Грабители морей.
Часть первая. Пираты Мальстрема.
XII. Сестра милосердия. - На свободе. - Подвиги "Грабителей". - Олаф и Эдмунд случайно являются свидетелями ужасной драмы.

Заявление о нарушении
авторских прав
Автор:Жаколио Л., год: 1890
Категории:Роман, Приключения


Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница

XII 

Сестра милосердия. - На свободе. - Подвиги "Грабителей". - Олаф и Эдмунд случайно являются свидетелями ужасной драмы.

Предсказание мнимого пастора оправдалось: Надод действительно не прожил этой ночи в тюрьме.

По тюремным правилам освещать камеры полагалось только от семи до десяти вечера, а между тем зимою в шесть часов бывает уже совсем темно. Сторожа на минуту вышли зачем-то из камеры, а Надод этим воспользовался и развернул принесенный ему пастором сверток. В свертке оказалась бритва и костюм сестры милосердия.

- Вот оно, оружие о двух концах! - произнес бандит, улыбаясь зловещей улыбкой.

Сначала он подумал воспользоваться сном сторожей, перерезать им обоим горло и убежать, но вспомнил, что ему придется идти через гауптвахту, а уж там его, конечно, не пропустили бы. Тогда Надод придумал другое средство, которое именно и удалось благодаря своей крайней дерзости. Быстро обрив себе бороду, он, покуда не пришли сторожа, надел на себя платье сестры милосердия, затем сделал чучело, которое положил вместо себя в постель, а сам встал на колени, как будто на молитву. В камере было темно настолько, что обман не бросался в глаза.

- Вот тебе раз! - сказали в один голос оба сторожа, как только вернулись. - Сюда кто-то пришел!

Они подошли ближе и увидали одну из сестер общины милосердия.

- Кто вас сюда пропустил, мать честная? - с удивлением спросил один из сторожей.

Они уже привыкли к посещению сестер милосердия, этих достойных, уважаемых женщин и девиц.

Надод отвечал самым тихим шепотом, чтобы лучше изменить свой голос:

- Сам господин директор по рекомендации того пастора, который навещал узника. Господин пастор полагает, что я могу усладить последние минуты несчастного, но только узник принял меня дурно с разным богохульством и, отвернувшись к стене, объявил, что не станет мне отвечать ни слова, так как ни в каких моих заботах не нуждается.

- Как он сказал, так и сделает, матушка, - отвечал сторож. - Я уверен, что вы не знаете, к кому вас прислали?

- Нет, - чуть слышно ответил робкий голос сестры милосердия.

- Это знаменитый разбойник и убийца Надод Красноглазый, - продолжал особенно значительным голосом сторож. - Он уже двадцать один раз бегал из острогов и тюрем и, когда его привели к нам сюда, насмешливо сказал нам: "Меньше чем через месяц я убегу отсюда, и это будет мой двадцать второй побег". Он мог бы прибавить - и последний, так как теперь ему, как надо полагать, придется волей-неволей удалиться из этого мира.

- На его хвастовство, - вмешался другой сторож, - мы ответили ему тогда же, что во всяком случае он не уйдет отсюда живой. Знаете, сестра, таких разбойников, как Надод, нельзя запереть ни на какой замок. Одно средство устеречь их - это не спускать с них глаз ни на одну минуту.

- Я полагаю, что мне здесь совершенно нечего делать, - сказала сестра милосердия. - Мое присутствие неприятно ему.

- Мы то же самое думаем, - отвечал первый сторож, - потому что вы от него ничего не добьетесь. Раз он поклялся, он уж ни слова не произнесет. Ступайте с Богом. Один из нас проводит вас, так как вам непременно нужно будет пройти через гауптвахту. Да, нелегко отсюда выбраться узнику... Отсюда еще ни один из них не выходил иначе как в деревянном ящике. - Эти последние слова были сказаны с грубым смехом. - Ступайте, сестра, я вас провожу, а Иогансон останется здесь.

Услыхав эти слова, Надод с облегчением перевел дух. Во время этого разговора у него на лбу стояли капли холодного пота. Ночь между тем надвигалась, становилось все темнее и темнее. Вздумай кто-нибудь, случайно, зажечь лампы на четверть часа раньше, - и он бы погиб. Степенно, неторопливо сторож выбрал из связки большой ключ, отпер дверь и пропустил сестру милосердия вперед.

