Приключения Михея Кларка.
Глава XXXI. Болотная девочка

Глава XXXI 

Болотная девочка

Когда мы приехали в Бриджуотер, весь город был в движении. Только что стало известно, что войска короля Иакова приблизились к городу и находятся на Седжемурской долине. По-видимому, неприятели хотели двигаться вперёд и штурмовать город. Настоящих укреплений, как я уже сказал, в Бриджуотере не было. Только со стороны Истовера были возведены кое-какие валы, и на них были поставлены две бригады пехоты. Остальная армия стояла в резерве на базарной площади и на Дворцовом поле. После полудня, однако, в город вернулись наши разведочные конные отряды и сообщили, что, по всей видимости, неприятель не собирается штурмовать Бриджуотер. То же подтвердили и пришедшие в город крестьяне, жители окрестных болот. По их словам, королевские войска очень комфортабельно расположились в окрестных деревнях. С местных крестьян они взяли контрибуцию сидром и пивом и не обнаружили ни малейшего желания двигаться вперёд.

Город был полон женщин. Из близких и далёких мест пришли жены, матери и сестры восставших. Всем им хотелось взглянуть ещё хоть один раз на любимых людей. Даже на базарных площадях Лондона не увидишь такой тесноты и давки, какая была в этот день на узких улицах и переулках маленького сомерсетского городка. Повсюду, бродили солдаты в высоких сапогах и темно-жёлтых мундирах. Красные милиционеры, суровые жители Таунтона, одетые в тёмные одежды, пиконосцы в сермягах, загорелые моряки, дикие, оборванные углекопы, неопрятные крестьяне, худощавые обитатели северных гор - все это толпилось и толкалось, образуя огромную, разношёрстную массу. Повсюду между солдатами были видны деревенские женщины в соломенных шляпах. Они шумно целовались, плакали и убеждали солдат. Среди этих разноцветных людей, сверкавших оружием, двигались угрюмые фигуры пуританских проповедников в тёмных плащах и широкополых шляпах. По временам эти проповедники останавливались и начинали говорить зажигательные речи, сыпя текстами из Библии. Эти проповедники действовали опьяняюще на толпу. То и дело она подымала дикий вопль. Толпа эта была похожа на громадного пса, который рвётся на своей своре и стремится схватить за горло своего врага.

Как только стало ясно, что Фивершам не хочет атаковать нас, наши полки были сняты с позиции, и мы занялись припасами, которые добыли благодаря ночной фуражировке.

Было воскресенье. День был хороший, тёплый, на ясном небе не виднелось ни облачка, веял лёгкий ветерок, насыщенный ароматом деревенских цветов. Весь день в соседних деревнях звонили в колокола. Эта музыка наполняла собою всю залитую золотыми лучами окрестность. Верхние окна и крыши домов, покрытые красной черепицей, были усеяны бледными от страха женщинами и детьми, напряжённо глядевшими в восточном направлении. В темно-серой болотистой равнине виднелись там и сям красные пятна. Это были позиции наших врагов.

В четыре часа Монмауз созвал последний военный совет. Совет был собран в нижнем этаже колокольни, откуда открывался прекрасный вид на окрестности. После моей поездки меня всегда приглашали на военные советы, несмотря на мой маленький чин. Всего собралось тридцать советников, именно столько, сколько могло вместить в себя небольшое помещение. Пришли и воины, и придворные, и кавалеры, и пуритане. Общая опасность сблизила их. Почувствовав, что наступает кризис, они забыли то, что их разделяло, и манеры их стали совершенно иные. Сектанты утратили свою суровость: они были взволнованы и горячились в ожидании сражения; что касается легкомысленных придворных модников, то опасность положения их отрезвила, и они глядели необычайно серьёзно. Старая вражда была позабыта. Поднявшись на колокольню, король и советник, став у парапета, сосредоточенно глядели на горизонт, который был скрыт густыми клубами дыма. Дым этот поднимался от неприятельских костров.

Король Монмауз стоял среди своих вождей бледный и растерянный. Одет он был небрежно и был весь какой-то растрёпанный. Очевидно, душевное расстройство заставило его позабыть о туалете. В руках у него был бинокль из слоновой кости. Он поднёс его к глазам, и я видел, как его руки дрожали. На Монмауза было просто жалко смотреть. Лорд Грей передал бинокль Саксону. Тот опёрся на каменный парапет и долго, пристально смотрел на неприятельский лагерь. Наконец Монмауз произнёс тихим голосом, точно говоря сам с собою:

- Это те самые люди, которыми некогда я командовал. Вон там, направо, я вижу Думбартенский пехотный полк. Я знаю этих солдат. Они будут сражаться как львы. Все было бы хорошо, если бы они были на нашей стороне.

