Продолжение «Тысячи и одной ночи».
Рыцарь, или рассказ о Хабибе и Дорат-иль-Говас. Окончание

РЫЦАРЬ, или РАССКАЗ О ХАБИБЕ И ДОРАТ-ИЛЬ-ГОВАС

Окончание

С этими словами Госпожа с Прекрасными Волосами залилась слезами и невольным, привычным движением поднесла пальцы к своим волосам, как будто хотела расчесать их. Хабибу никогда не доводилось слышать о чужих страданиях, рассказ повелительницы Зеленого и Голубого островов возбудил в нем новое, доселе не ведомое чувство. Душа его взволновалась, глаза наполнились слезами. Глядя на него, Иль-Заида зарыдала и выскочила из комнаты, а ее старшая сестра последовала за ней.

- Что с тобой? - спросила она. - Успокойся.

- Не могу, - отвечала младшая. - Эта госпожа причиняет боль арабскому рыцарю. Ты, сестра, не такая, как я, ведь мне хочется, чтобы ему доставляли только удовольствия.

Сестра проводила Иль-Заиду обратно в гостиную.

Госпожа с Прекрасными Волосами, заметив, какое впечатление произвел ее рассказ, сделала вид, что успокоилась. Сын Саламиса тоже справился со своими чувствами и сказал:

- Госпожа, клянусь доверенным мне мечом: твой муж снова будет с тобой, я отомщу за Дорат-иль-Говас и за тебя и покараю всех, до последнего, мятежников, которые посмели оскорбить вас обеих… Хочется верить, что Низабик, погребенный вместо меня под грудой камней, уже хотя бы частично наказан за свои немыслимые поступки. Я сполна отомстил за зло, которое он хотел причинить мне, но Небо, Дорат-иль-Говас и ты, госпожа, еще ждут своего отмщения… Мы вместе пойдем к огромному завалу, к глыбам, которыми он надеялся меня раздавить. Для его наказания я хочу прибегнуть к тому же средству, что использовал он в соответствии с полученным им пророчеством для того, чтобы подняться выше всех… Соблаговоли пойти туда со мною, госпожа! Прежде чем с помощью Неба я смогу положить конец всем твоим несчастьям, мне хотелось бы дать тебе возможность насладиться местью.

Хабиб, Госпожа с Прекрасными Волосами и три девы морские направились к рухнувшим скалам, туда, где прежде был проделанный в горе проход от дворца к берегу моря.

Как только они прибыли, сын Саламиса достал свой меч, трижды ударил по завалу и громко крикнул:

- Низабик! Если ты там, под этими камнями, подай знак. Арабский рыцарь хочет говорить с тобою.

В тот же миг глыбы немного приподнялись и из-под них вырвался ужасающий стон. Госпожа с Прекрасными Волосами узнала голос и задрожала.

Хабиб снова заговорил:

- Мятежный джинн! Мне неведомы все твои преступления, но, прежде чем я отправлю тебя в кавказские подземелья, дабы ты искупил там свою вину, я хочу, чтобы ты испытал унижение на глазах царицы, которую оскорблял и подло притеснял.

Царевич умолк, а потом обратился к правительнице Зеленого и Голубого островов:

- Госпожа, эта нечисть использовала твои волосы, чтобы опутывать и подчинять себе духов. Надо наказать его за честолюбие и безумные желания тем же средством.

Хабиб снова ударил по скале и громко сказал:

- Несчастный злодей, ты получишь три волоса, которыми так жаждал завладеть: они станут тремя железными цепями и скуют твою шею, руки и ноги.

- Благородные божьи создания, духи-охранители стихий, слуги Великого Мухаммада и друзья Сулеймана, закуйте виновного в цепи, бросьте его к ногам той, что он терзал и унижал, а после перенесите в узилище кавказское!

Послышался дикий вопль, камни зашевелились и раздвинулись, и Низабик, закованный в цепи, распростерся у ног Госпожи с Прекрасными Волосами, а затем тут же исчез.

При виде ужасного джинна Иль-Заида спряталась за спину рыцаря, а правительница содрогнулась от отвращения и страха.

- Успокойся, госпожа, - промолвил Хабиб. - Как видишь, твои волосы - настоящее сокровище, и этим вечером они освободят тебя от всех врагов, чье зловонное дыхание отравляет воздух в этом дворце, и даже от тех, кто бегством спасся от моего меча и нашел убежище на твоих островах.

