Кто из трех?

Оригинал этого текста в старой орфографии. Ниже предоставлен автоматический перевод текста в новую орфографию. Оригинал можно посмотреть по ссылке: Кто из трех? (старая орфография)

А. КОНАН-ДОЙЛЬ.

Это случилось в 1895 году. Обстоятельства сложились таким образом, что мне и Гольмсу пришлось прожить несколько недель в одном большом университетском городе.

В этот-то краткий промежуток времени и случилась маленькая, но поучительная история, которую я собираюсь рассказать.

Я опущу подробности, по которым читатели могли бы догадаться, о каком университете и коллегии здесь идет речь. Я не хочу оскорблять нашу учащуюся молодежь. События я буду описывать осторожно, моя единственная цель - еще раз обнаружить талант и способности моего друга.

Итак предупреждаю: рассказывая об этом деле, я буду соблюдать большую скромность, никто не может догадаться, о каких лицах здесь идет речь и где именно произошла эта история.

Мы жили в меблированной квартире, рядом с библиотекой, которую Гольмс посещал с целью изучения старинных английских хартий. Изучение это повело за собою столь поразительные и неожиданные результаты... Я когда-нибудь разскажу об этом.

Итак, мы с Гольмсом жили в меблированной квартире, около библиотеки. В один прекрасный вечер к нам явился наш знакомый, это был тутор и лектор коллегии св. Луки, мистер Гильтон Сомз.

Сомз был высок ростом и худ; человек он был нервный и раздражительный. Держал он себя всегда таким образом, что, казалось, будто он страшно чего-то тревожится.

Явился он к нам, положительно не владея собою. Было сразу ясно, что с ним случилось что-то из ряда вон выходящее.

- Надеюсь, мистер Гольмс, - начал он, - что вы мне уделите несколько часов вашего драгоценного времени. У нас, в коллегии св. Луки, случилась пренеприятная история. Я, право, не знал бы, что мне и делать, если бы в нашем городе не было вас.

- Я очень занят в настоящее время и мне не хотелось бы отвлекаться, - ответил Гольмс, - не лучше ли будет, мистер Сомз, если вы обратитесь к содействию полиции?

деликатное дело. Нужно считаться с репутацией коллегии и всеми мерами избегать скандала. Я потому-то и обратился к вам. Вы известны не только как гениальный, но и как очень скромный человек. Никто в мире не может нам помочь, кроме вас. Умоляю вас, мистер Гольмс, помогите нам чем можете.

Гольмс, скучавший по своей квартире на Бэкеровской улице в Лондоне и лишенный своих химических реторт, был очень раздражителен. Услышав просьбы доктора, он пожал плечами, сделал кислое лицо и кивнул головой, как бы говоря:

- Ну, говорите, чорт вас возьми, от вас, все равно, не отвяжешься!

Гость начал поспешно, и сильно размахивая руками, рассказывать про свое дело:

- Надо вам сказать, мистер Гольмс, что завтра у нас первый день экзаменов на премию имени Фортескью. Одним из экзаменаторов являюсь я. Специальность моя - греческий язык, и первый экзамен, будет мой. Студентам будет предложен большой отрывок из греческого автора, который они должны перевести без подготовки, à livre ouvert. Отрывок этот напечатан на листках, которые раздаются студентам в день экзамена.

- До экзамена эти листки с греческим текстом тщательно охраняются от нескромных глаз. Это вполне понятно. Представьте, что какой-нибудь студент заранее узнал, какой отрывок будет переводиться на экзамене. В таком случае ничто не мешает ему перевести отрывок заранее. Вот потому-то экзаменационные листки и охраняются так тщательно.

- Сегодня в три часа пополудни мне принесли корректуру отрывка. Я выбрал для экзамена половину главы из Фукидида. Мне нужно было внимательно прочитать корректуру, - в экзаменационном тексте не должно, ведь, быть ни одной ошибки. Я проработал до половины пятого и все-таки не успел окончить корректуру. Я оставил корректуру на письменном столе и отправился в комнату к одному из товарищей пить чай. В отсутствии я пробыл более часа.

- Должен теперь сказать вам, мистер Гольмс, что в нашей коллегии двери двойные. Внутренния двери зеленые, тонкия, а внешния - солидные, из тяжелого дуба. Подошел я к внешней двери и удивился, увидав, что в замке торчит ключ. Сперва я подумал, что позабыл, уходя, запереть дверь, пощупал в кармане, нет, оказывается, мой ключ при мне.

- К моей двери имеются два ключа. Один находится всегда при мне, а другой у моего слуги. Это - некто Баннистер, он убирает мою комнату вот уже десять лет, человек он - честный и доверяю я ему безусловно.

- И действительно оказалось, что Баннистер, доложив мне, что чай готов, и уходя после меня из комнаты, позабыл ключ в дверном замке. Это было с его стороны непростительно, положительно непростительно!

Случись это в другой день, эту забывчивость можно было бы простить, но сегодня она повела к самым печальным последствиям.

Войдя в комнату и бросив взгляд на письменный стол, я сразу увидел, что кто-то рылся в моих бумагах. Корректура греческого текста, мистер Гольмс, состояла из трех продолговатых гранок. Когда я уходил из комнаты, все гранки были вместе. Теперь же одна из гранок оказалась на полу, другая - на боковом столе, только около окна, а третья лежала на том месте, на котором я ее оставил.

