Оливер Твист.
Глава IV. Оливер и ступает в свет.

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Оливер Твист. Глава IV. Оливер и ступает в свет. (старая орфография)

ГЛАВА IV.
Оливер и ступает в свет.

В знатных фамилиях Англии, если молодому человеку не удастся достать себе выгодного места, его обыкновенно отдают в морскую службу. Человеколюбивое Общество, в подражание столь мудрому и спасительному примеру, держало совет о том, - не отдать ли и Оливера Твиста на какой-нибудь купеческий корабль, отходящий в какой-нибудь подозрительный порт. Может-быть, шкипер, развеселясь после обеда, или засечет его до смерти, или сдавит его в железных веригах, - что, как известно, составляет любимое и обыкновенное препровождение времени у джентльменов этого класса. Чем легче и выгоднее казалось это средство обществу, тем скорее оно решило, что единственное средство оказать истинное благодеяние Оливеру состояло в том, чтоб немедленно угнать его в море.

Мистер Бомбль отправлен был найдти какого-нибудь капитана, которому был нужен юнга; он уже возвращался в Дом, чтоб сообщить Обществу следствия своего поручения, как вдруг у ворот встретил мистера Соверберри, приходского гробовщика.

Мистер Соверберри был высокий, худощавый человек, в черном изношенном платье, в черных заштопанных чулках и в черных же башмаках. Лицо его создано было так, что никогда не могло улыбаться; он ходил всегда на цыпочках. Взгляд его просиял, когда он подошел к мистеру Бомблю и дружески пожал ему руку.

-- Я только-что снял мерку с двух женщин, умерших прошлою ночью, сказал гробовой мастер.

-- Вы составите себе Состояние, мистер Соверберри, сказал смотритель, запуская два пальца в табакерку гробовщика, сделанную в виде маленького гроба. - Я вам говорю, что вы составите себе состояние, повторил мистер Бомбль, дружески ударяя гробовщика по плечу тростью.

-- Вы думаете? сказал гробовщик тоном полусомнения, полуубеждения. - Цены, назначаемые Обществом, слишком малы, мистер Бомбль.

-- Да ведь и гробы ваши очень-малы! отвечал смотритель с каким-то диким смехом.

Мистеру Соверберри это понравилось, и он долго хохотал без умолку. - Да, да, мистер Бомбль, сказал он наконец: - без сомнения, со введением новой системы кормить, гробы стали уже ниже обыкновенного; но нам нужно же соблюдать какие-нибудь выгоды, мистер Бомбль. Хорошее дерево дорого, сударь; а железные ручки привозят сюда ведь по каналу из Бирминэма.

-- Конечно, сказал мистер Бомбль: - во всякой торговле есть свои соображения; барыши всегда позволительны.

-- Конечно, конечно! отвечал гробовщик: - и что я за дурак, чтоб стал упускать барыши здесь. Хе! хе! хе!

-- Именно, сказал мистер Бомбль.

-- Хоть и должно сказать правду, продолжал гробовщик: - мне встречаются иногда важные препятствия; у вас умирает много людей, пришедших в Дом Призрения прямо с улицы; а два или три вершка очень много для меня значат, особенно когда на руках целое семейство.

Мистер Соверберри говорил это с возрастающим негодованием обиженного человека. Мистер Бомбль, почувствовав, что разговор не клонится к чести Общества, старался переменить его; вдруг пришел ему на ум Оливер Твист.

-- Кстати, сказал мистер Бомбль: - не знаете ли вы кого-нибудь, кому нужен бы был мальчик, приходское дитя? И какие условия, мистер Соверберри, - какие условия!

Мистер Бомбль поднял трость к объявлению, висевшему над ним, и сделал сильное ударение на словах "пять фунтов", которые были написаны огромными римскими цифрами на воротах.

-- Именно, сказал гробовщик, взяв Бомбля за петлю фрака: - я давно хотел поговорить с вами об этом. Знаете... Ах! какие у вас прекрасные пуговицы, мистер Бомбль! я прежде никогда не замечал их.

-- Да, прекрасные пуговицы, сказал смотритель, глядя с самодовольствием на огромные медные пуговицы, украшавшия фрак его. - Герб тот же, что и на приходской печати: "благодетельный Самаритянин, помогающий больному и ограбленному человеку". Я получил от общества это в подарок на новый год, мистер Соверберри. Как теперь помню, в первый раз надел я этот фрак, чтоб присутствовать при исследовании дела того купца, который умер в полночь у ворот.

