Автор: | Дюма-сын А., год: 1848 |
Категория: | Роман |
VI
Я застал Армана в постели.
Он протянул мне горячую руку.
-- Я вас жар! - сказал я.
-- Пустяки, просто усталость от слишком быстрого путешествия.
-- Вы были у сестры Маргариты?
-- Да. Кто вам это сказал?
-- Так, один человек. А вы получили то, что вам было нужно?
-- Да. Но кто вам сказал о моем путешествии и о цели его?
-- Садовник на кладбище.
-- Вы видели могилу?
Я не знал, отвечать ему или нет: тон его вопроса показал, что он все еще взволнован. И я ответил ему кивком головы.
-- Он смотрит за, могилой? - продолжал Арман.
Две большие слезы скатились по щекам больного, и он отвернулся, чтобы скрыть их от меня. Я сделал вид, что не заметил, и попытался переменить разговор.
-- Вот уже три недели, как вы уехали, - сказал я.
Арман провел рукой по глазам и ответил:
-- Да, три недели.
-- Вы долго путешествовали?
-- Нет, я не все время путешествовал, я был болен две недели, иначе я давно бы вернулся. Едва я приехал туда, как схватил лихорадку и она продержала меня в постели.
-- И вы уехали, не дождавшись полного выздоровления?
-- Если бы я остался там еще неделю, я бы, наверное, умер.
-- Но теперь вам нужно поберечь себя. Ваши друзья будут вас навещать. И я первый, если вы мне позволите.
-- Через два часа я встану.
-- Какое неблагоразумие!
-- Какое у вас неотложное дело?
-- Мне нужно пойти в полицию.
-- Почему вы не передадите кому-нибудь этого поручения, ведь вы можете серьезно заболеть?
-- Это может меня исцелить. Я должен ее еще раз увидеть. Я не могу спать с тех пор, как узнал о ее смерти, и особенно с тех пор, как увидел ее могилу. Я не могу себе представить, что эта женщина, которую я оставил такой молодой и красивой, умерла. Нужно, чтобы я сам в этом убедился. Мне нужно самому увидеть, что Бог сделал с той, которую я так любил, и, может быть, это отвратительное зрелище вытеснит отчаяние от воспоминания. Вы пойдете со мной, не правда ли?... Это вам не очень неприятно?
-- Что вам сказала ее сестра?
-- Ничего. Ее, казалось, очень удивило, что какой-то чужой человек хочет купить землю, чтобы похоронить Маргариту, и она сейчас же дала мне на это разрешение.
-- Поверьте мне, нужно с этим подождать до вашего полного выздоровления.
-- Ничего, у меня хватит сил, будьте покойны. Кроме того, я с ума сойду, если не покончу с этим как можно скорее, ведь это стало для меня совершенно необходимо. Клянусь вам, я не успокоюсь, пока не увижу Маргариту. Может быть, меня сжигает лихорадочный жар, греза бессонных ночей, плод бреда, но я увижу ее, даже если бы мне пришлось после этого вступить в орден трапперов, как господину де Ранее.
-- Я понимаю вас, - сказал я Арману, - и готов вас сопровождать. Вы видели Жюли Дюпре?
-- Да. Я ее видел в первый же день по возвращении.
-- Она вам передала бумаги, которые Маргарита у нее оставила для вас?
-- Вот они.
Арман вытащил из-под подушки связку бумаг и снова положил ее туда.
-- Я знаю наизусть то, что там написано, - сказал он. - Все эти три недели я перечитывал их по десять раз в день. Вы тоже их прочтете, но позднее, когда я успокоюсь и сумею вам пояснить, насколько эта исповедь полна нежности и любви. Теперь я попрошу вас об одной услуге.
-- Вас ждет внизу экипаж?
-- Пожалуйста, возьмите мой паспорт и поезжайте с ним на почту, там нужно получить для меня письма до востребования. Отец и сестра должны были написать мне в Париж, а я уехал так поспешно, что не мог справиться о письмах. Когда вы вернетесь, мы вместе поедем в полицию, чтобы предупредить о завтрашней церемонии.
Арман передал мне свой паспорт, и я отправился на улицу Жан-Жака Руссо. Там было два письма на имя Дюваля. Я взял их и вернулся.
К моему возвращению Арман был уже совершенно готов.
-- Спасибо, - сказал он, беря у меня письма. - Да, это от отца и сестры, - добавил он, посмотрев на адрес. - Они, наверное, были очень удивлены моим молчанием.
Он распечатал письма и скорее угадал, чем прочел их содержание, так как каждое было по четыре страницы, и через секунду он снова их сложил.
-- Едем, - сказал он, - я отвечу завтра.
Мы отправились в полицию, и Арман передал чиновнику разрешение сестры Маргариты.
Чиновник дал ему пропускной лист к кладбищенскому сторожу. Мы условились, что перенесение тела состоится на следующий день, в десять часов утра, я заеду за ним, и мы вместе отправимся на кладбище.
Судя по тому, какие мысли одолевали меня, для Армана это была долгая ночь.
Когда на следующий день в девять утра я пришел к нему, он был страшно бледен, но казался спокойным. Он улыбнулся мне и протянул руку.