Гольмс, до сих пор сидевший неподвижно, в первый раз шевельнулся.

- Первая гранка корректуры - на полу, вторая - около окна, третья - на своем месте, - повторил он.

- Совершенно верно, мистер Гольмс, Вы меня прямо удивляете. Как вы узнали, что первый лист корректуры валялся на полу, а второй - лежал на окне. Я вам этого не говорил? - спросил пораженный Сомз.

- Будьте любезны, продолжайте ваш высокоинтересный рассказ, - произнес Гольмс.

- В первую минуту я подумал, что Баннистер позволил себе рыться в моих бумагах, но он заклялся и забожился... Я верю ему вполне, бумаг он не трогал. А если Баннистер не виноват, то кого же винить? Я предполагаю, что дело было так. Кто-нибудь проходил мимо моей комнаты, увидел в замке ключ и, зная, что меня дома нет, вошел в комнату и прочитал корректуру. Дело, в общем, выходит плохое. Премия Фортескью - очень большая, на ней можно заработать много денег. Нашелся, очевидно, недобросовестный человек, он подсмотрел тему и, конечно, у него будет громадное преимущество перед товарищами...

Баннистер страшно взволнован этой историей. Он чуть не упал в обморок, увидав, что бумаги на письменном столе перерыты. Он даже на ногах стоять не мог и сел на стул. Я испугался, влил ему в рот несколько капель водки, а затем тщательно осмотрел комнату. Скоро мне пришлось убедиться в том, что мой незванный гость не только в бумагах рылся, но и еще кое-какие следы после себя оставил. На столе около окна я нашел порошок графита - очевидно он здесь чинил карандаш. Тут же валялся и обломок графита. Негодяй, видимо, торопился списать текст, сломал карандаш и вынужден был его очинить.

- Великолепно! - произнес Гольмс. - Очевидно, дело его уже заинтересовало и вследствие этого к нему вернулось хорошее расположение духа, - право, мистер Сомз, вам страшно везет.

- Это еще не все, - сказал профессор, - я только на-днях оклеил свой письменный стол красным сафьяном. Как я, так и Баннистер, отлично помним, - в этом мы присягу принять готовы, - что сафьян был совсем новенький. И вот сегодня я нашел на сафьяне порез... не царапину, а именно порез, длинный порез, дюйма три в длину. Кроме того, на столе мною найден шарик из черного теста или глины. В глине какие-то песчинки, в роде опилок, Я уверен, что следы эти оставлены тем человеком, который рылся в моих бумагах. Больше ничего в комнате я не нашел, никаких следов. Думал, я думал, что мне делать, и ничего не выдумал. Наконец, я вспомнил, что, по счастливой случайности, вы находитесь в нашем городе и вот я решил итти к вам и просить разследовать это дело. Пожалуйста, помогите мне., мистер Гольмс! Вы только вникните, в каком затруднительном положении я нахожусь. Или же я должен найти виновного, или же надо отложить экзамен. Надо время для того, чтобы изготовить новые экзаменационные листки с новым текстом. Да и сделать это без объяснения с ректором нельзя, а это поведет к страшному скандалу. Тень будет брошена не только на нашу коллегию, но и на весь университет. Мне ужасно хотелось бы уладить это дело тихонько, скромненько, без огласки.

после того, как вы получили корректуру?

- Да, ко мне входил молодой Девлет-Рас, студент-индус. Он живет со мной на одной лестнице. Приходил он ко мне спросить насчет экзамена.

- Он записан в числе экзаменующихся?

- Да.

- А корректуры были в это время на столе?

- На сколько мне помнится, оне лежали свернутыми в трубку.

- А он мог догадаться, что это корректура экзаменационного листа?

- Это, конечно, возможно.

- А больше никого у вас в комнате не было?

- Никого.

- А кто еще знал, что корректуры находятся у вас?

- Никто, кроме типографа.

- А этот Баннистер знал?

- Конечно, нет. Откуда Баннистер мог знать о корректурах?

- А где Баннистер сейчас находится?

- Да я же вам уже говорил, что бедняга совсем расхворался. Я его оставил у себя - сидит на стуле в полуобморочном состоянии. Мне было, к сожалению, некогда с ним возиться, - к вам спешил.

- А дверь вы оставили отворенной?

- Да, но бумаги я на этот раз запер в стол.

- Из всего, что вы мне сейчас сообщили, мистер Сомз, вытекает следующее: или корректуры были потревожены вашим индусом, или их списал человек, не знавший об их присутствии в вашей комнате и наскочивший на них случайно.

- Да, это и мне представляется приблизительно в таком же виде.

Гольмс загадачно улыбнулся.

Сомз, я к вашим услугам.

Кабинет нашего клиента выходил окном на поросший травой двор старой коллегии. Окно было длинное, низкое, решетчатое. Готическая дверь с аркой выходила на старую каменную лестницу. Комнаты тутора помещались в первом этаже. Наверху, во втором, третьем и четвертом этажах жили три студента. Когда мы пришли на место, были уже сумерки. Гольмс остановился и внимательно поглядел на окно. Затем он подошел к нему, поднялся на цыпочки и заглянул в комнату.