Больше того, теперь я вижу, как победить всех мятежников Голубого острова, не тратя сил на их поиски, и льщу себя надеждой, что мы сможем воспользоваться твоими волосами против самого Абарикафа и проверить наконец пророчество, согласно которому они сделаются цепями для полчищ джиннов. Не жалей своих локонов, моя госпожа, предоставь их судьбе. Когда всё закончится, ты станешь еще прекраснее.

Госпожа с Прекрасными Волосами вернулась к себе в покои, три морские девы распустили ее косы, и полная веры в мудрость рыцаря, правительница вырвала прядь волос, гордясь тем, что они послужат благородному делу. Сей чудесный дар Иль-Заида отнесла Хабибу, и тот попросил проводить его к воротам дворца, где проделал то же, что у каменного завала. Все бунтовщики тут же были перенесены из своих убежищ в подземелья Кавказских гор.

Затем сын Саламиса поднялся на крышу дворца, подбросил несколько волосков царицы в воздух, и, призвав на помощь слуг пророка, приказал им заковать в цепи всех негодяев, оставшихся на Зеленом острове, и тех, в чьих руках находился остров Голубой. Где-то далеко послышались стоны и вой, и Хабиб, поняв, что его замысел увенчался успехом, обрадовался и в то же время призадумался.

«Если бы я увидел тебя теперь, мой дорогой Иль-Хабуль, мне было бы уже не так стыдно, как прежде, но мне и гордиться особо нечем. Слова слетали с моих уст, и за ними следовали чудеса. Я победил, но можно ли назвать это моей заслугой?.. Слова мои - лишь звук, я слабее одного волоска, что сжимаю в своей руке».

Юноша бережно спрятал на груди последние волшебные волоски и направился в гостиную, где его ждали Госпожа с Прекрасными Волосами и три морские девы.

- Мир тебе, моя госпожа, - сказал Хабиб. - Мои силы пригодились тебе, у тебя больше нет врагов. Ты родилась царицей и в моих советах не нуждаешься. Моя звезда и долг мой вынуждают меня покинуть твой остров. Надеюсь, Небо защитит меня, и тогда, верь, я не забуду о том, кто тебе дорог больше всего на свете. Если ты окажешь мне такую честь, то завтра же я передам твои повеления населению Голубого острова. Я заберу с собой моих любезных подруг, ведь мне предстоит пересечь еще два моря, и без их помощи мне не обойтись.

Госпожа с Прекрасными Волосами опечалилась столь скорой разлуке с героем, коему она была обязана своим спасением и свободой своего царства, но сочла необходимым уступить желаниям рыцаря, ибо могла их только одобрить. И они простились, выразив друг другу глубочайшее уважение.

Рассвет застал Хабиба и его спутниц в пути; они летели по волнам и к полудню пристали к Голубому острову.

Жители встречали их на берегу, радуясь своему неожиданному освобождению, ибо их угнетатели на глазах у всех были повержены, а затем исчезли из виду.

Хабиб приумножил счастье народа, сообщив о благополучном возвращении на трон их царицы, и, поскольку Голубой остров находился по соседству с Черным, рыцарь спросил, не знает ли кто о том, что творится во владениях Абарикафа и чем закончилось нападение мятежников на земли, оставшиеся верными Дорат-иль-Говас.

- Господин, - отвечали ему жители, - захватив нас, мятежники уничтожили все лодки и тем самым отрезали от остальных островов. При этом сами они имели возможность связываться с сообщниками, где бы те ни находились. Мы не можем выйти в море и узнать, что происходит на других берегах. Однако, хотя последнее время не случалось никаких бурь, вода между нашим островом и владениями Абарикафа почернела. Ветра не было, но время от времени поднимались волны, и потому мы думаем, что этот пролив чрезвычайно опасен. Почему, нам в точности не ведомо, но мы полагаем, что безумное чудовище, правящее на том берегу, готово уничтожить всякого, кто попытается приблизиться к нему по воде.

Арабский рыцарь решил завтра же своими глазами увидеть то, что ему описали, и, не сказав никому о своих планах, воспользовался радушным приглашением и насладился праздником, устроенным в честь освобождения Голубого острова.

Еще до восхода солнца его плот обогнул гостеприимный берег и приблизился к проливу, отделявшему его от острова Черного, но тут море так разбушевалось, что дельфины, тянувшие плот, перепугались, и волны понесли их обратно.

