Граф Монте-Кристо.
Часть первая.
X. Малый покой в Тюильри

X. Малый покой в Тюильри

Оставим Вильфора на парижской дороге, где, платя тройные прогоны, он мчался во весь опор, и заглянем, миновав две-три гостиные, в малый тюильрийский покой, с полуциркульным окном, знаменитый тем, что это был любимый кабинет Наполеона и Людовика XVIII, а затем Луи-Филиппа.

В этом кабинете, сидя за столом орехового дерева, который он вывез из Гартвеля и который, в силу одной из причуд, свойственных выдающимся личностям, он особенно любил, король Людовик XVIII рассеянно слушал человека лет пятидесяти, с седыми волосами, с аристократическим лицом, изысканно одетого. В то же время он делал пометки на полях Горация, издания Грифиуса, издания довольно неточного, хоть и почитаемого и дававшего его величеству обильную пищу для хитроумных филологических наблюдений.

-- Так вы говорите, сударь... - сказал король.

-- Что я чрезвычайно обеспокоен, ваше величество.

-- В самом деле? Уж не приснились ли вам семь коров тучных и семь тощих?

-- Нет, ваше величество. Это означало бы только, что нас ждут семь годов обильных и семь голодных; а при таком предусмотрительном государе, как ваше величество, голода нечего бояться.

-- Так что же вас беспокоит, милейший Блакас?

-- Ваше величество, мне кажется, есть основания думать, что на юге собирается гроза.

-- В таком случае, дорогой герцог, - отвечал Людовик XVIII, - мне кажется, вы плохо осведомлены. Я, напротив, знаю наверняка, что там прекрасная погода.

Людовик XVIII, хоть и был человеком просвещенного ума, любил нехитрую шутку.

-- Сир, - сказал де Блакас, - хотя бы для того, чтобы успокоить верного слугу, соблаговолите послать в Лангедок, в Прованс и в Дофине надежных людей, которые доставили бы точные сведения о состоянии умов в этих трех провинциях.

-- Canimus surdis [Мы поем глухим - лат.], - отвечал король, продолжая делать пометки на полях Горация.

-- Ваше величество, - продолжал царедворец, усмехнувшись, чтобы показать, будто он понял полустишие венузинского поэта, - ваше величество, быть может, совершенно правы, надеясь на преданность Франции; но, думается мне, что я не так уж не прав, опасаясь какой-нибудь отчаянной попытки...

-- С чьей стороны?

-- Со стороны Бонапарта или хотя бы его партии.

-- Дорогой Блакас, - сказал король, - ваш страх не дает мне работать.

-- А ваше спокойствие, сир, мешает мне спать.

Когда вез пастух... (лат.) (Гораций. Оды, I, 15)]; погодите, потом скажете.

Наступило молчание, и король написал мельчайшим почерком несколько строк на полях Горация.

-- Продолжайте, дорогой герцог, - сказал он, самодовольно подымая голову, как человек, считающий, что сам набрел на мысль, когда истолковал мысль другого. - Продолжайте, я вас слушаю.

-- Ваше величество, - начал Блакас, который сначала надеялся один воспользоваться вестями Вильфора, - я должен сообщить вам, что не пустые слухи и не голословные предостережения беспокоят меня. Человек благомыслящий, заслуживающий моего полного доверия и имевший от меня поручение наблюдать за югом Франции, - герцог слегка замялся, произнося эти слова, - прискакал ко мне на почтовых, чтобы сказать: страшная опасность угрожает королю. Вот почему я и поспешил к вашему величеству.

-- Mala ducis avi domum [Везешь к горю ты горькому... (лат.) (Гораций. Оды, I, 15)], - продолжал король, делая пометки.

-- Может быть, вашему величеству угодно, чтобы я оставил этот предмет?

-- Нет, нет, дорогой герцог, но протяните руку...

-- Которую?

-- Какую угодно; вот там, налево...

-- Здесь, ваше величество?

