Затерянный мир.
VI. Я - бич Господень

VI. Я - бич Господень

Вместе с Рокстоном мы двинулись по Вигострит и прошли мимо мрачных порталов аристократических зданий. В конце одного серого переулка мой новый знакомый отпер входную дверь и включил электричество. Несколько ламп под цветными абажурами погружали большое помещение перед нами в красноватый свет. Стоя в дверях, я заметил, что комната являлась верхом комфорта и элегантности, носящей отпечаток мужского вкуса. Все говорило о человеке, привыкшем к роскоши, но по диссонирующему беспорядку сразу было видно, что здесь живет холостяк. На полу были разостланы тяжелые звериные шкуры и играющие странной расцветкой ковры, приобретенные, вероятно, на каком-нибудь восточном базаре. Стены были увешаны картинами и гравюрами, которые даже моему неопытному взгляду казались бесценными. Зарисовки боксеров, девушек, играющих в теннис, скаковых лошадей чередовались с чувствительным Фрагонаром, критическим Жирарде и мечтательными этюдами Турнера. Но среди всего этого попадались некоторые трофеи, которые тотчас же напомнили мне, что лорд Джон Рокстон является одним из разностороннейших современных спортсменов и атлетов. Скрещенная над камином пара весел, одно голубое, другое ярко-красное, говорила о связи с яхт-клубом леандеров в Оксфорде, тогда как рапиры и перчатки для бокса свидетельствовали, что их владелец и в этой области достиг мастерства. Комнату украшали прекрасно сделанные чучела животных со всех уголков света, причем над всеми ними возвышалась голова редкого белого носорога, с характерно отвисшими губами.

Посередине дорогого малинового ковра стоял столик в стиле Людовика XIV, из черного дерева, с золотом, - прелестная реликвия, с которой, однако, обошлись весьма бесцеремонно: на лаковой крышке столика виднелись следы от стаканов и пятна, нанесенные окурками сигар. Тут же находился серебряный поднос с сигарами и полированный графин с виски. Хозяин молча наполнил два высоких бокала, долил их содовой водой из стоящего рядом сифона и, поставив около меня один из стаканов, протянул нежную длинную сигару. Затем, усевшись напротив, уставился на меня странными, блестящими и холодными глазами, бледным цветом напоминавшими голубизну глетчера. Сквозь тонкую завесу сигарного дыма я тоже рассматривал знакомые мне по фотографиям черты его характерного лица: горбатый нос, впалые щеки, темные с бронзовым отливом у лба волосы, длинные в стрелку усы и небольшую, вызывающую эспаньолку на выдающемся подбородке. Что-то в этом лице делало его отчасти похожим на Наполеона III, отчасти на Дон-Кихота, но больше всего он был похож на типичного английского спортсмена-помещика, любителя породистых лошадей и собак, выросшего на свежем воздухе среди полей. Кожа на его лице была кирпичного цвета от солнцепека и ветра. Густые свисающие брови придавали его глазам свирепое выражение, которое еще больше усиливалось благодаря нахмуренному лбу. Он был худощав, но зато весьма крепко сложен; немногие в Англии способны были выдержать такие длительные нагрузки, из которых он выходил победителем. Ростом он был свыше шести футов, но казался ниже благодаря несколько закругленным плечам. Таков был сидевший против меня с сигарой в зубах, молча и без стеснения рассматривавший меня знаменитый лорд Джон Рок-стон.

- Итак, - промолвил он, наконец, - это дело решенное, дружище. Оба мы разом пошли на него. Небось, когда вы давеча входили в зал заседания, вам ничего подобного и в голову не приходило, а?

- Признаюсь, не думал.

- То же самое случилось и со мной. Однако теперь мы с вами связали себя по рукам и ногам. Всего три недели, как я вернулся из Уганды, намереваясь в своем имении в Шотландии попахать и отдохнуть, а вот теперь - не угодно ли! А как вы себя чувствуете?

- Что ж, подобные истории свойственны людям моей профессии. Я сотрудник газеты.

- Да, да. Вы это тогда сообщили. Кстати, у меня к вам есть маленькая просьба, Может быть, вы не откажете помочь мне в одном деле.

- С удовольствием.

- Ничего, что дельце сопряжено с некоторой опасностью?

- С какого рода опасностью?

- Дело касается Баллингера - он небезопасен. Вы о нем слыхали?

- Нет.

