| Автор: | Захер-Мазох Л. |
| Категория: | Роман |
Том первый
9. Чудесный рог
Позволишь черту хоть за волосок себя схватить, как ты в его когтях уже навеки.
Лессинг. Эмилия Галотти
Поезд, который - в купе первого класса - унес Зиновию из столицы, медленно подкатил к вокзалу окружного города. Природа, казалось, празднично разоделась к приезду своей госпожи, ибо кому подчиняются земля и небо, если не красивой женщине? Деревья стояли в пышном осеннем наряде, устилая ей дорогу если и не цветами, то красными и желтыми листьями. Высоко над головой, казалось, ангелы приветственно размахивали белыми платками. Солнце разостлало под ногами златотканый ковер, возвело над рекой золотые мосты и в туманной дали - золотую триумфальную арку.
Но встречать гостью не явился никто, кроме старого, тощего, седовласого кучера с серьезным казацким лицом, да и тот едва шевельнулся на облучке большой четырехместной коляски. Единственной приветливой деталью в его фигуре были до блеска начищенные сапоги, сверкавшие на ногах, точно два зеркала.
Зиновия велела двум евреям-носильщикам погрузить ее багаж.
- Боже мой, Боже мой! - со вздохом произнес кучер Мотуш, он вздыхал постоянно, а сегодня еще больше, чем обычно. - Я думал, что барыня останется у нас только на несколько дней.
Красавицу мало заботили причитания ворчливого старика. Во время поездки она любовалась живописным ландшафтом, переливами вечернего солнца и воронами, стаи которых можно было видеть на полях и деревьях. Уже смеркалось, когда они прибыли в Михайловку. Ворота стояли открытыми, кучер медленно въехал во двор и остановился перед домом, вокруг было безлюдно. Лишь когда Зиновия спустилась с коляски, на верхней ступеньке крыльца выросла фигура Менева. Он поздоровался с ней учтиво, но холодно, в соответствии с разработанной на семейном совете программой. Столь же церемонно держались и дамы. Аспазия, правда, поцеловала свояченицу в щеку, однако поцелуй ее, казалось, замерз где-то на полпути от сердца к губам. Наталья насмешливо улыбнулась. Даже прислуга и казачок, сгружавший чемоданы, придали своим глазам выражение фатальной неприязни, а мопс с лаем набросился на незнакомку, будто прогонял нищенку.
Оставшись одна в комнате, которую ей, точно чумной, отвели в стороне от семьи в дальнем углу дома, Зиновия облегченно вздохнула. Однако чемоданы заставляли себя ждать, отсутствовала также вода. Зиновия дернула колокольчик, один раз, второй, никто не появился. Она позвонила в третий раз, так же безуспешно. Потеряв терпение, она топнула ножкой, пожала плечами и с улыбкой, которая была неотъемлемой частью ее характера, уселась у ближайшего окна.
Зиновию приняли почти враждебно и хотели дать ей почувствовать, что ее здесь только терпят. Гостье это стало ясно уже с первой минуты, однако она решила не обращать на это внимания. Зиновия не отличалась ни злобностью, ни мстительностью, она лишь была эгоисткой, но эгоисткой любезной и добродушной. Бесконечно жить с пистолетом в руке, как бы в состоянии войны со всеми, или подобно одинокому фермеру среди евреев - такое было для нее просто немыслимо.
Сложившуюся ситуацию нужно изменить, и это касается не только ее отношений с родственниками - нет, все здесь, в Михайловке, должно приобрести новый облик, веселый и жизнерадостный; отныне здесь, как и в столичном ее окружении, тон будет задавать ее вкус. Она ведь уже не с одним человеком справилась, справится и с Меневыми, этими полу крестьянами. К тому моменту, как Зиновия снова поднялась на ноги, у нее созрело решение, а коль скоро она что-то решала, дело можно было считать выполненным. Зиновия отворила окно, выходящее во двор, и дождалась, пока кучер ее увидит.
