Грабители морей.
Часть первая. Пираты Мальстрема.
XX. Мистер Ольдгам сходится во мнениях с Грундвигом. - Неудачные попытки Эриксона. - Ольдгам принимает Грундвига за полинезийца.

XX 

Мистер Ольдгам сходится во мнениях с Грундвигом. - Неудачные попытки Эриксона. - Ольдгам принимает Грундвига за полинезийца.

Пора, однако, нам посмотреть, что сталось с мистером Ольдгамом и другими интересными личностями, фигурирующими в нашем правдивом рассказе.

Первой заботой Ингольфа, по прибытии в Розольфсе, было запереть почтенного бухгалтера в особую каюту и приставить к двери часового, чтобы мистер Ольдгам как-нибудь не выбежал и не наделал бед своим болтливым языком.

Молодому лейтенанту Эриксону, большому приятелю бухгалтера, было поручено сделать так, чтобы мистер Ольдгам подчинился своей участи без большого протеста. Но - увы! - на этот раз все красноречие офицера осталось втуне: почтенный клерк ничего не хотел слышать. Напрасно Эриксон рассказывал про розольфскую стоянку разные ужасы и даже придумал ей название "бухты Убийств", уверяя, что здешние канаки всякого высадившегося на берег немедленно убивают, потрошат, начиняют картофелем и, зажарив на вертеле, съедают, - мистер Ольдгам нисколько не отступался от своего желания выйти на берег.

- Брр! - пугал его Эриксон. - Как это вы будете жариться в собственном соку... Бедный Ольдгам!..

Даже и это не действовало. Клерк непременно желал посмотреть на канаков, чтобы потом дома, в тихом семейном кругу, рассказывать по вечерам о своих приключениях.

Эриксон был разбит на всех пунктах. Добряк-счетовод был упрям и ни за что не хотел отступиться от того, что раз навсегда взял себе в голову.

Истощив все аргументы, офицер решился сказать Ольдгаму правду и объявил ему напрямик, что бриг "Ральф" находится вовсе не в Океании, а в Норрланде, около самой Лапландии, в тридцати градусах от Северного полюса.

Ольдгам не дал ему даже договорить - покатился со смеху.

- Рассказывайте! - сказал он. - На каком же это полюсе солнце может греть в течение восемнадцати часов?

- Да, ведь, чем ближе к полюсу, тем дни дольше, - возразил лейтенант. - Если бы мы были на экваторе, то дни равнялись бы ночи, потому, ведь, экватор и называется равноденственною линией.

- Оставьте вы свои шутки, - твердил свое Ольдгам. - Не знаю, что у вас за причина не пускать меня на берег, но что мы в Океании - в этом я убежден. И капитан, и г.Надод, все вы говорили мне, что идете в Океанию. Тогда у вас не было причины меня обманывать. Да, наконец, я хоть и близорук, а все-таки разглядел и берега, и роскошную тропическую растительность... Как хотите, а на берег я съеду, не посмотрю на вашего часового. Вы узнаете на опыте, Эриксон, что англичанин никому не позволит насмехаться над собою.

Отвечать было нечего. Лейтенант ушел, накрепко подтвердив часовому, чтобы он смотрел за бухгалтером в оба.

Решившись на этот раз во что бы то ни стало исполнить свое намерение, Ольдгам подсчитал кассу, подвел баланс, привел в порядок все книги и стал готовиться к побегу.

Вычислив свою долю в призах, так как никто не держал на корабле много денег на случай несчастия, мистер Ольдгам оказался обладателем 150. 000 франков, которые лежали у банкиров Дерлинга и Фрэзера в Лондоне. Ввиду скромных вкусов мистера Ольдгама сумма эта была для него очень значительна. Ее достало бы ему на то, чтобы всю жизнь прожить без нужды, даже если б нотариус Пеггам и не взял его на прежнее место.

