Морское путешествие

Американец, намеревающийся посетить Европу, находит в предлежащем ему морском путешествии случай и досуг приготовиться к новому зрелищу. Мгновенное прекращение всех явлении и занятий жизни вседневной производит в душе его способность к приятию новых, живых впечатлений. Обширное пространство, разделяющее оба земные полушария, подобно белой странице в жизни. Здесь нет постепенного перехода, как в сухопутном путешествии по Европе, где местный характер и население земли неприметно сливаются с другими. С той самой минуты, в которую потеряешь из виду оставляемую землю, носишься в пустом пространстве до того мгновения, когда вдруг очутишься посреди волнения и новых картин другого Света. - Путешествуя по сухому пути, продолжаешь историю жизни своей непрерывно: картины природы сменяются одна другою; люди и происшествия идут своим порядком, и сим смягчается действие отсутствия и разлуки. Мы влачим за собою длинную цепь с одного ночлега до другого, но цепь сия непрерывна: мы можем в памяти перебрать ее, звено за звеном, и чувствуем, что последнее все еще соединяет нас с отечеством. Но продолжительное морское путешествие вдруг отторгает нас от родины. Мы чувствуем, что снялись с якоря, который приковывал нас к обыкновенной, постоянной жизни, что мы кинуты в мир волнения и грозных потрясении. Мы видим не воображаемую, а действительную пропасть между нами и отечеством наполненную бурями боязни и недоумения: разлука становится в полной мерь чувствительною, возвращение сомнительным.

Таковы были, по крайней мере, мои чувствования. Когда последняя синяя полоска моего отечества, подобно облачку, исчезла на горизонте, мне показалось, что я захлопнул книгу одного Света со всем его содержанием, и пионер имею время размыслить, пока раскрою другую. К тому должно прибавить, что от глаз моих скрылась земля, заключавшая в себе все, что мне дорого на сыете: какие перемены могут произойти в ней, какие превращения во мне самом - до обратного моего приезда! Кто из странников, идущих в безвестную, бурную даль, можешь сказать, когда он ворошится, и наткано ли ему на роду увидеть вновь место своего рождения и младенчества!

предметов для размышления. Чудесные явления моря и воздуха отвлекают душу от предметов житейских. Я находил большое удовольствие, опершись на перила палубы, или взобравшись при тихой погоде на вершину большой мачты, целый день смотреть на зеркальную поверхность летняго моря; глядеть на кудрявые толпы раззолоченных облаков, поднимавшихся на горизонте; воображать, что там владычество Фей, и населять их мечтательными существами; созерцать нежно катящияся, серебристые струйки, которые тихо клубясь к западу, кажется, хотят исчезнуть у сих счастливых берегов.

С приятным, смешанным чувством безопасности и боязни, смотрел я с вершины мачты на чуд морских и их неповоротливые прыжки. Толпы морских тюленей клубились за кормою корабля; северный кит огромным телом своим поднимался на морской поверхности; хищная акула стрелою бросалась сквозь синия струи. В воображении своем повторял я все, что когда либо слышал или читал о подводном царстве, которое теперь находилось у меня под ногами: о стадах черепокожных, обитающих на дне морском, о грозных чудовищах, населяющих хляби океана, и обо всех тех мечтательных существах, которые играют важные роли в расказах рыбаков и матросов.

Иногда появлялся вдали, на краю горизонта, белый парусок, и подавал предмет к пустым догадкам. Как привлекателен такой отрывок света, к взаимной мене избытков и наслаждений, распространяющей свет наук и удовольствия жизни благородной, и вновь соединяющей разсеянные племена рода человеческого, между коими природа, по видимому, провела непреодолимую преграду!