-- Да, помню, сказал гробовщик. - Присяжные решили "умер-де от холода и от нужды в необходимых потребностях жизни". Так, кажется?

-- Кажется, еще они составили особое донесение, сказал гробовщик: - прибавив, что если бы дежурный...

-- Нет, нет! вздор, пустяки! прервал сердито смотритель. - Еслиб Общество слушало все бредни этих дураков присяжных, ему довольно было бы дела.

-- Без сомнения! сказал гробовщик.

-- Присяжные, сказал мистер Бомбль, крепко сжавши трость, - это он обыкновенно делывал, когда сердился: - присяжные не что иное, как грубые, дерзкия, безсмысленные твари.

-- Именно так, сказал гробовщик.

-- В них не более философии и политической экономии, как в этом, сказал смотритель, сжав свой кулак.

-- Не более, повторил гробовщик.

-- Я презираю их! сказал смотритель, вдруг покраснев.

-- И я также! прибавил гробовщик.

-- Я желал бы, чтоб один из них попался к нам в Дом на неделю или на две, сказал смотритель: - наши постановления скоро бы навели его на разум.

-- Оставим их! отвечал гробовщик. И он улыбнулся, стараясь смягчить возрастающее негодование раздраженного приходского чиновника.

Мистер Бомбль снял шляпу, вынул из нея носовой платок, стер с лица пот, выступивший от раздражения, надел опять шляпу, и, обращаясь к гробовщику, сказал смягченным голосом:

-- Ну, что же вы скажете... о мальчике?

-- О! отвечал гробовщик: - ведь вы знаете, мистер Бомбль, что я многим жертвую для бедных.

-- Гм! сказал мистер Бомбль. - Ну, так что жь?

-- Ну, так вот видите, в чем дело, отвечал гробовщик: - мне кажется, если я так много делаю для бедных, то имею право и от них брать столько, сколько могу, мистер Бомбль. И так... итак... мне кажется, я возьму к себе этого мальчика.

Мистер Бомбль схватил гробовщика за руку и ввел его в дом. Мистер Соверберри около пяти минут переговаривал с Обществом; наконец положено, чтоб Оливер отправился к нему в тот же вечер "по собственному желанию", - ""раза, которая, по мнению прихода, значила: если хозяин находит, что может заставлять мальчика работать, не издерживая на него много нищи, то может держать его у себя сколько ему угодно и делать с ним что хочет.

В тот же вечер, маленького Оливера представили "джентльменам" и сказали, что он тотчас должен идти к гробовому мастеру; если же он будет показывать недовольный вид, или когда-нибудь приидет назад, то будет отправлен в море, где его утопят, или разобьют ему голову. Оливер обнаружил так мало испуга, что члены в один голос назвали его маленьким негодяем, и велели Бомблю вывести его вон.

Хоть и очень натурально, что Общество более всех в свете должно было почувствовать благородное изумление и ужас при малейшем признаке нечувствительности в ком бы то ни было, а тем более при таком важном случае; однакож дело в том, что у Оливера не было недостатка в чувствительности; напротив, он был слишком-чувствителен, и только дурное обхождение привело его в какое-то странное, безчувственное состояние. Он в глубоком молчании выслушал известие о своем назначении, и когда положили ему на руки багаж его, - который не трудно было нести, потому-что весь он заключался в пакете из серой бумаги в полфута длиною и в три вершка глубиною, - надвинул на глаза шайку, и, еще раз прицепившись к фалдам сюртука мистера Бомбля, пошел на новую сцену страдания.

Несколько времени мистер Бомбль безмолвный тащил за собою Оливера, держа голову вверх, как обыкновенно держат ее смотрители. Было очень ветрено; полы сюртука Бомбля, распахиваясь, совершенно закрывало собою маленького Оливера, открывая пестрый жилет и полосатые панталоны смотрителя. Когда они подходили к месту своего назначения, мистер Бомбль подумал, не оглянуться ли ему, чтоб посмотреть, в порядке ли мальчик и может ли достойно представиться своему новому хозяину. Он оглянулся с снисходительным видом покровительства.

-- Чего изволите? отвечал Оливер тихим, дрожащим голосом.

