Губительница душ.
LI. На кресте

LI. На кресте

Рано утром лакей разбудил патера Глинского и доложил, что еврей, служивший тому в качестве шпиона, желает сообщить очень важное известие. Через минуту отворилась дверь, и в комнату вошел человек в долгополом кафтане.

-- Я напал на хороший след, -- проговорил он, раболепно кланяясь чуть не до земли, -- только вчера получил я известие, что Рахиль, хозяйка Красного кабачка, скрывается в Ромшино, в имении господина Монкони.

-- Может ли это быть?

-- Почему же нет? Барышня Монкони очень дружна с барышней Малютиной и, вероятно, уже поступила в секту.

-- Это правда... Но признается ли Рахиль, если нам удастся ее поймать?

-- О, это хитрая бабенка! Но она боится крови и потому не участвовала в убийствах, -- она оказывала секте услуги другого рода. Быть может, она и сознается, а если не захочет, так мы силой заставим ее говорить.

Патер Глинский поехал в полицию и оттуда - к Ядевскому. Потом, вместе с полицейскими агентами они отправились в Ромшино. Из предосторожности они остановились в лесу, не доезжая до усадьбы, незаметно оцепили господский дом и тогда уже постучались в ворота. Навстречу к ним выбежал кастелян, весь бледный, и поклялся, что в доме никого нет.

Иезуит вошел вместе с агентами в дом, а Ядевский остался на карауле у ворот. Вдруг из сада донесся громкий, отчаянный крик. Кто-то - по всей вероятности женщина - ругался, умолял о пощаде и ревел во все горло. Не прошло и минуты, как двое агентов притащили молодую хорошенькую крестьянку, собиравшуюся перелезть через забор.

-- Пустите меня!.. Я деревенская девушка! -- вопила пленница.

-- Как бы не так! -- усмехнулся один из агентов. -- Я давно знаю тебя, Рахиль Басси! -- и резким движением он сорвал с ее головы красный платок.

Еврейка упала на колени и закричала во весь голос:

-- Я ничего не знаю!.. Я не виновата!

-- Это мы увидим, -- возразил полицейский чиновник. -- Марш вперед!

Рахиль привели в комнату, где сидел патер Глинский с остальными агентами.

-- Признавайся, что заставило тебя скрываться в здешней усадьбе? -- начал старший агент.

-- Я не сделала ничего дурного!.. Как Бог свят, ничего!

-- Замолчи, разбойница, душегубка!

-- Я никогда не проливала человеческой крови... В этом я неповинна.

-- Говори, где твои сообщники?

-- У меня нет сообщников!.. Я не преступница... Убей меня Бог на этом самом месте! Не возьму я такого греха на душу!

-- А знаешь ли ты барышню Малютину?

-- Знаю.

 Приходила ли она в Красный кабачок?

-- Приходила.

-- Зачем?

-- Встречаться с господами.

-- С Пиктурно и графом Солтыком?

-- Кажется, да.

-- Знала ли ты, что Малютина сектантка?

-- Боже меня сохрани! Я этого и не подозревала!

-- Ты лжешь, негодная! Тебе известно, что к этой секте принадлежит и Генриетта Монкони. Ты знаешь, где скрываются твои гнусные сообщники. Признавайся!

-- Ничего я не знаю и не ведаю!

-- Не хочешь признаваться? Ну, так мы тебя заставим! У нас для этого есть отличные средства.

-- Пощадите! -- воскликнула еврейка, падая на колени. -- Я ничего не знаю!

-- Перестань реветь! -- пригрозил чиновник. -- Кнут развяжет тебе язык!.. Позвать сюда пару здоровых баб с кнутами!

-- Сжальтесь! -- умоляла трепещущая от страха Рахиль. -- Ведь я женщина... Неужели вы будете пороть меня?

-- Не мы, а бабы.

-- Нет, нет!.. Я не позволю!

-- Тем скорее ты признаешься.

В комнату вошли две плотные, краснощекие, деревенские бабы с кнутами и веревками в руках. Увидя еврейку, они злорадно оскалили зубы.

-- Вяжите ее! -- скомандовал чиновник.

-- Сжальтесь, пощадите!

Несмотря на упорное сопротивление, Рахиль была моментально связана проворными бабами.

-- Прикажете начинать? -- злобно усмехнулись они, обращаясь к агенту.

-- Валяйте!

На обнаженную спину еврейки градом посыпались удары.

 Довольно!.. Довольно!.. Я все скажу... Развяжите меня! -- кричала злополучная дщерь Авраама.

-- Еще пять ударов для окончательного усмирения, -- приказал чиновник.

Снова поднялись кнуты, снова заорала еврейка, но вопли ее не тронули никого из присутствующих. Рахиль призналась во всем: в своих сношениях с апостолом секты и с Эммой Малютиной, в убийстве Пиктурно и во многих других, до сих пор нераскрытых преступлениях. Она сообщила, что сектанты имеют убежища в Красном кабачке, в Мешкове и в Окоцине, и прибавила, что Эмма завлекала графа Солтыка с намерением принести его в жертву.

-- Куда она его увезла?

-- Не могу знать.

-- Эй, бабы, принимайтесь за дело!

-- Пощадите! Право я не знаю, где граф, в Мешкове или в Окоцине.

Между тем, весть об аресте Рахили распространилась по деревне с быстротой молнии, и Юрий стрелой полетел известить об этом Сергича, а тот, не медля, отправился в Окоцин. В замке он застал только апостола, Эмму, Генриетту, Карова и Табича. Остальные сектанты разбежались: кто - в Галицию, кто - в Молдавию.

