Пленный лев.
Часть вторая.
Глава VII. Студент-бродяга

ГЛАВА VII

Студент-бродяга

Студенты-бродяги ныне существуют только в Ирландии или в Британии... Даже название это исчезло с тех пор, как школьные учителя получили оседлость и содержание от государства. В средние же века их можно было встретить во всех странах Европы. Молодые люди, в которых школы и монастыри развили жажду ученья, могли удовлетворить ее только в университетах. Тогда для них начиналась странная, кочевая жизнь, полная приключений и случайностей. Они то пели, пользуясь подаянием, то давали уроки, то зарабатывали деньги в состязаниях ума и знаний, то унижались до постыдных услуг... словом, вели жизнь с одной стороны вполне дикую, с другой - высоко умственную. Переходя таким образом из одного университета в другой, высасывая, так сказать, все соки из них, они нередко достигали высших ученых степеней.

Малькольм был студентом - вернее, оксфордским бакалавром, хотя Оксфорд и Кембридж были, может быть, единственными университетами, в которых еще не появлялись шотландцы, так как все места их были заняты ирландцами.

Нелегко было Малькольму начать одному такое предприятие; ему, которого до сих пор так холил и оберегали! Но тревога и боязнь за сестру преодолели всякое колебание. Когда он одел свое черное платье бакалавра и ремнем привязал за спину мешок с книгами и бельем, его бледное, умное лицо так походило на бедняка-бродягу, что в этом жалком студенте Патрик едва узнал Малькольма.

Когда на перекрестке Драммонд со своим отрядов свернул на дорогу к Варвику, а Малькольм направился к монастырю, последний чувствовал себя сильнее и решительнее первого. Малькольм, простившись с Патриком, не тотчас пошел в монастырь, а выждал, когда исчезли в отдалении путники и он остался один. Тогда он встал на колени, и, с жаром перебирая четки, стал молить Бога о заступничестве. Когда же солнце, спускаясь по небосклону, озарило его своими последними лучами и напомнило, что следует позаботиться о ночлеге, Малькольм смочил свое платье грязноватой водой из лужи, чтоб снять с него блеск, взял в руки книгу и направился к монастырю, напевая латинские стихи, что тогда было в большем употреблении.

Проходя по полю, он встретил за оградой монастыря крестьян, загонявших стадо.

Один из монахов, старый, с атлетическими формами, похожий на фермера нашего времени, ускорил шаги и, догнав его, приветствовал следующими словами:

-- Бог в помощь, юноша! Вы идете просить в монастыре пищи и ночлега?

Малькольм знал доброго весельчака, брата Николаса, и, не откинув капюшона с головы, сказал:

-- Salve, reverende frater. Venio de Lutetia Parisiorum. [Приветствую вас, преподобный брат. Я приехал из Парижа]

-- Брось ты свою латынь, юноша, - сказал брат. - Говори прямо и без боязни, если у тебя шотландский язык во рту и ты его не оставил в далеких чужеземных краях.

-- Я бы очень был вам благодарен, святой отец, - сказал Малькольм, - за ночлег и ужин.

-- Вот так то лучше, - отвечал монах, - болтун, но добрый малый, исполнявший в монастыре обязанности эконома. - Как ваше имя, друг мой?

Малькольм сказал только имя, данное ему при крещении, и добавил, что он живал в Гленуски еще при жизни доброго сэра Дэвида Драммонда, и что этот добрый, почтенный старец ему всегда выказывал большое участие.

-- Да, - отвечал монах, - то был редкий человек. - Он в нашей обители и умер; и, право, это большая потеря.

-- Я об этом слышал... - отвечал Малькольм, и, подавляя вздох, поспешно спросил: - Но скажите, отец мой, - что сталось с молодым лордом и его сестрой?

-- Это был слабый, болезненный ребенок, и какой-то рыцарь, случайно погостив в замке, увез его к королю. Да впрочем, если вы пришли из Парижа, то вероятно видели там короля?

-- Действительно, я его видел, но среди англичан, - отвечал Малькольм.