-- Что ты закрыл глаза шапкою? держи голову выше.

Оливер сделал что ему приказывали, и в глазах его остановилась слеза, когда он взглянул на своего спутника. Мистер Бомбль грозно посмотрел на него, - слеза скатилась по щеке. За нею последовала другая, и другая... Ребенок хотел превозмочь себя, но напрасно; вырвав другую руку свою из руки Бомбля, он закрыл обеими руками лицо, и плакал до-тех-пор, пока слезы не потекли между его сухими, исхудавшими пальцами.

-- Ну! вскричал мистер Бомбль, вдруг останавливаясь и коварно смотря на своего маленького спутника: - ну, из всех неблагодарнейших и безсовестнейших ребят, которых я когда-либо видел, ты, Оливер...

-- Нет, нет! сказал Оливер рыдая и прижимаясь к руке, державшей известную трость: - нет, нет, сударь; я буду умен; право, буду умен! Я еще очень мал; я так - так...

-- Что так? спросил с удивлением мистер Бомбль.

-- Так одинок, сударь, совершенно одинок, вскричал ребенок. - Все ненавидят меня... Ради Бога, прошу вас, не сердитесь... не сердитесь на меня. И ребенок крепко ударил себя в грудь, со слезами горького отчаяния взглянув в лицо своему спутнику.

Мистер Бомбль встретил жалостный, умоляющий взгляд Оливера с каким-то удивлением, кашлянул три или четыре раза и, пробормотав что-то об "этом несносном кашле", сказал Оливеру, чтоб он вытер глаза и был хорошим мальчиком; потом снова взял его за руку и продолжал путь в молчании.

Гробовщик только-что запер ставни своей лавки, и при свете сальной свечи записывал в книгу новью приходы, когда вошел мистер Бомбль.

-- А-га! сказал гробовщик, смотря из-за книги: - это вы, мистер Бомбль?

-- Именно я, мистер Соверберри, отвечал смотритель. - Вот, я привел вам мальчика. Оливер поклонился.

-- О! так это мальчик, - а? сказал гробовщик, подымая свечу над головою, чтоб с ног до головы осветить Оливера. - Мистрисс Соверберри! подите сюда на минутку, друг мой!

Мистрисс Соверберри выползла из маленькой комнаты позади лавки. Это была низенькая, худенькая, сгорбленная женщина с лицом мегеры.

-- Друг мой, сказал равнодушно мистер Соверберри: - вот мальчик из Дома Призрения; я говорил тебе о нем.

-- Как! это? сказала жена гробовщика: - да какой он маленький!

-- Ну, что жь за беда, отвечал мистер Бомбль, смотря на Оливера, как-будто это была его вина, что он не был выше: - правда, он не велик; но он выростет, мистрисс Соверберри, непременно выростет.

-- Ах! я уверена, что при нашей пище он непременно выростет! отвечала с какою-то язвительностию эта женщина. - Для меня все приходския дети равны, потому-что держать их стоит гораздо дороже, нежели сколько они сами стоят. Ну, ступай вниз! С этим словом, жена гробовщика отперла боковую дверь и втолкнула Оливера в сырой, темный погреб, прозванный "кухнею". Там сидела девушка в башмаках без подошв, синих, изодранных чулках, которые нельзя ужь было более чинить.

Этот без церемонии съест их; не так ли, мальчик?

Оливер, которого глаза заблистали при слове "съест", и который дрожал от нетерпения скорее поглотить все, что бы ему ни дали, отвечала утвердительно. Перед ним поставили тарелку с брошенными, застывшими кусками.

Я желал бы, чтоб какой-нибудь хорошо-откормленный философ, внутри которого яства и питье обратились в желчь, которого кровь - лед, а сердце - медь, посмотрел, как Оливер Твист бросился на то вкусное мясо, которого не хотела есть даже собака, - чтоб он был свидетелем алчности, с какою мальчик раздирал куски по частям со всею дикостию голода, - и более всего желал бы я, чтоб этот философ испытал на себе угощение такого рода...

Так-как ужь более нёчего было есть, то Оливер отвечал утвердительно.

- все равно, потому-что больше спать тебе негде. Пошел же; не ждать же тебя здесь целую ночь.

Оливер не медлил более и смиренно последовал за своею новою хозяйкою.