В одно утро приметили мы в некотором от нас отдалении что-то, плывущее по воле течения. На море возбуждает внимание все, что только прерывает единообразие водной поверхности. Оказалось, что это мачта корабля, который, вероятно, погиб совершенно, ибо на ней приметны были еще обрывки платков, которыми люди привязали себя к этому куску дерева, чтоб волны их не смыли. Не были следа, ни которому мы могли бы узнать имя корабля, бревно это, видно, несколько месяцев носилось по воде; сверху пристали к нему кучи улиток, снизу висела длинная морская трава. Где же люди? Подумал я про себя, борение их давно уже кончилось - они погибли при грозном шуме бури - кости их тлеют в пещерах дна морского. Безмолвное забвение, подобно волнам морским, залило их, и никто не услышит повести о их гибели. Сколько вздохов следовало за сим кораблем! Сколько молитв возносилось к небу в в оставленной стране родимой о благополучном его плавании! Невеста, жена, мать неоднократно перебирали газеты, чтоб узнать о судьбе путников по влажной стихии. Ожидание перешло в опасение, опасение в боязнь, боязнь в отчаяние! Ах, любезные не дадут друзьям своим радостной вести! все, что знаем, заключается в словах: "корабль отправился из гавани, и более ничего о нем не слыхали."

Зрелище сих обломков подало, как обыкновенно, повод к некоторым печальным расказах. Эти расказы особенно расплодились к вечеру, когда светлая дотоле погода вдруг начала хмуриться, и все предвещало одну из тех бурь, которые нередко прерывают летнее плавание. Мы сидели при тусклом свете лампады в каюте, и всяк расказывал, что знал, о кораблекрушениях и бедствиях. Более всего подействовал на меня следующий короткий расказ Капитана:

"Однажды," говорил он: "плыл я на прекрасном, крепком корабле, по Ньюфундландскому заливу. В это время случился обыкновенный в тех странах туман, при котором и днем не видать далеко, а ночью корабль окружен самым густым мраком. Я засветил фонари на мачтах, и поставил сторожевого матроса, чтоб смотреть за рыбачьими лодками, которые обыкновенно стоят на якорях в заливе. При свежем ветре, ход корабли был скорый. Вдруг закричал сторожевой: "перед нами парус!" Но лишь только мы это услышали, как уже корабль наш переехал чрез судно: то была небольшая шкуна, стоявшая боком к нам на якоре. Люди заснули, не догадавшись засветить фонари. Мы ударились прямо в средину этого судна. Корабль ваш своею величиною и тяжестью раздавил шкуну, и мы проплыли чрез нее. В ту самую минуту, когда она с треском погружалась в бездну, увидел я, что двое или трое несчастных полунагих бросились из каюты: они выскочили из коек, чтоб в ту же минуту погибнуть в волнах. Я слышал их отчаянный вопль, и тот самый порыв ветра, который принес к нань сии звуки, двинул нас так сильно вперед, что мы более уже ничего не слыхали. Никогда не забуду этого вопля! Не скоро успели мы поворотить корабль на быстром ходу. Мы ворошились на то место, где, сколько догадывались, бедное суднишко стояло на якоре; несколько часов разъезжали в густом тумане по разным направлениям, давали сигналы, и прислушивались, не отдадутся ли клики спасшихся; - но все были тихо - мы ничего не видали и не слышали."

Признаюсь, что этот расказ на несколько времени прекратил мои великолепные мечты. Буря в ночь усилилась. Море страшно волновалось. Шум бушующих волн быль ужасен; пропасти морския то разверзались, то смыкались. Иногда казалось, что черные облака над нами раздираются пламенными молниями, которые, потухая в ленящихся волнах, еще усугубляли наступавший мрак. Гром ревел над бурным пространством моря, и раздавался между горами волн, повторявшими его раскаты. Видя, как корабль кружится и переваливается между зияющими хлябями, то в них погружается, то поднимается вверх, я дивился, как он можешь сохранять равновесие, и вообще держаться на воде. Реи (поперечные мачты) касались воды, бугсприт (передняя мачта) зарывался в волнах. Иногда казалось, что громадная волна поглотишь его, и только искусный поворот руля спасал нас от погибели.