- Он мог войти только чрез дверь, - сказал мистер Сомз, - в окно не влезешь, отворяется только эта часть рамы.

Гольмс как-то странно поглядел на ученого мужа и ухмыльнулся.

- Боже мой!.. Ну, что ж, вы правы! Тут мы ничего не увидим, пойдемте внутрь здания.

Тутор отпер внешнюю дверь и ввел нас в свою комнату. Мы встали у входа, а Гольмс принялся разсматривать ковер.

- Да, жалко, здесь нет никаких следов, - произнес он, - да впрочем их искать было нечего. Сегодня - сухая погода. А ваш слуга, повидимому, выздоровел? Вы сказали, что при вашем уходе он сидел на стуле, на каком стуле?

- Вон на том, около окна.

- Вижу, вижу, около этого маленького столика, стало-быть. Входите, господа, в комнату, теперь можно, с ковром я дело кончил. Теперь надо заняться маленьким столиком. Ну, конечно, ход событий ясен. Человек этот, войдя, подошел к бюро, взял экзаменационный лист - сперва одну гранку, потом другую и, наконец, третью. Почему он их понес к столику, стоящему около окна? Очень понятно, почему. Стоя у окна, он мог глядеть на двор, не возвращаетесь ли вы назад. Эта мера предосторожности была необходима. Надо было время удрать.

- Но на самом деле он старался напрасно, я вернулся назад боковыми дверями, - произнес Сомз.

- А, вот как! Прекрасно, прекрасно! Но как бы то ни было этот человек разсчитывал, что вы возвратитесь двором. Позвольте ка мне посмотреть на гранки. Следов от пальцев не осталось ли? Нет, не осталось. Прекрасно, значит он сперва взял первую гранку и списал ее. Сколько он времени должен был употребить на эту переписку, если даже и торопился и сокращал слова?... Ни в каком случае не меньше четверти часа. Затем он бросил эту гранку и принялся за другую. Успел он списать только половину, а после этого, узнав о вашем возвращении, он должен был ретироваться. У него даже не было времени положить на место гранки. А это было необходимо. Если бы гранки были на своем месте, вы бы их заметили тут же... А скажите мне, мистер Сомз, подходя к своей комнате, вы не слышали поспешных шагов на лестнице?

- Нет, кажется, не слыхал.

- Хорошо-с... Да, этот молодой человек списывал греческий текст с бешеной поспешностью; он так торопился, что даже сломал карандаш. Ему пришлось его снова чинить. Поглядите-ка, Ватсон, это интересно. Карандаш был особенный. По размерам он был больше обыкновенного и графит был в нем мягкий. Цвета карандаш был темно-голубого, и имя фабриканта напечатано серебряными буквами. Этот карандаш уже подходит к концу. Теперь в нем осталось не более полутора дюйма длины. Поищите такой карандаш, мистер Сомз, и вы найдете виновного. Могу прибавить еще, что у этого господина - большой и тупой перочинный нож.

Мистер Сомз был, повидимому, оглушен этим потоком сообщений.

- Так-то оно так, - сказал он, - но на эти поиски нужно время, а у нас экзамен на носу.

Гольмс поднял стружку от карандаша. На ней были явственно видны две буквы: NN.

- Глядите-ка; теперь поняли? - воскликнул он.

- Извините, я ничего не понимаю, - ответил Сомз.

- Ватсон я был виноват, упрекая вас в несообразительности: мистер Сомз ничуть не догадливее вас. Эти два N составляют конец слова. Самый крупный фабрикант карандашей, это - Фабер - Iohann Faber. Вот нам теперь и стало известно в точности, какой карандаш имеется у этого человека. Столик он немного отодвинул, чтобы быть ближе к электрической лампе. Теперь хотелось бы узнать, на какой бумаге он писал. Если бумага была тонкая, то следы должны были остаться на коже, которой оклеен стол. Нет, никаких следов не имеется. Тут мы ничего более не увидим и потому перейдем к письменному столу - в середине комнаты. Ага, я вижу маленький шарик. Вы о нем, должно быть, говорили, мистер Сомз? вы помните, ведь, вы говорили мне о каком-то черном, тестообразном веществе. Кусочек этот имеет грубо пирамидальную форму... В нем замечаются точно песчинки какие-то, в роде пыли... Да, да, вы были правы, мистер Сомз... Это, однако, очень интересно. А порез на сафьяне велик. Кожа прямо разодрана. Сверху идет едва заметная царапина, а чем дальше, тем она глубже. В самом конце замечается глубокое отверстие. Я очень вам благодарен мистер Сомз за то, что вы обратили мое внимание на это дело. А куда ведет эта дверь? Вы уж были в вашей спальне после этой истории?

- Нет, я пошел прямо к вам.

А! за ней висит ваше платье. Ну, если кому-нибудь нужно было спрятаться в вашей спальне, то он, конечно, спрятался бы за этой занавеской. Под кровать забраться нельзя - слишком низко, а гардероб слишком мал. Надеюсь, что мы за занавеской никого не найдем.

И Гольмс быстро отдернул занавеску. По его лицу было видно, что он готовился к неожиданности, но за занавеской никого не оказалось. На вешалке висели три или четыре пары платья, Гольмс присел на корточки и стал разглядывать пол.

