| Автор: | Захер-Мазох Л. |
| Категория: | Роман |
Том первый
5. Розочка воспротивилась и уколола
На рассвете Сергей вернулся с поля домой; с высоты лошади заглянув через забор к себе во двор, он увидел там своего старого слугу, нетерпеливо расхаживающего взад и вперед. Тот, по-видимому, размышлял о чем-то важном, но размышлял не только головой и про себя, а активно помогал этому процессу руками и ногами.
- Ну вот наконец и вы, - заговорил он, едва Сергей остановился перед домом и слез с лошади, - очень хорошо, потому что я хотел бы серьезно поговорить с вами.
- Ты, со мной?
- Конечно, - ответил Онисим, - потому что я старше вас и на своем веку успел повидать и услышать такое, что осталось непонятым вами, и, следовательно, мой долг - открывать рот в тех случаях, когда речь заходит о вашем благополучии.
- Ладно, что там у тебя?
- Вы, молодой барин, должны сейчас настроиться на серьезный лад, - начал старик, - вы уже достаточно долго любезничаете с милостивой барышней из Михайловки, впредь так продолжаться не может, люди смотрят на вас как на похитителя женщин, как на какого-то турка или черкеса. Уже давно настала пора, чтобы, как подобает, попросить у родителей руки девушки. Вам никогда не простят, если вы сперва сообщите о своих намерениях барышне.
- Об этом у нас еще будет случай потолковать.
- Словами здесь ничего не достигнешь, надо действовать, - воскликнул Онисим. - Я хорошо вычищу вам черный костюм, приготовлю красивую рубашку и желтые перчатки, а затем велю запрячь коляску.
Сергей еще какое-то время упирался, но в конце концов старик все-таки одел его, как ребенка, с головы до ног и со счастливым видом усадил в экипаж.
Стояло начало сентября, первый насыщенный и пышный тон надвигающейся осени подобно расплавленному золоту лежал на окрестном ландшафте. Розы уже покорно склонили головы, а георгины и астры, напротив, гордо и торжествующе подняли их. Созрел виноград, яблоки горели пунцовыми пятнами в зеленой листве, ласточки готовили юное поколение к дальнему перелету в край пирамид.
Когда Сергей выпрыгнул в Михайловке из коляски, семья Меневых с несколькими гостями сидела в трапезной за круглым столом и под легкое венгерское вино усердно вкушала свежие колбасы. Кроме Февадии тут присутствовали еще дядюшка Карол и Винтерлих. Натальи не было, и никто не знал, где она. Сергея приняли учтиво, однако с прохладцей. Его пригласили за стол, угостили колбасой и вином.
На некоторое время воцарилась мертвая тишина, слышно было только, как зудят мухи на окнах да под столом негромко повизгивает мопс. Внезапно Лидия с энергией, изумившей всех присутствующих, поднялась со своего места и подошла к открытому окну. В сером домашнем капоте она стояла там, точно большой глобус, на который натянули чехол, чтобы защитить его от пыли и мух.
- Наталья! - крикнула она. - И куда эта девица снова запропастилась? Наталья!
Менева появление Сергея никоим образом не обеспокоило; он по-прежнему безмятежно восседал за столом в своем кофейного цвета капутроке,[17]
Молчание нарушил Винтерлих, заговорив о том, что в столицу округа вскоре приедет театральная труппа и будет давать представления. Это был единственный пункт, в котором его вкус вступал в противоречие со вкусом Меневых: он страстно любил все, что относилось к искусству, особенно пьесы. Сколь бы скромно он себя ни держал, он, однако, всегда оставался по сути энтузиастом. Впрочем, энтузиастом такого по-детски безобидного свойства, что в его облике трогательного было не меньше, чем смешного. Развлечения его заключались в том, чтобы, скажем, в ночь полнолуния принять холодную ванну из-за какой-нибудь кувшинки, схватив в результате насморк и приведя в негодность новый костюм, или ради наблюдения за восходом солнца изорвать пару сапог и с волдырями на ногах воротиться домой. Любое поэтическое творение или живописное полотно были в его глазах священными. На актеров он взирал как на существ высшего порядка. Сам он тоже ревностно играл в комедиях и даже сумел организовать в окружном городе общество дилетантов, которые время от времени исполняли на сцене немецкие трагедии, ибо изображать из себя кого-нибудь, кроме короля или на худой конец рыцаря, казалось ему вульгарным и недостойным. Он никогда не согласился бы сыграть в веселом фарсе Коцебу. Больше всего он любил представлять злодеев, которых всех наделял дико вращающимися глазами и зычным голосом. Так он, к примеру, играл султана Солимана в «Црини» Кернера,[18] Франца Моора[19] и дракона. Присутствуя на спектакле в качестве зрителя, он легко становился жертвой самых разных чувств: хватался то за голову, то за сердце, сжимал кулаки, громко вздыхал или утирал с лица слезы. Он был настоящим поглотителем книг, однако читал только те произведения, которые считались классическими, - но уж эти-то вслух, громогласно и с бурной жестикуляцией.
