Наш общий друг.
Часть первая.
I. На поиске.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Наш общий друг. Часть первая. I. На поиске. (старая орфография)

ПОЛНОЕ СОБРАНИЕ СОЧИНЕНИЙ
ЧАРЛЬЗА ДИККЕНСА

КНИГА 15.

БЕЗПЛАТНОЕ ПРИЛОЖЕНИЕ к журналу "ПРИРОДА И ЛЮДИ"
С.-ПЕТЕРБУРГ.
1909 г.

НАШ ОБЩИЙ ДРУГ.

Перевод Н. Ауэрбах.
Под редакцией М. А. Орлова.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I. На поиске.

В недавнее время, - нет надобности в точности указывать в каком именно году, - плыла раз, к концу осенняго вечера, грязная, зазорной наружности лодка, с двумя сидевшими в ней человеками, по Темзе, между Саутваркским Мостом, железным, и Лондонским Мостом, каменным.

Сидевшие в лодке были сильный мужчина с всклоченными, седоватыми волосами, с загорелым от солнца лицом и смуглая девушка, так походившая на него, что ее можно было прямо признать за его дочь. Девушка ловко действовала парою небольших весел; а мужчина держал ненатянутые рулевые бичевки и, опустив свободно руки на колени, нетерпеливо посматривал то вперед, то на стороны. При нем не было ни сетей, ни крючков, ни удочек, - значит, он не был рыбак; лодка его не имела ни подушки для сиденья, ни окраски, ни надписей, никакого орудия, кроме небольшого лодочного багра и связки веревок, а потому нельзя было принять его за перевозчика; лодка его была слишком утла, слишком мала для перевозки товаров, и потому нельзя было счесть его за плашкотника. Не было ничего такого, что могло бы объяснить, чего он высматривал; а между тем он чего-то высматрмвал очень пытливо. Морской отлив уже с час как начавшийся, бежал вниз по руслу, а глаза этого человека без устали следили за каждою струйкой, за каждою рябью широкого потока, в то время как лодка шла то носом против течения, то кормою по течению, смотря по тему, как направлял он движением своей головы работавшую веслами девушку. Она не сводила глаз с его лица, пока он осматривал реку; в её напряженном взоре был заметен оттенок страха, даже ужаса.

Люди, плывшие в лодке, - более сродной дну реки, чем её поверхности, по тине и илу, ее покрывавшим, а равно и по её ветхости - делали что-то такое, что случалось им часто делать, и искали чего-то тоже, как видно чего случалось им часто искать, полудикарем казался этот мужчина с непокрытою всклоченною головой, с обнаженными выше локтей руками, с голыми плечами, на которые был наброшен слабым узлом завязанный платок, лежавший на голой груди, среди густой бороды, одетый в платье, будто сработанное из грязи, облеплявшей его лодку; но в его взгляде был заметен навык делового человека. То же самое сказывалось в каждом приеме девушки, в каждом движении её рук, больше же всего в её отененных страхом, даже ужасом, глазах. Оба они, очевидно, были люди, занимавшиеся каким-то ремеслом.

-- Держи, Лиза, немного в сторону. Тут отлив больно силен. Потом веди ее против воды.

Уверенный в ловкости девушки, и потому не действуя рулем, он продолжал смотреть на набегавший поток с глубочайшим вниманием. Точно также смотрела и девушка на этого человека. Но тут случилось косвенному лучу заходившого солнца упасть на дно лодки, и он скользнул там по ржавому пятну, имевшему сходство с очерком формы завернутого человека, и окрасил его будто бы жидкою кровью. Девушка заметила это и вздрогнула.

-- Что с тобой? - спросил мужчина, не перестававший глядеть на крутившияся струи, однако, заметивший движение своей спутницы. - Я ничего не вижу на воде.

Красный отблеск исчез, миновал и трепет, и взгляд мужчины, на минуту возвратившийся в лодку, отправился странствовать снова. Там, где поток встречал какое-нибудь препятствие, глаза мужчины останавливались на мгновение. У каждой якорной цепи, у каждого каната, у каждой неподвижно стоявшей лодки или баржи, у каждого водореза быков Саутваркского моста, у колес каждого парохода, пенившого зловонно-мутную воду, у каждого колыхавшагося плота из связанных бревен, у некоторых пристаней, его сверкавшие глаза бросали алчный взгляд. По прошествии часа или около того, он вдруг натянул рулевые бичевки и круто повернул лодку по направлению к Соррейскому берегу.

Девушка, почти не отводя глаз смотревшая ему в лицо, тотчас же ударила веслами, соображаясь с его движением. Лодка быстро очертила полукруг, дрогнула будто от удара, и верхняя половина сидевшого в лодке мужчины перегнулась за корму.

Девушка между тем надвинула себе на голову и на лицо мешок плаща, которым была прикрыта, и, смотря назад так, что передния складки были обращены к низовью реки, продолжала грести в этом направлении по отливу. До сих пор лодка не следовала по течению, а брала свое собственное направление, вертясь все около одного места; теперь же берега перед нею начали сменяться один за другим; густой мрак арок и сверкающие фонари Лондонского Моста миновали; по обе стороны поднялись ярусами корабли.