Тщетно Хабиб бил мечом по воде, напрасно произносил заветное слово, что прежде помогало ему одолевать все чары. Колдовство, с которым он пытался бороться, исходило не из воздуха, волны, выбросившие его плот на сушу, были настоящими, и только причина, что вызвала их, была сверхъестественной.

В проливе, который предстояло пересечь отважному герою, собрались рыбы и звери со всех ближайших морей. Воды кишели ими и бурлили. Кто-то не на шутку встревожил их обитателей. Даже большой корабль подвергся бы опасности в этой разбушевавшейся стихии, полной бесновавшихся тварей.

поспешили выйти на берег, где обступили глубоко задумавшегося Хабиба.

«Что испугало дельфинов и дев? - размышлял он. - Какое препятствие оказалось несокрушимым для данного мне всесильного слова?.. Меч Сулеймана бесполезен в руках того, кто не обладает мудростью. О мой дорогой Иль-Хабуль! Где ты? Помоги мне… Надо изучить опасную преграду, чтобы судить о ней здраво. Только так можно понять, каким способом ее уничтожить… Меч Сулеймана, раскрой бездны морские, раз мне суждено в них погрузиться! Помоги справиться с волнами, если есть в том необходимость».

Выйдя на край отвесной скалы, герой бросился в воду головой вниз. Рыбы тут же окружили его - они мешали пловцу двигаться, но не трогали его.

Хабиб дотрагивался до них мечом, и они погибали. Скоро море наполнилось кровью, но рыб меньше не становилось, более того, их количество даже возрастало. Что-то мешало им уйти от смертоносного оружия, и они теснили юношу со всех сторон.

Уже всё море покрылось мертвыми тварями, рыцарь устал, а чешуйчатые полчища, теснившие его, казалось, лишь разрастались и крепли.

Сын эмира вынырнул на мгновенье и вскричал:

- Именем Сулеймана, какая бы власть ни держала здесь этих рыб, пусть они перенесутся отсюда на край света!

Это пожелание тут же исполнилось, чудесная сила рассеяла стаи морских тварей.

Сын Аравии поплыл по тихой воде, полной неподвижных тел, всё живое исчезло без следа.

С вершины скалы за происходящим наблюдали три девы морские. Иль-Заида видела, как море раз за разом окрашивалось кровью, и всякий раз вскрикивала от ужаса.

Успокоилась она только тогда, когда над водой показалась рука, сжимавшая меч.

- Столько крови, - воскликнула она, - а он цел и невредим!

Наконец Иль-Заида заметила, что море успокоилось, а Хабиб поплыл.

- Он пытается пересечь пролив вплавь! - воскликнула она. - Он же утонет!

И отважная дева бросилась в воду.

Сестры звали Иль-Заиду, просили вернуться, но напрасно. Тогда они не выдержали и устремились за ней.

Их младшая сестра была не одна: двое из дельфинов, что привыкли играть с ней, повинуясь своей природе, держались по бокам от бесстрашной девы, и притихшее море уже не мешало этим непревзойденным пловцам.

Иль-Заиде казалось, что она вот-вот догонит героя и поможет тому, чья судьба ей не безразлична, как вдруг он скрылся под водой. Морская дева тоже погрузилась под воду и стала свидетельницей страшной битвы.

Хабиб сражался с самим Абарикафом, который вселился в тело огромного кита и заставлял его делать невероятное.

Когда герой захотел приблизиться к киту, тот разинул необъятную пасть, из нее вырвался мощный водный поток и отшвырнул царевича. Рыцарь всплыл на поверхность, потом снова нырнул и атаковал чудовище в спину. Его меч, перед которым ничто не могло устоять, вонзился в тело кита и проник меж ребер в самое нутро этой живой громады.

Хабибу пришлось вынырнуть, чтобы набрать в легкие воздуха, но он не спускал глаз с кровавого следа, который оставлял его раненый противник. Сын Саламиса почувствовал, что силы уже изменяют ему, и тут заметил Иль-Заиду.

- Садись на дельфина, мой господин, - крикнула морская дева, - и берегись! Ты человек, а не рыба, ты можешь утонуть!

Арабский рыцарь понял, что его защищает само Небо, последовал совету Иль-Заиды, с ее помощью взобрался на дельфина и смог спокойно осмотреться и оценить, что происходит после его победы.

Когда Абарикаф напал на царевича, мятежника окружали подобные ему и еще более страшные чудища - морские твари, захваченные джиннами, его подданными и соучастниками его преступлений. Однако, как только их повелитель попал в беду, они тут же оставили его.

