| Автор: | Золя Э., год: 1875 |
| Категория: | Роман |
II
В рясе, с непокрытой головою, аббат Муре снова вернулся к алтарю и стал у его подножия на колени. В окна падал сероватый свет, и тонзура выделялась в волосах священника широким бледным пятном. Слегка дрожа, он поводил шеей, точно ему было холодно. Сложив перед собою руки, он погрузился в такую горячую молитву, что даже не слышал тяжелых шагов Тэзы, которая вертелась рядом, не смея прервать его. Ей, должно быть, мучительно было видеть его в таком сокрушении, на коленях. На миг ей даже почудилось, что он плачет. Она остановилась позади алтаря, чтобы понаблюдать за ним. С самого возвращения аббата Тэза решила не оставлять его одного в церкви, особенно после того, как однажды нашла его распростертым ниц, со стиснутыми зубами и ледяными щеками, как у мертвеца.
-- Войдите же, войдите, барышня, -- сказала она Дезире, просунувшей голову в дверь ризницы. -- Он все еще здесь, как видно, опять хочет захворать... Вы ведь знаете, он только вас и слушается.
Дезире улыбалась.
-- Ну, вот! Пора завтракать, -- прошептала она, -- я есть хочу.
-- Здравствуй, братец, -- сказала она. -- Ты, стало быть, хочешь меня сегодня с голоду уморить?
У него было такое страдальческое лицо, что она еще раз поцеловала его в обе щеки. Он медленно выходил из оцепенения. Придя в себя, он узнал Дезире и хотел было нежно оттолкнуть ее, но сестра держала его за руку и не отпускала. Она едва дала ему перекреститься и тотчас же увела.
-- Я голодна! Идем, идем, ты тоже хочешь есть! Тэза приготовила завтрак в глубине маленького сада, под двумя большими шелковичными деревьями, чьи густолиственные ветви образовали зеленый навес. Солнце, наконец, победило утренние испарения, предвещавшие грозу, и теперь пригревало грядки с овощами, а шелковичное дерево отбрасывало широкую полосу тени на хромоногий столик. На нем стояли две чашки с молоком и густо намазанные маслом ломти хлеба.
-- Видишь, как здесь мило, -- сказала Дезире, в восхищении от предстоящего завтрака на открытом воздухе.
-- Что ж ты не ешь? -- спросила у нее Дезире.
-- Сейчас, -- отвечала старуха. -- Мой суп еще не разогрелся.
И после паузы, восторгаясь здоровым видом этого большого ребенка, она обратилась к священнику:
-- Одно удовольствие смотреть!.. Что, господин кюре, неужели вам, глядя на нее, есть не хочется? Надо есть хотя бы через силу.
-- Да, она отлично выглядит, -- бормотал он. -- С каждым днем полнеет.
-- А все потому, что ем! -- закричала Дезире. -- Если бы ты тоже кушал, и ты бы потолстел... Ты, значит, все еще болен. У тебя такой печальный вид... Не хочу, чтобы ты опять хворал! Не хочу, слышишь? Я так скучала, пока тебя не было, когда тебя увезли лечиться.
-- А ведь она права! -- сказала Тэза. -- У вас, господин кюре, здравого смысла ни на грош. Что это за жизнь - две-три крошки в день? Словно пташка! У вас совсем крови не прибывает! Оттого вы так бледны... Не стыдно вам, что вы худы, как щепка, в то время как мы, женщины, все толстеем? Добрые люди еще подумают, что мы вас вовсе не кормим.
Щеки у обеих так и лоснились от цветущего здоровья; они дружески журили его. У священника были огромные, ясные глаза, но они, казалось, ничего не видели. Он беспрестанно улыбался.
Я не болен, -- отвечал он. -- Я почти допил молоко.
А сам едва сделал два глотка, до хлеба же и не дотронулся.
-- А вот животные, -- задумчиво сказала Дезире, -- куда здоровее людей!
-- Так, так! Очень лестно для нас то, что вы придумали! -- воскликнула Тэза и засмеялась.
Однако милая двадцатилетняя простушка Дезире сказала это без всякой задней мысли.
Конечно, здоровее, -- продолжала она. -- Ведь у кур голова не болит, правда? Кроликов можно откармливать, сколько душе угодно. А про моего поросенка ты тоже не скажешь, что он когда-нибудь грустит.
И, повернувшись к брату, с восхищением воскликнула:
-- Я назвала его Матье: он похож на толстяка, что приносит нам письма. Теперь мой поросенок сильно разжирел... Как тебе не стыдно, Серж, ты ни за что не хочешь посмотреть на него. Все же на днях я покажу его тебе. Ладно, скажи?
Ласкаясь к брату, она брала его бутерброды и отправляла к себе в рот. Покончив с одним, запустила свои прекрасные зубы в другой, и только тогда Тэза заметила ее проделку... - Да ведь этот хлеб не для вас! Вы у него изо рта куски выхватываете, барышня!
-- Полноте, -- кротко сказал аббат Муре, -- я их все равно не стал бы есть... Кушай, кушай на здоровье, моя милая... На минуту Дезире сконфузилась и чуть не заплакала, глядя на хлеб. Но потом, засмеявшись, докончила бутерброд и продолжала болтать:
И корова моя не грустит, как ты... Тебя не было, когда
Дядюшка Паскаль подарил ее мне и тогда же взял с меня обещание быть умницей. А то бы ты видел, как она обрадовалась, когда я ее в первый раз поцеловала.
Тут Дезире насторожилась. Со скотного двора доносилось кукареканье, хлопанье крыльев, хрюканье, хриплое мычание. Шум все возрастал, точно животными овладел какой-то панический страх.
-- А, да ты и не знаешь! -- воскликнула Дезире и хлопнула в ладоши. -- Корова, должно быть, стельная. Я водила ее к быку за три лье отсюда, в Беаж. Понимаешь, быки ведь не всюду есть!.. И вот, когда она была с ним, я захотела остаться поглядеть, как это происходит...
Тэза пожала плечами и с досадой поглядела на священника.
Вам бы, барышня, лучше пойти угомонить своих кур... Все ваши животные передерутся там до смерти. Но Дезире продолжала свой рассказ:
-- Он влез на нее, обхватил передними копытами... Все смеялись. Но смеяться-то было нечего - это в природе вещей. Надо же, чтобы у маток рождались детеныши, ведь так?.. Скажи, как ты думаешь, будет у нее теленок?
-- Эге, да бегите же! -- крикнула Тэза. -- Они там съедят друг друга.
На скотном дворе разгорелась такая жестокая драка, что Дезире, шурша юбками, бросилась туда; но священник окликнул ее.
А молоко, моя милая! Ты не допила молоко! Дезире вернулась и, не обращая внимания на сердитые взгляды Тэзы, без зазрения совести выпила все молоко. Потом порывисто вскочила и побежала на скотный двор. Слышно было, как она восстанавливала там мир; по-видимому, она села среди своих животных и стала нежно напевать, словно убаюкивая их.