Елена.
Часть первая.
Глава IX

IX

Густав пришел к Эдмону уже поздно; вместо своего друга он нашел только известную читателю записку.

"Да будет!" - подумал Домон и терпеливо решился ждать последствий.

Эдмон вошел беспечно и весело; в его руке был рецепт доктора.

-- Ну?.. -- спросил Густав, только что его друг показался. -- Ну что? -- нетерпеливо повторил он, не умея скрыть тревоживших его опасений.

-- Что? Ничего! -- отвечал Эдмон со смехом. -- Ты будто ожидал чего-то недоброго!

-- Видел ты Дево? -- несколько хладнокровнее спросил Густав, успокоенный веселым лицом своего друга.

-- Разумеется, видел: для чего ж я и шел?

-- Что он? Что сказал?

-- Что сказал! Сказал, что обыкновенно говорят доктора; рецепт прописал.

Густав чуть не вырвал рецепт из рук своего друга и с жадностью стал читать его.

В рецепте не было ничего важного: было прописано одно из обыкновенных медицинских средств для ничтожных болезней.

Густав вздохнул свободнее.

-- Идем завтракать, -- сказал он, -- г-жа де Пере ждет нас.

-- Идем, идем, но скажи, пожалуйста, отчего ты хотел, чтобы я никуда не выходил, не повидавшись с тобою?

Вопрос этот несколько затруднил Густава.

-- Я хотел звать тебя обедать, -- отвечал он, только чтоб отвечать что-нибудь.

-- Куда это?

-- К Нишетте.

-- Сегодня?

-- Да, сегодня.

 Очень рад. И больше ничего?

-- Ничего.

-- Обедаем у Нишетты.

-- Так сейчас же после завтрака я ее предуведомлю.

-- Пойдет он к доктору? -- тихо спросила г-жа Пере у Густава, когда друзья наши вошли в ее будуар.

-- Он уже был там, -- отвечал Домон.

-- Боже! -- прошептала молодая мать.

-- Впрочем, успокойтесь; Эдмону бояться нечего.

-- Что сказал доктор?

-- Прописал самое обыкновенное лекарство, только чтоб прописать что-нибудь здоровому человеку, воображающему себя больным.

-- Благодарю вас, друг мой, -- сказала г-жа де Пере, успокоясь и крепко пожимая руку Густава.

-- Что у вас за секреты? -- спросил Эдмон, от которого не ускользнул тихий разговор матери с Густавом. -- Как тебе кажется, маменька, не правда ли, в Густаве есть сегодня что-то смешное?

-- Я спрашивал у г-жи де Пере, -- отвечал Густав, -- не будет ли она на меня сердиться, что я увожу тебя сегодня обедать.

-- А я отвечала, что сердиться на то, в чем ты находишь удовольствие, -- вовсе не в моих правилах, -- отвечала мать, с нежностью целуя в лоб сына.

Можно было без боязни говорить о свидании Эдмона с доктором; рецепт всех успокоил. Г-жа де Пере стала расспрашивать сына, и Эдмон охотно рассказал свои похождения; он находил уже удовольствие в простом повторении имени Елены.

Оставив Эдмона с матерью, Густав тотчас же после завтрака побежал к Нишетте.

Гризетка по обыкновению сидела у окна за работой.

-- С нами будет обедать Эдмон, -- сказал Густав.

-- Что же ты меня не предупредил раньше? -- сказала Нишетта, сделав недовольную мину. -- Уж каков обед будет - не взыщите.

-- Не заботься ни о чем, -- отвечал Густав, взяв обеими руками хорошенькую головку модистки и целуя ее в обе щеки, -- кушанье и вино пришлю я; ты распорядись только насчет стаканов, тарелок, салфеток и серебра. Все это, кажется, у тебя есть. Да еще нужно приготовить пару котлет для Эдмона.

-- Кажется, есть. У меня всего даже больше, чем мне нужно, -- отвечал любящий ребенок, в свою очередь целуя Густава. -- Ты меня так любишь, что я счастливейшая женщина в мире.

человека.

-- К шести часам будет готово?.. -- спросил Густав, уходя.

-- Все будет готово, -- отвечала Нишетта, -- только присылай скорее кушанье.