Лорд Грей ответил не без горячности:

- Но ваше величество, вы несправедливы к вашим сторонникам. Они готовы умереть за вас и будут биться до последней капли крови.

Монмауз взглянул вниз, на кишевшие народом улицы, и печально ответил:

- Поглядите-ка на них, каковы они! Конечно, все это благородные люди, благороднее которых нет во всей Англии, но послушайте, как они галдят и шумят, точно евреи на шабаше. Это не то что настоящие, обученные батальоны. Там везде суровое молчание и порядок. Ах, зачем, зачем я выманил этих честных людей из их убогих хижин и втянул их в такое безнадёжное дело?

- Извините, ваше величество! - воскликнул Вэд. - Они не считают это дело безнадёжным, да и мы считаем его таковым.

Как раз когда Вэд произносил эти слова, толпа внизу издала дикий, торжествующий вопль. Крик этот был вызван словами проповедника, который говорил что-то толпе, высунувшись из окна. Сэр Стефен Таймвель, вошедший в эту минуту, сообщил:

- Это досточтимый доктор Фергюсон говорит проповедь. Поистине он получил вдохновение свыше, и проповедь его замечательна. Доктор Фергюсон подобен древним пророкам. Текстом для проповеди он выбрал следующие слова:

"Познает Израиль Господа, и Господь и Бог Богов придёт к нему на помощь. В тот же день, когда мы отступим от тебя, погуби нас Боже".

- Аминь! Аминь! - воскликнули несколько благочестивых пуританских воинов.

А между тем толпа внизу снова подняла крик. Послышалось бряцание оружия. Было очевидно, что огневая речь фанатика разожгла толпу. У Монмауза лицо несколько просветлело, и он произнёс:

- Они, кажется, в самом деле рвутся в битву. Я всегда командовал регулярными войсками и поэтому, может быть, придаю слишком большое значение военной выучке и дисциплине. Да-да, мои милые приверженцы находятся в сильно приподнятом состоянии. Ну, полковник Саксон, что вы скажете о расположении неприятеля?

- По правде сказать, - ответил Саксон, - моё мнение об этом расположении очень невысокое, ваше величество. Я был во многих странах, знал многих полководцев и видел много армий в боевой готовности. Я знаю также теорию этого дела, знаю, что пишет Петринус Бэллус в своём знаменитом сочинении "De re militari". Я читал также Флеминга и никогда не слыхал и не видал ничего подобного. Расположение неприятеля прямо бессмысленно.

- Как называется вон та деревушка налево? Вон та, где видна четырехугольная колокольня и около неё деревья?

- Это Вестонзойланд, ваша честь... то есть ваша светлость... то есть я хотел сказать, ваше величество. А другая, в двух милях дальше, это Мидльзог. А Чедзой ещё дальше, налево, по той стороне Рейна.

Король сильно вздрогнул и свирепо набросился на пугливого горожанина, так что у того помутился последний, данный ему от природы остаток ума.

- Рейн! - закричал он. - Что вы хотите сказать, сэр?

- Ну да, рейн, ваша светлость, то есть ваше величество, - лепетал мэр... - Рейном, ваша величественная светлость, крестьяне рейн называют.

Сэр Стефен Таймвель вмешался в разговор.

- Рейнами здесь, ваше величество, называют глубокие и широкие канавы, которыми осушатеся большое Седжемурское болото.

Король побледнел так, что у него даже губы стали белы. Некоторые члены совета обменялись многозначительными взглядами. Все вспомнили странное пророческое стихотворение, которое было доставлено в лагерь мною.

Молчание нарушил старый, помнивший времена Кромвеля майор по имени Голлис, Майор этот успел набросать на бумаге деревни, занятые неприятелем.