Потеряв голову от ужаса, джинны надеялись, что спасутся бегством, и решили выбраться из тел акул, афалин и морских львов, в которые они вселились благодаря колдовству. Но волшебство куда более сильное не выпустило их.

Это сделали чудесные волосы царицы Зеленого и Голубого островов, часть которых Хабиб, потеряв терпение, бросил в море.

- Именем Сулеймана, - приказал он, - пусть сотворится столько рабов Аллаха, сколько джиннов собирался подчинить своей власти злодей Низабик.

Волосы не утратили своей волшебной силы, и злые духи сделались пленниками обитателей морских глубин, в чьих телах они остались навечно.

Кит, внутри которого находился Абарикаф, ослабев от потери крови, в конце концов всплыл на поверхность, словно неодушевленный предмет, и застыл наподобие острова. Арабский рыцарь соскочил со своего дельфина, забрался на спину поверженного врага и возблагодарил того Всемогущего, Кто подарил ему победу.

- Я верил в Него, - сказал Хабиб, - и не побоялся погрузиться в пучину морскую, Он позволил мне видеть в воде и дал свободу моим рукам. Я напал на огромное чудовище, и Он погрузил мой клинок в сердце врага… Когда силы мои иссякли, Он прислал мне на помощь Иль-Заиду. По Его велению даже дитя малое будет стоить целого воинства.

В этот миг Иль-Заида, воодушевленная примером своего доблестного кумира, забралась на огромную спину кита. Сестры заметили ее и вместе с шестью дельфинами поспешили вдогонку, а затем тоже осмелились присоединиться к Хабибу.

Тем временем черная туша, плывя по течению, прошла пролив и миновала Черный остров. Хабиб с благодарностью и присущей ему скромностью принял поздравления своих спутниц и спросил, что за земля показалась вдали.

- Это Мединаз-иль-Баллор. Там, в его столице, и живет наша повелительница.

При этих словах возлюбленный Дорат-иль-Говас едва сдержал радость.

- Как! - воскликнул он. - Я имею счастье видеть эту желанную землю! Ах, если бы я мог добраться до нее на чудовище, чью спину мы попираем своими ногами, как это было бы приятно вашей царице! Ибо я не сомневаюсь, что мятежный Абарикаф заключен в теле этого кита.

- Это вполне возможно, - решили три сестры. - Просто этот плот будет тяжелее прежнего. Сейчас мы нырнем в воду и принесем морской травы, чтобы сплести поводья для наших дельфинов.

Недолго думая, морские девы исчезли под водой.

Ловкие и сильные, они мгновенно исполнили задуманное. Дельфинов запрягли, кит перестал слушаться течения и направился к большому порту Мединаз-иль-Баллора.

И тут из груди животного послышались стенания, похожие на грохот волн, что обрушиваются на скалы. Абарикаф наконец понял, что его ждет месть Эль-Хабусатруса и Дорат-иль-Говас и что пощады ему не видать.

Обратившись птицей, этот визирь держался в среднем слое неба, в нижнем же слое вокруг Мединаз-иль-Баллора кружили многочисленные дозоры мятежников.

Иль-Бакарас заметил на море движение, но с высоты, на которой он парил, невозможно было различить, чем оно вызвано. И вдруг джинн увидел, что какая-то точка направилась по волнам прямо к острову.

Он осторожно спустился пониже. Воздушные просторы показались ему неожиданно свободными, но, опасаясь ловушки, Иль-Бакарас продолжал неспешно планировать вниз, не теряя бдительности. В какой-то момент он обнаружил, что туманы, покрывавшие побережье Мединаз-иль-Баллора и море вокруг него, вдруг разом перенеслись на Черный остров и там словно осели, да так, что казалось, будто они раздавили землю.

Мало-помалу точка, которую джинн не упускал из виду, увеличилась и стала похожа на большой плавучий остров. Визирь предположил, что течение несет его прямо к Мединаз-иль-Баллору и что эта громада может заполнить собою всю гавань. Хотя остров представлялся совершенно голым, на нем всё же кто-то был. И это вызывало тревогу. Иль-Бакарас развернулся и помчался к Дорат-иль-Говас, чтобы доложить о своем открытии.

- О великая царица, - сказал он, - позволь предупредить тебя, что я заметил необычайное движение над Черным островом и над проливом, отделяющим нас от него. Сегодня на рассвете море забурлило, хотя ветра никакого не было, и создавалось впечатление, что волны борются друг с другом.