Он решился покинуть "Ральф" навсегда, что считал себя вправе сделать во всякое время, так как на бриге его держали насильно. Наличных денег было у него в данную минуту 18. 000 франков. Он их держал при себе для того, чтобы накупить всевозможных коллекций и украсить ими свой кабинет в Чичестере.

Уложив в небольшой мешок провизии на три дня, мистер Ольдгам стал нетерпеливо дожидаться ночи.

Как раз под окном его каюты плавала привязанная на простую веревочку лодочка, в которой обыкновенно ездил по своим делам повар. Когда стемнело, Ольдгам тихонько притянул лодочку к стене корабля, тихо спустился в нее из окошка каюты, обрезал веревку и поплыл в море.

Сердце билось у него сильно, когда он отъезжал от корабля, но, к счастью, его никто не заметил.

Незаметно приблизился он к "Сусанне", стоявшей на якоре, и поспешил скрыться за ее кузовом. Тут уж он был вне опасности и, благополучно доехав до берега фиорда, который считал рекою, радостно выпрыгнул из лодки.

Он был спасен, так как Ингольф, отправляясь в замок, строго запретил своим матросам сходить с корабля.

Едва Ольдгам ступил по берегу несколько шагов, как перед ним выросла чья-то тень и обратилась к нему с речью на незнакомом языке.

Ольдгам нисколько не испугался. Он этого ожидал. Разумеется, он должен же был кого-нибудь встретить, и чем скорее это случилось, тем лучше, - по крайней мере, не придется ночевать под открытым небом.

- Это, должно быть, канак, - подумал он. - Как жаль, что я не знаю местного наречия!

Незнакомец повторил свою фразу.

- Друг мой, - отвечал по-английски Ольдгам. - Я, к несчастью, не знаю твоего благозвучного диалекта, я иностранец и приехал на твой остров в первый раз, чтобы изучить нравы и обычаи туземцев и проверить рассказы путешественников.

- Кто бы ты ни был, - отвечал ему по-английски Грундвиг (туземец был никто иной, как он), - я очень рад тебя видеть в нашей стране.

- Канак, говорящий по-английски! - изумился вслух мистер Ольдгам. Вот уж никак не ожидал!

- Он меня принимает за канака! - подумал старый норрландец. - Кто же он такой? Сумасшедший или шутник?

В голове Грундвига постоянно сидела мысль - отыскать Фредерика Биорна. Верному слуге показалось, что лицо Ингольфа необычайно напоминает изящные и благородные черты покойной герцогини. Путешествуя с Магнусом Биорном в Китай, в Японию, в Индию и даже в Океанию, Грундвиг всюду разыскивал следы пропавшего мальчика, но ни на одном из тех мальчиков и юношей, которых он принимал за Фредерика Биорна, не оказывалось Биорновского клейма, неизгладимым способом накладываемого на каждого родившегося в этом семействе младенца мужского пола. При виде же Ингольфа у Грундвига явилось какое-то необыкновенно сильное предчувствие, что этот молодой человек и есть Фредерик...

Об Ингольфе, его семейном положении он ничего не знал, а, между тем, едва не упал в обморок, когда увидал его лицо.

Прежде чем откровенно обратиться к капитану "Ральфа" с вопросом, нет ли у него на груди клейма, он решился воспользоваться отсутствием Ингольфа и отправиться на бриг, чтобы поболтать с кем-нибудь из тамошних людей и навести справки об их капитане. Случай совершенно неожиданно свел его с почтенным Ольдгамом.

Услыхав, что незнакомец принимает его за канака, Грундвиг собирался уже разъяснить ему его ошибку, но Ольдгам продолжал свою болтовню, не дав Грундвигу раскрыть рта.