- С вашего позволения, ваше величество, - произнёс он, - расположение войск неприятеля напоминает мне расположение шотландской армии перед Дунбарской битвой. Кромвель стоял в Дунбаре точно так же, как мы теперь стоим в Бриджуотере. Прилегающая местность, болотистая и ненадёжная, была занята врагом. Во всей нашей армии говорили, что если бы старик Лесли держался на своих позициях, то нам пришлось бы в конце концов сесть на корабли и, оставив весь обоз в пользу неприятеля, уходить в Ньюкастль. Но Провидение было благосклонно к нам. Лесли решил нас атаковать, и правый его фланг оказался отделённым от остальной армии большой болотиной. Кромвель напал на эту часть армии на заре и разбил её наголову. Кончилось тем, что вся армия врагов бежала, и мы били её до самых ворот Лейта. Семь тысяч шотландцев пали тогда, а честных людей пало не больше сотни, а то и того меньше. Теперь, ваше величество, извольте взглянуть в бинокль. Между этими двумя деревнями и ближайшим к нам Чедзоем тянутся, по крайней мере, на протяжении мили болота. Если бы я был главнокомандующим, я испробовал бы напасть на врага именно с этой стороны.

- Напасть на старых солдат с неопытными крестьянами, - заметил сэр Стефен Таймвель, - опасно и смело, но если это так нужно, то это будет сделано. Ни один гражданин Таунтона, по крайней мере, не поколеблется исполнить приказ короля.

- Вы хорошо говорите, сэр Стефен, - сказал Монмауз, - но ведь у Кромвеля при Дунбаре были ветераны, которым приходилось сражаться с неопытными в военном деле противниками.

- И однако, - возразил лорд Грей, - совет майора Голлиса во многих отношениях хорош. Если мы не нападём на неприятеля, он охватит нас кругом и уморит голодом Если так, то мы должны воспользоваться случаем, который нам представляется благодаря небрежности или невежеству Фивершама; к завтрашнему дню Черчилль, наверное, уже успеет указать своему начальнику на его ошибку, и неприятель переменит диспозицию. Нам надо торопиться воспользоваться представившимся нам случаем.

- Их конница стоит в Вестонзойланде, - заметил Вэд, - если мы не видим сверкания лат и оружия неприятельских всадников, то только потому, что солнце очень жарит сегодня и из болота поднимается туман. Я наблюдал за неприятелем раньше, утром, и различил в бинокль длинные ряды конницы. Она стоит пикетами перед деревней по болоту. Позади них, в Мидльзоге, стоит две тысячи милиционеров, а в Чедзое, атаковать который мы собираемся, стоят пять полков регулярной пехоты.

- Все будет хорошо, если нам удастся разбить эти пять полков, - воскликнул Монмауз. - Каково ваше мнение, полковник Бюйзе?

- У меня всегда одно и то же мнение, - ответил немец, - мы пришли сюда сражаться, и чем скорее мы примемся за работу, тем лучше.

- А вы как думаете, полковник Саксон? Согласны ли вы с мнением вашего друга?

- Я согласен с мнением майора Голлиса, ваше величество: Фивершам неудачно расположил войска и открыл нам путь для удачной атаки. Нам непременно нужно воспользоваться его ошибкой. Но, ваше величество, войска неприятеля прекрасно обучены, и у них много кавалерии. Принимая это во внимание, я предлагал бы произвести атаку ночью.

- Та же мысль пришла и мне в голову, - сказал Грей, - наши друзья, жители Бриджуотера, знают здесь каждую пядь земли и доведут нас до Чедзоя ночью так же хорошо, как днём.

- Я слышал, - продолжал Саксон, - что в неприятельский лагерь доставлено много сидра, пива, вина и водки. Если это правда, мы их атакуем в то время, когда головы у них будут кружиться от похмелья. Они и знать не будут, кто это на них напал - голубые ли дьяволы, как они нас называют, или их собственные товарищи.

Раздался общий хор одобрения. Весь совет был доволен тем, что час решительного сражения наступает. Всем надоели утомительные переходы с одного места на другое: -

Мы переглянулись. На лицах многих ясно читалось сомнение в успехе. Были и откровенно унылые физиономии, но никто не стал возражать против ночной атаки. Было ясно, что наше положение таково, что, не рискуя, выйти из него нельзя.

Одобренный большинством план ночного нападения на неприятеля имел, по крайней мере, то достоинство, что мы могли рассчитывать на удачу. И однако, дорогие мои дети, это был тяжёлый момент. Глядя на умного и расстроенного Монмауза, даже храбрейшие из нас почувствовали, что мужество их оставляет. Мы поневоле спрашивали себя: может ли такой слабый человек браться за такое безумно смелое дело и при этом рассчитывать на успех?

- Значит, все согласны, - произнёс Монмауз, - нашим боевым паролем будет слово "Сого". Мы атакуем неприятеля сейчас же после полуночи. Более подробный план сражения мы выработаем в течение дня. Теперь же, господа, вы можете возвратиться к своим полкам. Каков бы то ни был исход сражения, господа, я вам буду вечно благодарен. Будет ли Монмауз коронованным владыкой Англии или же преследуемым беглецом, его сердце до самого момента смерти будет гореть любовью к храбрым друзьям, которые стояли около него в опасный час.