- Как есть, ни зги не видно! - проворчал он досадливо. - Что бы им зажечь лампы?.. А все экономия... Дайте мне вашу руку, сестра, я вас поведу.

- Нет, благодарю вас, я вижу достаточно хорошо, - отвечал Надод с редким присутствием духа.

Протяни только он сторожу свою мощную длань, его сейчас же бы узнали.

Он шел по коридору, насвистывая какой-то мотив. Надод шел сзади, стараясь как можно тише ступать. Через каждые десять метров сторож отпирал железную дверь, потом каждая из них захлопывалась со зловещим глухим стуком. К счастью, никто не попадался навстречу: большинство служащих при тюрьме в это время обедали, иначе Надод и сторож непременно бы наткнулись на кого-нибудь из надзирателей, которые часто прохаживались по коридорам с фонарем в руке.

Вдруг Надод почувствовал, что холодеет от ужаса.

Он вспомнил, что по тюремным правилам всякий посетитель должен пройти через канцелярию, где удостоверялась его личность при входе и выходе. Канцелярия была, конечно, хорошо освещена, и Надода узнают там непременно.

Как и везде, между служащими в тюрьме и чиновниками канцелярии была глухая вражда. Как будут рады эти чернильные души подцепить сторожа, так наивно готовившегося выпустить на свободу одного из заключенных - и кого же? - Надода Красноглазого, самого страшного бандита! О, тогда такая поднимется кутерьма...

Все это разом промелькнуло в голове Надода, и он уже подумывал о том, не лучше ли, во избежание скандала, открыться сторожу, который преспокойно отведет его обратно в камеру и даже будет ему очень благодарен за избавление от неприятности. Из чувства признательности сторож, быть может, сам потом поможет ему убежать...

В ушах Надода заранее звучали хохот и глумленье, которые, конечно, не замедлил бы поднять сонм торжествующих чиновников. Да, нечего делать, нужно этот скандал устранить.

Надод уже протянул руку, чтобы хлопнуть сторожа по плечу, как вдруг последний обернулся сам и с живостью спросил:

- Скажите, пожалуйста, сестра: вас директор через канцелярию провел? Видели вас эти чернильные души?

Сказано это было с неподражаемым презрением.

Надоду блеснул луч спасения. Железный этот человек волновался, как нервная женщина.

- Нет! - произнес он с усилием. - Господин директор провел меня прямо в камеру.

- В таком случае мы и теперь пройдем тем же путем. Чернильные души будут очень рады случаю отметить нарушение правил. Правда, они попридержат язык за зубами, потому что сделал это сам господин директор, но все-таки лучше с ними не связываться... Пойдемте сюда. Я вас выведу прямо на гауптвахту.

Сторож повернул в боковой коридор, отворил дверь на гауптвахту и, выпустив Надода, объявил:

- По приказанию господина директора.

- Пароль? - спросил унтер-офицер.

- Бдительность и верность! - шепнул сторож на ухо солдату.

- Проходите! - сказал унтер-офицер.

Лицо Надода было совершенно закрыто покрывалом.

Сторож проводил его до самого выхода.

- До свидания, честная мать! - сказал наивный человек и низко поклонился.

- До свидания, мой друг, - прошептал бандит и, не спеша, вышел на улицу, скрестив на груди руки в широких рукавах.

В ту же минуту со стороны тюрьмы грянул пушечный выстрел.

Сторож, оставшийся в камере, заметил побег еще прежде, чем возвратился его товарищ, и, как сумасшедший, побежал дать тревогу.

После побега не прошло еще десяти минут. Беглеца надеялись поймать...

Погоня была послана по горячим следам, но все поиски остались безуспешны.

Однажды вечером несчастный сидел у нетопленного очага и с тоскою слушал, как голодные дети его просили хлеба, которого не было в доме. Вдруг в комнату вошел какой-то незнакомец, положил на стол объемистый мешок и удалился.

В мешке оказалось двадцать тысяч золотых талеров, а на дне лежал клочок бумажки с надписью: "От сестры милосердия".

Надод исчез бесследно. Ни в Швеции, ни в Норвегии его не могли найти.

В это время только что окончилась Семилетняя война, в которой принимали участие Пруссия, Франция, Австрия и Россия. Северные державы совершали раздел Польши. Во всей Европе гремели войны. Разбой усилился, проезжие дороги были лишены всякой безопасности. К этому именно времени и относится образование в Европе многочисленных разбойничьих шаек, носивших разные наименования: Рыцарей Шварцвальда, Рыцарей Горных стран, Нагревателей, Вольных Товарищей, Грабителей морей и других.