-- Я говорю налево, а вы ищете направо; я хочу сказать - налево от меня; да, тут; тут должно быть донесение министра полиции от вчерашнего числа... Да вот и сам Дандре... Ведь вы сказали: господин Дандре? - продолжал король, обращаясь к камердинеру, который вошел доложить о приезде министра полиции.

-- Да, сир, барон Дандре, - отвечал камердинер.

-- Да, барон, - сказал Людовик XVIII с едва заметной улыбкой, - войдите, барон, и расскажите герцогу все последние новости о господине Бонапарте. Не скрывайте ничего, как бы серьезно ни было положение. Правда ли, что остров Эльба - вулкан и он извергает войну, ощетинившуюся и огненную: bella, horrida bella? [Войны, ужасные войны - лат.]

Дандре, изящно опираясь обеими руками на спинку стула, сказал:

-- Вашему величеству угодно было удостоить взглядом мое вчерашнее донесение?

-- Читал, читал; но расскажите сами герцогу, который никак не может его найти, что там написано; расскажите ему подробно, чем занимается узурпатор на своем острове.

Дандре посмотрел на Людовика XVIII, который, увлекшись каким-то примечанием, не поднял даже головы.

-- Бонапарт, - продолжал барон, - смертельно скучает; по целым дням он созерцает работы минеров в Порто-Лангоне.

-- И почесывается для развлечения, - прибавил король.

-- Почесывается? - сказал герцог. - Что вы хотите сказать, ваше величество?

-- Разве вы забыли, что этот великий человек, этот герой, этот полубог страдает накожной болезнью?

-- Мало того, герцог, - продолжал министр полиции, - мы почти уверены, что в ближайшее время узурпатор сойдет с ума.

-- Сойдет с ума?

-- Несомненно; ум его мутится, он то плачет горькими слезами, то хохочет во все горло; иной раз сидит целыми часами на берегу и бросает камешки в воду, и если камень сделает пять или шесть рикошетов, то он радуется, точно снова выиграл битву при Маренго или Аустерлице. Согласитесь сами, это явные признаки сумасшествия.

-- Или мудрости, господин барон, - смеясь, сказал Людовик XVIII, - великие полководцы древности в часы досуга забавлялись тем, что бросали камешки в воду; разверните Плутарха и загляните в жизнь Сципиона Африканского.

Де Блакас задумался, видя такую беспечность и в министре, и в короле. Вильфор не выдал ему всей своей тайны, чтобы другой не воспользовался ею, но все же сказал достаточно, чтобы поселить в нем немалые опасения.

-- Продолжайте, Дандре, - сказал король, - Блакас еще не убежден; расскажите, как узурпатор обратился на путь истинный.

Министр полиции поклонился.

-- На путь истинный, - прошептал герцог, глядя на короля и на Дандре, которые говорили поочередно, как вергилиевские пастухи. - Узурпатор обратился на путь истинный?

-- Безусловно, любезный герцог.

-- На какой же?

-- На путь добра. Объясните, барон.

-- Дело в том, герцог, - вполне серьезно начал министр, - что недавно Наполеон принимал смотр; двое или трое из его старых ворчунов, как он их называет, изъявили желание возвратиться во Францию; он их отпустил, настойчиво советуя им послужить их доброму королю; это его собственные слова, герцог, могу вас уверить.

-- Ну, как, Блакас? Что вы на это скажете? - спросил король с торжествующим видом, отрываясь от огромной книги, раскрытой перед ним.

-- Я скажу, ваше величество, что один из нас ошибается, или господин министр полиции, или я; но так как невозможно, чтобы ошибался господин министр полиции, ибо он охраняет благополучие и честь вашего величества, то, вероятно, ошибаюсь я. Однако на месте вашего величества я все же расспросил бы то лицо, о котором я имел честь докладывать; я даже настаиваю, чтобы ваше величество удостоили его этой чести.

-- Извольте, герцог; по вашему указанию я приму кого хотите, но я хочу принять его с оружием в руках. Господин министр, нет ли у вас донесения посвежее? На этом проставлено двадцатое февраля, а ведь сегодня уже третье марта.

-- Поезжайте в префектуру, и если оно еще не получено, то... - Людовик засмеялся, - то сочините сами; ведь так это делается?