Эта простая и добрая речь растрогала всех. Мне стало до боли жалко этого бедного, слабого человека. Мы окружили Монмауза и, держа руки на эфесах мечей и сабель, стали горячо клясться в том, что будем стоять за него даже в том случае, если бы против нас поднялась вся вселенная. Даже суровые и бесстрастные пуритане были растроганы. О придворных же нечего было и говорить. В избытке усердия они выхватили шпаги и махали ими до тех пор, пока толпа внизу не подхватила их криков. Весь город огласился ликующими криками. Это ликование ободрило Монмауза. Щеки его зарумянились, глаза повеселели, на минуту он стал настоящим королём, каким ему хотелось быть.

- Спасибо вам, мои дорогие друзья и подданные! - воскликнул он. - Успех нашего дела зависит от Всевышнего, но что в ваших силах, вы сегодня ночью сделаете, это я знаю. Если Монмауз не может получить всей Англии, он получит нужные ему шесть футов английской земли. А теперь, господа, к своим полкам, и да поможет Бог правому делу!

- Да поможет Бог правому делу! - повторил торжественно совет, и все разошлись. На колокольне остались король и лорд Грей, которые и занялись выработкой подробного плана сражения.

Когда мы с Саксоном вышли на улицу и смешались с толпой, он сказал мне:

- Да, эти придворные попугаи умеют махать рапирами и орать в то время, когда между ними и неприятелем - четыре мили расстояния. Но как они будут держаться, когда их атакуют мушкетёры и бригады неприятельской конницы. Тогда они не то запоют. А вон идёт приятель Локарби. По лицу видно, что у него есть новости.

Рувим, запыхавшись, подбежал к нам и произнёс:

- Я должен сделать вам донесение, полковник. Как вам известно, полковник, вы приказали мне и моей роте держать караул у Восточных ворот.

Саксон утвердительно кивнул.

- Исполняя приказание, я старался как можно подробнее высмотреть положение врага, - продолжал Рувим, - и вскарабкался на высокое дерево, которое растёт недалеко за городом. Сидя на дереве, я при помощи подзорной трубы мог явственно различить неприятельский лагерь и расположение их войск. И вот когда я сидел таким образом и наблюдал, то увидел на половине дороги между городом и неприятельским лагерем человека, осторожно, пробиравшегося к нам под прикрытием растущих по дороге берёз. Да, этот человек пробирался к нам. Когда он подошёл ближе, я рассмотрел его лицо и узнал его... Я знаю этого человека. Но он, вместо того чтобы направиться к воротам, пошёл кругом, скрываясь за торфяными складами. В город он проник, очевидно, с другой стороны. Я имею основание предполагать, что этот человек неискренно предан нашему делу, и мне кажется, что он ходил в королевский лагерь в качестве шпиона, а назад вернулся, чтобы добыть новые сведения.

- Вот как! - произнёс Саксон, поднимая брови. - И кто же это такой?

- Зовут его Деррик. Одно время он был главным мастером у таунтовского мэра Таймвеля, а теперь состоит офицером в Таунтовском пехотном полку.

- А, это тот самый юный франт, который собирался одно время жениться на мистрисс Руфи? Черт побери любовь! Она способна превращать честных людей в изменников. Но ведь он, кажется, отличался большим благочестием? Я слышал как-то, как он говорил проповедь своим солдатам. Как же могло случиться, чтобы человек его закала перешёл на сторону прелатйстов?

- Должно быть, та же любовь виновата, - ответил я, - любовь, если она счастлива, это хорошенький цветок. Но поставьте её развитию препятствие, и она превращается в сорную траву.

- Деррик питает недоброжелательство к очень многим людям в нашем лагере, - сказал Рувим, - для того чтобы отомстить этим людям, он способен погубить всю армию. Бывают такие люди: для того чтобы утопить одного, они губят целый корабль. Даже сам сэр Стефен навлёк на себя его ненависть. А за что? За то, что отказался принудить дочь выйти за него. В настоящее время Деррик находится в лагере, а я поторопился доложить о происшедшем вам. Он, может быть, опять станет шпионить. Так вы пошлите отряд пикейщиков. Они его арестуют.

Саксон подумал и ответил:

- Это, пожалуй, недурно, но ведь парень-то хитрый. Он, наверное, придумал какую-нибудь историю и сумеет оторваться и выйти сухим из воды. Лучше было бы поймать его на месте преступления.