Выйдя на улицу, Густав обернулся невольно.

В заветном окне, посреди цветов, украшавших комнату модистки, виднелась прелестная головка, с любовью и улыбкою на него смотрящая.

Он зашел в ближайший ресторан и заказал все, что нужно. В пять часов он завернул за Эдмоном, и через несколько минут оба друга были уже на улице Годо.

Стол был накрыт в комнате Нишетты.

Погода стояла восхитительная, окно было отворено, солнце играло весело на граненых стаканах и на яркой белизне скатерти. Все в обстановке дружеского обеда было просто, но весело; место роскоши и блеска заменяли удобство и искренность; молодость, весна, любовь и надежды превращали маленькую комнату модистки в очарованный чертог доброй волшебницы.

"Отчего же, -- спросит читатель, -- не было блеску и роскоши? Густав богат и любит Нишетту? Как же решился он оставить ее в маленькой квартире, в которой жила она до знакомства с ним, когда мог обставить ее соответственно своему богатству, вкусам и привычкам?"

Автор отвечает на это, что именно потому, что Густав был богат и любил Нишетту так же, как она любила его, он ее оставил в маленькой квартире в триста франков, где впервые ее увидел, позволив себе сделать в этой квартире только некоторые необходимые улучшения, казавшиеся, впрочем, бедной девушке последним словом роскоши.

Зато в этой трехсотенной квартирке у Нишетты было все, чего недостает зачастую обитательницам великолепных отелей. Прежде всего, у нее всегда водились деньги.

Это происходило, правда, оттого, что ее потребности были очень скромны. Потом - белья и платьев (сшитых всегда ею самою) у нее был запас во всякое время. Бриллиантов у нее не было только потому, что она их не любила, а работать она продолжала по-прежнему, потому что не могла не работать.

Густав несколько раз выражал желание улучшить ее положение: заменить простую черную мебель мебелью розового дерева, шерстяные платки - индийским кашемиром, работу - бездействием; модистка никогда не соглашалась на это.

-- Если ты меня любишь для меня, -- говорила она, -- люби меня здесь. Я согласна принять от тебя все, что необходимо тебе, без чего по твоим потребностям и привычкам ты не можешь обойтись нигде, -- но не более. Я и здесь совершенно счастлива; для моего довольства нужно немногое. В маленькой квартире ты меня любишь как женщину, любящую тебя, в богатом помещении, которое тебе будет стоить много денег, ты будешь ходить к женщине, которую содержишь. Приходи ко мне каждый день - вот все, о чем я прошу тебя, но оставь меня здесь, пощади мое маленькое тщеславие, которое утешает меня тем, что я тебя люблю не из интереса.

Густав понял тонкую деликатность модистки и уступил ей, считая себя счастливым, потому что в простых словах Нишетты видел чистое сердце, незараженную мысль. Он настаивал только на одном, чтобы с этого дня, согласно со своими вкусами и потребностями, Нишетта сделалась счастливейшею в Париже женщиною.

И она действительно сделалась счастливою.

Если бы вы видели ее поутру, как она радостно просыпалась, как улыбалась беспечно перед каминным зеркалом, как отворяла окно, поливала цветы, завивала папильотки (волосы были самое неотразимое орудие гризетки), весело обегала комнату, напевая любимые песни, и потом садилась за работу, -- вы бы сказали, что перед вами резвая птичка в клетке.

Нишетта любила читать, и ее вкус был более развит, чем вообще у гризеток: она читала хорошие книги; правда и то, что выбором их всегда руководил Густав.

Если не приходил Густав, Нишетта проводила обыкновенно целые вечера за книгою. Гризетка не могла читать, чтобы в то же время не грызть или не сосать что-нибудь, и обязанностью Густава было доставлять ей вместе с книгами и конфеты.

Обязанность эту он выполнял всегда очень аккуратно, как бы много Нишетта ни читала, потому что чем более занимала ее книга, тем более истребляла она конфет. Так, например, за чтением "Фредерика и Вернеретты" ею был уничтожен целый ящик сухого варенья.

Нишетта понимала все и о всем могла говорить. Писала она, конечно, с грамматическими ошибками, но в ее письмах можно было найти и смысл и чувство.

