Женская война.
Часть третья. Виконтесса де Канб.
Глава XVI

XVI

В ту минуту, как принцесса и сын ее показались на балконе при радостных криках толпы, вдруг раздались в отдалении флейты и барабаны.

В ту же секунду шумная толпа, осаждавшая дом, где жила принцесса, повернулась в ту сторону, откуда неслись звуки барабанов, и, не заботясь о законах приличия, прошла по направлению этой музыки. Это было очень просто. Жители Бордо уже десять, двадцать, сто раз видели принцессу, а барабаны обещали им что-нибудь новенькое.

- Они по крайней мере откровенны, - сказал с улыбкою Лене, стоявший за раздраженною принцессой. - Но что значат эти крики и эта музыка? Признаюсь, так же, как и этим плохим льстецам, мне хочется узнать...

- Так бросьте меня и вы, - отвечала принцесса, - и извольте бежать по улице.

- Сейчас бы это сделал, если бы был уверен, что принесу вашему высочеству радостную весть.

- О, я уже не жду радостных вестей, - сказала принцесса, подняв печальный взор к светлому небу, которое расстилалось над ее головою. - Нам везде неудача.

- Вы знаете, - отвечал Лене, - что я не привык обманывать себя надеждами. Однако же я почти уверен, что этот шум предвещает нам счастливое событие.

Действительно, все более и более приближавшийся шум, рукоплескания густой толпы, которая поднимала руки и махала платками, убедили даже принцессу, что новость должна быть хорошая. Она начала прислушиваться так внимательно, что даже забыла обиду, нанесенную ей чернью.

Она услышала, что кричали:

- Пленник, пленник! Комендант Брона!

- Ага! - сказал Лене. - Комендант Брона у нас в плену! Дело хорошее! Он будет у нас порукою за Ришона.

- Да разве у нас нет уже коменданта Сен-Жоржа? - возразила принцесса.

- Я очень счастлива, - сказала маркиза де Турвиль, - что план мой касательно Брона так удался.

- Маркиза, - отвечал Лене, - не будем льстить себя такою полною победою. Случай играет планами мужчин, а иногда и планами женщин.

- Однако же, милостивый государь, - возразила маркиза с обыкновенного своею самоуверенностью, - если комендант взят, то взята и крепость.

- Ну, это еще не совершенно верно, маркиза! Но успокойтесь: если мы вам обязаны этим двойным успехом, то я первый, как и всегда, поздравляю вас.

- Одно удивляет меня, - сказала принцесса, ища в этом счастливом событии той стороны, которая могла обидеть ее аристократическую гордость, - как я первая не узнала об этой новости? Это неизвинительная неучтивость, и герцог де Ларошфуко всегда так делает.

- Ах, ваше высочество, у нас так мало солдат, а вы хотите, чтобы мы еще рассылали их гонцами. Нельзя требовать слишком многого. Когда получают добрую весть, следует принимать ее с радостью, не заботясь, каким образом она к нам доходит.

Между тем толпа увеличивалась, потому что все отдельные группы сливались с нею, как ручейки сливаются с рекою. Посреди этой толпы, состоявшей из нескольких тысяч человек, шло тридцать солдат, а посреди солдат шел пленник, которого, как казалось, солдаты защищали от народной ярости.

- Смерть! Смерть ему! - кричала толпа. - Смерть коменданту Брона.

- Ага, - сказала принцесса, улыбаясь с торжеством, - решительно есть пленник, и, кажется, притом комендант Брона.

- Точно так, ваше высочество, - отвечал Лене, - и притом, кажется, пленник находится в страшной опасности. Слышите угрозы? Видите, какое бешенство? Ах, ваше высочество, они растолкают солдат и разорвут его на куски! О, тигры! Они чуют кровь и хотят упиться ею.

- Пускай они делают, что хотят! - вскричала принцесса с кровожадностью, свойственной женщинам, когда они предаются дурным наклонностям. - Оставьте их! Ведь это кровь врага!

- Но, ваше величество, - возразил Лене, - враг этот находится под прикрытием принца Конде, подумайте об этом. Притом, может быть, Ришон, наш храбрый Ришон, подвергается точно такой же участи? Ах, они отобьют солдат! Если они доберутся до него, он погиб!

Лене обернулся и закричал:

Тотчас двадцать мушкетеров из городской милиции, принадлежавшие к лучшим семействам бордосских жителей, спустились, как поток, по лестнице, пробились сквозь толпу и присоединились к отряду. Они едва не опоздали: несколько рук, подлиннее и порешительнее прочих, успели уже оборвать фалды у синего мундира пленного коменданта.