-- Очень грустно, - вздохнул монах. - Во всяком случае, если он вернется к нам, то снова почувствует себя шотландцем... Вся обитель наша состоит из честных, здоровых шотландцев.

-- А юная леди? - робко спросил Малькольм. - Она была такая ласковая и красивая.

-- Ого! А вам-то какое дело до ее красоты? - смеясь, спросил бенедиктинец.

-- Этого я не знаю, - отвечал монах. - Игуменья св. Эббы и наш настоятель не так дружны, как во времена приора Акфильда, и мы мало имеем сношений между собой. До нас дошел слух, что лорд Малькольм убит, и после этого леди была вытребована, как королевская питомица. Не могу вам точно сказать, где именно находится она. Узнайте завтра в монастыре св. Эббы, там ли она?

Ясно было, что добрый монах ничего не знал. Малькольм поблагодарил его и, присоединившись к пастухам, пошел в хорошо знакомый ему монастырь.

Там он просил показать ему могилу сэра Дэвида. Ему указали на широкую каменную плиту без всяких украшений, лежащую у паперти. Долго стоял он, коленопреклоненный, над прахом своего старого друга - покровителя его младенчества, и мысленно сравнивал счастливые годы своего детства с ожидавшей его печальной будущностью.

Как все изменилось в Холдингхэме со времени его последнего посещения! Правда, как и прежде, в трапезной послушник читал братьям молитвы... но ни один из монахов не соблюдал благоговейного молчания, как то было во времена настоятеля Акфильда; хотя был пост, но рыба была самая изысканная, и, как видно, братья любили покушать. И лица были уже не те... приор Дрэкс более походил на разбойника, нежели на монаха. Может быть он уже тогда замышлял обман, впоследствии удавшийся ему вполне: перехватить первую часть выкупа короля Джемса и присвоить ее себе. Среди монастырских слуг те, кто не изменил старым преданиям, казались какими-то растерянными и удрученными горем. Кроме того, среди них было много грубых воинов.

Малькольм по возможности избегал их, и, видя необходимость объяснить свой приход, начал подробный рассказ о своем положении, стараясь несколько примирить его с истиной. Он сказал, что получил наследство... что умер родственник, которому была поручена его сестра; и что он хочет разыскать ее и ввести во владение, по правам наследства.

Общий смех и грубые шутки раздались при его словах; притязания студента на сестру и земли всем показались смешны; если земля его была в баронстве Гленуски, то Альбанский дом давно ею распорядился.

-- Но если бы мне удалось повидать леди Лилию, - сказал Малькольм, - она могла бы, вероятно, заступиться за меня.

Старый, седой монах, к которому он обратился, отвечал, что ее просьба была бы бесполезна; и при этом добавил, что он Лилию может отыскать в монастыре св. Эббы. Один из ратников расхохотался, услышав эти слова.

-- Так это все, что вы знаете, старик Дэвид? Неужели вы думаете, что герцог Альбанский в состоянии заставить томиться в монастыре хорошенькую девушку, да еще с приданым?

-- Не вышла ли она замуж за герцога? - спросил Малькольм, скрывая сильнейшее волнение.

-- Уж не знаю, как он тут поступил! Но немало стоило ему труда овладеть ею!

-- Как так?

-- Во-первых, она ускользнула от него, благодаря своему брату, какому-то хромоногому и полупомешанному шотландцу, отнявшему ее у герцога вместе с каким-то рыцарем, поместившему ее в монастырь св. Эббы и убежавшему, как говорят, в Англию. С тех пор в наших краях и не видели лорда Гленуски.

-- Но этого быть не может... - перебил другой ратник. - Мне клялся Сэнди М'Кай, что видел его в лагере англичан... стыд и позор!.. и что он был вскоре убит за то, что вмешался в любовные шашни короля Гарри... и поделом ему!

-- Потеря не велика! - вмешался монах. - Конечно, старая колдунья, игуменья св. Эббы, не желала выпустить из рук богатую наследницу! Тогда наш герцог написал письмо к нашему настоятелю, и приказал ему послать двух монахов, будто бы от короля, чтоб перевезти девочку в Уисби.