- Да что вы? Где же вы были, если о нем не слышали. Сэр Джон Баллингер - один из выдающихся наездников севера. На ровной местности я ему не уступаю, но на скачках с препятствиями он превосходит меня. Ни для кого не секрет, что когда он не тренируется перед скачками, он мертвецки напивается. "Рекорд ставлю", - говорит он. С четверга на почве пьянства у него открылось нечто вроде белой горячки и до сих пор он не перестает бесноваться. Он живет здесь, надо мной. Врачи говорят, ему будет крышка, если не удастся заставить его принять какую-либо пищу, но дело в том, что он лежит на постели с револьвером в руках и клянется, что всадит все шесть пуль в брюхо тому, кто отважится подойти к его койке. Ну, понятно, что прислугу такое заявление несколько смутило. Правда и то, что шутки с ним плохи, он упрям, как черт, да к тому же и меткий стрелок. Но все-таки разве можно оставлять такого человека на произвол судьбы? Как вы думаете?

- Но что вы намерены предпринять? - спросил я.

- Я думал, что вместе мы с ним справимся. Может быть, он как раз спит. В крайнем случае, если и ухлопает одного из нас, то другой успеет на него накинуться. Если только нам удастся скрутить ему одеялом руки и поставить питательную клизму, то старый грешник еще может быть спасен.

Предложение было далеко не из приятных, тем более, что за этот день я устал, как собака. Я вовсе не считаю себя храбрецом. От предков-ирландцев я унаследовал силу воображения, которая представляет мне все неведомое и неиспытанное в более страшном свете, чем на самом деле, но с другой стороны, мне внушили отвращение к трусости и для меня самое страшное - это показаться неспособным на мужественный поступок. Я, пожалуй, решился бы перескочить через пропасть, подобно легендарным гуннам, если бы только меня заподозрили в трусости, но все же сделал бы это скорее из гордости и боязни прослыть за труса, нежели из прирожденного мужества. Поэтому, хотя я весь внутренне и содрогался при мысли о страшном образе умирающего в белой горячке, я ответил лорду, насколько мог беззаботным тоном, что готов пойти с ним. Последующие замечания лорда Рокстона о предстоящей нам опасности только раздражали меня.

- Разговорами делу не поможешь, - прервал я.

Я поднялся со своего кресла. Он вслед за мной.

- Пойдемте! - сказал я.

Я посмотрел на него с недоумением.

- Я еще утром позаботился о Баллингере. Он прострелил мое кимоно; спасибо, что руки у старика дрожат. Мы успели накинуть ему на голову одеяло, и через неделю он будет здоров. Надеюсь, дружище, вы на меня не в претензии? Видите ли, будь между нами сказано, на это предстоящее нам южно-американское испытание я смотрю очень серьезно, и если приходится бок о бок идти навстречу опасности, то я предпочитаю иметь около себя товарища, на которого можно положиться. Поэтому, я позволил себе подвергнуть вас легкому испытанию, из которого вы с честью вышли. Вы увидите, что вся тяжесть предприятия падет на наши плечи, ибо доброму старому Семмерли понадобится в начале мамка. Кроме того, вы тот самый Мэлоун, о котором говорят, что он принят в клуб ирландских футболистов?

- Возможно в качестве запасного.

не пропускаю ирландского матча, если только имею возможность, ибо это самая мужественная игра из всех, какие у нас есть. Ну-с, а в общем я пригласил вас сюда вовсе не для того, чтобы беседовать с вами о спорте. Итак, к делу. Тут на первой странице Таймса есть расписание пароходных рейсов. В пятницу на той неделе в Пара отходит пароход, и, если вы с профессором к тому времени окажетесь готовыми, недурно было бы на нем и отправиться. Согласны? Тогда я переговорю с профессором. Как обстоит дело с вашим снаряжением?

- Об этом позаботится моя редакция.

- Стрелять умеете?

- Немного с недалекого расстояния.

- Ах, боже мой, только так? Как это вы, молодежь, не стремитесь научиться этому в первую голову! Все вы - пчелы без жала, ум которых не заходит дальше стенок своего улья, а если кто-нибудь в один прекрасный день стащит ваш мед, то вы делаете растерянное лицо. Но там придется держать ухо востро, ибо если только наш друг Чалленджер не маньяк и не лжец, в Южной Америке нам предстоит увидеть необыкновенные вещи. Убежден, что это будет самая лучшая школа для вашей стрельбы. Какой у вас системы ружье?

- Я посмотрю, не найдется ли у меня чего-либо подходящего для вас, - промолвил он.

Одну за другой вынимал он из шкафа винтовки, с шумом открывал и захлопывал затворы и, любовно поглаживая их подобно матери, укладывающей своего ребенка в люльку, снова ставил на место.

- Вот этот экземпляр Бланда, 577-го калибра с разрывными пулями, - указал он на одно из ружей. - Из него я уложил вот этого белого носорога. Подпусти я его на десять шагов ближе, он приобщил бы меня к своей коллекции. 

"Эта пуля - его единственная надежда.
".