-- Бегите! Скрывайтесь как можно скорее! -- еще с порога закричал Сергич.

-- Что случилось? -- спросил апостол.

-- Полиция схватила Рахиль, и она под кнутом выдала всех нас с головой... Часа через два сыщики будут здесь... Спасайтесь, пока еще не поздно.

 Я никого не удерживаю, -- с невозмутимым хладнокровием произнес апостол, -- сам же останусь тут.

-- И мы также! -- в один голос вскричали Эмма, Генриетта и Каров.

-- Как хотите, -- грустно улыбнулся апостол, -- быть может, вы мне еще понадобитесь. Ты, Сергич, поезжай в Яссы и стань во главе нашей секты, пока вы не изберете другого апостола.

Да благословит тебя Господь!.. Теперь оставьте меня, я позову вас, когда будет нужно.

Все вышли из комнаты, а Сергич немедленно отправился по дороге на юг. Прошло несколько минут боязливого ожидания, затем апостол позвал к себе Эмму; Генриетта молилась и плакала, стоя на коленях.

-- Настал всему конец, -- начал апостол, -- мы побеждены, и нам остается только умереть. Я покажу вам пример.

-- Ты покидаешь нас! -- воскликнула Эмма.

-- Не могу же я живым отдаться в руки врагов наших, врагов Божьих, чтобы окончить жизнь в снежных пустынях Сибири. Я избираю путь истинный, который приведет меня в царство небесное. Смерть моя образумит неверующих, укрепит колеблющихся и воодушевит равнодушных. Это решено. Не старайся меня отговорить. Не сокрушайся обо мне, а пожалей тех, которых я оставляю в этой юдоли греха и скорби.

-- Да будет воля твоя, -- ответила сектантка, -- но я клянусь отомстить за тебя твоим врагам!

 Не говори о мести, дочь моя, -- это злобное чувство неугодно Богу. Из любви к ближнему наказывай грешников, оскорбляющих Божие величие и преследующих Его верных рабов. Веди этих глухих, слепых, заблуждающихся по пути к царствию небесному, вырви их души из когтей сатаны.

-- Я буду следовать твоей воле до последнего издыхания и исполнять с Божьей помощью возложенную на меня миссию.

 Буди над тобою мое благословение, -- продолжал апостол. -- Знай, что я надеюсь на твою помощь в этот скорбный для меня час.

-- Ты приказываешь мне убить тебя? -- в ужасе воскликнула сектантка. -- Нет!.. Нет!.. Требуй от меня всего, чего угодно, только не этого!

Кроткая улыбка озарила бледное лицо апостола.

 Жизнь и смерть наша в руках Божьих, -- отвечал он, -- я требую от тебя беспрекословного повиновения. Исполнишь ли ты то, что я тебе прикажу?

-- Исполню.

-- Позови сюда оставшихся членов нашей общины.

Эмма вышла из комнаты. Апостол простерся на полу у подножия распятия и начал усердно молиться. Затем, услышав шорох шагов, он встал, подозвал к себе Табича и шепнул несколько слов ему на ухо. Старик содрогнулся и побледнел, но немедленно вышел из комнаты, а апостол в сопровождении своих духовных детей отправился в молельню.

Полчаса спустя Табич вернулся, неся в руках огромный деревянный крест. Положив его на пол, он вынул из мешка молоток и гвозди. Все присутствующие в ужасе следили за этими зловещими приготовлениями.

 Да будет воля Твоя! -- набожно произнес апостол, осеняя себя крестным знамением. -- Распните меня!

Эмма и Генриетта в слезах бросились к его ногам.

-- Мужайтесь, дети мои, не покидайте меня в эту трудную минуту... Во имя Отца и Сына, и Святого Духа, -- и он распростерся на кресте. -- Эмма, ты вобьешь первый гвоздь в мою правую руку.

Молодая женщина машинально, словно автомат, исполнила это ужасное приказание. Апостол улыбался.

-- Теперь ты, Генриетта, -- в левую, -- прибавил он.

-- Ты сделала это нечаянно. На все есть Божия воля.

Генриетта собралась с духом и сразу вколотила гвоздь.

-- Ты, Каров, пригвоздишь мои ноги. Помоги ему, Эмма.

Графиня придержала ноги страдальца, и укротитель одним ударом всадил в них огромный гвоздь.

 Теперь поднимите крест и поставьте его к стене; я желаю умереть так, как Господь наш Иисус Христос.

Приказание было исполнено. Апостол казался спокойным, только дрожание губ изобличало его страдания. Так прошел час.

-- Пора вам удалиться отсюда, мои возлюбленные, -- произнес страдалец.

-- Я останусь с тобой, пока ты жив, -- возразила Эмма.

-- На тебя возложены священные обязанности, дочь моя. Беги, пока еще можно скрыться.

 Господь повелевает мне прекратить твои тяжкие страдания, и я готова ему повиноваться.

-- Буди во всем воля Божия, -- подтвердил мученик.

Эмма схватила лежащий на алтаре жертвенный нож, поднялась по ступенькам, обняла рукою голову апостола и прикоснулась губами к его бледным губам.

-- Гряди в царствие Божие, -- прошептала она, -- я вскоре последую за тобой! -- и с этими словами она вонзила нож в сердце своего наставника.

-- Свершилось! -- торжественным тоном произнесла жрица. -- Да падет кровь мученика на врагов его!