-- А! - сказал Малькольм. - Но Уисби ведь уже за границей?

-- Конечно. Но все Гленуски по сердцу англичанам... и это-то вероятно и решило судьбу глупенькой девчонки.

-- Ну, что же? - спросил смеясь другой ратник.

-- Вы можете легко себе представить, какая монахиня ждала ее в первой гостинице, и как громко призывала леди Бога и людей на помощь? Но святые братья Симон и Ринган уверили, что защитят ее от всякого зла, и таким образом продолжали путь до самого Дуна.

-- Что же сталось с бедняжкой? - спросил Малькольм, стараясь казаться спокойным.

-- Спросите у герцога Альбанского. Я ничего более не знаю... Я недавно вернулся сюда.

-- Я слышал, как она, бедная, умоляла герцога, напоминая ему о какой-то клятве на мощах св. Андрея... Хотя он и обратил ее слова в шутку, но в глазах его было выражение ужаса.

Страх и подозрения Малькольма достаточно подтвердились этим рассказом, и он ясно понял, что ему оставалось делать. Странно, он не упал духом: если один раз Лилии удалось избежать своего гонителя, то может быть она и вторично этого достигла, вызвав воспоминания его о клятве на святых мощах. Креме того, убеждение в молитвах Эклермонды его поддерживало и наполняло сердце необъяснимой надеждой. Он пошел к северу, как только перед ним раскрылись ворота Холдингхэма. Труден ему был этот переход, хотя он легко добивался всюду пищи и ночлега, но на третий и четвертый день почувствовал себя истощенным; ноги его были изранены. Он отдыхал и снова пускался в путь. К концу первой недели он шел уже быстрее и не так тяжело, как в начале.

реки, пока его взору не представился строгий, величественный замок, - местопребывание герцогов Альбанских.

Как представитель королевской власти, герцог Альбанский сохранил весь блеск, который еще могло себе позволить шотландское правительство в то смутное время. Внутри и около замка проживало множество ратников, рыцарей, кормившихся за счет герцога. Это было сборище самых непорядочных людей, всегда готовых на насилие и грабеж. К этой свите еще присоединились вассалы младших сыновей Мэрдока, Роберта и Алекса; все дворы были переполнены этим диким, грубым народом. Часть его занималась чисткой лошадей, другая проводила время в праздности. Когда они увидели Малькольма, пугливо и прихрамывая подходившего к этой шайке, на голову юноши обрушились всевозможные шутки.

Он подумал, что Лилия заключена в одной клетке с этими проходимцами, и сердце его сжалось. За себя он не боялся, и остановился только тогда, когда его окружила банда праздных негодяев. Это было похоже на травлю, и никогда Малькольм не чувствовал себя в такой опасности, как теперь; он уже начал молиться и отдавать себя под защиту Того, Кто осушил до дна чашу горьких насмешек... как вдруг толпа разомкнулась, и в нее ворвался молодой человек.

-- Как вам не стыдно, негодяи! Будьте вы прокляты! Бедный студент!

И взяв Малькольма за руку, он увлек его за собой в то время как издали раздавались смех и ворчанье: "Свой своему поневоле брат!".

-- Да, брат и друг. Я такой же бакалавр, как и ты, - сказал поспешно благородный юноша.

И в нем, не без ужаса, узнал Малькольм своего двоюродного брата, Джемса Кеннеди, племянника короля и теперешнего парижского студента-первокурсника. Опасность была очевидной, ибо Кеннеди скорее других мог узнать его!

Джемс, однако, не задал ему никаких вопросов и добродушно сказал по латыни:

-- Прости нас, Бога ради! Регент был бы крайне недоволен, если бы узнал, как тебя приняли эти разбойники! Иди отдохнуть и умыться... скоро время ужинать.