План поимки Деррика был придуман мною. Я заметил, что на пути от города к неприятельскому лагерю стояла одинокая хижина. Домик этот был окружён болотами. Всякий, кто шёл из Бриджуотера к неприятельскому лагерю, должен был идти мимо этого домика. Если Деррик вздумает сообщить наш план Фивершаму, мы можем его изловить, стоит только посадить караул в этом домике. От нас эта хижина вдвое ближе, чем от неприятельского лагеря.

Я изложил свою мысль, и Саксону она очень понравилась.

том, чтобы мэстер Деррик был снабжён самыми лучшими и свежими новостями для лорда Фивершама.

- Солдат брать незачем, - предложил Рувим, - ещё пойдут сплетни. Мы лучше это дело вдвоём с Михеем сделаем.

- Это действительно лучше, - ответил Саксон, - но я должен с вас взять слово, чтобы вы, невзирая ни на что, вернулись в город ещё до захода солнца. Ваши роты должны быть в боевой готовности за час до наступления.

Мы с удовольствием дали требуемое обещание. Прежде всего мы удостоверились в том, что Деррик возвратился в город. Саксон исполнил своё намерение и в его присутствии обронил несколько слов о ночной атаке. Мы тем временем уже направились к домику в болоте. Лошадей мы оставили в городе и вышли пешком через Восточные ворота. Скрываясь от посторонних взоров в тени деревьев, утопая в грязи и воде, мы вышли наконец на дорогу как раз против одинокой хижины. Это был простой домик с выбеленными стенами и тесовой крышей. На двери была прибита небольшая дощечка, а на ней написано, что "здесь продаётся молоко и масло". Дыма из трубы не было видно, а окно было закрыто ставней. Из этого мы заключили, что обитатели дома, боясь предстоящего кровопролития, уже покинули своё убежище. По обеим сторонам дома раскинулось болото. С краёв оно было мелко и поросло травой, но чем дальше, тем более оно углублялось. Предательская поверхность его была затянута светло-зеленой тиной.

Мы постучали в грязную дверь, но, как и следовало ожидать, не получили никакого ответа. Я упёрся в дверь плечом, и она соскочила с петель.

В хижине была всего-навсего одна комната. В углу её виднелась приставная лестница, ведшая на чердак, где под крышей была устроена спальня. На земляном полу стояли стулья и скамейки. У одной из стен помещался сосновый стол, заставленный тёмными крынками с молоком. Одна стена хижины села, потолки и стены были покрыты зелёными пятнами. Соседство с болотом давало себя знать. Но, к нашему великому удивлению, в хижине, оказалось, жил человек. Посреди комнаты, прямо против двери, в которую мы вошли, стояла маленькая, хорошенькая, золотокудрая девочка лет пяти-шести от роду. Одета она была в чистенькое белое платьице и подпоясана красивым кожаным поясом с блестящей металлической пряжкой. Её маленькие ножки были обуты в белые чулочки и кожаные башмачки. Девочка стояла, выставив вперёд правую ногу, как бы собираясь защищаться. Крошечная головка была закинута назад, в больших голубых глазах притаились удивление и вызов.

Увидав нас, маленькая волшебница замахала на нас платком и начала кричать:

- Шшш... шш... шш!

Точно мы с Рувимом были не люди, а две курицы, забравшиеся в дом, которых нужно было выгнать.

Такой приём нас озадачил, и подобно двум школьникам, застигнутым на месте преступлений, мы остановились у порога: нам было неловко, и мы не знали, что делать даже. Мы стояли и глядели на маленькую фею, которая продолжала махать платком и шикать. Что делать? Уйти ли из её волшебного царства или попытаться умиротворить её лаской?

- Уходите, уходите! - закричала девочка, топоча от гнева ногами. - Уходите. Так бабушка велела. Если кто сюда придёт, чтобы уходил.

- Ну, а если мы не уйдём, маленькая хозяйка, что ты с нами сделаешь? - спросил Рувим.

- Тогда я вас прогоню, - ответила она и, подбежав к нам, начала нас хлопать по ногам своим платочком. Затем она накинулась на меня и закричала:

- Ах ты, нехороший мальчик! Зачем ты сломал бабушкину дверь?

- Я её сейчас починю, - ответил я со смирением и, взяв вместо молотка валявшийся на полу камень, надел снова дверь на петли.

- Ну вот, хозяйка, все исправлено, - сказал я, - ваша бабушка теперь и не заметит, что дверь была сломана.