- Эге! это что такое? - воскликнул он.

На полу виднелась пирамидальная кучка черного, пеплообразного вещества, похожого на то, которое было найдено на письменном столе в кабинете. Гольмс собрал вещество на ладонь и подошел к электрической лампе.

- Ваш гость побывал не только в кабинете, но и в спальне, - произнес он.

- Я не понимаю, чего ему понадобилось в моей спальне! - воскликнул Сомз.

- О, это, по моему мнению, совершенно ясно. Вы вернулись совсем неожиданно, и господин этот узнал о вашем приходе в тот момент, когда вы были уже у дверей. Что ему было делать? Он захватил с собой все, что могло выдать его - ну, скажем, шляпу, трость и тому подобное - кинулся в спальню и спрятался за занавеску.

- Боже мой, мистер Гольмс! Неужели же он сидел в спальне и был моим пленником в то время, как я стоял в кабинете и разговаривал с Баннистером?!

- За это я вам могу поручиться.

- Но это могло случиться и иначе, мистер Гольмс, я не знаю, обратили ли вы внимание на окно в спальне?

- Какже, это - итальянское окно с свинцовой рамой. Одна из отворяющихся частей окна достаточно широка и человек влезть в комнату может.

- Совершенно верно, мистер Гольмс, и заметьте, это окно выходит в закоулок, так что влезть в него можно не будучи замеченным со двора. Я думаю, что этот человек забрался чрез это окно в спальню, наследил в ней, затем ушел в кабинет, а когда я стал отворять дверь, убежал обратно тою же дорогой.

Гольмс нетерпеливо замотал головой.

- К делу, к делу! - воскликнул он, - насколько я понял, вы говорили, что на одной лестнице с вами живут три студента. Этим студентам приходится проходить мимо вашей двери?

- Да, да, это так.

- И все они будут завтра экзаменоваться?

- Да.

- Кого же из них можно подозревать?

Сомз заколебался.

- Видите-ли, это очень деликатный вопрос. Не имея данных, нельзя высказывать подозрений.

- Но вы их выскажите. А об данных я уж похлопочу.

и других состязаниях, получил за борьбу приз. Это - красивый, сильный юноша. Особенно усердно он упражняется в прыганье. Отец его, сэр Джэбез-Джилькрист, был очень богат, но разорился, играя на скачках. Сын его остался безо всяких средств к существованию, но он трудолюбив и усердно работает. О, этот юноша далеко пойдет.

В третьем этаже живет Девлет-Рас, студент-индус. Он всегда спокоен и ровен. Все эти индусы таковы - скрытный народ! их не разберешь. Работает он в общем недурно, но греческий язык у него хромает.

В верхнем этаже живет Мак-Кларен. Способности у него блестящия, но работать он не любит. Это ужасно жалко, так как он очень талантлив. Он мог бы быть украшением всего университета. Но, увы, этого никогда не будет. Мак-Кларен своеволен, любит кутить и не имеет твердых правил. В прошлом году он начал играть в карты и его чуть не исключили. Все это полугодие он ленился и экзамена, наверное, сильно побаивается.

- Так стало-быть вы подозреваете его?

- Я не осмелюсь высказаться с такой категоричностью, но он, по моему мнению, хуже своих товарищей по лестнице.

- Прекрасно. Теперь, мистер Сомз, мне хотелось бы познакомиться с вашим слугой, этим Баннистером.

Сомз позвонил и в комнату вошел Баннистер. Это был маленький человечек лет пятидесяти. Волосы у него были серые, лицо бледное и гладко выбритое. Повидимому, он еще не совсем оправился от пережитого им волнения. Его одутловатую физиономию подергивала судорога, пальцы нервно двигались.

- Мы, Баннистер, разсуждаем здесь об этой несчастной истории, - сказал Сомз.

- Слушаю, сэр.

- Это вы позабыли в двери ключ? - обратился к слуге Гольмс.

- Точно так, сэр.

- И надо же было вам оказаться забывчивым как раз в тот день, когда в кабинете были важные бумаги, - продолжал мой приятель.

- Точно так, сэр, вышла большая беда, но мне приходилось забывать вынуть ключ из замка и прежде.

- А когда вы вошли в кабинет?

- Около половины пятого. В это время мистер Сомз всегда чай кушает.

- И долго вы пробыли в комнате?

- Я ушел вскоре после мистера Сомза.

- А вот эти бумаги на письменном столе вы переглядывали?

- О, разумеется, нет, сэр, зачем мне переглядывать бумаги?

- Но как же это случилось, что вы позабыли ключ в замке?

- А во внешней двери пружинный замок?

- Никак нет.

- Так что дверь все время оставалась отпертой?

- Точно так.

- Значит, человек, который забрался в комнатку мистера Сомза, мог выдти через дверь?

- Да, сэр.

- Вы были очень взволнованы когда мистер Сомз вернулся и позвал вас к себе?

- Точно так, сэр. Я уж много лет здесь служу, а никогда такого несчастья не случалось. Я чуть-чуть не упал в обморок, сэр.

- Да, я это знаю. А скажите где вы стояли, когда почувствовали себя дурно?

- Где я стоял, сэр!.. Да вот здесь, около двери.

- Странно, очень странно. Почему вы не сели на ближайший стул, а пошли вон туда, в угол?