Он увел Малькольма на задний двор, дал ему стакан пива и предложил подойти к чистому источнику, чтобы охладиться и смыть следы пыли, покрывавшей его лицо и израненные ноги. Кеннеди выждал, пока Малькольм все это проделает. В это время раздался звон колокола, призывающий к ужину. Он потащил Малькольма в общую столовую, и тот едва удержался, чтобы не назвать себя по имени.

В большой столовой стол был накрыт со всей роскошью и церемониями, соблюдаемыми дворянством и принцами; прочие же столы отличались неряшеством и жирными пятнами, что было неудивительно, так как в то время тарелки были роскошью, и каждый по вкусу резал себе куски громадных частей мяса, обносимых вокруг стола.

В то время, как Кеннеди входил к столовую с Малькольмом, из противоположной двери величественно приближался, сопровождаемый сенешалем, регент Мэрдок, герцог Альбанский, с женой, дочерями, двумя сыновьями и, к величайшему волнению Малькольма, его возлюбленной Лилией, бледной, убитой горем и страданием. За ними шли рыцари и слуги. Лилия задумчиво села и не обернула головы даже тогда, когда на вопрос регента: "Кого он привел?", Кеннеди отвечал, что бедный студент просил его гостеприимства.

-- Милости просим, - сказал регент, кроткий, но слабый и бесхарактерный, главным несчастьем которого заключалось в злом отце и безнравственных сыновьях.

Мэрдок отличался красотой и благородством осанки, чем был одарен и король Джемс. Сыновья его, Роберт и Алекс, расхохотались, увидев спутника Кеннеди, и сказали ему:

-- Так вот каковы товарищи ваши!

Мэрдок слабо вздохнул, сказав:

-- В былое время мы брали за образец рыцарской вежливости Дунский и Пертский замок, а теперь...

-- А теперь предоставляем это тем, кто занимается ремеслом лизоблюдов! - грубо перебил его Алекс.

В это время Кеннеди перепоручил Малькольма одному из вассалов, по-видимому сохранившему остатки вежливой обходительности, и предложил, за отсутствием капеллана, прочитать молитвы. Малькольму дали место за другим столом, но беспокойство отняло у него аппетит, и он не знал, радоваться ли ему, или печалиться, что он оказался довольно далеко от Лилии.

На время шум за столом утих, и он слышал, как сказал про него регент:

-- Как мне нравится в этом студенте его лицо и скромные манеры... Когда уберут со стола, Джемс, заведи с ним ученый спор: нам будет забавно послушать, как вы уродуете латынь в ваших заграничных университетах.

При этих словах мужество покинуло Малькольма. Подобные словопрения были употребительны как в Оксфорде, так и в Париже, и в любое другое время он мог с честью выдержать испытание, но теперь, при его заботах и волнении, он боялся за себя, да и не знал, какую тему выберет Кеннеди.

Столы были убраны, ужин кончился и вызов брошен. Лорд Мэрдок, развалившись в кресле у камина, окруженный дамами за прялками, предложил молодым людям начать состязание.

Они стали друг против друга, и Кеннеди, в качестве хозяина и зачинщика, предоставил противнику выбор темы. Лицо Малькольма при этом прояснилось и он предложил ту, что знал вдоль и поперек: "Только то существенно, что мы можешь видеть, слышать, чувствовать, вкушать и осязать".

-- Дорогой собрат, - сказал тот, - ты говоришь, как наши товарищи в Оксфорде! По-моему, существенно не то, что доступно нашей грубой чувственности, а то, что постигается идеей бессмертного разума!

Оживленный спор продолжался, и не раз в словах Кеннеди видел Малькольм намек на свое положение, но окончив прения, он уже не сомневался в том, что был им узнан. Регент был несколько утомлен, и подал знак расходиться. Кеннеди тотчас пригласил студента ночевать у себя в комнате. Малькольм последовал за ним. Они поднялись по винтообразной лестнице до круглой комнатки наверху башни.

Кеннеди притворил тяжелую дверь и, протянув обе руки, сказал:

-- Я могу только восхищаться той храбростью, с которой ты пробрался сюда!