- Дорогуша, - крикнула она с милой улыбкой, хотя предпочла бы залепить старому медведю увесистую оплеуху, - не будешь ли ты так любезен, чтобы принести мне мои чемоданы - прямо сейчас.
Потребовалось еще немало времени, прежде чем кучер и казачок, смазливый хлопец лет двадцати, начали вытаскивать из коляски бесчисленные чемоданы, корзинки, коробки и коробочки, однако Зиновия не проявляла признаков нетерпения. Она уже начала плести паутину, в которой вскоре предстояло увязнуть, как огромной мухе, всей Михайловке. Последняя корзинка была выгружена и принесена в комнату, Мотуш с яростной выразительностью поглаживал седые усы, а Ендрух, казачок, широко раздувал ноздри, что было у него очевидным признаком негодования, когда Зиновия в первый раз взмахнула волшебной палочкой, сунув в руку каждому из двух заговорщиков по серебряному гульдену. И тотчас же приветливые улыбки озарили свирепые физиономии. Мотуш поспешил запечатлеть поцелуй на ее плече, а казачок даже преклонил колено, чтобы в глубочайшем смирении прикоснуться губами к краешку ее платья.
- Так, мой друг, - обратилась Зиновия к старику, - а теперь пришли-ка мне горничную, да поскорей.
Софья, занимавшая эту должность, не заставила себя долго ждать, поскольку звон серебряных гульденов, вероятно, достиг и ее ушей.
- Какая ты симпатичная, - сказала Зиновия, потрепав ее по щеке. Софья залилась румянцем. - Принеси-ка воды умыться, а потом сразу поможешь мне распаковать вещи и переодеться.
Малышка стрелой слетела по лестнице и в двух громадных кувшинах принесла воды - в количестве вполне достаточном, чтобы искупать слона. Зиновия, точно русалка, весело поплескалась в тазу, после чего быстро разобрала багаж и, наконец, занялась своим туалетом. Софья изумленно застыла с открытым ртом и все никак не могла оправиться от удивления. Ее поразила красота этой женщины, сотворенной, как ей казалось, не из плоти и крови, а, точно ангел, из аромата цветов и золотого солнечного сияния. Она была поражена несметным множеством и роскошью платьев, манто, шляпок и туфелек, шуб и драгоценностей, и ничуть не меньше поразило ее воображение облако белоснежного белья и кружев, в которое окунулась приезжая, прежде чем надеть скромное, но великолепно на ней сидевшее черное шелковое платье.
- Знаешь, ты в самом деле очень симпатичная, - сказала Зиновия, покончив с переодеванием. И она вовсе не льстила девушке, потому что маленькая, белокожая с русыми волосами Софья делала честь своим двадцати двум годам. - Однако, - продолжала Зиновия, - тебе следует лучше одеваться, не так по-крестьянски, погоди-ка, я тебя сейчас немного принаряжу.
И она начала с того, что вплела ей в русую косу широкую ленту из голубого атласа, надела на шею нитку крупных алых кораллов и воткнула в волосы на затылке большой белый гребень.
- Все это отныне твое, деточка.
Софья радостно охнула и, зардевшись как маков цвет, бросилась к ногам красивой барыни, восторженно поцеловала ее черную атласную туфельку, а затем торопливо выбежала из комнаты, чтобы полюбоваться на себя в зеркало и показать другим девушкам свои сокровища.
затем снова вернулась в дом. Первым делом она ознакомилась с местностью. В прихожей же столкнулась с Натальей.
- Какая ты счастливая, - сказала Зиновия, - в своей чистоте, свежести и здоровье, такое очаровательное создание нынче можно встретить только в деревне.
Затем она вошла в комнату Аспазии.
- Ах, какой блеск! - с плохо скрываемым раздражением воскликнула та. - В нашем доме, моя милая, тебе нет надобности так наряжаться.
- Прошу прощения, - возразила Зиновия, - но именно у вас я обязана особенно за собой следить. Это признак неуважения, когда человек появляется перед друзьями и родственниками в неряшливом виде. Вот ты, например, как одета? Позволь напомнить, что ты еще красивая женщина, это и молодые люди тебе подтвердят.