Слыша, как волны бьются о корабль и ревут подле самых ушей моих, я воображал, что смерть витает вокруг сей пловучей темницы, и ищет себе добычи: выскочи гвоздик, проломись дощечка, и она вторгнется насильно.

Ясный день, спокойное море и попутный ветер разсеяли, между тем, все сии мрачные помыслы. Невозможно на море не чувствовать усладительного влияния прекрасной погоды и благоприятного ветра. Когда корабль на всех парусах, надуваемых свежим ветром, стрелою летишь но клубящимся волнам - он кажется могучим, кажется властелином моря. Я мог бы наполнишь целую книгу мечтаниями морского плавания, ибо для меня оно было безпрерывным сновидением - но пора причалишь к земле.

В прекрасное, ясное утро, с марса раздался живительный клик: берег! Колумб, увидев Новый Свет, не мог ощутить того восхитительного чувства, которое преисполняет грудь Американца при первом его взгляде на Европу. С одним этим именем сопряжен целый мир воспоминаний. Вот желанная земля, заключающая в себе с избытком все, что он слышал с младенчества, о чем размышлял в лета образования!

С этой минуты до вступления на берег, чувствовал я какое-то лихорадочное движение. Военные корабли, подобно сторожевым исполинам, плавающие подле берегов; вдающиеся в капал мысы Ирландии; поднимающияся к облакам горы Валлиса - все сии предметы возбуждали мое внимание. Плывя вверх по Мереею (в Ливерпуль), смотрел я на берег в подзорную трубу. Глаза мои с неизъяснимым удовольствием останавливались на чистеньких загородных домиках, окруженных зеленым кустарником и гладкими полянами. Я увидел развалины старинного Аббатства, обросшия плющом, а за вершиною холма, высокую сельскую колокольню; - все возвещало Англию. Течение и ветер были так благоприятны, что корабль, не теряя времени, мог войти в гавань. Насыпь её покрыта была людьми: одни из них прогуливались праздно, другие с нетерпением ожидали друзей или родственников. Я без труда узнал в толпе купца, к которому адресован был наш корабль: расчетливый взгляд и безпокойное движение ему изменяли. Опустив руки в карманы, он посвистывал в раздумье, и расхаживал взад и вперед по тесному пространству, которое уступила ему на сей раз толпа, из уважения к мгновенной его значительности. - Между тем с корабля и с берегу знакомые приветствовали друг друга. Особенное мое внимание обратила на себя молодая женщина, просто одетая, но необыкновенно привлекательная собою. Она подавалась головою вперед из толпы народной, и пристально смотрела на приближающийся корабль, нетерпеливо ища знакомого лица. Она казалась печальною и встревоженною: вдруг услышал я, что на корабле слабым голосом зовут ее по имени. Это был голос бедного матроса, который разнемогался во всю дорогу, и возбудил участие всех спутников. В хорошую погоду, товарищи выносили его на палубу, и клали на воздух в тени. Болезнь его в последнее время так усилилась, что он не мог оставлять своей койки: одно его желание было - пред смертию увидеться еще раз с женою. Когда мы вошли в реку, его вывели на палубу; он держался за ванты, обратись к берегу; но лице его до того изменилось, изсохло и помертвело, что и взор любви не мог его узнать. Услышав звук его голоса, она взглянула на черты его, и одним взглядом прочитала в нем всю бедственную повесть. Она всплеснула руками, произнесла тихий жалобный вопль и залилась горькими слезами.

Поднялся шум; везде смятение и толкотня. Знакомые приветствуют друг друга; друзья обнимается; купцы толкуют и советуются. Один я стоял в одиночестве и бездействии. Друзья не встречали меня; никто меня не приветствовал. Я ступил на землю праотцев моих, но чувствовал, что я в ней странник бездомный.