- А все-таки уходите отсюда, - настаивала девочка, - дом это не ваш, а бабушкин.

Что нам было делать с этой решительной дамой, живущей в болоте? В доме нам остаться было необходимо, кругом была открытая местность, и спрятаться было некуда. А девочка упорно гнала нас вон. Она обнаруживала храбрость, которая положительно устыдила бы Монмауза.

- Ты, кажется, торгуешь молоком, - сказал Рувим, - мы устали, и нам хочется пить. Мы и пришли к тебе, чтобы попить молока.

Девочка вся расцвела и, улыбаясь, воскликнула:

- Да неужто? Но вы мне должны заплатить за это. Бабушке всегда платят. Ай-ай, вот отлично-то! Вот хорошо-то!

Она вскарабкалась на стул, схватила крынку и налила две большие кружки, стоявшие на столе.

Забавно было глядеть на эту маленькую хозяйку, как она прятала в свой карман данную ей монету. На её невинном личике сияли гордость и удовольствие. Она гордилась тем, что делает дела в отсутствие своей бабушки. Мы взяли кружки с молоком, открыли ставню и сели около окна. Нам нужно было наблюдать, когда пойдёт мимо Деррик.

- Ради Бога, пей как можно медленнее, - шепнул мне Рувим, - нам надо как можно медленнее пить молоко, а то она нас опять погонит.

- Ну ладно, - ответил я, - теперь мы уплатили пошлину, и она позволит нам посидеть здесь.

Но девочка, слышавшая мои слова, заявила непреклонным тоном:

- Нет-нет, как выпьете молоко, так сейчас же уходите. Я рассмеялся и воскликнул:

- Ну скажи, пожалуйста, слыхано ли, чтобы два взрослых воина стеснялись до такой степени крохотной куколки? Слушай, малютка, я с тобой буду торговаться. Получай шиллинг. Я покупаю у тебя все молоко, которое здесь стоит. Мы будем сидеть здесь и пить молоко. Ладно, что ли?

- Ну, что же! - ответила девочка. - И хорошо. А если вы хотите, чтобы было ещё больше молока, то я принесу. Наша корова Джинни гуляет по болоту. Она сейчас придёт, и я буду её доить.

- Нет-нет, Боже упаси, нам больше молока не нужно! - воскликнул Рувим. - Ведь это может кончиться тем, что нам придётся покупать корову. А скажи мне, маленькая девочка, где твоя бабушка?

- Бабушка ушла в город, - ответил ребёнок, - к нам пришли гадкие люди в красных камзолах и с ружьями. Они все воруют и дерутся. Вот бабушка и ушла, чтобы их прогнать. Бабушка все устроит.

- А мы, моя птичка, как раз с этими людьми в красных камзолах и воюем, - сказал я, - мы пришли, чтобы защищать тебя и бабушкин дом. При нас не посмеют ничего украсть.

- В таком случае оставайся и сиди, - важно сказала девочка и живо вскарабкалась ко мне на колени, - какой ты большой мальчик!

- А почему же я не мужчина? - спросил я.

- Ну, у мужчин есть борода, а у тебя - нет. Вот у моей бабушки и то больше волос на подбородке, чем у тебя. И кроме того, ты пьёшь молоко, а молоко пьют только мальчики. Мужчины пьют сидр.

- Ну, если я мальчик, так я буду твоим женихом, - сказал я.

Девочка тряхнула своими кудрями и воскликнула:

- Да неужели? А я ещё не собираюсь жениться. Впрочем, у меня есть жених. Это Джайльз Мартин из Гомауча. Ах какое у тебя хорошенькое железное платьице! А сабля у тебя большущая. И зачем эти люди носят такие сабли? Ведь от сабель больно, а разве можно делать больно людям? Все люди братья.

- Почему же все люди - братья, маленькая хозяйка? - спросил Рувим.

- Потому, что бабушка сказала, что все люди - дети великого Отца, - ответила девочка, - а если у них один отец, то зачем же драться, не правда ли?

Рувим, глядевший в окно, сказал:

- Каково, Михей? "Из уст младенцев сосущих сотворил Себе хвалу". Помнишь?

Девочка стала у меня на коленях и стала дёргать стальную каску. Я сказал:

безумцев появился голубоглазый херувим, и лепечет этот херувим святую истину любви. Если бы мы могли почувствовать эту истину, то разошлись бы по домам со смягчённым сердцем и здоровые.

