер Пембельчук.

-- Она сидела, - отвечал я, - в черной бархатной карете.

Мистер Пембельчук и мистрисс Джо переглянулись друг с другом и оба повторили вместе.

-- В черной бархатной карете?

-- Да, - сказал я. - А мисс Эстелла - её племянница, я думаю, - подавала ей на золотом блюде печенье и вино через окно кареты. И нам всем подавали печенье и вино на золотых тарелках. А когда я взял их, то она приказала мне сесть на запятки и там есть.

-- Был там кто нибудь еще? - спросил мистер Пембельчук.

-- Четыре собаки, - сказал я.

-- Большие или маленькия?

-- Огромные, - отвечал я. - Оне все передрались из за телячьих котлет, которые им подали в серебряной корзине.

Мистер Пембельчук и мистрисс Джо с большим еще удивлением переглянулись друг с другом. Я враль нахально, врал как свидетель, которого допрашивают под пыткой, и ни за что не сказал бы им ничего другого.

-- Где же стояла эта карета, ради самого Бога? - спросила моя сестра.

-- В комнате мисс Хевишем. - Они снова переглянулись. - Но лошадей не было.

Я во время спохватился и сказал эту оговорку, потому что в моем воображении рисовались уже породистые лошади в богатой упряжи, которых я запрягал в черную карсту.

-- Возможно ли все это, дядя? - спросила мистрисс Джо. - Что болтает этот мальчик?

-- Я вот что скажу вам, мем! - отвечал мистер Пембельчук. - Я держусь того мнения, что это у нея порт-шэз. Она такая слабая, вы знаете... такая слабая... совсем хрупкая, и все дни проводит в таком порт-шезе.

-- Как же я мог видеть, - отвечал мистер Пембельчук, вынужденный сказать правду, - когда я в жизнь свою ее не видел? В глаза не видел!

-- Бог мой, дядя! Вы же говорили с нею!

-- Неужели вы не знаете, - сказал мистер Пембельчук, - что когда я был у нея, меня подвели к полуоткрытой двери и она говорила со мной из своей комнаты. Не говорите, что вы не знаете этого, мем! Ну, теперь посмотрим, как ее забавлял мальчик. Как же вы там играли, мальчик?

-- Мы играли флагами, - сказал я. (Прошу, пожалуйста, заметить, что в настоящее время я сам прихожу в неописанное удивление, вспоминая, как я тогда лгал).

-- Флагами! - повторила моя сестра.

-- Да, - сказал я. - Эстелла размахивала голубым флагом, я красным, а мисс Хевишем махала из окна кареты флагом, усеянным маленькими золотыми звездочками. Потом все мы стали махать шпагами и кричать ура!

-- Шпагами! повторила моя сестра. - Откуда вы достали шпаги?

-- Из буфета, - отвечал я. - Я видел там пистолеты... мармелад... пилюли. А в комнате совсем нет дневного света и горят там свечи.

-- Это верно, мем! - сказал мистер Пембельчук серьезным тоном. - Таково, действительно, положение вещей и я сам это видел.

Тут оба они уставились на меня, а я в свою очередь, придав своему лицу выражение неподдельного простодушия, уставился на них и как ни в чем не бывало стал оправлять штаны правой рукой.

Предложи они мне еще несколько вопросов и я без сомнения выдал бы себя, так как я в своем уме составил уже целую историю о воздушном шаре во дворе, хотя не совсем еще твердо решил, что мне лучше выбрать для рассказа, - этот ли феномен или медведя в пивоварне. К счастью, они так были заняты разсуждениями о виденных и сообщенных мною чудесах, что я поспешил воспользоваться таким благоприятным случаем и удрал поскорей. Они все еще говорили о том же, когда Джо кончил свою работу и пришел выпить чашку чаю. Сестра моя скорее для собственного успокоения, а не из желания поделиться с Джо, передала ему обо всем, что слышала от меня.

Когда я взглянул на Джо и увидел, как он раскрыл сбои голубые глаза и с невыразимым удивлением оглянул всю кухню, я почувствовал вдруг страшные угрызения совести... но только по отношению к нему, а не по отношению к тем другим. Да, я называл себя мысленно маленьким чудовищем, думая о нем, пока они сидели и спорили о том, какие результаты получатся для меня от моего знакомства с мисс Хевишем и её расположения ко мне. Они ничуть не сомневались, что она сделает "что нибудь" для меня; весь вопрос заключался в том, каково будет это "что-нибудь". Сестра настаивала, что это будет "имение". Мистер Пембельчук склонялся больше кт тому, что это будет "хорошая премия", которая даст мне возможность поступить учеником к какому-нибудь торговцу... например, к торговцу хлебом и разными зернами и семенами. Джо навлек на себя глубочайшее неудовольствие обоих, предположив, что самым блестящим подарком, который может быть мне предложен, будет одна из собак, дравшихся из-за телячьих котлет.

-- Раз твоя глупая голова не может придумать ничего лучше этого, - сказала моя сестра, - а у тебя есть работа, так убирайся и работай.

Джо, разумеется, поспешил уйти.

Когда мистер Пембельчук уехал, а сестра моя занялась уборкой, я украдкой пробрался в кузницу к Джо и оставался там до тех пор, пока он не собрался уходить на ночь. Тут я сказал ему:

-- Пока еще горит огонь, Джо, я хочу кое-что сказать тебе.