Аспазия вздохнула.
- Никто мне такого не говорит.
- Тогда ты сама виновата, можно одеваться просто и в то же время пригоже. Если захочешь, я дам тебе несколько советов, как это делается.
Аспазия растерянно огляделась по сторонам, она не знала, что отвечать.
- И вообще, - продолжала Зиновия, - ты, на мой взгляд, слишком напрягаешься, к чему это? Разве у тебя в доме недостаточно слуг? Сколько тут живет человек? Наслаждайся жизнью. Ты стала какой-то угрюмой - нет, я не допущу, чтобы ты и впредь так жертвовала собой.
- Твои упреки не столь уж несправедливы, - отважилась признать Аспазия и, когда Зиновия покинула ее, чтобы постучаться в дверь Лидии, подумала: «Какая же она красавица, беззаботная жизнь, похоже, идет ей на пользу, а вот мы здесь совершенно закисли».
Лидия лежала на диване и читала. Мопс заворчал. Его хозяйка сделала вид, что хочет подняться, однако Зиновия не допустила этого и присела к ней на мягкие подушки.
- Знаешь, кого ты мне напоминаешь на этом ложе, - начала красивая змия, - своими пышными формами и светлыми, как у русалки, волосами? Ты напоминаешь мне покоящуюся Венеру на картине Тициана в Дрезденской галерее.
Лидия польщенно улыбнулась.
- Но какой от этого прок? Ведь я так и не обрела мужчину.
- Потому что ты сама не хотела, - быстро возразила Зиновия, - я это лучше знаю, мужчины еще и сегодня пускали бы из-за тебя пулю в лоб, если бы это доставляло тебе удовольствие.
Лидия удивленно вытаращила голубые глаза.
- Да, я знаю о тебе больше, чем ты полагаешь, - с улыбкой продолжала Зиновия. - Рассказывают, что уже ребенком ты была такой миловидной, округлой и вальяжной… Когда во время игры нужно было бежать и тебе кричали: «Быстрее! Быстрее!», ты обычно заявляла в ответ: «Я и так стараюсь изо всех сил».
- Откуда тебе это известно?
- Мне известно и того больше. Девушкой ты была слишком ленива, чтобы отвечать на любовные письма, а однажды, отправившись на свидание, битый час отдыхала на полпути. Тем временем твой пылкий поклонник потерял терпение и ускакал прочь.
Теперь Лидия тоже громко расхохоталась.
- Я придерживаюсь того мнения, - сказала она, - что все несчастья людей коренятся в их лихорадочной погоне за наслаждениями. А вот мне наслаждение представляется излишним напряжением сил. К чему, например, затягивать себя шнурами с тугими застежками, а потом ужасно потеть - только ради того, чтобы посмотреть какую-то пьесу; или возьмем это мучение на балах: корсет, неистовые танцы, ни поесть, ни попить нельзя, и все только для того, чтобы отхватить мужчину, который потом тебя же и будет мучить. Настоящее счастье заключено в покое.
- Чисто индийская философия! - весело воскликнула Зиновия. - Но, мое сокровище, любовь, супружество тоже доставляют большую радость, так что ты не права, будучи столь привередливой. Ладно, наберись терпения, я тебя еще выдам замуж, и тебе для этого не придется потеть в театре и танцевать. Граф Салтык, к примеру, непременно желает взять в жены пышную красивую блондинку, разве не заманчиво стать графиней, а?
- Почему бы и нет?
- Какая милая собачонка, - сказала она, - примечательно, что все красивые женщины любят мопсов. В Альтенбургском замке, например, висит портрет царицы Екатерины Второй с любимым мопсом.
Вошла Наталья и пригласила к ужину. Семья собралась в трапезной. Слуга Тарас, несмотря на свои девяносто лет, подавал так быстро и уверенно, что Зиновия, наблюдая за ним, только диву давалась. Его высокая фигура, гордый взор, длинные белые волосы и белая борода импонировали каждому. Менев и дамы между тем сосредоточили свое внимание на Зиновии. Никто не в силах был устоять перед обаянием ее красоты, ни одно ухо не оставалось глухим к звучанию ее восхитительного голоса. И здесь, во враждебном окружении, всемогущество ее колдовского очарования тоже подействовало.