Тут только верхняя половина отца откинулась назад и выпрямилась в лодке. Руки его были мокры и грязны; он вымыл их через борт. В горсти правой руки он что-то держал; он и это вымыл в реке. То были деньги. Он звякнул ими раз, дунул на них раз и плюнул на них раз:

-- На счастье! - проговорил он хрипло и потом опустил деньги в карман. - Лиза!

Девушка торопливо обернула к нему глаза, продолжая грести молча. Лицо её было бледно. А сидевшого с нею человека был нос крючком, и это, вместе с блестящими глазами и всклоченною головой, придавало ему сходство со встрепенувшеюся хищною лицеи.

-- Сбрось эту штуку с лица.

Она откинула капюшон назад.

-- Теперь дай мне весла. Я сам примусь грести.

-- Нет, нет, батюшка! Право не могу! Ни за что не сяду так близко к этому...

-- Чего же ты боишься?

-- Ничего, батюшка! По я не могу терпеть этого...

-- Ты, значит, и реку терпеть не можешь...

-- Правда, я не люблю её, батюшка.

-- Не любишь! Своей кормилицы-то не любишь?

При последних словах дрожь снова охватила девушку. Она перестала грести и, казалось, готова была лишиться чувств. Отец не заметил этого; он смотрел за корму на что-то шедшее за лодкой на буксире.

-- Как же это, Лиза, нет у тебя никакой благодарности к твоей кормилице? Самый тот огонь, что обогревал тебя, как ты была ребенком, доставал я из реки вдоль барок с каменным угольем. В которой корзинке ты спала, эта самая река выбросила ее на берег. И качалку под корзинку, из реки же взял кусок дерева да сработал тебе.

Лиза покинула одно весло, приложила руку к губам, приветно махнула ею отцу и, не сказав ни слова, принялась снова грести. В это время другая лодка, с виду такая же, но почище, выдвинулась из темного места и плавно подошла к первой.

-- Опять повезло счастье, Гаффер? - сказал, косясь и кривя лицо, человек, один сидевший в появившейся лодке и управлявший в ней веслами. - Я сразу узнал, что счастье повезла тебе, по хвосту узнал.

-- А! - отвечал тот сухо. - Ты тоже вышел?

-- Да, товарищ.

Слабый, желтый свет месяца освещал реку. Новоприбывший, держась на полдлины позади Гаффера, пристально посмотрел на след, крутившийся за нею.

-- Вон, говорю я про себя, как только ты показался, - продолжал он, - вон Гафферу опять повезло счастье, клянусь Георгием, опять счастье!.. Это я веслом черкнул, товарищ, не безпокойся, до него я не дотронулся.

Последния слова сказаны были как бы в ответ на торопливое движение Гаффера: сказавший их закинул весло с той стороны к себе в лодку, подплыл ближе и взялся рукою за борт другой лодки.

-- Коли судить по его виду, так до него уже довольно дотрогивались, будет с него! Его порядком поколотила вода. Вот мне так не дался он; такое уж видно мое счастие! Он непременно мимо меня проплыл, как я караулил тут, пониже моста. Ты, словно коршун, товарищ, должно быть носом его чуешь.

Он говорил это пониженным голосом и несколько раз взглядывал на Лизу, которая вновь надвинула на себя капюшон. Оба человека посмотрели потом с каким-то таинственным и недобрым участием на то, что плыло за лодкою Гаффера.

-- Не надо, - отвечал тот таким суровым голосом, что сделавший вопрос вытаращил глаза и тут же проговорил ему:

-- Или ты чего объелся, товарищ?

-- Правда, что объелся, - сказал Гаффер. - Ты меня своими товарищами-то уж очень накормил. Я тебе не товарищ.

-- С которых же пор ты мне не товарищ, ваше благородие Гаффер Гексам?

-- А что, еслибы меня обвинили, что я ограбил мертвого человека? Скажи-ка, Гаффер.

-- Ограбить мертвого ты не мог.

-- А ты бы мог, Гаффер?

-- Нет, ограбить мертвого нельзя. Что мертвому делать с деньгами? Разве мертвый может иметь деньги? На коем свете мертвый? На том свете. На коем свете деньги? На этом свете. Так как же деньги могут быть у мертвого тела? Разве мертвое тело может владеть деньгами, тратить их, получать их, терять их? Так ты не путай и не мешай честь с безчестьем. А ограбить живого человека только подлая душа может.

Были мы с тобой товарищи, а теперь не товарищи, да и вперед не будем. Пусти лодку! Отчаливай!

-- Гаффер! Если ты думаешь отделаться от меня таким манером.

-- Не таким, так другим манером: пальцы отшибу, а не то багром царапну по голове. Отчаливай, говорят тебе! Лиза, махай! Домой махай, коли не хочешь, чтоб отец сам взялся за весла.

Лиза сильно двинула лодку вперед; другая лодка осталась позади. Отец Лизы, успокоившись внутренно и приняв вид человека провещавшого высоко-нравственное поучение и занявшого неприступную позицию, медленно раскурил трубку и, держа ее в зубах, посмотрел на то, что у него на буксире. То что было у него на буксире, по временам, страшно выставлялось из воды, когда ход лодки сдерживался, а по временам как будто бы усиливалось оторваться, хотя по большей части следовало за всю покорно. Новичку, может статься, померещилось бы, что струйки, проходившия над тем, что плыло за лодкой, страшно сходствовали с изменениями в выражении незрячого лица; но Гаффер был не новичек, и ему ничего не мерещилось