Изгнанники.
Часть вторая. Новый Свет.
XXXVIII. Столовая в замке "Св. Мария"

XXXVIII

СТОЛОВАЯ В ЗАМКЕ "СВ. МАРИЯ"

Легко объяснить, как это случилось. Часовые у окон, выходивших во двор, не в силах были безучастно оставаться на своих местах, когда по другую сторону дома решалась участь их жен и детей. В ограде было тихо; казалось, индейцы так же были заняты происходившим на реке, как и канадцы. Поэтому часовые один за другим покидали свои посты и вместе с остальными осажденными радостно приветствовали выстрел капитана, а затем также пришли в отчаяние при виде оставшейся невредимой лодки, бросившейся, словно гончая, по следу беглянок. Но во главе Дикарей стоял человек столь же находчивый и изобретательный, как и дю Лю. Фламандский Метис стерег дом из-за ограды, как такса подстерегает крысу у норы, и тотчас же учел момент, когда часовые покинули свои посты. Захватив двадцать человек, он притащил с опушки леса громадный чурбан. Дикари беспрепятственно пробежали открытое пространство и во главе со своим вождем ударили чурбаном в дверь с такой силой, что деревянная поперечина лопнула, а двери слетели с петель. Первое известие об этом событии долетело до защитников, лишь только они услышали треск двери и крики двоих из небрежных часовых, схваченных и оскальпированных в сенях же. Весь нижний этаж теперь был в руках индейцев, а де Катина и его Браг - монах - оказались отрезанными от лестницы.

К счастью, помещичьи дома в Канаде строились тогда с учетом необходимости защищать их против индейцев, а потому даже сейчас не все еще было потеряно для осажденных. С верхнего этажа, со стороны реки, спускалась на землю висячая деревянная лестница, которую можно было втащить наверх в случае нужды. Де Катина кинулся к ней; за ним - монах. В темноте он стал искать ее ощупью. Лестницы не было.

Сердце молодого человека в отчаянии замерло. Куда бежать? Лодка испорчена. Между ним и лесом - ограда, да и та в руках ирокезов. Их бешеные крики звенели у него в ушах. Они еще не видели его, но скоро должны были заметить. Внезапно в окружавшей его темноте сверху раздался чей-то голос.

- Это я. Это я, Амос! - крикнул де Катина. - Спускайте скорее лестницу, не то я погиб.

- Осторожнее. Это может быть хитрость, - послышался голос дю Лю.

- Нет, нет. Ручаюсь вам, - ответил Амос, и через минуту лестница была спущена. Де Катина и монах живо полезли по ней вверх и, едва успели добраться до последних ступеней, как из входной двери вывалилась толпа индейских воинов, которые с криком разбежалась по берегу реки. Сверху раздалось два выстрела из мушкетов, что-то бухнулось в реку, словно лосось, и в следующее мгновение оба француза были среди своих товарищей, а лестница - втянутой наверх.

Но в последнем убежище осталась только горсточка защитников. Всего девять человек: владелец "Св. Марии", дю Лю, два американца, монах, де Катина, дворецкий Терье и два оброчных. Израненные, измученные, почерневшие от пороха, эти люди были полны безумной отваги, и они знали, что в случае сдачи им грозит ужасная смерть. Каменная лестница вела прямо из кухни в столовую и оканчивалась дверью, заложенной теперь до половины двумя матрацами. Хриплые перешептыванья и щелканья взводимых курков указывали, что ирокезы готовятся к нападению.

- Поставьте фонарь у двери, - посоветовал дю Лю, - с тем, чтобы свет падал на лестницу. Здесь мало места, стрелять можно только троим, но остальные могут заряжать и передавать ружья. Господин Грин и ты, Жан Дюваль, станьте на колени рядом со мной. Если ранят одного из нас, пусть заменит кто-нибудь другой сзади. Ну, готовьтесь. Они идут.

Снизу раздался резкий свист, и в одно мгновение лестница наполнилась краснокожими, бежавшими стремительно вверх, размахивая оружием. Паф! Паф! Паф! - грянули три ружья и затем снова и снова: Паф! Паф! Паф! В низкой комнате стало так темно от дыма, что стрелявшие с нетерпением едва нащупывали протянутые им мушкеты. Но ни один из ирокезов не добрался до двери, и на лестнице умолк шум их шагов. Только сердитое рычание да по временам стоны доносились снизу. Стрелки остались целы, но прекратили стрелять, ожидая, пока рассеется дым.

Когда же он рассеялся, защитники увидели, как смертоубийствен был их прицел на столь близком расстоянии. Было сделано только девять выстрелов, а на каменных ступенях лестницы валялось семь раненых. Пять из них лежали неподвижно, а двое пытались сползти вниз, к товарищам. Дю Лю и Жан Дюваль подняли мушкеты, и раненые индейцы присмирели навеки.

- Клянусь Святой Анной, - произнес старый пионер, забивая в ствол новую пулю. - Если они и добудут наши скальпы, то дорогою ценою. Не менее сотни сквау завоют в селениях негодяев, узнавши о наших сегодняшних подвигах.

- Да, они не забудут приема в "Св. Марии", - гордо прибавил старик де ла Ну. - Я снова должен выразить вам, мой дорогой де Катина, свое глубочайшее сожаление, что вам и вашей супруге пришлось подвергнуться стольким неприятностям. Ведь вы были так добры и любезны, навестив меня. Надеюсь, теперь она и прочие женщины уже в безопасности под защитой форта.

- Дай Бог. О, у меня не будет ни минуты покоя, пока я снова не увижу ее.