- Да, - ответил Рувим, - нужно прожить только один день с этим ребёнком, чтобы получить навсегда отвращение к военной службе. По её словам выходит, что солдат близкая родня мяснику.

- Но ведь и мясники, и солдаты нужны - без них не обойдёшься, - ответил я, пожимая плечами, - кто возложил руку на плуг, не должен оглядываться. Однако, Рувим, кажется, я вижу человека, которого мы поджидали. Гляди-ка, в тени вон тех деревьев мелькает человеческая фигура.

- Да-да, это он! Конечно, он! - воскликнул Рувим, выглядывая в окно.

Я взял девочку с колен и посадил её в углу, сказав при этом:

- Ну, малютка, сиди здесь. Будь умницей и не шуми. Ладно, что ли?

Девочка важно надула розовые губки и кивнула. Рувим, продолжавший стоять у окна и глядевший на дорогу, воскликнул:

- Гляди-ка, гляди-ка! И идёт-то он, словно крадётся, точно лисица или какое другое хищное животное.

И действительно, эта худощавая чёрная фигура производила неприятное впечатление. Деррик шёл быстрой, крадущейся походкой и напоминал жестокое и лукавое животное. Он пробирался под малорослыми деревьями и ветлами скользящей, крадущейся походкой. Из Бриджуотера его увидеть было очень трудно. От города он был уже далеко и мог бы, кажется, выйти из своего прикрытия, но он не делал этого из предосторожности. Когда он поравнялся с домом, мы оба выскочили на дорогу и загородили ему путь.

Однажды в Эмсворте я слышал, как пуританский священник описывал в проповеди внешность сатаны. Жаль, что этот почтённый человек не был вместе с нами! Если бы он взглянул на Деррика, ему не пришлось бы, сочиняя внешность сатаны, прибегать к своей фантазии. Тёмное лицо изменника покрылось болезненной бледностью. Дышал он тяжело и нервно, а глаза его метали ядовитый огонь. Он оглядывался по сторонам, очевидно, соображая, нельзя ли убежать. Одно мгновение он схватился было за рукоять сабли, но тотчас же оставил намерение пробить себе путь. Затем он оглянулся назад, но ведь возвращаться назад значило идти к тем людям, которых он предал! И вот он стоял перед нами угрюмый, неподвижный, с опущенной головой и беспокойно бегающими глазами. В этот момент он олицетворял собою измену.

- Мы вас ждали здесь, мэстер Деррик, - сказал я. - Теперь вы должны идти обратно с нами в город. Он ответил прерывающимся, хриплым голосом:

- На каком основании вы меня арестуете? Где ваши полномочия? Кто вам позволил совершать насилия над людьми, гуляющими по большим королевским дорогам?

- Я действую по приказанию своего полковника, - ответил я кратко. - Вы обвиняетесь в том, что были сегодня утром в лагере Фивершама.

- Это ложь! - бешено воскликнул он. - Я просто гуляю и дышу свежим воздухом.

- Нет, неправда, - произнёс Рувим, - я видел, как вы возвращались оттуда.

- Всем известно, - с горечью воскликнул Деррик, - почему мне расставили эту западню. Вы нарочно сделали на меня донос. Я вам мешал ухаживать за дочерью мэра. Но кто вы такой, как вы смеете поднимать на неё ваш взор? Вы бродяга, человек без определённых занятий, пришедший неизвестно откуда. Как вы осмеливаетесь срывать цветок, который вырос среди нас? Что общего имеете вы с нею или с нами, отвечайте?

- Теперь мне не приходиться рассуждать с вами об этом. Если угодно, то мы поговорим в более удобное время и в более удобном месте об этом предмете, - спокойно сказал Рувим, - а теперь извольте отдать вашу саблю и идите с нами в лагерь. Я вам обещаю сделать все, зависящее от меня, чтобы спасти вам жизнь. Если же выиграем сражение сегодня, то ваше шпионство не принесёт нам вреда. Оно, впрочем, не принесёт нам вреда и в противном случае: оба мы будем на том свете.

- Благодарю вас за ваше доброе покровительство, - ответил Деррик тем же холодным, злобным тоном.

Он отстегнул саблю и, медленно приблизившись к моему товарищу, подал её ему левой рукой, говоря:

- Передайте это от меня в подарок мисс Руфь. А затем, внезапно выхватив нож, он всадил его моему приятелю в бок, проговорив:

- Передайте ей, кстати, и это!