- Не знаю, сэр. Мне очень нехорошо было, я не думал о том, где мне лучше сесть.

- Верно, верно, мистер Гольмс, - вмешался Сомз, - Баннистер был страшно взволнован; он не помнил себя. Он сделался сам не свой.

- Итак когда ваш барин ушел, вы остались здесь? - продолжал Гольмс, обращаясь к слуге.

- Я пробыл здесь, сэр, минуту или две, а потом запер дверь и ушел к себе в комнату.

- Кого же вы подозреваете, Баннистер?

- Ничего вам не осмелюсь сказать на этот счет, сэр. Но моему мнению, во всем нашем университете не найдется ни одного джентльмена, который бы мог решиться на такой поступок. Извините меня, сэр, но я этому не могу поверить.

- Благодарю вас, больше мне ничего не нужно, - произнес Гольмс, затем, точно припомнив что-то, добавил:

- Еще один вопрос. Вы никому из трех джентльменов, живущих в этом корпусе, не говорили о том, что случилось?

- И никого из них не видали?

- Никого, сэр.

- Очень хорошо. А теперь, мистер Сомз, нам хотелось бы погулять по двору.

Мы вышли на двор. В окнах всех трех этажей горел огонь.

- Все ваши три птички сидят в своих гнездышках, - сказала Гольмс, - это что такое? Один из студентов, повидимому, чем-то взволнован.

На спущенной шторе одного из окон быстро двигалась человеческая тень. Это студент-индус ходил взад и вперед по своей комнате.

- Хотелось бы мне поглядеть на всех троих, - сказал Тольмс, - можно это сделать?

- На свете нет ничего трудного, - ответил Сомз, - комнаты эти самые старинные во всей коллегии и к нам нередко наезжают туристы осматривать наш дом. Пожалуйте, я вас провожу.

- Только, пожалуйста, не называйте нас, - прошептал Гольмс.

Сомз постучался в дверь. Джилькрист был высокий, тонкий, белокурый молодой человек. Принял он нас очень любезно. Комната, занимаемая студентом, была действительно очень интересна. Архитектура переносила мысль в средние века. Гольмс пришел в восторг от стиля помещения, стал срисовывать одну из фресок, сломал свой карандаш и попросил студента одолжить ему перочинный ножик.

Та же история с карандашем Гольмса повторилась и в комнате индуса. Это был маленький, смуглый человечек с крючковатым носом. Глядел он из подлобья, недоверчиво и был ужасно рад, когда Гольмс перестал рисовать и мы ушли.

Я все время наблюдал за Гольмсом, но лицо его было непроницаемо. Мне казалось, что он не нашел того, чего искал.

В третьей комнате мы потерпели Фиаско. Двери нам не отперли, а вместо этого мы услышали свирепую ругань. Мак-Кларен ревел, как бык.

- Что за черти здесь таскаются! - услыхали мы, - завтра экзамен, мне некогда принимать гостей! Ступайте к чорту!

Мы пошли вниз по лестнице. Сомз был весь красный от гнева.

- Удивительно грубый малый!.. - заговорил он, - ну, положим, он не знал, что это я стучусь, но все-таки нельзя же быть таким невежливым! Кроме же того, при теперешних обстоятельствах, его поведение прямо-таки подозрительно.

На эти слова Гольмс ответил очень курьезным вопросом:

- А скажите мне, какого роста этот Мак-Кларен?

- В точности ответить вам на это, мистер Гольмс, я едва ли могу. Он ростом выше индуса, но ниже Джилькриста. Он будет этак около пяти футов.

Тутор был поражен и испуган этими словами.

- Боже мой! - воскликнул он, - неужели вы меня покинете, мистер Гольмс! Вы, повидимому, забыли, в каком ужасном положении я нахожусь? Ведь мне нужно покончить это дело не позднее нынешняго вечера. Завтра экзамен. Не могу же я отложить экзамен своею властью. Надо решать на чем-нибудь.

- Оставьте дело так, как оно есть, - ответил Гольмс. - Я забегу к вам завтра утром и мы все выясним как следует. Возможно, что я вам выясню многое из того, что вас затрудняет. А пока - сидите у моря и ждите погоды.

- Очень хорошо, мистер Гольмс.

- Главное будьте спокойны, не тревожьтесь ни о чем, мы уж постараемся уладить все ваши затруднения. Черную глину и обрезки от карандаша я, если позволите, возьму с собой. Спокойной ночи.

Мы вышли на двор. Там было совсем темно. Гольмс еще раз взглянул на окно. Индус продолжал маршировать взад и вперед по своей комнате. Джилькрист и Мак-Кларен не подавали признаков существования.

- Ну, что вы думаете об этом деле, Ватсон? - спросил Гольмс, когда мы вышли на улицу, - это маленькая салонная задачка, нечто в роде фокуса с тремя картами, неправда ли? Перед нами трое молодых людей. Надо угадать кто из трех виноват в этом деле? Надо сделать выбор. Вы кого бы выбрали?

- По-моему, виноват тот грубиян, который живет в верхнем этаже. Кстати, он и поведения плохого. Впрочем, мне подозрителен и индус. Очень он уж лукав. И к чему это он все шагает по комнате?