- Благодарю вас, господа, - сказал он, - вы вырываете меня из челюстей каннибалов. Это очень хорошо с вашей стороны. Ну, если они всегда так едят людей, то скушают всю королевскую армию в сыром виде, когда она придет осаждать город.

Он засмеялся и пожал плечами.

- Какой храбрец! - сказали в толпе, увидав спокойствие пленника, может быть, несколько притворное, и повторяя его выходку. - Да он настоящий храбрец! Он ничего не боится! Да здравствует комендант!

- Пожалуй, извольте, - отвечал пленный, - да здравствует комендант Брона! Мне было бы очень хорошо, если бы он здравствовал.

Бешенство народа тотчас превратилось в удивление, и это удивление тотчас разразилось в энергических выражениях. Вместо мучительной смерти торжество досталось коменданту, то есть нашему другу Ковиньяку.

Читатель, вероятно, уже догадался, что это был Ковиньяк, так печально вступивший в Бордо под пышным названием коменданта Брона.

Под прикрытием солдат и под защитою своей неустрашимости пленник добрался до дома принцессы. Половина стражи осталась у ворот для охранения их, а другая половина повела его к принцессе.

Ковиньяк гордо и спокойно вошел в комнату, но надобно признаться, что под геройскою наружностью сердце его сильно билось.

Его узнали при первом взгляде на него, хотя толпа порядочно попортила ему синий мундир, золотые галуны и перо на шляпе.

- Ковиньяк! - вскричал Лене.

- Господин Ковиньяк - комендант в Броне! - сказала принцесса. - Да это просто измена!

- Что вы изволите говорить, ваше высочество? - спросил Ковиньяк, понимая, что настала минута, когда ему понадобится все его хладнокровие и особенно весь его ум. - Мне кажется, вы изволили что-то сказать про измену.

- Да, тут измена. С каким титулом осмелились вы явиться передо мною?

- С титулом коменданта Брона.

- Так вы видите сами измену. Кто дал вам звание коменданта?

- Мазарини.

- Измена еще хуже, говорю вам. Вы комендант Брона, и ваша рота предала Вер. Вы получили звание за ваш подвиг!

При этих словах самое естественное удивление выразилось на лице Ковиньяка. Он осмотрелся, как бы отыскивая человека, к которому могут относиться эти странные слова, но убедившись, что обвинение падает решительно на него, он опустил руки по швам с непритворным отчаянием.

- Моя рота предала Вер? - повторил он. - И вы упрекаете меня этим?

- Да, я. Представляйтесь, что вы этого не знаете, притворяйтесь удивленным. Да, вы, кажется, хороший актер, но меня не обманут ни ваши слова, ни ваши гримасы, как бы они превосходно ни согласовались.

- Я вовсе не притворяюсь, - отвечал Ковиньяк, - как могу я знать, что происходит в Вере, когда я там во всю жизнь ни разу не был?

- Неправда! Неправда!

- Мне нечего отвечать на подобные обвинения. Вижу только, что вы изволите гневаться на меня... Припишите откровенности моего характера то, что я защищаюсь так свободно. Я думал, напротив того, что могу пожаловаться на вас.

- На меня! - вскричала принцесса Конде, удивленная такою дерзостью.

священнее, что все они были основаны тоже на моем честном слове. Потом я пришел просить у вашей светлости обещанных денег... самую безделицу... тридцать или сорок тысяч ливров... Да и деньги-то следовали не мне, а храбрым воинам, которых я доставил партии господ принцев. И что же? Ваше высочество отказали мне... Да, отказали!.. Ссылаюсь на господина Лене.

- Правда, - сказал Лене, - когда господин Ковиньяк приходил, у нас не было денег.

- А разве вы не могли подождать? Разве верность ваша и ваших людей рассчитана была по часам?

- Я ждал столько времени, сколько назначил мне сам герцог де Ларошфуко, то есть целую неделю. Через неделю я опять явился. В этот раз мне решительно отказали. Ссылаюсь на господина Лене.

Принцесса повернулась к советнику, губы ее были сжаты, брови нахмурены, глаза горели.

- К несчастию, - сказал Лене, - я должен признаться, что господин Ковиньяк говорит правду.

Ковиньяк гордо поднял голову.