-- Хвала богу, сир, нам не нужно ничего выдумывать, - отвечал министр, - нас ежедневно заваливают самыми подробными доносами; их пишут всякие горемыки в надежде получить что-нибудь за услуги, которых они не оказывают, но хотели бы оказать. Они рассчитывают на счастливый случай и надеются, что какое-нибудь нежданное событие оправдает их предсказания.

-- Хорошо, ступайте, - сказал король, - и не забудьте, что я вас жду.

-- Ваше величество, через десять минут я здесь...

-- А я, ваше величество, - сказал де Блакас, - пойду приведу моего вестника.

-- Постойте, постойте, - сказал король. - Знаете, Блакас, мне придется изменить ваш герб; я дам вам орла с распущенными крыльями, держащего в когтях добычу, которая тщетно силится вырваться, и с девизом: Tenax [Цепкий - лат.].

-- Я вас слушаю, ваше величество, - отвечал герцог, кусая ногти от нетерпения.

-- Я хотел посоветоваться с вами об этом стихе: Molli fugiens anhelitu... [Так и ты побежишь, задыхаясь... (лат.) (Гораций. Оды, I, 15)] Полноте, дело идет об олене, которого преследует волк. Ведь вы же охотник и обер-егермейстер; как вам нравится это Molli anhelitu?

-- Превосходно, ваше величество. Но мой вестник похож на того оленя, о котором вы говорите, ибо он проехал двести двадцать лье на почтовых, и притом меньше чем в три дня.

-- Это лишний труд и беспокойство, когда у нас есть телеграф, который сделал бы то же самое в три или четыре часа, и притом без всякой одышки.

-- Ваше величество, вы плохо вознаграждаете рвение бедного молодого человека, который примчался издалека, чтобы предостеречь ваше величество. Хотя бы ради графа Сальвьё, который мне его рекомендует, примите его милостиво, прошу вас.

-- Граф Сальвьё? Камергер моего брата?

-- Он самый.

-- Да, да, ведь он в Марселе.

-- Он оттуда мне и пишет.

-- Так и он сообщает об этом заговоре?

-- Нет, но рекомендует господина де Вильфора и поручает мне представить его вашему величеству.

-- Да, сир.

-- Это он и приехал из Марселя?

-- Он самый.

-- Что же вы сразу не назвали его имени? - сказал король, и на лице его показалась легкая тень беспокойства.

-- Сир, я думал, что его имя неизвестно вашему величеству.

-- Нет, нет, Блакас; это человек дельный, благородного образа мыслей, главное - честолюбивый. Да вы же знаете его отца, хотя бы по имени...

-- Его отца?

-- Ну да, Нуартье.

-- Жирондист? Сенатор?

-- Вот именно.

-- И ваше величество доверили государственную должность сыну такого человека?

-- Блакас, мой друг, вы ничего не понимаете; я вам сказал, что Вильфор честолюбив; чтобы выслужиться, Вильфор пожертвует всем, даже родным отцом.

-- Так прикажете привести его?

-- Сию же минуту; где он?

-- Ждет внизу, в моей карете.

-- Ступайте за ним.

-- Бегу.

И герцог побежал с живостью молодого человека; его искренний роялистский пыл придавал ему силы двадцатилетнего юноши.

Людовик XVIII, оставшись один, снова устремил взгляд на раскрытого Горация и прошептал: Justum et tenacem propositi virum..." [Муж справедливый и твердый в решеньях... (лат.) (Гораций. Оды, III, 3)].

маркиза де Брезе, который изумился дерзости молодого человека, решившегося в таком виде явиться к королю. Но герцог одним словом: "По велению его величества" - устранил все препятствия, и, несмотря на возражения, которые порядка ради продолжал бормотать церемониймейстер, Вильфор вошел в кабинет.

Король сидел на том же месте, где его оставил герцог. Отворив дверь, Вильфор очутился прямо против него; молодой человек невольно остановился.

-- Войдите, господин де Вильфор, - сказал король, - войдите!

Вильфор поклонился и сделал несколько шагов в ожидании вопроса короля.