- Ну, это ничего не значит. Он просто зубрит. Вы знаете, у многих есть эта повадка учить наизусть, шагая взад и вперед.

- Но индус держал себя с нами довольно-таки подозрительно.

- А как вы стали бы держать себя в таком случае? У вас завтра экзамен, вы заняты, а к вам в комнату ввалилась целая куча чужих и мешает вам работать; нет, Ватсон, все это пустяки... Перочинные ножи, карандаши... Ну, это все в порядке... Единственно кто меня повергает в недоумение, так это лакей Баннистер.

- Да, Баннистер, - слуга Сомза, - продолжал Гольмс, - мне ужасно интересно узнать, какую роль он играл в этой истории.

- Ну, этот человек, повидимому, честный и добросовестный.

- И мне он показался честным и это-то меня всего более и сбивает с толку. С какой стати честному человеку... Погодите, вот как раз против нас писчебумажный магазин. Начнем-ка наш розыск.

В городе было всего четыре более или менее значительных писчебумажных магазина. В каждом из них Гольмс показывал обрезки карандашей и просил дать ему точь в точь такой же карандаш. Торговцы отказались, однако, удовлетворить эту просьбу. По словам всех четырех выходило, что требуемый карандаш по размерам более обыкновенного и что его можно получить только по заказу. Гольмс не был огорчен неудачей, он только пожал плечами.

- Нет нам счастья, Ватсон, - сказал он. - Карандаш был кратчайшим путем к нашей цели, но от этого пути ровно ничего не выходит. Нить оборвана. Беды, впрочем, в этом большой нет. Я, кажется, и без карандаша могу в данном случае обойтись.

Он взглянул на часы.

- Однако, дорогой мой, времени-то уже порядочно, около девяти часов, а наша хозяйка обещала нас угостить зеленым горошком в половине восьмого. А все вы виноваты, Ватсон, вечно курите свой табачище и запаздываете к обеду - и меня-то вы успели развратить. Дождемся мы оба с вами, что она откажет нам от квартиры. Впрочем, пусть отказывает, мы так или иначе успеем решить задачу о нервном туторе, забывчивом слуге и трех предприимчивых студентах.

Весь вечер потом Гольмс не заговаривал более. Я заметил лишь, что после обеда он долго сидел за столом, очевидно, о чем-то раздумывая.

- Разумеется, могу.

- То-то! А то ведь Сомз теперь находится в ужасной тревоге. Он ждет от нас разъяснений.

- Вы можете ему дать эти разъяснения?

- Кажется, могу.

- Значит, вы сделали вывод?

- Да, милый Ватсон, я разрешил эту маленькую задачку.

- Но что же такое вы узнали?

- Ха-ха-ха! А вы что же думаете? Вы думаете, что я напрасно сегодня безпокоил себя? Ведь я, батюшка мой, сегодня в шесть часов поднялся и, по меньшей мере, пять миль отмахал. Два часа я здорово работал и зато теперь у меня кое-что есть. Поглядите-ка:

Он разжал руку. В ладони у него лежали три кусочка черной, тестообразной глины.

- Но у вас вчера были только два комочка этой глины! - воскликнул я.

- А сегодня - три! Кусочек No 3 добыт оттуда же, откуда пришли кусочки No 1 и No 2. - Ну что же вы, Ватсон? Собирайтесь-ка, пора итти, избавим Сомза от его скорби.

Когда мы вошли в кабинет тутора, он был вне себя от волнения и имел совсем жалкий вид. Да и как было не волноваться? Еще несколько часов и должен начаться экзамен... Что было делать Сомзу? Огласить происшедшее, произвести скандал или же сделаться самому тайным сообщником виновного студента.

Увидя Гольмса, он весь задрожал и, вытянув руки вперед, бросился к нам на встречу.

- Благодарение Богу за то, что вы пришли! А я здесь с ума сходил со страха, думал, что вы отчаялись и бросили это дело... Ну что же? Что же мне делать? Можно приступать к экзамену?

- Понятное дело, пускай экзамен идет своим чередом, - ответил Гольмс.

- Ну, а как же этот негодяй?

- Он не будет экзаменоваться.

- А! значит вы знаете виновного?

- Думаю, что знаю. Как вы уж мне говорили, мистер Сомз, дело это не подлежит огласке. Стало-быть нам приходится присвоить себе некоторые полномочия. Мы устроим маленький военно-полевой суд. Вы вот здесь садитесь, мистер Сомз, а вы, Ватсон, здесь. Я буду председателем и займу кресло посередине. Неправда-ли, мы так будем иметь внушительный вид? Преступник вострепещет и почувствует раскаяние. Будьте любезны, позвоните.

- Будьте любезны, затворите дверь, - произнес Гольмс, - хорошо, ну а теперь мы вас просим, Баннистер, рассказать всю правду о вчерашнем происшествии.

Слуга побледнел до корней волос.

- Да я и так вам все рассказал, сэр, - сказал он.

- И ничего не имеете прибавить?

- Ничего, сэр.

- Хорошо. В таком случае я сам вам сообщу кое-что. Помните, вы почувствовали себя вчера дурно и сели вон на тот стул.

- Помню, сэр.

- Ну так я вам скажу, что вы сели на этот стул для того, чтобы спрятать одну вещь. Если бы мистер Сомз увидал эту вещь, он догадался бы о присутстии здесь человека, которого вы, Баннистер, скрывали.