Ни отца, ни матери не было у гризетки; осиротела она, бывши еще в ученьи; скоро модистка, у которой она жила, возвысила ее степенью мастерицы и положила ей порядочное жалованье.

Желавшему в то время узнать подробности образа жизни Нишетты стоило только побродить в Латинском квартале: скоро он нашел бы студента, способного удовлетворить его любопытство...

Полюбив Густава, швея всеми силами старалась отрешиться от своего прошедшего.

Станем рассуждать беспристрастно: виновата ли была бедная-бедная девочка, что Домон не встретился ей раньше?

Густав объяснил себе этот вопрос как человек, чуждый готовых предубеждений: довольствуясь уверенностью в настоящем, он ни разу не требовал у нее отчета в ее прошедшем.

"В одном только случае я могу оставить Нишетту - именно, если женюсь; но если б мне довелось жениться, я ей обеспечу вполне независимое положение".

Они любили друг друга, не думая, не рассуждая, без сожаления о прошедшем, без боязни за будущее; это была любовь молодости: беззаботная, доверчивая и веселая.

Уважение и признательность укрепляли привязанность Нишетты к Густаву; кроткое влияние, не лишенное своего рода совершенно справедливой гордости, выражалось в чувствах его к Нишетте. Оба они считали себя счастливыми - она тем, что вверилась прямому и честному человеку, он - потому что выбор сердца не обманул его.

Густав от души желал, чтобы Эдмон мог встретить такую, как Нишетта, девушку, сам Эдмон даже иногда мечтал об этом; но привязанность такого рода трудно найти сразу, особенно в той среде, где ее постоянно отыскивают.

На Нишетте было чрезвычайно миленькое голубое кисейное платье, легкое и прозрачное. Открытый корсаж и короткие рукава позволяли видеть блестящую белизну плеч и рук хорошенькой гризетки. Крошечный чепчик на голове и неизбежная бархатная лента на шее довершали ее наряд - простой, но чрезвычайно удачно подобранный.

-- Здравствуйте, Эдмон, -- сказала она, весело выбегая навстречу нашему герою и обнимая его.

-- Здравствуйте, дитя мое. Вы нас угощаете сегодня обедом?

-- Еще каким! -- отвечала гризетка. -- Мне одной хватило бы этих кушаньев на всю неделю.

 Приготовила ты все, что я сказал? -- спросил Густав.

-- Все; для Эдмона пара котлет.

-- Пара котлет? Для меня? Зачем? -- сказал Эдмон, смеясь.

-- По приказанию доктора, -- отвечал Густав. -- Тебе положено употребление только легкого мяса.

 Эдмон болен? -- спросила с беспокойством Нишетта.

 Нет, -- отвечал Густав, -- с ним случилось маленькое происшествие, и, чтоб он не забыл его, я ему часто буду напоминать о предписаниях доктора.

-- Ты мне это происшествие расскажешь?

-- Непременно; давай сядем за стол.

-- Садитесь - кушать подано.

Кушать подано было уже давно. В комнате был накрыт стол; тарелки, бутылки и кушанья стояли, приготовленные заранее, так как обедать предполагалось без прислуги.

 Рассказывай, -- сказала Нишетта, когда суп был налит и все трое сидели на местах.

Густав хотел начать, но Эдмон перебил его и рассказал свое приключение сам, не утаив ни малейшей подробности.

-- Какая сентиментальная история! -- сказала Нишетта.

-- Да, -- отвечал Эдмон, -- но вот я остановился на полдороге. Как мне теперь увидеть героиню моего романа?

-- Очень просто, -- отвечала Нишетта. -- Вы теперь вхожи в дом и ходите, пока ее не увидите.

 Ну, я ее увижу; так ведь все это будет при посторонних.

-- Так что же такое? Нельзя объясниться языком, постарайтесь глазами выразить ей свои чувства. Если из ее взглядов вы увидите, что вас любят, -- никаких объяснений не надобно.

-- Да, но, к сожалению, моя милая, -- заметил Густав, -- г-жа Дево не так свободна, как ты. Положим, она и полюбит Эдмона и признается ему в любви, так ведь все это ни к чему не поведет, потому что у нее есть отец.