- Надеюсь, вы знакомы с Гордоном, он воспевает коня, ружье и мужчин, которые занимаются ими. А вот здесь еще одно полезное оружие 470-го калибра, с телескопом, с экстрактором, дальнобойность - 350 метров. С этим ружьем я охотился на торговцев невольниками в Перу года три тому назад. Знаете, бывают такие случаи, когда каждому из нас приходится выступать во имя справедливости в защиту угнетенных; это необходимо, если хочешь сохранить чистую совесть. Поэтому, я затеял там маленькую войну. Сам объявил ее, сам вел и сам привел к благополучному концу. За каждой из этих винтовок - торговец невольниками. Хорошенький набор - а? Вон та большая отправила на тот свет самого свирепого из рабовладельцев, Педро Лопеца, которого я пристрелил в бассейне реки Путомайо. А вот и для вас кое-что нашлось. - С этими словами он преподнес мне великолепное ружье, богато отделанное серебром. - Хорошая резиновая подушка у приклада, хорошо пристреляно, пятизарядное. Можете доверить ему вашу жизнь, - Передав мне ружье, он запер шкаф, - Между прочим, - сказал, он возвращаясь на свое место, - что вы знаете относительно профессора Чалленджера?

- Я сегодня в первый раз его видел.

- Гм, я тоже ничем другим не могу похвастаться. Не странно ли, что оба мы собираемся ехать в Америку под руководством человека, которого мы совсем не знаем. Он, по-видимому, птица высокого полета. Но его ученые коллеги, видимо, не очень-то долюбливают его. Что побудило вас ввязаться в это дело?

Я вкратце рассказал о своих похождениях. Он внимательно выслушал меня. Когда я кончил, он вытащил карту Южной Америки и разложил ее на столе.

вплоть до Огненной Земли представляет собой богатейшую и удивительнейшую страну на нашей планете. Люди еще мало знакомы с нею и не могут окончательно сказать, что она может дать в будущем. Я исколесил эту страну вдоль и поперек, проведя там два сезона засухи, как раз в то время, когда, как я вам уже докладывал, воевал с рабовладельцами. И я, в свою очередь, тоже слышал от туземцев подробные же рассказы о существовании в том краю каких-то странных чудовищ. Легенды это или нет, но мне кажется, что за ними скрывается нечто реальное. Чем ближе вы познакомитесь с этой удивительной страной, дружище, тем более вы убедитесь, что там всего можно ждать. Путями сообщения служат там лишь узкие речонки, вне которых все сплошь неисследованная область. Вот здесь, например, в Матто Гранде, - указал он сигарой на уголок карты, - где сходятся границы трех соседних государств, можно всего ожидать. Как справедливо говорил наш приятель сегодня на заседании, там на протяжении 100 ООО километров река протекает через гремучие леса, занимающие площадь больше всей Европы. Будучи в одном и том же Бразильском лесу, мы можем в то же время быть друг от друга на таком же расстоянии, как Шотландия от Константинополя. До сих пор люди только наметили путь через эти непроходимые леса. Река в самых высоких местах превышает уровень моря всего на какие-либо сорок футов, при чем на половине своего протяжения протекает через непролазное болото. Почему бы и не быть чему-нибудь необыкновенному, невиданному в этакой стране? И почему бы нам не быть именно теми людьми, которым суждено сделать там великие открытия? Кроме того, охоты там хоть отбавляй, - произнес он страстным голосом, при чем его мужественное, худощавое лицо осветилось внутренней радостью. - Я подобен старому мячу для игры в гольф: с меня давно уже соскочила вся белая краска. Жизнь может бросаться мною как хочет, меня ничем не удивишь. Но охота сопряженная с опасностью, - вот в чем соль существования, дружище. Благодаря этому снова ценишь жизнь. Мы все чересчур изнежены, вялы и любим удобство. Дайте мне громадный простор, обширные дали, дайте мне ружье в руки, и я сумею найти то, чего стоит искать. Я испробовал себя на войне, на скачках, летал на аэропланах, но вот эта предстоящая нам охота на чудовищ, возможно возродившихся только в кошмаре, - совсем новое, неизведанное ощущение. - Под влиянием этих грез он весь преобразился.

Быть может, я слишком долго задержался на описании характерных черт своего нового знакомого, но раз ему суждено играть выдающуюся роль в описываемых далее событиях, то я нашел это необходимым. И только необходимость срочно сдать в редакцию отчет о заседании заставила меня расстаться с ним. Я оставил его при красноватом свете за смазыванием любимого ружья; при чем лицо его все еще сияло по поводу предстоящих нам приключений. Для меня, во всяком случае, было ясно, что во всей Англии мне не разыскать более отчаянную голову и более хладнокровного товарища.

