Автор: | Дюма-сын А., год: 1848 |
Категория: | Роман |
XIX
В трех первых письмах отец беспокоился и спрашивал о причинах моего молчания, в последнем он намекал мне, что ему известна перемена в моей жизни, и писал, что скоро приедет.
Я всегда питал большое уважение и искреннюю привязанность к отцу. Я ответил ему, что причиной моего молчания было небольшое путешествие, и просил предупредить меня о дне его приезда, чтобы я мог его встретить.
Я дал слуге свой деревенский адрес и велел доставить мне письмо, помеченное штемпелем С., потом уехал в Буживаль.
Маргарита меня ждала у калитки сада. Ее взгляд выражал беспокойство. Она бросилась мне на шею и не могла удержаться от вопроса:
-- Ты видел Прюданс?
-- Нет.
-- Ты долго пробыл в Париже.
-- Я получил письма от отца и должен был на них ответить.
Через несколько минут, запыхавшись, вошла Нанина. Маргарита встала и отвела ее в сторону.
Когда та ушла, Маргарита спросила, садясь рядом со мной и беря меня за руку:
-- Зачем ты меня обманул? Ты был у Прюданс.
-- Кто это тебе сказал?
-- Нанина.
-- А откуда она знает?
-- Она следила за тобой.
-- Ты ей велела следить за мной?
-- Да. Я подумала, что только очень важная причина могла заставить тебя поехать в Париж, после того как ты не расставался со мной в течение четырех месяцев. Я боялась, что с тобой случилось какое-нибудь большое несчастье или что ты поехал на свидание с другой женщиной.
-- Дитя!
-- Теперь я успокоилась, я знаю, что ты делал, но я еще не знаю, что ты узнал там.
Я показал Маргарите письма отца.
-- Я не об этом тебя спрашиваю. Мне интересно знать, зачем ты был у Прюданс.
-- Ты лжешь, мой друг.
-- Ну, так я был у нее, чтобы узнать, что слышно с лошадью и нужны ли ей твои драгоценности и шали.
Маргарита покраснела, но ничего не ответила.
-- И я узнал, - продолжал я, - что ты сделала с твоими лошадьми, бриллиантами и шалями.
-- Ты сердишься на меня?
-- Я сержусь на тебя за то, что ты не попросила у меня то, что тебе было нужно.
-- При таких отношениях, как наши, если женщина имеет хоть немного чувства собственного достоинства, она должна приложить все свои усилия к тому, чтобы не требовать денег у своего любовника и не придавать корыстный характер своей любви. Ты меня любишь, я в этом уверена, но ты не знаешь, как непрочна любовь к таким женщинам, как я. Кто знает, может быть, в тот день, когда тебе станет не по себе или скучно, ты начнешь искать какой-нибудь особый расчет в основе нашей связи. Прюданс - болтушка! Зачем мне нужны были лошади? Я поступила очень разумно, продав их! Я отлично могу обойтись без них и не буду тратиться на их содержание. Только бы ты меня любил, больше мне ничего не надо, а ты меня будешь любить и без лошадей, без шалей и без бриллиантов.
Все это было сказано так просто, что слезы выступили у меня на глазах, когда я ее слушал.
-- Дорогая моя, - ответил я, горячо сжимая руки моей возлюбленной, - ты отлично знала, что в один прекрасный день я узнаю о твоей жертве и найду, что предпринять.
-- Почему?
-- Потому, дорогая моя, что я не хочу, чтобы твоя любовь ко мне лишила тебя какой-нибудь драгоценности. Я также не хочу, чтобы в тот день, когда тебе станет не по себе или скучно, ты могла подумать, что, если бы ты жила с кем-нибудь другим, этих минут не было бы, и чтобы ты хоть на одну секунду в этом раскаялась. Через несколько дней твои лошади, бриллианты и шали будут у тебя. Они тебе так же необходимы, как воздух, и, может быть, это смешно, но я больше люблю тебя одетой пышно, чем простенько.
-- Значит, ты меня не любишь больше.
-- Глупенькая!
-- Если бы ты меня любил, ты не мешал бы мне любить тебя по-своему, но ты видишь во мне только женщину, которой необходима вся эта роскошь, и считаешь себя обязанным оплачивать эту роскошь. Ты стыдишься принять доказательства моей любви. Невольно ты все время думаешь о том моменте, когда меня бросишь, и стараешься быть вне всяких подозрений. Ты прав, мой друг, но я ждала не этого.
Маргарита хотела встать, но я удержал ее и сказал:
-- Я хочу, чтобы ты была счастлива и чтобы тебе не в чем было меня упрекать, вот и все.
-- И мы расстанемся!
-- Почему, Маргарита? Кто может нас разлучить? - воскликнул я.