- И что же, ваше высочество? - продолжал он. - Что сделал бы интриган в подобном случае? Интриган продал бы королеве себя и своих солдат. Но я... я терпеть не могу интриг и потому распустил всех моих людей, возвратив каждому из них его честное слово. Оставшись совершенно один, я сделал то, что советует мудрый в случае сомнения: я ни в чем не принимал участия.

- А ваши солдаты! А ваши солдаты! - закричала принцесса с гневом.

- Я не король и не принц, - отвечал Ковиньяк, - но простой капитан, у меня нет ни подданных, ни вассалов, и потому я называю моими солдатами только тех, кому я плачу жалованье. А раз мои солдаты равно ничего не получили, о чем свидетельствует господин Лене, то и получили свободу. Тогда-то, вероятно, они восстали на нового своего начальника. Как тут помочь? Признаюсь, что не знаю.

- Но вы сами вступили в партию короля? Что вы на это скажете? Что ваше бездействие надоело вам?

- Нет, ваше высочество, но мое бездействие, самое невинное, показалось подозрительным королеве. Меня вдруг арестовали в гостинице "Золотого Тельца" на Либурнской дороге и представили ее величеству.

- И тут-то вы вступили в переговоры?

- Ваше высочество, в сердце деликатного человека много струн, за которые можно затронуть его. Душа моя была уязвлена, меня оттолкнули от партии, в которую я бросился со слепою доверенностью, со всем жаром, со всем пылом юности. Меня привели к королеве два солдата, готовые убить меня, я ждал упреков, оскорблений, смерти. Ведь все-таки я хоть мысленно служил делу принцев. Но случилось противное тому, чего я ждал... Меня не наказали, не лишили меня свободы, не послали в тюрьму, не возвели на эшафот... Напротив, великая королева сказала мне:

- Храбрый и обманутый юноша, я могу одним словом лишить тебя жизни, но ты видишь, там были к тебе неблагодарны, а здесь будут признательны. Теперь ты будешь считаться между моими приверженцами. Господа, - сказала она, обращаясь к моим стражам, - уважайте этого офицера, я оценила его достоинства и назначаю его вашим начальником. А вас, - прибавила она, повертываясь ко мне, - вас назначаю я комендантом в Брон: вот как мстит французская королева.

- Что мог я возражать? - продолжал Ковиньяк своим обыкновенным голосом, переставая передразнивать Анну Австрийскую полукомическим и полусентиментальным тоном. - Что мог я возражать? Ровно ничего! Я был обманут в самых сладких надеждах, я был обижен за бескорыстное усердие мое к вам, которой я имел случай - с радостью вспоминаю об этом - оказать маленькую услугу в Шантильи. Я поступил, как Кориолан, перешел к вольскам.

Эта речь, произнесенная драматическим голосом и с величественными жестами, произвела большой эффект на слушателей. Ковиньяк заметил свое торжество, потому что принцесса побледнела.

- Наконец позвольте же узнать, кому вы верны?

- Тем, кто ценит деликатность моего поведения, - ответил Ковиньяк.

- Хорошо. Вы мой пленник.

- Имею честь быть вашим пленником, но надеюсь, что вы будете обращаться со мною, как с дворянином. Я взят в плен, это правда, но я не сражался против вас. Я ехал в свою крепость, как вдруг попал на отряд ваших солдат и они захватили меня. Я ни одну секунду не скрывал ни звания, ни мнения своего. Повторяю: прошу, чтобы со мной обращались не только как с дворянином, но и как с комендантом.

- Хорошо, - отвечала принцесса. - Тюрьмою вам назначается весь город; только поклянитесь честью, что не будете искать случая бежать.

- Поклянусь во всем, в чем угодно вашему высочеству.

- Хорошо. Лене, дайте пленнику формулу присяги, мы примем его клятву.

Лене продиктовал присягу Ковиньяку.

Ковиньяк поднял руку и торжественно поклялся не выходить из Бордо, пока сама принцесса не снимет с него клятвы.

Ковиньяк не заставил повторить этих слов два раза, поклонился и вышел, но уходя он успел заметить жест Лене, который значил: он прав, а виноваты мы, вот что значит скупиться в политике.

затруднительного положения, в котором может быть изменник.

Ковиньяк сошел с лестницы в раздумье, подпирая подбородок рукою, и рассуждая:

- Ну, теперь надобно продать им моих людей тысяч за сто, и это очень возможно, потому что честный и умный Фергюзон выговорил себе и своим полную свободу. Ну, рано или поздно, мне это удастся. Увидим, - прибавил Ковиньяк, совершенно утешаясь, - мне кажется, я не дурно сделал, что отдался им в руки.