издателя, сэра Георга Бомона. Было решено, что я буду присылать отчеты о наших приключениях в виде писем на имя Мак-Ардля с тем, чтобы эти письма либо тотчас же по получении печатались в нашей газете, либо же сохранялись редакцией для издания впоследствии отдельною брошюрой в зависимости от тех условий, какие нам поставит Чалленджер. На наш телефонный запрос Чалленджер разразился яростной филиппикой против печати, но затем объявил, что если мы сообщим ему, когда и на каком пароходе мы предполагаем отправиться, то он даст нам все необходимые, по его мнению, сведения уже на пристани, перед самым отъездом. Мы попытались было расспросить его более подробно, но ответа от профессора уже не добились; зато жена его жалобно сообщила, что муж ее пришел в яростное настроение духа, и выразила надежду, что мы не станем ухудшать это настроение. Наша третья попытка переговорить с Чалленджером по телефону кончилась оглушительным треском, а затем со станции нам заявили, что, по-видимому, телефон профессора Чалленджера испорчен. После этого мы отказались от надежды соединиться с ним.

Отныне, мой терпеливый читатель, я принужден прекратить с вами непосредственную беседу. Продолжение моего повествования (если только это продолжение когда-либо дойдет до вас) вы найдете на страницах "Ежедневной Газеты". Подробное описание событий этой единственной в своем роде экспедиции я предоставляю редактору для того, чтобы публика знала, если мне в Англию не суждено возвратиться, при каких обстоятельствах она возникла. Эти последние строки пишу уже на борту парохода "Франциска", лоцман которого по возвращении передаст их из рук в руки Мак-Ардлю. Позволю себе перед тем, как закрыть свою записную книжку, дать описание своих последних впечатлений на родной земле.

Конец весны, дождливое, туманное утро; идет мелкий, пронизывающий дождь. Три мужских фигуры в блестящих от дождя макинтошах быстро шагают по набережной, направляясь к громадному океанскому пароходу, на котором трепещет сигнальный флаг. Перед ними носильщик везет тележку, высоко нагруженную сундуками, пледами, ружьями и инструментами в чехлах. Профессор Семмерли - длинная, меланхолическая фигура - медленно и нехотя передвигает ноги; идет с опущенной головой, точно уже раскаиваясь в принятом решении. Лорд Рокстон шагает оживленно; тонкое лицо его сияет из-под охотничьей фуражки. Что касается меня, то я рад радехонек, что вся суета перед отъездом и проводы наконец закончились. Уверен, что на моем лице не написано тягости расставания. Только что мы собираемся войти на мостик судна, как за нашими спинами раздается чей-то окрик. Оказывается, профессор Чалленджер, обещавший дать нам необходимые инструкции, с красным лицом, пыхтя и отдуваясь, нагоняет нас.

всего, я просил бы вас не воображать, что считаю себя хоть сколько-нибудь обязанным вам за вашу поездку. Спешу вам растолковать, что мне совершенно безразлично, едете вы или нет; я нисколько не считаю себя перед вами в долгу за это. Истина всегда останется истиной, и что бы вы ни вздумали сообщить, она все равно не изменится, хотя, быть может, вам и удастся возбудить любопытство праздной толпы. Обещанные мною инструкции находятся вот в этом запечатанном конверте. Вы распечатаете его только тогда, когда прибудете в город Манаос, на Амазонке, но ни в коем случае не раньше того числа и часа, которые помечены на конверте. Ясно? Полагаюсь на вашу порядочность в строгом выполнении этого формального требования. Я не стану, мистер Мэлоун, требовать от вас умолчания тех или иных фактов, раз цель вашей поездки заключается именно в том, чтобы осведомить широкую публику о всем виденном; но я требую, чтобы вы никому не сообщали того, что не относится к вашей специальной задаче, а также, чтобы до вашего возвращения ничего не появлялось в печати. До свидания, сэр. Ваше поведение несколько изменило мои взгляды на так называемых представителей печати, к коим вы, к несчастью, принадлежите. До свидания, лорд Рокстон. Наука, если я правильно понимаю, для вас книга о семи печатях; зато могу вас заранее поздравить с ожидающей вас великолепной охотой. Вам, без сомнения, захочется поместить статью в журнале "Фильд", каким образом вам удалось ухлопать громадного диморфодона. Прощайте и вы, профессор Семмерли, в Лондон вы вернетесь более образованным человеком.

С этими словами он круто повернулся и несколько минут спустя я увидел, как его короткая, широкая фигура быстро исчезла в утреннем тумане. Раздается последний звонок для почты и последнее "прости" лоцману. Итак: "Вниз поехали, поехали по старому пути"! Пусть будет милостива к нам судьба и пусть обеспечено будет нам благополучное возвращение...