- Как я завидую вам из-за ваших людей, - будто невзначай бросила она, - какие они все скромные и усердные, в столице таких уже давно не встретишь.
Тарас навострил уши, он был весьма неравнодушен к похвалам.
- А где Феофан? - воскликнула вдруг Зиновия.
- Он учится в городе, - сказала Аспазия.
- Милый, симпатичный молодой человек, - отметила Зиновия, - и, должно быть, умный.
- Ты ведь его не знаешь.
- Ну как же, Менев присылал мне его портрет.
Между делом Зиновия потчевала мопса самыми лакомыми кусками - до тех пор, пока тот, приветливо заурчав, не впал в благодушное настроение и, в конце концов, не позволил ей себя погладить. Все подивились такому поведению животного, обычно к себе никого не подпускавшего.
После ужина Менев поднялся со стула, выбрал трубку, и прекрасная змия тотчас же оказалась рядом, чтобы набить и разжечь ему чубук.
Двоюродная бабушка встала было из-за стола, она всегда рано отходила ко сну.
- Нет, тетушка, сегодня вы должны побыть с нами еще немножко, ради меня, - и когда бабушка Ивана снова смущенно опустилась на стул, Зиновия с благодарностью расцеловала ей руки. - Сразу видно, что вы жили в большом свете, - продолжала она, - и в какую блестящую эпоху, а теперь повсюду эта прозаическая жизнь, эта трезвость… Как изысканно вы одеты, словно парижанка, всегда в черном шелке… А ты, Аспазия, и вы, Лидия и Наталья, не сердитесь на меня, вы все одеты точно православные святые угодницы.
- Здесь не увидишь ничего нового, не полистаешь журнал мод, - как бы в оправдание печально заметила Аспазия, - да и потом, знаешь ли, издержки!
- Я хочу с самыми незначительными расходами одеть вас как графинь, - провозгласила Зиновия, - симпатичной женщине нетрудно подыскать для себя подходящий наряд, а вы все, без комплиментов, хорошо сложены и в остальном тоже щедро одарены природой. Главное, сделать точный и правильный выбор для каждого типа красоты, определить материю и расцветку, которые наилучшим образом гармонировали бы с ним. Как величественно, к примеру, выглядели бы лилейная шея и полные руки Лидии в обрамлении темного меха. Наталье следует обзавестись голубым платьем. А ты, Аспазия, производила бы великолепное впечатление в красном бархате.
- Ты куда собралась? - быстро спросила Зиновия.
- Мне нужно выдать на завтра провизию.
- Сейчас, когда ты за день потратила уже столько сил и порядком устала? Нет, я этого не допущу, позволь мне все сделать самой.
Зиновия завладела ключами и поспешила на кухню, где в эту минуту прислуга как раз сидела за ужином.
Квита облизала ложку и встала было из-за стола.
Зиновия опустилась на деревянную лавку и сперва похвалила Тараса, затем - повара, потом - кучера и лошадей. У Адамиско, кухонного тирана, веселого и подвижного, несмотря на свои семьдесят лет, было круглое гладко выбритое лицо - физиономия из итальянской пантомимы. Он польщенно заулыбался и сделал Зиновии несуразнейший комплимент, когда она и его, в числе прочих, одарила серебряным гульденом; другими, кто получил по гульдену, были Тарас и стряпуха Дамьянка.
- А что это вы едите? - поинтересовалась Зиновия.
Кашу.[30]
- Да, здесь еще сохранилась умеренность в пище, - произнесла Зиновия, - в Лемберге все иначе. Там прислуга одевается лучше, чем господа в деревне, и каждый Божий день ест жаркое.
Таким образом, сирена и здесь исполнила свою песню.
Квита закончила ужин и последовала за Зиновией в кладовую. Пока та щедрой рукой отмеряла продукты, Квита любовалась блестящим нарядом и статной осанкой незнакомки. Снова заперев кладовую, Зиновия сняла с руки довольно дешевый серебряный браслет и вручила его Квите в качестве подарка на память.