Теперь лицо старого слуги стало совсем белеть. Он напоминал собой мертвеца.

- Что вы, что вы, сэр! Да у меня и на уме ничего подобного не было! - забормотал он.

Лицо Гольмса стало до приторности любезным.

- Я делаю только предположение, Баннистер, - произнес он, - откровенно признаюсь, что доказать этого предположения не могу. Но есть кое-что, что я знаю наверное. Как только мистер Сомз ушел, вы встали и выпустили человека, скрывавшагося в этой спальне.

Баннистер долго шевелил губами прежде, чем ответить. Наконец, он произнес:

- В спальне никто не прятался, сэр.

- Ай, ай! Это уж нехорошо, Баннистер, когда вы опровергли мое предположение, я ничего не мог вам возразить, ну, а теперь скажу вам прямо, что вы лжете.

Лицо слуги стало угрюмым и вызывающим.

- Я говорю правду, - сказал он упрямо.

- Ах, нехорошо! Признайтесь-ка лучше, Баннистер.

- Я говорю правду, сэр, в спальне никого не было.

Тутор вышел и через минуту вернулся вместе со студентом. Это был очень красивый молодой человек - высокий, стройный, гибкий. Походка у него была быстрая и энергическая, лицо симпатичное, открытое.

Он посмотрел на нас; его глаза, большие и голубые, выражали смущение. Затем его взгляд упал на Баннистера и смущение студента еще более возросло.

- Затворите, пожалуйста, дверь, - сказал Гольмс, - ну-с, а теперь, мистер Джилькрист, мы здесь одни, никто нас не может слышать. Предупреждаю вас, что все, что будет сказано здесь, останется навсегда и для всех тайной. Мы можем быть откровенны друг с другом. Ним хотелось бы знать, мистер Джилькрист, каким образом вы, человек честный, могли решиться вчера на такой поступок?

Несчастный молодой человек отшатнулся назад и поглядел на Баннистера. В этом взоре явственно читался ужас и упрек.

- Нет, нет, мистер Джилькрист! И ничего не говорил, ни одного слова! - воскликнул слуга.

- Зато вы признались теперь! - произнес Гольмс и, снова обратившись к студенту, продолжал: - Сами видите, сэр, теперь, после этих слов Баннистера ваше положение стало окончательно безнадежным. Самое лучшее будет, если вы признаетесь!

С минуту Джилькрист стоял неподвижно, стараясь овладеть охватившим его волнением. Затем он вдруг приблизился к письменному столу, упал на колени и, закрыв лицо руками начал отчаянно рыдать.

- Ну, ну, успокойтесь! - ласково произнес Гольмс, - человеку свойственно заблуждаться; вас никто не решится назвать закоснелым преступником. Мне кажется, мистер Джилькрист, что вам трудно говорить в настоящую минуту. Позвольте я сам разскажу мистеру Сомзу, как все это произошло. Если я в чем-нибудь ошибусь, вы меня поправьте. Вам, конечно, ведь, все равно. Не трудитесь отвечать, молчание есть знак согласия. Итак слушайте, надеюсь, мистер Джилькрист, что я не взведу на вас ни одного напрасного поклепа.

- Вы мне сказали, мистер Сомз, что никто не мог знать о том, что корректура экзаменационного листа находится в вашем кабинете. Знал об этом только типограф, но винить типографа в этом было нелепо. С какой стати ему было забираться в ваш кабинет? Он мог бы скопировать текст у себя в типографии. Что касается индуса, то его я ни одной минуты не подозревал. В то время, когда он был у вас, корректуры лежали свернутыми в трубку и он не мог догадаться, что это экзаменационный лист. С другой стороны, я не мог приписать дело только случаю. Человек случайно вошел в комнату, хозяин которой случайно отсутствовал, на письменном столе опять-таки случайно лежали корректуры. Такое совпадение недопустимо и я возможность его отвергнул. Для меня было ясно, что человеку, проникшему в ваш кабинет, было известно о том, что корректура экзаменационного листа лежит на вашем письменном столе. Требовалось выяснить, каким образом он это узнал?

глазами людей, обитающих в противоположном корпусе! Ваше предположение, Сомз, меня разсмешило. Оно было, простите меня, совершенно нелепо. Я предположил, что кто-нибудь проходил мимо и, заглянув в окно, увидел на столе корректуру. Вот для этого-то я и измерял разстояние окна от земли. Мне хотелось определить рост этого человека. Во мне, мистер Сомз, шесть футов, и окно для меня все-таки оказалось черезчур высоко. Человеку ниже меня ростом нечего и думать о том, чтобы заглянуть в вашу комнату. Таков был мой первый вывод. Я подумал, что один из ваших студентов должен быть человеком громадного роста и что за этим-то великаном и надо всего старательнее следить.

Затем я изследовал внутренность комнат. Свои наблюдения над боковым столом, - около окна, я сообщил вчера; что же касается большого стола, то его осмотр не дал мне ничего существенного. Затем вы стали мне описывать студентов. О мистере Джилькристе вы мне сообщили, что он занимается атлетикой и особенно усердно упражняется в прыганье. После этих ваших слов мне стало ясно все, мне оставалось дополнить следствие некоторыми вещественными уликами, что я и сделал.