-- Сказать, Пип! - сказал Джо, подвигая свой стул к огню. - Говори... в чем дело, Пип?

-- Джо, - сказал я, хватаясь за его засученный рукав, - помнишь все, что я говорил о мисс Хевишем?

-- Помню-ли? - сказал Джо. - Я тебе верю... чудеса и только!

-- Все, что ты рассказывал, Пип? - воскликнул Джо, с величайшим удивлением откидываясь на спинку стула. - Неужели ты хочешь сказать, что это...

-- Да, хочу... да, это была ложь, Джо!

-- Но, не все же! Не хочешь же ты сказать, Пип, что не было кареты из... чер... ного... бархата? - Я стоял и качал головой. - Но, ведь... были же там собаки, Пип? Ну, Пип, - говорил Джо, стараясь меня убедить, - если не было телячьих котлет, то собаки уж наверное, были?

-- Нет, Джо!

-- Нет, Джо, собак и в помине не было.

Я взглянул на Джо безнадежно... Длю взглянул на меня с ужасом.

-- Пип, дружище! Этого не могло быть, старый товарищ! Говорю тебе... Чего ты хотел этим добиться?...

-- Ужасно, Джо! Не правда-ли?

-- Не знаю какой, Джо! - отвечал я, выпуская из рук его рукав и усаживаясь с опущенной головой посреди золы у его ног, - Мне хотелось бы, чтобы ты не учил меня называть валетов Джеками и хлопами, мне хотелось бы, чтобы сапоги у меня не были такие толстые, а руки такия грубые.

И я рассказал Джо, что чувствую себя очень несчастным, что я не мог объяснить всего этого мистрисс Джо и мистеру Пембельчуку, потому что они всегда жестоко обращаются со мой; что у мисс Хевишем живет красивая молодая леди, которая ужасно горда, и сказала, что я простой мальчишка, что я сам это знаю, и мне не хотелось бы быть простым мальчишкой, и что я, вероятно, поэтому и лгал, хотя не знаю, зачем я лгал.

Это была настоящая метафизика, в которой Джо было также трудно разобраться, как и мне. Тем не менее Джо кое-как выкарабкался из области метафизики и справился с её трудностями.

-- Во всем этом одно только верно, Пип, - сказал Джо после некоторого размышления, - а именно то, что ложь есть ложь! Почему бы человек ни лгал, он не должен лгать; все это исходит от отца лжи и к нему же ложь возвращается. Никогда не лги больше, Пип! Таким путем ты не выкарабкаешься из простого мальчишки, друг мой! Что касается простого мальчишки, то этого я не понимаю ясно. Ты совсем не прост во многих вещах. Ты, правда, очень мал, зато необыкновенно ученый.

-- А вспомни какое письмо ты написал мне вчера вечером! Печатными буквами!.. Я видел много писем... О, я письма джентльменов видел!.. Клянусь тебе, ни один из них не писал печатными буквами, - сказал Джо.

-- Я почти ничему не учился, Джо! Ты слишком много думаешь обо мне... вот и только!

-- Хорошо, Пип, - сказал Джо, - так это или не так, пусть ты себе простой школьник, но, ведь, ты можешь быть и не простым школьником, надеюсь! Вон король сидит на троне с короной на голове, а не мог бы писать бумаг в Парламенте, не начни он учиться с азбуки, когда был еще обыкновенным принцем... Так-то, - продолжал Джо, качая головой; - и начал он с А, пока не дошел до последней буквы. А я знаю, что это за штука, хотя никогда сам не занимался ею.

В этом мудром изречении была некоторая надежда для меня и я несколько успокоился.

вот и вспомнил... флаги то были?

-- Нет, Джо!

-- Жаль, что не было флагов, Пип! Но были, не были, это такого рода вещь, что о ней и не. думай говорить твоей сестре... беда! Говорить о ней не следует также потому, что сделал ты это без всякого намерения. Слушай, Пип, вот что я скажу тебе, как истинный друг. Только истинный друг и будет так говорить с тобой... Только прямым путем выбьешься из простых, а кривым никогда. Так вот, Пип, не надо лгать и тогда будешь жить покойно и умрешь счастливым.

-- Ты не сердишься на меня, Джо?

-- Нет, дружище! Что касается того, что ты так нахально одурачил их... наговорил им о телячьих котлетах и собачьей драке... так уж я искренно желаю тебе, Пип, чтобы ты хорошенько подумал обо всем и помолился, когда придешь к себе наверх... Вот и все, дружище! Никогда больше не делай этого.

невоспитанным показался бы Эстелле кузнец Джо со своими толстыми сапогами и грубыми руками. Я думал о том, что Джо и моя сестра сидят всегда в кухне, и что я из кухни иду ложиться спать, а мисс Хевишем и Эстелла никогда не сидят в кухне и были гораздо выше таких простых вещей. Я так и заснул, вспоминая, что я делал, когда я был у мисс Хевишем. Можно было подумать, что я провел там недели и месяцы, а не всего лишь несколько часов; что это были дела давнишних, а не сегодняшних воспоминаний.

Это был памятный день для меня и произвел во мне большую перемену. Но такия вещи случаются в жизни со многими. Имей мы возможность вычеркнуть такой день из своей жизни - как бы изменилось все течение её! Остановись, читатель, на минуту и подумай о длинной цепи из железа или золота, из терний или цветов, которая никогда не опутала бы тебя, не дай только ты образоваться первому звену её в этот достопамятный день.