- Если женщины добрались благополучно, мы можем ждать подкрепления к утру; только бы продержаться до этого срока. Комендант Шамбли не таков, чтобы покинуть товарища в нужде.

На одном конце стола с предыдущего утра остались карты; взятки нетронутыми лежали одна на другой. Но тут же было нечто более интересное; завтрак также остался неубранным, а бойцы сражались все время, еле успев перекусить. Даже лицом к лицу со смертью природа заявляет свои права, и голодные люди с жадностью набросились на хлеб, ветчину и холодную дикую утку. На буфете стояло несколько бутылок вина, с них сбили пробки, опрокинув содержимое в пересохшие горла. Однако все время трое часовых стояли по очереди у двери, чтобы вторично не быть захваченными врасплох. Снизу до них доносились вопли и визг дикарей; словно все волки леса собрались там, но на лестнице никто не показывался. Только по-прежнему валялись семь бездыханных тел.

- Они не полезут больше, - уверенно заявил дю Лю. - Полученный урок слишком жесток.

- Но они подожгут дом.

- Тс! - крикнул Амос Грин, подымая руку. Крики прекратились; слышались тяжелые удары молота о дерево.

- Без сомнения, какая-нибудь новая чертовщина.

- К сожалению, должен констатировать, мсье, - заметил старый вельможа все с той же свойственной ему придворной учтивостью, - по-моему, они взяли пример с нашего молодого друга и выбивают днища у пороховых бочек в погребе.

- Краснокожий не станет терять порох попусту, - возразил он. - Это слишком драгоценная для них вещь. А? Прислушайтесь.

Завывание и визг возобновились с новой силой, в резких звуках слышалось что-то еще более дикое, безумное, вперемешку с обрывками песен и взрывами хохота.

- Ах, они вскрыли бочки с водкой! - вскрикнул дю Лю.

Как раз в это время послышался новый взрыв воплей, прорезанный жалобной мольбой о пощаде. Оставшиеся в живых с ужасом переглянулись. Снизу поднялся тяжелый запах горелого тела, а раздирающий душу голос по-прежнему взывал и молил. Потом отчаянный вопль медленно стал замирать и наконец умолк навеки.

- Я полагаю, Жан Корбейль.

- Земные страдания этого человека окончены. Хорошо бы и нам также упокоиться. Ах! Стреляйте в него. Стреляйте!

На площадку внизу лестницы внезапно вбежал какой-то человек,, вытягивая руку, как будто собираясь что-то бросить. То был Фламандский Метис. Амос Грин навел на индейца дуло своего мушкета, но тот бросился назад так же стремительно, как и появился. Что-то влетело в комнату и покатилось по полу.

- Нагнитесь, нагнитесь! Это бомба! - крикнул де Катина.

- Это не бомба, - спокойно проговорил он. - А сейчас замучен действительно Жан Корбейль.

В продолжение четырех часов из кладовой неслись звуки песен, плясок и разгула; воздух весь пропитался запахом водки. По временам дикари ссорились и дрались; казалось, они совсем забыли об осажденных; но последние скоро убедились в беспрерывной за ними слежке. Дворецкий Терье был убит наповал пулей из-за частокола, когда проходил мимо бойницы, и Амос Грин, с де ла Ну еле избегли той же участи. Тогда поспешно забаррикадировали все окна, кроме одного, выходившего на реку. С этой стороны было безопасно, а так как на востоке забрезжила заря, то у окна постоянно стоял кто-нибудь из осажденных, напряженно смотря вдоль реки в ожидании желанной помощи.

Мало-помалу становилось светлее; сначала узкая полоска жемчужного цвета порозовела, стала шире, длиннее и наконец загорелась темным светом по всему небу, окрашивая края бегущих облаков. Над лесами стлался тонкий сероватый пар, сквозь который вырисовывались верхушки больших дубов, словно острова из моря туманов. Постепенно, по мере рассвета, туман разрывался на маленькие клочья, становившиеся тоньше и постепенно таявшие. Наконец над лесом на востоке появилось огненное светило, и лучи его засверкали на пурпуре и позолоте увядших листьев, на яркой синеве шири реки, исчезавшей к северу. Теперь у окна дежурил де Катина. От ветра поднимался пар, смешанный с тяжелыми, влажными испарениями разопрелой земли. Вдруг к северу на реке ему бросилось в глаза какое-то темное пятно. - Сверху плывет челнок! - крикнул он.

В одно мгновение все бросились к окну; но дю Лю кинулся за ними и сердито стал толкать обратно к двери.

- Да, да, - бормотал капитан, если не поняв слова, то разгадав жест дю Лю. - Надо оставить вахту на палубе. Амос, стань-ка рядом со мной, и будем готовы на случай, если неверным взбредет в башку показаться.

Американец и старый пионер остались у баррикады; остальные пытались разглядеть приближавшуюся лодку. Внезапно из груди оставшегося в живых оброчного вырвался глухой стон.

- Это ирокезская пирога! - крикнул он.

- Ах, так женщины, значит, спаслись.

- Вероятно. Но увы, мсье, народу в ней что-то прибыло.

Замирая от тревоги, оставшиеся в живых осажденные следили за лодкой, быстро мчавшейся вверх по реке, оставляя по обеим сторонам полосы пены, а сзади длинную раздвоенную струю. Было заметно, что пирога переполнена, но осажденные припомнили о взятых в нее раненых с затонувшей лодки. Челнок продолжал лететь вперед, пока не поравнялся с усадьбой. Тут пирога повернулась кругом, и гребцы с пронзительным насмешливым криком подняли весла вверх. Даже на таком расстоянии нельзя было не узнать двух лиц - одного нежного, бледного, другого - темного, царственного. То были Адель и Онега.