Свечи у него догорели до конца. Перед уходом он взял толстое письмо, адресованное отцу и заключавшее, по-видимому, его ночные впечатления.
Через полчаса мы были на кладбище. Чиновник уже ждал нас. Мы медленно пошли по направлению к могиле Маргариты. Чиновник шел впереди, Арман и я следовали за ним.
Время от времени я чувствовал, как вздрагивала рука моего спутника, точно судорога внезапно пробегала по его телу. Тогда я поднимал на него глаза, он понимал мой взгляд и улыбался. С того момента, как мы вышли от него, мы оба не проронили ни слова.
Неподалеку от могилы Арман остановился, чтобы вытереть лицо, покрытое крупными каплями пота.
Я воспользовался этой остановкой, чтобы перевести дух, так как сердце мое было как в тисках.
Откуда появляется это болезненное удовольствие от подобного зрелища! Когда мы подошли к могиле, цветы уже были убраны, железная решетка снята, и два человека копали землю.
Арман прислонился к дереву и смотрел. Казалось, перед его глазами прошла вся его жизнь. Вдруг один из заступов ударился о камень... Арман пошатнулся, глубоко потрясенный, и так сильно сжал мою руку, что я почувствовал боль.
Один из могильщиков взял широкую лопату и начал выбрасывать землю, а когда там остались одни камни, которыми покрывают гроб, начал их выбрасывать.
Я наблюдал за Арманом, так как я боялся каждое мгновение, что он не вынесет всего этого, но он продолжал смотреть безумными, широко раскрытыми глазами.
Про себя могу сказать, что я очень жалел о том, что пришел.
Когда гроб был отрыт, чиновник сказал могильщикам:
-- Откройте.
Люди послушались, будто это была самая простая вещь на свете.
Гроб был дубовый. Могильщики начали отвинчивать верхнюю крышку. От сырости винты заржавели, и им с трудом удалось открыть ее.
-- Боже, боже! - прошептал Арман. И еще больше побледнел.
Даже могильщики отшатнулись.
Большой белый саван покрывал труп, обрисовывая его линии. Саван был почти совершенно изъеден в одном конце. Одна нога покойницы была обнажена.
Мне едва не стало дурно, и теперь, когда я пишу эти строки, воспоминание об этой сцене представляется мне во всей своей ужасающей реальности.
-- Нужно поспешить, - сказал чиновник.
Тогда один из могильщиков начал развертывать саван и, взяв его за конец, внезапно открыл лицо Маргариты.
Было ужасно смотреть, но ужасно и рассказывать.
веселое лицо, которое я так часто видел.
Арман не мог оторвать взора от этого лица, он поднес платок ко рту и кусал его.
Что касается меня, то словно железный обруч сдавил мне голову, передо мной все плыло, шум стоял в ушах, и единственное, что я мог сделать, - это открыть флакон, который захватил на всякий случай, и понюхать соль.
В это время чиновник спрашивал у господина Дюваля:
-- Вы узнаете?
-- Да, - глухо ответил он.
-- Тогда закройте и несите, - сказал чиновник.
Могильщики набросили саван на лицо покойницы, закрыли гроб, подняли его и понесли к указанному месту.
Арман не двигался. Его взгляд был прикован к пустой яме, он был бледен, как труп, который мы только что видели... Он как бы окаменел.
Я почувствовал, что должно будет произойти, когда все закончится: страдание уменьшится и не будет его больше поддерживать.
Я подошел к чиновнику.
-- Присутствие этого господина, - сказал я, указывая на Армана, - необходимо в дальнейшем?
-- Нет. Я даже посоветую вам увести его, потому что он, по-видимому, болен.
-- Пойдемте, - сказал я Арману, взяв его под руку.
-- Что? - спросил он, глядя на меня непонимающими глазами.
-- Уже все кончено, нужно уходить, мой друг, вы бледны, вам холодно, вы убьете себя этими волнениями.
-- Вы правы, пойдемте, - ответил он многозначительно, но не сделал ни шага.
Я подхватил его под руку и потащил за собой.
Он дал себя увести, как маленького ребенка, бормоча время от времени:
-- Вы видели глаза? - И оборачивался, как будто этот призрак преследовал его.
Походка его стала неровной, он двигался какими-то толчками, зубы его стучали, руки были холодны, нервная дрожь пробегала по всему телу.
Я обратился к нему с вопросом, он мне не ответил. Он позволял только тащить себя.
У выхода мы нашли извозчика. И пора уже было ехать.
И я видел, как его грудь вздымалась, глаза наливались кровью, но слезы не показывались. Я дал ему понюхать флакон, который раньше пригодился мне.
Когда мы приехали к нему, он был все еще возбужден. С помощью слуги я уложил его в постель, велел затопить печку и побежал за своим доктором, которому я рассказал все, что произошло.
Арман лежал в сильнейшем жару, у него был бред, и он бормотал бессвязные слова, среди которых ясно слышалось имя Маргариты.
-- Ни больше ни меньше как воспаление мозга, и это счастье для него. Физическая болезнь убьет нравственную боль, и через месяц он будет здоров.