Автор: | Дюма-сын А., год: 1848 |
Категория: | Роман |
XXI
-- Наконец-то ты пришел! - воскликнула она, бросаясь мне на шею. - Как ты бледен!
Тогда я ей рассказал о разговоре с отцом.
-- Ах, Боже, я так и думала, - сказала она. - Когда Жозеф появился с известием о приезде твоего отца, я задрожала, как будто узнала о каком-нибудь несчастье. Бедный друг, это я причинила тебе такую неприятность. Может быть, для тебя будет лучше бросить меня и не порывать с отцом. Но ведь я ему ничего не сделала. Мы живем очень тихо, а будем жить еще тише. Он сам знает, что тебе нужна любовница, и должен быть счастлив, что ты встретил меня, ведь я тебя люблю и не предъявляю чрезмерных требований. Ты ему открыл наши дальнейшие планы?
-- Да, и это его больше всего сердит, потому что в нашем решении он видит доказательство нашей взаимной любви.
-- Что же теперь делать?
-- Оставаться вместе, дорогая моя, и дать пройти грозе.
-- Пройдет ли она?
-- Наверное.
-- Но твой отец не остановится на этом!
-- Что же он будет делать?
-- Откуда мне знать? Все, что может сделать отец, чтобы заставить сына послушаться. Он тебе напомнит мое прошлое и, весьма возможно, придумает какую-нибудь новую историю, чтобы ты меня бросил.
-- Ты отлично знаешь, что я люблю тебя.
-- Да, но я знаю также, что рано или поздно тебе придется послушаться отца и в конце концов он тебя сумеет убедить.
-- Нет, Маргарита, я сумею убедить его. Вероятно, происки его друзей вызвали у него такой гнев, но он добр, справедлив, он откажется от своего первоначального мнения. К тому же что мне за дело до всего этого!
-- Не говори этого, Арман. Я не хочу тебя ссорить с семьей, возвращайся завтра в Париж. Твой отец обдумает положение вещей, ты, со своей стороны, тоже подумаешь, и, может быть, вы придете к какому-нибудь соглашению. Не спорь с ним, сделай вид, что согласен на некоторые уступки, не настаивай так на привязанности ко мне, и он оставит все по-старому. Не теряй надежды, мой друг, и в одном будь уверен: что бы ни случилось, твоя Маргарита тебе не изменит.
-- Ты клянешься мне в этом?
-- Тебе нужна моя клятва?
Как приятно дать себя успокоить любимому человеку! Весь остальной день мы провели в разговорах о наших планах, как будто поняли необходимость поскорее их привести в исполнение. Каждое мгновение мы ждали нового происшествия, но, по счастью, день закончился благополучно.
На следующий день я уехал утром в десять часов, а около двенадцати был в гостинице.
Я пошел на свою квартиру, надеясь застать его там. Но никто не приходил. Я пошел к нотариусу. Никого!
Вернулся в гостиницу и ждал до шести часов. Господин Дюваль не возвращался.
Я отправился в Буживаль.
Маргариту я застал уже не у окна, как вчера, а перед камином.
Она так задумалась, что не заметила моего прихода. Когда я поцеловал ее в лоб, она вздрогнула, как будто этот поцелуй ошеломил ее.
-- Ты испугал меня, - сказала она. - Ну, что твой отец?
-- Я его не видел. Я не знаю, что это значит. Я не застал его ни в гостинице, ни в других местах, где он мог быть.
-- Ну, так завтра ты должен будешь снова его поискать.
-- Мне хочется, чтобы он послал за мной. Мне кажется, я сделал все, что мог.
-- Нет, мой друг, этого мало, завтра тебе нужно обязательно поехать к отцу.
-- Почему завтра, а не в другой день?
-- Потому что, - сказала Маргарита, как будто немного покраснев при этом вопросе, - потому что твоя настойчивость проявится сильнее и от нее будет зависеть скорость нашего прощения.
Весь остальной день Маргарита была очень озабочена, рассеянна, печальна. Я должен был по два раза повторять ей вопрос, чтобы получить ответ. Она объясняла эту озабоченность опасениями за будущее, которые ей внушали последние события.
Всю ночь я старался ее успокоить. На следующее утро она так настойчиво заставляла меня уехать, что я никак не мог понять причины.
Как и накануне, отца не было дома, но, уходя, он оставил мне записку:
"Если вы приедете сегодня со мной повидаться, подождите меня до четырех часов. Если я не вернусь к четырем, приходите завтра ко мне обедать: мне необходимо с вами поговорить".
Я подождал до назначенного часа. Отца не было. Я уехал.
Накануне Маргарита была печальна, в этот день она была лихорадочно возбуждена. Увидев меня, она бросилась мне на шею и долго плакала в моих объятиях.
Я спросил ее о причине этого неожиданного горя, взрыв которого меня испугал. Она мне не назвала никакой определенной причины и придумывала всевозможные отговорки, которые только может привести женщина, чтобы скрыть правду.
Увидев это письмо и услышав мое толкование, она снова зарыдала. Я подозвал Нанину. Опасаясь нервного припадка, мы уложили в постель бедняжку, которая не переставая плакала и, крепко сжав мои руки, поминутно их целовала.
Я спросил Нанину, не получала ли Маргарита в мое отсутствие писем и не приходил ли кто-нибудь к ней, чтобы как-то объяснить ее состояние, но Нанина ответила мне, что никто не приходил и ничего не приносили. Для меня было ясно, что со вчерашнего дня произошло что-то важное, что Маргарита скрывала от меня.
Вечером она была немного спокойнее и, усадив меня у себя в ногах, снова начала уверять в своей любви. Потом она улыбнулась, но с усилием, потому что помимо ее воли слезы все время застилали ей глаза.