- Извините мое волнение, почтенный полинезиец, но ведь я, знаете ли, вот уж двадцать лет собирался посетить Океанию - и никак это мне не удавалось. Ведь я - простой клерк в конторе нотариуса на берегу Англии и согласился сесть на этот бриг лишь с тем условием, чтобы меня свозили посмотреть Океанию, куда бриг именно и шел, как говорил сам капитан. Правда, когда мы сюда пришли, лейтенант Эриксон стал уверять, что здешние жители людоеды, но я не побоялся этого и все-таки вышел на берег, вверив себя святым законам гостеприимства, которые не чужды, конечно, и вам, о первобытные чада природы!.. Теперь я услышал из уст твоих, почтенный полинезиец, английскую речь и заключаю из этого, что цивилизация не чужда и твоей родине. Итак, вверяюсь тебе всецело... Ты, вероятно, здешний великий вождь?

Грундвиг был человек очень умный и в замке занимал положение не столько слуги, сколько доверенного человека, наперсника. Для своего времени он был даже довольно образован и начитан. Поэтому, слушая наивную речь Ольдгама, он сразу понял, что видит пред собой какого-нибудь легковерного простака, которого вышучивают офицеры брига. Имея в виду чего-нибудь добиться от незнакомца, Грундвиг не стал его разуверять и преважно отвечал ему, усиливаясь не прыснуть от смеха:

- Да, Утава - великий вождь, и он приветствует белого гостя в своих владениях. Но прежде чем я отведу тебя в свою хижину, ты должен ответить мне на мои вопросы, ибо мои братья послали меня узнать, что это за корабль пришел к нам.

- Спрашивай! Ольдгам с удовольствием ответит своему брату Утаве! - отвечал клерк, подделываясь под манеру своего собеседника.

- Кто капитан этой большой лодки?

- Его зовут Ингольф, он капитан шведской службы. Швеция - это страна, которой ты, Утава, не знаешь. Там настолько холодно, насколько здесь жарко.

При других обстоятельствах этот ответ насмешил бы Грундвига, но теперь ему было не до смеха. Сердце его сжималось от страха, что ему не удастся узнать того, чего он желает.

Он продолжал допрос:

- Где живут родители капитана, и знал ли ты их?

Этот ответ причинил Грундвигу сильное разочарование, но все-таки старый слуга продолжал слушать, так как Ольдгам пояснял дальше.

- Впрочем, если ты желаешь подробных и самых верных сведений, - говорил клерк, - то на корабле есть человек, которому известно все прошлое капитана. Это один белый... вернее рыжий и, одним словом, европеец, то есть такой же человек, как и я.

- Как его зовут?

- Его зовут Надодом.

- Надодом! - вскричал Грундвиг, не в силах будучи скрыть своего удивления.

- Да, Надодом... Что тебя так удивляет это имя? Оно очень обыкновенно в Швеции и Норвегии, и нотариус Пеггам, у которого я служил, говорил мне, что этот человек родился в герцогстве Норрландском.

- Надод!.. Норрландское герцогство! - пробормотал Грундвиг, удивление которого постоянно росло.

- У этого Надода, - докончил Ольдгам, - есть еще прозвище Красноглазый, потому что один глаз у него налит кровью и совершенно вышел из орбит. Его, говорят, очень сильно побили в детстве. Пеггам мне рассказывал, что Надода наказали так по приказу его господ за то, что не доглядел за ребенком, который был поручен его надзору, и тот утонул.

Грундвиг слушал Ольдгама, боясь вздохнуть, боясь проронить хотя бы словечко.

- Впрочем, я не вполне уверен, утонул ли ребенок: мне помнится, что мистер Пеггам говорил, что мальчик жив. Эти рассказы меня никогда особенно не интересовали, поэтому я слушал их кое-как, без большого внимания. Одно могу тебе сказать, друг мой Утава, - что это Надод находится на корабле и что никто лучше этого человека не может рассказать тебе о нашем капитане.