Сегодня ему позволили говорить вдоволь, потому что невыносимая подавленность теснила грудь каждого, и у всех остальных слова застревали в горле. Однако его воодушевленное красноречие тоже, в конце концов, исчерпалось, как, к сожалению, рано или поздно заканчивается все прекрасное и высокое на этой бренной земле. Едва он замолчал, взгляды всех присутствующих, точно по уговору, с вопросительным выражением направились на Сергея.
Тот поклонился и начал:
- Господа, вы, верно, удивлены, увидев меня здесь в столь неурочный час.
- Конечно, - подтвердил Менев.
- Я прибыл, - продолжал Сергей, - чтобы по всей форме просить у вас, господин Менев, и у вашей глубокоуважаемой супруги руки вашей дочери, Натальи.
Возникла крайне напряженная пауза. Затем Менев поднялся из-за стола и встал с воздетыми к небу руками, точно проповедник при произнесении «Dominus vobiscum».[20] Со всех сторон на него бросали предостерегающие взгляды, да вдобавок пробило двенадцать, и старые часы, его оракул, начали исполнять мелодию «Известный всем я птицелов» из «Волшебной флейты». В этот момент апофеоза отцовской власти в глаза не могло не броситься удивительное сходство Менева с королем Яном Собеским. Еще прежде, чем он успел заговорить, жена едва заметно толкнула его ногой - движение, смысл которого он тотчас уразумел. То было требование решительного отказа.
Случаются дожди, которые, кажется, никогда не закончатся: они безостановочно моросят целый день, целую неделю, и им конца не видно, а бывают другие - которые словно в безотчетной вспышке гнева обрушивают на землю удары струй и проходят так же быстро, как гнев. Так же и с людьми. Одни, начав говорить, все сыплют и сыплют запятыми и точками с запятой, точно крошками нюхательного табака, никак не решаясь поставить заключительную точку, будто найти ее не легче, чем гигантский алмаз Великого Могола. Другие же выражают свою мысль одним крепким словом. К этим последним и относился Менев.
- Исключено, - отрубил он.
Все, кроме Ботушана, облегченно вздохнули.
- Могу я поинтересоваться причинами такого вердикта? - спросил последний, ни на секунду не теряя вежливого спокойствия.
- В этом нет нужды.
Супруга снова подтолкнула Менева ногой, чтобы внушить ему:
- Не так круто, мой милый.
Менев понял.
- Видите ли, высокородный сударь и дорогой друг, - продолжил теперь Менев несколько иным тоном, - прежде всего Наталья еще слишком молода, чтобы думать о браке, она, в сущности, еще ребенок, а ребенок должен оставаться в доме, пока не повзрослеет и пока не будет завершено его воспитание.
- Но ведь это не основание…
- Вероятно, свыклась бы.
- Нет-нет, любезный, об этом даже рассуждать нечего, это означало бы впрячь в одну упряжку льва - да, именно льва - и трепетную овечку. Итак, оставим впредь разговоры на эту тему; искренне сожалею, но я не могу выдать за вас свою дочь.
Винтерлих снова принялся рассказывать о театре.
Сергей несколько секунд размышлял, затем встал и откланялся, однако не сел в коляску, а отправился в сад. Он искал Наталью и нашел ее в густых зарослях малины, где она собирала ягоды.
- Я хотел бы кое-что сообщить вам, барышня, - начал он, в то время как она почти враждебно от него отвернулась.
- Прошу вас… не здесь… не в этом месте, пожалуйста.
- Мы не можем терять времени, - возразил он, - поэтому умоляю вас меня выслушать.
Бедняжка растерянно устремила на него беспомощный взгляд черных глаз.
- Обстоятельства вынуждают меня, - продолжал Сергей, - сказать вам об этом раньше, чем мне бы хотелось, - пока еще есть время убедить вас, что романного свойства слухи, распускаемые обо мне, либо сильно преувеличены, либо вообще не соответствуют действительности. Я люблю вас, Наталья, люблю сердечно и искренне.
Он взял ее руку, а она опустила голову, и крупные слезы заблестели у нее на ресницах.
- Я попросил вашего батюшку отдать вас мне в жены, он ответил отказом - но вы сами, Наталья, вы тоже меня отвергаете? Не могу в это поверить. До сегодняшнего дня я надеялся, что благодаря вам осуществится все то, чем еще полнились мои желания и надежды. Если вы хоть капельку ко мне расположены, тогда примите мужественное решение - бегите со мной…
- Нет, ни за что. Я не могу стать вашей женой, забудьте меня, так будет лучше.