"Грабители морей" действовали на морских берегах всей Европы. Главное отличие их от других шаек было в том, что они одинаково подвизались как на море, так и на суше. Агенты их проникали всюду и вынюхивали добычу, но действовали так осторожно, что честные люди и не догадывались об их деятельности.

К числу этих агентов принадлежал и почтенный нотариус Пеггам. Он агентствовал на английском берегу, который был едва ли не самым важным для пиратов. Добыча каждой экспедиции делилась обыкновенно на две части: половина шла участникам экспедиции, а другая - невидимым вождям "Грабителей", которых не знали в лицо даже самые важные агенты, но власть которых и скрытое влияние чувствовалось всеми.

Когда в один прекрасный день шайка "Грабителей" собиралась ограбить дворец какого-нибудь богатого лорда, начальник шайки получал подробный план дома, ключи от всех дверей и описание всех запертых помещений и хранящихся в них ценностей.

Кто мог доставлять эти сведения?

Разумеется, кто-нибудь из главных вождей, принадлежавших к высшему обществу.

В другой раз шайка "Грабителей" была изловлена на месте преступления в то время, как она взломала денежный шкаф одного из богатейших банкиров Лейчестер-Рода. Разбойников приговорили к повешению, но невидимая рука помогла им всем бежать ночью, накануне казни. Иногда "Грабители" действовали в интересах чьего-нибудь личного мщения, таинственно отправляя на тот свет целые семейства, мешавшие какому-нибудь высокопоставленному лицу. При одной из драм этого рода довелось однажды присутствовать Олафу и Эдмунду. Спрятавшись в пустынной бухте одного островка в Северном море, они видели, как "Грабители" сбросили в море семерых человек: отца, мать и пятерых детей, из которых старшему было только восемь лет.

Это происходило в ста метрах от берега, и молодые люди слышали, как несчастные молили о пощаде.

- Я знаю, моему брату хочется получить мой титул, занять мое место в палате лордов, - говорил отец семейства. - Пусть он берет и то, и другое. Я уступлю ему и титул маркиза, и майорат, и все свои права, только пощадите нас!.. Составьте протокол о нашей смерти и отвезите нас на какой-нибудь остров в Тихом океане. Даю вам честное слово, что о нашем существовании никто никогда не услышит.

Но палачи оказались недоступными жалости. Каждому из несчастных привязали к ноге по пушечному ядру и всех вместе сбросили в воду.

что это был мужчина атлетического роста и сложения.

Это был никто иной, как Надод, который после своего побега послушался совета своего освободителя и уехал в Чичестер, где и поступил в общество "Грабителей морей". Олаф и Эдмунд, не помня себя от волнения, вернулись на свою шхуну, стоявшую на якоре с другой стороны острова, и пошли следом за разбойничьим кораблем, рискуя подвергнуться нападению. Они дали себе клятву отыскать виновников этого ужасного злодеяния и отомстить злодеям. Следуя за кораблем, они, незамеченные бандитами, пришли в Чичестерскую гавань, но в ту же ночь корабль исчез.

Молодые люди уже хотели уезжать домой в Норрланд, как вдруг на одной из улиц города повстречали нотариуса Пеггама, в котором сейчас же узнали одного из главных виновников убийства. Гнусного бандита сопровождал почтенный Ольдгам, его первый клерк. Велико было изумление молодых Биорнов, когда они узнали, что этот Пеггам состоит членом парламента за Чичестер и пользуется репутацией честнейшего человека в графстве. Они уехали домой, решившись все рассказать отцу и вернуться назад со своими верными Гуттором и Грундвигом, чтобы следить за Пеггамом и вывести его на чистую воду. Этот план они и собирались привести в исполнение, когда встретились с Ингольфом и спасли его от ярости Мальстрема. Теперь читателю понятно их волнение, когда они неожиданно увидали Ольдгама, которого узнали сейчас же, и чтобы поправить дело, потребовалась вся смелость и все хладнокровие Ингольфа.

Они сделали очень важную ошибку, намекнув при Надоде о драме, совершившейся на их глазах. С этого момента в душе бандита решена была их участь, тогда как, не будь этого обстоятельства, он, быть может, удовольствовался бы местью одному старому Гаральду.



Предыдущая страницаОглавлениеСледующая страница