- Слава тебе, Господи! - пробормотал он вполголоса. - Да, это он: предчувствие на этот раз не обмануло меня... Надобно увидеть этого Надода, вырвать у него тайну... И зачем он явился опять в Розольфсе? Уж, разумеется, не за хорошим делом. Этот гнусный бандит на хорошее дело не способен... Разве, убегая из замка, он не поклялся жестоко отомстить за причиненное ему увечье? Разве он не говорил, что не успокоится до тех пор, покуда не омоет руки в крови последнего из Биорнов?.. Разве не поклялся он меня с Гуттором пригвоздить живыми к воротам замка?.. Боже мой! Что, если он явился сюда теперь именно для того, чтобы исполнить свои угрозы?.. И почему он прибыл именно на этом бриге?.. О, какая дьявольская мысль: разрушить Розольфсе руками одного из Биорнов!.. Ужасная мысль, но вполне достойная такого бандита... Нельзя терять времени, необходимо овладеть Надодом во что бы то ни стало... Но как это сделать?..

Он задумался...

Весь его предыдущий монолог был сказан на том наречии, которым говорят норвежские поморцы, и Ольдгам, не понявший ни слова, был уверен, что слышит настоящий канакский язык. Вместе с тем он полагал, что великий вождь Утава произносит какое-нибудь заклинание против духов ночи, - об этом почтенный клерк тоже вычитал в книге о путешествиях.

Грундвиг был теперь убежден не только в том, что Ингольф есть Фредерик Биорн, но и в том, что Надод нарочно воспитал его для своего мщения и внушил ему мысль разрушить Розольфский замок. Злее этой мести не могло быть - уничтожить род Биорнов через одного из членов этого рода! Но это было не так. Такая идея легко бы могла прийти Надоду в голову, но в действительности он вовсе не воспитывал Ингольфа и даже не знал его до тех пор, пока три месяца тому назад министр Гинго не посоветовал ему обратиться к молодому корсару. Министру Гинго хотелось овладеть Черным герцогом и его детьми, но так, чтобы самому остаться в стороне в случае неудачи. Что же касается до ближайшей цели Надода, то Грундвиг не ошибался относительно ее нисколько: бывший розольфский крепостной собирался мстить своим прежним господам и всем тем, которые так или иначе участвовали в исполнении над ним грозного приговора.

"Ральфе" в это время зажглись огни, как это делается ночью на военных кораблях, и на корме брига показался человек, прохаживающийся взад и вперед. Даже издали можно было заметить, что у этого человека непомерно большая голова.

- Вот, мой друг Утава, тот самый человек, о котором я тебе говорил, - сказал Ольдгам. - Это Надод Красноглазый. Он дожидается капитана, который съехал на берег в гости к одному колонисту. Что касается меня, я предпочитаю погостить у кого-нибудь из туземцев: это гораздо интереснее.

- Мой белый брат рассуждает совершенно справедливо, - отвечал Грундвиг, которому хотелось поскорее избавиться от собеседника, уже начинавшего ему надоедать и мешать. - Пойдем со мной, я велю тебя проводить в мою хижину одному из моих воинов, а самому мне нужно здесь пробыть несколько времени.

Грундвиг и Ольдгам прошли молча около мили, затем верный слуга Биорнов взял свисток, висевший у него на шнурке, и несколько раз протяжно свистнул.

Спустя несколько минут захрустел валежник - послышались чьи-то шаги.

Розольфские слуги очень часто называли Грундвига сокращенным именем Грунд. Это делалось из особого к нему уважения, как к главному слуге Черного герцога.

Вилль был очень толковый юноша и обучался у лучшего стокгольмского ветеринара. Гаральд поручил ему главный надзор за стадами, за лошадьми и за охотничьими собаками. Грундвиг уже успел придумать отправить Ольдгама в ског, где паслись олени и были выстроены палатки для пастухов. Роскошная трава и оригинальные костюмы лопарей, по мнению Грундвига, должны были оставить близорукого и легковерного Ольдгама при его иллюзии, будто он находится в Океании.

Отведя Вилля в сторону, Грундвиг в коротких словах объяснил ему, в чем дело. Вилль должен был увести Ольдгама на большую пастушескую станцию Иокильсфильд, так как теперь после известного разговора было бы слишком опасно позволять ему встречаться с Надодом.

облегчала задачу Вилля.

Как только они скрылись, Грундвиг побежал в замок и сейчас же опять вышел оттуда, но уже не один, а с Гуттором.