-- Опять не понимаю! Если Эдмон точно влюблен, он сделает предложение ее отцу и отец согласится. Эдмон, верно, не захочет любить ее по-испански, с ночными серенадами и шелковыми лестницами. Там это, может быть, и прекрасно, но во Франции неудобно. Сердце Эдмона не испорчено, и он так честен, что не захочет погубить девушку и любит с благородною целью.

-- Правда, -- отвечал Эдмон, сдерживая улыбку, -- но именно оттого, что, как вы говорите, сердце мое не испорчено, мне бы хотелось, чтоб перед свадьбою было немного любви. Мне страшно подумать о сватовстве обыкновенном; нотариус и приданое, являющиеся с самого начала, способны охолодить меня. Конечно, дело не обойдется без законного брака, но опять-таки пусть я дойду до такого благополучия не по избитой дороге, пусть я испытаю любовь, испытаю...

 Испытаете все треволнения Павла и Виргинии, -- подхватила, улыбаясь, Нишетта.

-- Именно, литературная женщина, -- отвечал, улыбаясь, Эдмон, -- разумеется, кроме бури и наводнения.

-- Хорошо! -- вдруг сказала Нишетта. -- Я женщина: Густав думает, что гризетке не может быть понятно сердце светской девицы, но я дам вам добрый совет, Эдмон, хотите - слушайте. Мне кажется, что сердце у всех женщин одинаково, разумеется, у которой есть сердце.

-- Я заранее следую вашему совету, друг мой, -- отвечал Эдмон, целуя руку гризетки, -- потому что убежден, что ни одно, чье бы оно ни было, женское сердце не может быть чище вашего.

-- Слышишь, Густав? -- лукаво заметила Нишетта.

 Слышу и подтверждаю.

-- Ну, моя добренькая, вы теперь знаете, за чем дело стало, что мне делать?

-- Сегодня какой день?

-- Сегодня? Суббота...

-- Ну... -- медленно протянула Нишетта.

 Ну? -- вопросительно произнес Эдмон.

-- Ну и вы не догадываетесь?

-- Не догадываюсь.

-- Завтра воскресенье.

-- Очень ясно, потому что сегодня суббота.

 А что делают по воскресеньям девицы, живущие с родителями?

-- Я уж этого решительно не знаю, что там они делают.

-- Ходят к обедне, и во всех, во всех романах влюбленные видятся со своими красавицами в церкви. Ну и вы, Эдмон, отправляйтесь-ка завтра к святому Фоме; Елена от этой церкви живет через два дома, увидит вас и догадается сразу, о чем вы молитесь. Ходите туда каждое воскресенье и продолжайте как можно чаще советоваться с доктором о вашей болезни. О вас будут думать, мечтать, как обыкновенно думают о молодых людях ваших лет, с такими, как у вас, глазами, так что, когда встретится вам случай говорить с нею, вам уже нечего будет говорить; все будет давно сказано и объяснено. Потом...

Нишетта будто не решалась выразить свою мысль.

-- Что же потом? -- нетерпеливо спросил Эдмон.

 Потом... -- в раздумье произнесла Нишетта и вдруг, будто отрезав, быстро спросила: - Что вы намерены делать, если заметите, что вовсе ее не любите?

-- Больше не буду ходить к отцу ее.

-- И вы мне это обещаете?

-- Обещаю. Но зачем такое торжественное обещание?

-- Затем, что из самолюбия вы захотите сделать то, чего бы никогда не сделали из любви. Вы завлечете слишком далеко девушку, которую не любите, погубите всю ее будущность для удовлетворения мелкому тщеславию. Вы поступите дурно.

 Не поступлю, Нишетта, потому что я честный человек.

 На этих условиях буду помогать вам. Заметьте, что я покровительствую только законным связям, -- прибавила она, улыбаясь и несколько покраснев.

-- И вы можете помочь мне?

-- Очень ясно.

-- Но как?

 Девица Елена Дево разве не носит шляпок и чепчиков? Нет? Не носит?

-- Ну... разумеется, носит.

-- Ну а если носит, так Нишетта поможет вам, и вы поблагодарите ее, когда узнаете, какая она мастерица.