Сделано это было в одно мгновение. Я не успел прийти на помощь Рувиму, так как догадался о злобном намерении шпиона только после того, как приятель со стоном рухнул на землю. Нож со звоном упал на дорогу к моим ногам. Злодей испустил дикий ликующий вопль и отскочил назад, избегая моего кастета. Затем он повернулся и во весь дух бросился бежать по дороге к неприятельскому лагерю. Он был куда проворнее меня, да и одет был более легко, но зато шаг у меня был крупнее, и я его стал догонять. Скоро Деррик убедился, что не отделается от меня. Дважды он ускорял быстроту, как заяц, спасающийся от собаки, и дважды мой палаш свистал над самым его ухом. О сострадании я не помышлял. Для меня этот человек был ядовитой змеёй, укусившей на моих глазах моего друга. Я не помышлял о сострадании, а он знал, что я его не пощажу.

мы погрузились в неё по колени и, наконец, по пояс. И тут-то я догнал его и занёс палаш, чтобы поразить негодяя.

Но, милые дети, этому человеку не суждено было погибнуть человеческой смертью. Он погиб, как и жил, подобно пресмыкающейся гадине. В то время как я стоял над ним с поднятым палашом, он вдруг на моих глазах в одно мгновение провалился в болото, и тёмная тина сомкнулась над его головой. При этом не появилось ни зыби, ни тины: исчезновение это произошло внезапно и тихо, точно какое-то болотное чудовище схватило его и утащило в глубину!

И в то время, когда я стоял, глядя на пучину, на месте, где провалился Деррик, появился и лопнул большой пузырь. А затем все пришло снова в прежний вид. Передо мною простиралась зелёная пучина, похожая на царство смерти и разрушения. Не могу вам сказать, почему это произошло. Нечаянно ли он провалился в болото, или в отчаянии сам хотел утопиться - так и осталось неизвестным. Знаю только, что кости этого изменника и доднесь покоятся в великом Седжемурском болоте.

Кое-как выбравшись на дорогу, я поспешил к месту, где лежал Рувим. Я наклонился над раненым. Нож прошёл через кожу, которая соединяла кольчугу, кровь лилась не только из раны, но сочилась из крепко сжатых губ.

Я дрожащими пальцами развязал ремни, снял латы и дрожащими руками прижал платок к ране, чтобы остановить кровотечение. Рувим внезапно открыл глаза и спросил:

- Надеюсь, ты не убил его, Михей?

- Нет, Рувим, сам Бог поразил его, - ответил я.

- Бедный малый, я понимаю, почему он озлобился, - пробормотал раненый и затем впал в бессознательное состояние.

дети мои, не очень чувствительный человек, но признаюсь вам, что тогда мои слезы смешивались с кровью Рувима.

Случилось так, что Децимус Саксон улучил время подняться на колокольню. Он взял зрительную трубу и увидел, что у нас происходит что-то неладное. Саксон немедленно взял с собою хирурга, отряд солдат и поспешил на место происшествия. Когда помощь прибыла, я продолжал стоять на коленях возле Рувима и делать все, что делают несведущие в медицине люди для облегчения страданий ближнего. Рувима немедленно отнесли в хижину, и доктор, сильный мужчина с серьёзном лицом, стал осматривать рану. Наконец он произнёс:

- Рана едва ли опасна.

Я возликовал и чуть не бросился доктору на шею. А он продолжал:

- Случай, впрочем, не пустячный. Лезвие скользнуло по ребру и немного задело лёгкое. Надо его везти в город.

Военный врач, наш друг и брат.

Полезней тысячи солдат.

Слышите, Кларк! Будьте повеселее; ведь вы были как полотно, можно подумать, что кровь течёт не из Рувима, а из вас. А где же Деррик?

- Утонул в болоте, - ответил я.

Что это за маленькая девочка сидит в углу? Она бледна и напугана.

- Это сторож дома; её здесь оставила бабушка.

- Ну, девочка, ты должна идти с нами: тут тебя могут обидеть.

- Я тебя отвезу к бабушке, малютка. Мы не можем тебя оставить одну здесь.

Я протянул к ней руки. Ребёнок бросился ко мне и, прижавшись к моей груди, начал громко рыдать.

- Возьми меня, возьми! - разрываясь от рыданий, говорила девочка. - Я здесь боюсь!

Я успокоил бедного ребёнка как только мог и понёс его в город. Наши солдаты натянули на косы свои куртки и устроили таким образом носилки, на которые и был положен бедный Рувим. Врач дал ему какого-то укрепляющего лекарства, и он, придя в сознание, узнал Саксона и улыбнулся ему.