- Ах, да что вы, барыня, - извиняющимся голосом запричитала та, - чем же я заслужила такое, не знаю куда от стыда деваться…
я подскажу ей эту идею.
Квита сияла, как начищенный самовар, она не находила слов, она была растрогана до глубины сердца.
Усевшись снова за стол в кругу родственников, Зиновия начала рассказывать о столичной жизни, о театре, балах, катании на санях, кавалькадах, о своем путешествии в Германию и Италию, о блеске большого веселого города на Сене. Все слушали, затаив дыхание, ибо то, что она говорила, звучало так непривычно, так прекрасно, увлекательно и соблазнительно, точно призыв чудесного рога эльфов, увешанного тысячью серебряных колокольчиков. Когда она наконец, отговорившись усталостью и нежно перецеловав всех присутствующих, направилась к себе, мопс, виляя хвостом, проводил гостью до самой двери, а наверху ее уже поджидала Софья, словно рабыня смиренно сидевшая на ковре.
После того как Зиновия покинула трапезную, там на некоторое время воцарилась мертвая тишина, и только мопс похрапывал у печи, да трубка Менева пела меланхоличную песнь. Первой заговорила Аспазия.
- Вы можете оценивать мои слова, как хотите, - несколько боязливо начала она, - но я нахожу ее очень любезной, и эта женщина, надо признать, - красавица, достойная того, чтобы преклонять перед ней колени и на нее молиться.
- У нее не может быть злого сердца, - присовокупила двоюродная бабушка.
- Разумеется, нет, - согласилась Аспазия, - а как приятно она рассказывает!
- Перед нами новое доказательство того, - мудро изрек Менев, - что не следует слишком доверять людским толкам. В свете чего только не говорят. Не исключено, что все это только клевета и наветы. Такая женщина вызывает зависть. Да и как она может не вызывать зависти? Она, безусловно, возбуждает и ревность. Тоже вполне объяснимо. Сказывают, что у нее много поклонников. Но как же, позвольте спросить, такая женщина, чудо творения, может не иметь поклонников? Я удивился бы, если бы молодые люди не теряли из-за нее рассудок. И вдобавок эта скромность, эта сердечность…
- Я знаю свою собаку, - заметила Лидия, - она никогда не повела бы себя с этой женщиной так, будь та плохой, у собак звериный инстинкт.
- Она, должно быть, всех мужчин очаровывает, - промолвила Наталья, - но поскольку любить может лишь одного, остальные называют ее кокетливой и бессердечной. А женщины, все без исключения бледнеющие на ее фоне, мечут в нее яд своих сплетен. Я должна к ней хорошо относиться.
А на кухне прислуга высказывалась о Зиновии так:
- Что за благородная дама, какая красивая и щедрая, какая милостивая, совершенно другая, чем наши господа. Мы же все - обыкновенные крестьяне.
- И она разбирается в изысканной кухне, - присовокупил повар Адамиско.
«Тетя приехала, она сама любезность. Ты себе представить не можешь, насколько она красивая. Если ты в нее не влюбишься, ты просто рохля».
«Что будет, когда он приедет, когда увидит ее?» Тут юное сердце мучительно и учащенно забилось.
В тот же час Зиновия в целомудренной красоте возлежала на белых подушках своей постели, заложив руки за голову. Лоб ее озаряла игра приятных картин, а на алых губах играла улыбка. Она была довольна. Начало положено, все идет хорошо, и даже лучше, чем она ожидала. Они невероятно ограниченные и строгие, эти Меневы, но по существу - добрые люди. Через две недели, если не раньше, все они станут моими рабами, и в Михайловке буду повелевать я. Поскорей бы уже Сергей появился здесь! Бедняга развлекается сейчас в Копалиско с волами, овцами и пьяными мужиками. Она чуть слышно рассмеялась, счастливо, как ребенок, и с этим счастливым смехом уснула.
Примечания
30
Вареная гречневая крупа.