-- Господин де Вильфор, - начал Людовик XVIII, - герцог Блакас говорит, что вы имеете сообщить нам нечто важное.

-- Сир, герцог говорит правду, и я надеюсь, что и вашему величеству угодно будет согласиться с ним.

-- Прежде всего так ли велика опасность, как меня хотят уверить?

-- Ваше величество, я считаю ее серьезной; но благодаря моей поспешности она, надеюсь, предотвратима.

-- Говорите подробно, не стесняйтесь, - сказал король, начиная и сам заражаться волнением, которое отражалось на лице герцога и в голосе Вильфора, - говорите, но начните сначала, я во всем и везде люблю порядок.

-- Я представлю вашему величеству подробный отчет; но прошу извинить, если мое смущение несколько затемнит смысл моих слов.

Взгляд, брошенный на короля после этого вкрадчивого вступления, сказал Вильфору, что августейший собеседник внимает ему с благосклонностью, и он продолжал:

-- Ваше величество, я приехал со всей поспешностью в Париж, чтобы уведомить ваше величество о том, что по долгу службы я открыл не какое-нибудь обыденное и пустое сообщничество, какие каждый день затеваются в низших слоях населения и войска, но подлинный заговор, который угрожает трону вашего величества. Сир, узурпатор снаряжает три корабля; он замышляет какое-то дело, может быть безумное, но тем не менее и грозное, несмотря на все его безумие. В настоящую минуту он уже, должно быть, покинул остров Эльба и направился - куда? - не знаю. Без сомнений, он попытается высадиться либо в Неаполе, либо на берегах Тосканы, а может быть, даже и во Франции. Вашему величеству небезызвестно, что властитель острова Эльба сохранил сношения и с Италией, и с Францией.

-- Да, - отвечал король в сильном волнении, - совсем недавно мы узнали, что бонапартисты собираются на улице Сен-Жак; но продолжайте, прошу вас; как вы получили все эти сведения?

-- Ваше величество, я почерпнул их из допроса, который я учинил одному марсельскому моряку. Я давно начал следить за ним и в самый день моего отъезда отдал приказ о его аресте. Этот человек, несомненный бонапартист, тайно ездил на остров Эльба; там он виделся с маршалом, и тот дал ему устное поручение к одному парижскому бонапартисту, имени которого я от него так и не добился; но поручение состояло в том, чтобы подготовить умы к возвращению (прошу помнить, ваше величество, что я передаю слова подсудимого), к возвращению, которое должно последовать в самое ближайшее время.

-- А где этот человек? - спросил король.

-- В тюрьме, ваше величество.

-- И дело показалось вам серьезным?

-- Настолько серьезным, что, узнав о нем на семейном торжестве, в самый день моего обручения, я тотчас все бросил, и невесту и друзей, все отложил до другого времени и явился повергнуть к стопам вашего величества и мои опасения, и заверения в моей преданности.

-- Да, - сказал Людовик, - ведь вы должны были жениться на мадемуазель де Сен-Меран.

-- На дочери одного из преданнейших ваших слуг.

-- В наше время, - отвечал Людовик с улыбкой, - легко затеять заговор, но трудно привести в исполнение уже потому, что мы, недавно возвратясь на престол наших предков, обращаем взгляд одновременно на прошлое, на настоящее и на будущее. Вот уже десять месяцев как мои министры зорко следят за тем, чтобы берега Средиземного моря бдительно охранялись. Если Бонапарт высадится в Неаполе, то вся коалиция подымется против него, прежде чем он успеет дойти до Пьомбино; если он высадится в Тоскане, то ступит на вражескую землю; если он высадится во Франции, то лишь с горсточкой людей, и мы справимся с ним без труда, потому что население ненавидит его. Поэтому успокойтесь, но будьте все же уверены в нашей королевской признательности.

-- А! Вот и господин Дандре, - воскликнул герцог Блакас.

На пороге кабинета стоял министр полиции, бледный, трепещущий; взгляд его блуждал, словно сознание покидало его. Вильфор хотел удалиться, но де Блакас удержал его за руку.