Я употребил все средства, чтобы заставить ее открыть истинную причину печали, но она все время давала уклончивые объяснения, о которых я вам уже говорил.
В конце концов она заснула у меня на руках, но тяжелым сном - он не дает успокоения, от него наливается усталостью все тело, - время от времени Маргарита вскрикивала, внезапно просыпалась и, убедившись, что я около нее, заставляла меня клясться в любви.
Я ничего не понимал в этих взрывах отчаяния, которые продолжались до утра. Под утро Маргарита забылась сном. Но этот отдых был непродолжителен. Часов в одиннадцать она проснулась и, увидев меня на ногах, воскликнула:
-- Ты уже уходишь?
-- Нет, - сказал я, взяв ее руку, - я хотел дать тебе поспать. Еще рано.
-- Ты когда поедешь в Париж?
-- В четыре часа.
-- Так рано? А до тех пор ты останешься со мной?
-- Конечно, как всегда.
-- Какое счастье! Будем завтракать? - продолжала она с рассеянным видом.
-- Как хочешь.
-- А потом ты будешь меня целовать до самого отъезда.
-- Да, и я постараюсь вернуться как можно раньше.
-- Ты вернешься? - спросила она, странно посмотрев на меня.
-- Конечно.
-- Да, да, ты вернешься вечером, я буду тебя дожидаться, как всегда, и ты меня не разлюбишь, и мы будем все так же счастливы.
-- Послушай, - сказал я, - ты больна, я не могу тебя оставить в таком состоянии. Я напишу отцу, чтобы он меня не ждал.
-- Нет, нет! - воскликнула она внезапно. - Не делай этого. Твой отец скажет, что я помешала тебе пойти к нему, когда он вызвал тебя. Нет, нет, ты должен пойти, ты должен! Я вовсе не больна, я чувствую себя прекрасно. Мне приснился дурной сон, и поэтому я проснулась в дурном настроении.
С той минуты Маргарита старалась казаться веселой. Она не плакала.
Когда наступил час моего отъезда, я поцеловал ее и спросил, не хочет ли она проводить меня до станции: я надеялся, что прогулка ее рассеет и пребывание на воздухе будет ей полезно. Кроме того, мне хотелось подольше побыть с ней.
Она согласилась, взяла пальто и пошла вместе с Наниной, чтобы не возвращаться одной.
Я несколько раз хотел вернуться с ней вместе домой. Но я надеялся скоро вернуться, боялся снова рассердить отца и сел в поезд.
-- До вечера, - сказал я Маргарите, прощаясь с ней.
Она ничего не ответила.
Так один раз уже было. Однажды она мне ничего не ответила на подобную фразу, и, вы помните, граф Г. провел у нее ночь. Но это время было так далеко в прошлом, что оно как бы стерлось в моей памяти, и теперь я меньше всего боялся, что Маргарита меня обманет.
Приехав в Париж, я побежал к Прюданс и хотел ее попросить поехать к Маргарите, надеясь на ее болтливость и живость характера.
Я вошел без доклада и застал Прюданс за туалетом.
-- Ах, - сказала она озабоченным голосом, - Маргарита тоже с вами?
-- Нет.
-- Как она себя чувствует?
-- Она нездорова.
-- Она не приедет?!
-- Разве она должна была приехать?
Мадам Дювернуа покраснела и ответила мне несколько смущенно:
-- Я хотела знать, не приедет ли и она, раз вы приехали в Париж.
Я смотрел на Прюданс: она опустила глаза, и на ее лице я читал опасение, что мой визит затянется слишком долго.
-- Я хотел вас попросить, Прюданс, если вы свободны, поехать сегодня вечером к Маргарите. Вы поболтаете с ней и можете там переночевать. Я ее никогда не видел в таком состоянии, как сегодня, и боюсь, что она заболеет.
-- Я должна обедать в городе, - ответила ПрюдаНс, - и не сумею вечером повидаться с Маргаритой, но завтра я ее повидаю.
Я простился с мадам Дювернуа, которая, на мой взгляд, была почти так же озабочена, как и Маргарита, и отправился к отцу.
Он протянул мне руку и внимательно на меня посмотрел.
-- Ваши два визита, Арман, меня обрадовали, - сказал он, - они мне позволяют надеяться, что вы так же одумались, как и я.
-- Могу я узнать, батюшка, к каким результатам вы пришли?
-- Я слишком преувеличивал значение полученных мною сведений и решил быть с тобой менее строгим.
-- Что вы говорите, батюшка? - воскликнул я радостно.
-- Батюшка, как я счастлив!
Мы поговорили еще несколько минут, а потом сели за стол. За обедом отец все время был очень мил.
Я торопился вернуться в Буживаль и рассказать Маргарите об этой счастливой перемене. Каждую минуту я смотрел на часы.
-- Ты смотришь на часы, - сказал отец, - торопишься меня покинуть. Ах, молодые люди, молодые люди! Вы всегда жертвуете искренними привязанностями привязанностям сомнительным!
Отец не ответил. Неизвестно было, верит он или не верит.
Он очень настаивал, чтобы я провел вечер с ним и остался у него ночевать, но я ему сказал, что Маргарита нездорова, и просил позволения пораньше поехать к ней, обещав ему вернуться на другой день.
Была хорошая погода, и он хотел меня проводить до вокзала. Никогда еще я не был так счастлив. Будущее представлялось мне таким, о каком я давно уже мечтал.
Я любил отца больше, чем раньше.
-- Так ты ее очень любишь? - спросил он.
-- Безумно.
-- Ну так иди! - Он провел рукой по лбу, как бы прогоняя надоедливую мысль, потом открыл рот и хотел что-то сказать, но вместо этого пожал мне руку и быстро ушел со словами: - Итак, до завтра.