-- Ты, раз ты не позволяешь мне войти в твое положение и считаешь своим долгом охранять мое; ты, раз ты хочешь мне сохранить роскошь, среди которой я жила, а следовательно, и моральную пропасть, которая нас разделяет; ты, раз ты не веришь моей бескорыстной любви и не хочешь счастливо прожить со мной на те средства, которые у тебя есть, и предпочитаешь разориться, как раб смешного предрассудка. Неужели ты думаешь, что экипаж и драгоценности и твоя любовь для меня равноценны? Неужели ты думаешь, что я не могу жить без этой мишуры, которая радует, когда никого не любишь, и делается противной, когда полюбишь? Ты заплатишь мои долги, истратишь свои деньги и будешь меня содержать! Но сколько времени это может продолжаться? Два, три месяца, а тогда уже поздно будет начать новую жизнь, тогда ты должен будешь все брать у меня, а этого не может сделать уважающий себя мужчина. Теперь у тебя есть восемь - десять тысяч ливров в год, на которые мы можем жить. Я продам лишние вещи, и одна эта продажа даст мне две тысячи ливров годового дохода. Мы найдем хорошенькую квартирку и будем жить вместе. Лето мы будем проводить в деревне, не так, как в этом году, а в маленьком домике, на двух человек. Ты самостоятелен, я свободна, оба мы молоды. Умоляю тебя всем святым, Арман, не заставляй меня вести жизнь, которую я должна была вести раньше.
Я ничего не мог ответить. Слезы благодарности и любви застилали мне глаза, и я бросился в объятия Маргариты.
-- Я хотела, - продолжала она, - все устроить без тебя, заплатить все свои долги и подыскать новую квартиру. В октябре мы вернулись бы в Париж, и тогда ты узнал бы все, но раз Прюданс тебе все рассказала, ты должен дать свое согласие теперь, а не после. Достаточно ли ты меня любишь для этого?
-- Я сделаю все, что ты хочешь.
Итак, ее план был принят.
Она сразу повеселела: танцевала, пела, радовалась будущей новой простой квартире и советовалась со мной, где ее искать.
Она была счастлива и горда этим решением, которое окончательно должно было нас сблизить.
Я тоже не хотел от нее отставать.
Одним взмахом пера я решил свою судьбу и передал Маргарите ренту, которую унаследовал от матери и которая была в моих глазах слишком незначительна, чтобы возместить приносимую мне жертву.
У меня оставалось еще пять тысяч годового дохода, который я имел от отца, и, как бы ни сложились обстоятельства, мне всегда хватило бы этих денег.
Я не сообщил Маргарите о своем решении, убежденный, что она откажется от этого дара.
Эту ренту я получал с закладной в шестьдесят тысяч на дом, которого я никогда не видел. Я знал только, что каждые три месяца нотариус отца, старый друг нашей семьи, передавал в мое распоряжение семьсот пятьдесят франков.
В тот день, когда мы с Маргаритой поехали в Париж искать квартиру, я отправился к нотариусу и спросил, что нужно сделать для того, чтобы передать другому человеку свою ренту. Он подумал, что я разорился, и спросил о причине этого решения. И так как рано или поздно я должен был сказать ему, кому я делаю этот дар, то предпочел сразу сказать ему всю правду.
Я просил его, конечно, о соблюдении строжайшей тайны перед отцом и пошел за Маргаритой, которая меня ждала у Жюли Дюпре. Она предпочла зайти к ней, чем пойти выслушивать нравоучения Прюданс.
Мы принялись за поиски квартиры. Все те, которые мы видели, Маргарита находила слишком дорогими, а я - слишком простыми. Наконец, мы нашли подходящую: в самой тихой части Парижа маленький флигелек, отделенный от главного дома. Позади него был окруженный высоким забором прелестный сад, который отделял нас от соседей, но вместе с тем не закрывал вид на окрестности. Лучшего мы и желать не могли.
Я отправился к себе, чтобы отказаться от квартиры, а Маргарита пошла к поверенному, который уже делал как-то раз для ее знакомой то, что теперь нужно было сделать для нее.
Мы встретились у Прюданс. Маргарита была в восторге. Этот поверенный обещал ей уплатить все долги, выдать в этом расписку и передать ей еще двадцать тысяч франков от продажи обстановки.
Мы уехали веселые в Буживаль и продолжали обмениваться планами на будущее, которое нам рисовалось в самых радужных красках благодаря нашей беззаботности и особенно нашей любви.
Неделю спустя мы сидели за завтраком, когда Нанина доложила, что меня ждет мой слуга.
Я велел позвать его.
-- Барин, - сказал он, - ваш батюшка приехал в Париж и просит вас сейчас же пожаловать на вашу квартиру.
-- Не бойся ничего, - сказал я.
-- Возвращайся поскорее, - шептала Маргарита, целуя меня, - я буду ждать тебя у окна.
Я послал Жозефа вперед сказать отцу, что я сейчас приеду, через два часа я был на улице Прованс.