-- Удастся ли мне спасти сестру? - спросил Малькольм в глубоком волнении.

-- Надеюсь. Но скажи, как намерен ты поступить? Если хочешь бежать, то предупреждаю, надо сделать это до возвращения Вальтера Стюарта.

-- Да я знаю немногим более, - отвечал Кеннеди. - После слуха о твоей смерти Вальтер почти добился насильственного брака; но твоя сестра, перед самым совершением обряда так плакала, умоляла и кричала, что монахи приняли ее под свое покровительство. Когда ее привезли сюда, Вальтер в ярости поклялся, что заставит ее покориться: он запер ее в башню, отказывая даже в необходимой пище, а сам отправился в поход за добычей. Вскоре приехал регент и тотчас дал свободу бедной девушке, так что теперь ее можно принять за члена семейства. Но герцогиня неумолима к Лилии, и решила поработить, как говорит она, ее высокомерную гордость.

-- Но ведь должны же они знать, что я не умер? - спросил Малькольм.

-- Без сомнения. Но Вальтер, тем не менее, хочет добиться своего. Ты не можешь себе представить, до какой ярости и необузданности он дошел! Однажды он, в присутствии Лилии, свернул шею любимому соколу отца и сказал ей, указывая на него, что такова будет и ее судьба прежде, чем ее брат или король перейдут границу!

-- Где он теперь?

дал себе слово доказать тебе и королю Джемсу, что его ничем не испугать!

-- Так он может приехать?

-- Ежеминутно. Тебя сам Бог послал! Не съездить ли тебе в Гленуски и не поднять ли на ноги вассалов?

-- К чему терять драгоценное время! Нам надо ее поскорей увезти из замка. Но, - увы! - как до нее добраться?

-- Тут я могу тебе быть полезен. Мне почти ежедневно удавалось с ней говорить, и не будь ее, я давно бы уехал отсюда.

-- Я одного желаю, - сказал Кеннеди, - чтобы для нашей дорогой родины настало лучшее время. Не сгорает ли у тебя сердце от нетерпения? Когда приведет нас Бог избавиться от ига феодальных властителей, покровительствующих насилию и преступлениям?

-- Их деяния и бесчинства всегда были причиной моей скорби. Теперь, более нежели когда-либо, пробуждается и глухо бушует во мне национальная гордость!

-- Я рад, что нашел в тебе сочувствие, Малькольм! - сказал Кеннеди. - На нас лежит священный долг. Король может наказать виновников смут, но если сердца людей будут для него закрыты, то ему придется употребить силу! Нам надо воздействовать на сердца людей: проникнуть в них и смягчить!

Малькольму, надо сознаться, скорее хотелось поговорить о средствах и возможности спасти сестру. Но Джемс Кеннеди совершенно разгорячился. Пылкие, юношеские порывы его рвались на свободу. Он мечтал о переворотах, которые должны были разбудить в его дремлющих согражданах Божественную религию и принести с собой блага цивилизации! Для этого, как он считал, надо было вырвать духовенство из, мрака невежества.

Малькольм улыбнулся:

-- Моя невеста, - сказал он, - наука! Другой я не желаю!

-- Так ты душой и телом предан науке? - спросил Кеннеди. - Я горжусь тобой и радуюсь за тебя: наука и труд такого высокопоставленного лица, как ты, посвященные Богу на пользу нашей несчастной родины, могут произвести значительные перемены, и, - почем знать? - возбудить полнейшее перерождение.

"Так вот где разъяснение загадочных слов Эклермонды! - подумал Малькольм. - Не об этом ли свете говорила она ему? Не им ли ему предстояло просветить своих сограждан? Она утверждала, что истинная мудрость заключается в сокровищах науки, но не для восхваления ее в людях, не для умственного наслаждения, а для того, чтобы распространять ее блага на грубые и закоснелые души сынов севера.

Неужели его мечта о научных изысканиях и его безмятежное спокойствие должны были исчезнуть, как исчезли прежние его мечты о монастырском покое, о любви и рыцарской славе?"