Она быстрым шагом направилась к дому, взволнованный Сергей шел рядом.
- Не отнимайте же надежду, - взмолился он, - пообещайте хотя бы, что вы захотите лучше меня узнать.
- А имеет ли смысл узнавать вас лучше? - возразила девушка; она дрожала, а щеки все гуще заливались румянцем. - Я полагаю, нет. Достаточно и того, что я знаю.
- Вы спешите с выводами.
- Возможно.
- И вы, Наталья, поступаете несправедливо не только со мной, но и с собой.
Они остановились перед домом и там продолжали свой диалог подобно двум персонажам спектакля, потому что неожиданно у них появилась многочисленная и внимательная публика. На пороге открытой двери показался Менев с супругой; почти тотчас же распахнулись все окна первого этажа и из них высунули головы обе тетки, Феофан, Февадия, дядюшка Карол и Винтерлих.
- С собой?.. Почему это?.. Я всего лишь простодушная девушка… я вас не понимаю… - нарочито громко проговорила Наталья, она хотела, чтобы ее могли слышать все.
…
- Нет, нет!
- Что-то, чего вы не понимаете, что беспокоит вас и что тем не менее так сладостно, так чудесно…
- Последний раз прошу вас, - перебила его Наталья, - расточайте свое красноречие на какую-нибудь другую, я никогда не стану вашей женой, никогда, избавьте меня впредь от своих комплиментов.
Ее глаза метали молнии, однако она, собственно, больше сердилась на себя, нежели на него.
Сергей закусил губу, и на этом драма для него завершилась, плавно перейдя в комедию. Он оставил Наталью, приблизился к публике, снял шляпу и отвесил поклон.
- Господа, - с горькой улыбкой произнес он, - вы торжествуете по праву. Вы одержали победу, и мне, как некогда - увязшему в России Наполеону, ничего, кроме отступления, не остается. Однако прежде, чем я ретируюсь, мне бы хотелось предостеречь вас от чрезмерного упования на собственную добродетель. Вы живете в тихом медвежьем углу, вдали от большого мира, здесь нет никакой борьбы, и потому неразумно и несправедливо с вашей стороны осуждать тех, кто должен вести свой корабль по бушующим волнам жизни. Вы все, конечно, славные, добрые и нравственные люди, каждый из вас Катон, каждая - Лукреция или Порция, поскольку вы еще никогда не подвергались искушению. Вы живете невинно, как первые люди, в некоем раю - но потому только, что на вас змии нет. Едва она появится - а она появится, будьте уверены, - вы все до единого собьетесь с праведного пути: вы, господин Менев, и вы тоже, сударыня, равно как и уважаемый господин Винтерлих, и господин Богданович. Достопочтенная бабушка позволит обольстить себя с той же легкостью, что и Наталья, и во всеобщем грехопадении даже мопс тети Лидии не сумеет отстоять свои строгие принципы. А до тех пор желаю здравствовать!
- Но помилуйте, - воскликнула Аспазия, - это уже ни в какие ворота не лезет!
- Никто из нас, собственно, не заслужил ничего подобного, - пробормотала Февадия.
- Неслыханное дело, - заявил Менев, рукой разглаживая усы.
- Таковы сегодня мужчины, таков современный мир, - вздохнула Лидия.
- И вы небось собираетесь доказать, что с вами поступили несправедливо! - храбро закричал из окна дядюшка Карол после того, как Сергей уселся в коляску и она уже тронулась с места.
- Он играл всеми нами, - чуть слышно сказала она матери, - его совершенно не заботило, обижает это нас или нет.
В тот же час Сергей упаковал чемодан и отправился в Лемберг,[21] чтобы искать забвения, как он выразился. Онисим горестно поглядел ему вслед и затем, сопровождаемый старым охотничьим псом, через лес зашагал в Михайловку. В поле он встретил Наталью.
- Что вы наделали, барышня? - начал он.
- Он уехал и больше не вернется. Что теперь будет со мной, стариком?
Светлые слезы потекли по его бурым щекам. Наталья ничего не ответила, только тихо, очень тихо наклонилась к Чернышу и принялась гладить его красивую голову.
Примечания
16
«Цецилия» (1813), а также книгу стихов «Заколдованная роза» (1818).
17
18
Теодор Кернер (1791-1813) - немецкий поэт и драматург, автор патетических драм и трагедий.
19
Франц Моор - главный герой драмы Фридриха Шиллера «Разбойники» (1783).
20
«Господь да пребудет с вами» (лат.).
21