Вы хотите знать, как это все случилось? Случилось это вот как:

Мистер Джилькрист провел вчера свое послеполуденное время на атлетической арене, упражняясь в прыганье. Он шел по двору коллегии, неся свои башмаки в руках. Вам известно, конечно, что башмаки для прыганья снабжены острыми и длинными шипами. Проходя мимо вашего окна, он увидал благодаря своему росту, что на письменном столе лежат корректуры. Он сейчас же догадался, какие это корректуры. Все это еще полбеды, как говорится, но вот юноша входит в дом, идет мимо вашей двери и видит ключ в замке. И вот ему приходить в голову внезапная мысль войти в кабинет и удостовериться в правильности своего предположения: действительно ли корректуры, виденные им со двора, суть корректуры экзаменационного листа? Опасности этот шаг не представлял, ибо если бы он случайно столкнулся в комнате с вами, он сказал бы вам, что пришел о чем-нибудь посоветоваться.

Юноша вошел в комнату, посмотрел корректуры и поддался соблазну. Башмаки он положил на письменный стол. А что вы положили, сэр, на стул около окна?

Гольмс торжествующе поглядел на Баннистера и продолжал:

- Итак он положил перчатки на стул и стал списывать корректуру, один лист за другим. Молодой человек разспросил и узнал, что тутор будет возвращаться главными воротами и что он увидит его возвращение. Но вышло иначе. Мистер Сомз вернулся боковыми воротами. Он услыхал его шаги около самой двери. Путь к отступлению был отрезан. Забыв о перчатках на стуле, мистер Джилькрист поспешно схватил башмаки с письменного стола и спрятался в спальне. Будьте любезны, взглянуть на эту царапину на столе. С этой стороны царапина чуть заметна, а по направлению к двери, ведущей в спальню, она углубляется. Это одно указывает, что башмаки кто-то стащил со стола именно в этом направлении, и что этот кто-то спрятался там, в спальне. Земля, налипшая на шип башмака, осыпалась и осталась на столе. То же самое повторилось и на полу в спальне. Ну, так вот... Могу прибавить, что сегодня утром я посетил атлетическую арену и видел там эту липучую черную глину. Она покрывает всю арену. Образчик я взял с собою - вот он. Я взял с собой и опилок. Ими арена усыпана, чтобы атлеты не скользили. Следы этих опилок мы нашли вчера в комочках черной глины. Правильно я передаю факт, мистер Джилькрист?

- Да, сэр, совершенно, правильно, - ответил студент.

- Боже мой, неужели вы ничего более не скажете, Джилькрист? - воскликнул Сомз.

- Нет, сэр, скажу. Я хотел это сказать вам, когда входил в комнату, но у меня голова пошла кругом, я обезумел от стыда, узнав, что мой поступок известен вам. Вот, мистер Сомз, письмо, которое я написал вам сегодня, рано утром, после ночи, проведенной без сна. Заметьте, я писал это письмо, еще не зная, что мой грех открыт. В этом письме вы между прочим прочтете следующее: "Я решил не держать экзамена. Мне предложили место в полиции Родезии и я безотлагательно уезжаю в Южную Африку".

- Мне очень приятно узнать, что вы не хотели воспользоваться незаметным преимуществом перед товарищами, но что же вас заставило переменить намерение? - спросил Сомз.

Джилькрист указал на Баннистера.

- Вот этот самый человек напоминал мне о порядочности, - сказал он.

чтобы молодой человек мог уйти чрез окно. Разскажите-ка нам обо всем этом и объясните, чем вы руководились в своих поступках?

- Все это очень просто, сэр, - ответил старик, - но только вы, несмотря на свою догадливость, узнать этого никак не могли. Было время, сэр, когда я служил дворецким у сэра Джэбера Джилькриста, батюшки этого молодого джентльмена. После того, как старый барин разорился, я поступил служить сюда, но своего старого хозяина никогда не забывал и служил его сыну верою и правдой. Вчера, сэр, как эта тревога-то поднялась, я вхожу сюда и вижу на стуле перчатки мистера Джилькриста. Сразу я понял в чем дело и думаю: "ну будет беда, если мистер Сомз эти перчатки увидит!" И вот, сэр, я шлепнулся на этот стул и сидел на нем до тех пор, пока мистер Сомз не ушел к вам. А как он ушел, выходит из спальни мой бедный молодой барин, - его я еще маленького на руках няньчил, - и рассказывает мне все, как было. Ну и что же, сэр, вполне понятно, что я захотел его спасти от беды! А кроме того я барину доложил, что он поступает не как следует, что его покойный батюшка так бы не поступил и что ему обманывать мистера Сомза не нужно. Вот и все, сэр. Неужто я поступил плохо?

Гольмс вскочил с кресла и весело ответил:

- Нет, Баннистер, вы поступили совсем не плохо. Ну вот видите, Сомз, мы вполне разрешили вашу маленькую задачку, а теперь нам пора домой. Нас ждет завтрак. Пойдемте, Ватсон! До свиданья, мистер Джилькрист, я уверен, что в Родезии вас ожидает светлое будущее. Вы сделали ошибку, исправили ее сами и дай вам Бог всего хорошого. Счастливого пути!