Вдруг, откуда ни возьмись, из морских глубин показался остров, и остров сей, неведомо как, приближается к вашему порту, который он может полностью перекрыть. Еще я различил на нем человеческие фигуры.

Впрочем, Абарикаф снял свои дозоры, все его силы, сдается мне, переместились на Черный остров и лишили его света дневного.

Возможно, мятежник хочет напасть с того плавучего острова, что движется в нашу сторону, хотя на первый взгляд кажется, что громадина эта не представляет никакой угрозы. Однако она наверняка заколдована, а значит, тебе, царица, следует соблаговолить принять все необходимые меры.

Дорат-иль-Говас приказала предупредить двух визирей, а также своего деда Эль-Хабусатруса, и в мгновенье ока побережье заполнилось воинами, поспешившими на зов царицы со всего острова.

Эль-Хабусатрус собрал джиннов, которые еще оставались в его подчинении, чтобы отразить нападение Абарикафа и тех, кого он поднял на мятеж. Весь Мединаз-иль-Баллор пришел в движение: город готовился к обороне на случай, если внутри громады, что надвигается на него, прячутся многочисленные отряды неприятелей, намеревающиеся высадиться на берег.

Хабиб не спускал глаз с земли, на которую он страстно желал наконец ступить, и вскоре понял, что своим приближением вызвал там страшную тревогу. К счастью, проплывая мимо островка, заросшего манговыми деревьями, ему удалось срезать мечом одну ветку. Он отдал ее Иль-Заиде и сказал:

- Ступай вперед, выйди на берег, держа в руках этот знак мира, попроси проводить тебя к Дорат-иль-Говас и скажи, что один преданный ей арабский рыцарь, готовый отдать за нее жизнь, просит дозволения припасть к ее царственным стопам.

Морская дева взяла ветку, незаметно подплыла к скале, что высилась у входа в порт, здесь ненадолго задержалась, чтобы привести себя в надлежащий вид, а затем вынырнула с манговой веткой в руках прямо перед стражниками. Она попросила проводить ее к царице. Несложно вообразить себе радость, охватившую Дорат-иль-Говас, когда она увидела и услышала столь прелестную посланницу. Однако, когда повелительница захотела поспешить на берег, первый визирь остановил ее.

- Госпожа, - сказал он, - твой враг знает, что тебе обещана помощь арабского рыцаря. Он мог воспользоваться этими чистыми устами, дабы завлечь тебя в западню. Судно, на котором плывет твой спаситель, весьма необычно, позволь мне задать несколько вопросов его посланнице… Дева моря, ибо я вижу, что ты одна из них, скажи, каким образом сын Аравии намерен явиться сюда? Ведь остров, на котором он передвигается, больше нашего порта. Как рыцарь собирается выйти на сушу?

- Так вы думаете, что это остров? - улыбнулась Иль-Заида. - Нет, это громадный и страшный кит, убитый нашим героем. Мы, мои сестры и я, сели на него вместе с ним, и рыцарь сказал, что это чудовище - самый страшный враг царицы, которого он хочет передать ей прямо в руки.

- Неужели ты не понимаешь, - живо произнесла Дорат-иль-Говас, - только Хабиб способен совершить подобный подвиг!

- Нет, госпожа, - не уступал визирь, - Абарикаф может захватить твой порт под видом кита, подчинить тебя своей власти и начать диктовать свои законы от твоего имени.

- Абарикаф? - воскликнула Иль-Заида. - Он причинил нам столько зла вместе со своими прислужниками! Однако мне кажется, что больше этот колдун нам не грозит. Думаю, это он рычит и стонет в животе у кита, по крайней мере, так утверждает наш герой.

- И кто этот герой, прекрасное дитя? - спросил визирь.

Этот рыцарь уничтожил всех ваших врагов, и всё это он делал во имя нашей царицы Дорат-иль-Говас. Мои сестры говорят, что он - герой. Я не знаю, что это такое, но если бы ты, госпожа, любила его так же, как я, то полетела бы как на крыльях, лишь бы поскорее его увидеть.

Дорат-иль-Говас сгорала от нетерпения и при этом наслаждалась простодушными похвалами в адрес кумира ее сердца.

- Лети, - обратилась она к Иль-Бакарасу, - ты знаешь Хабиба в лицо. Найди его, предстань перед ним в своем настоящем обличье, и пусть два джинна перенесут его сюда со всей осторожностью. Кита же оставь у берега.

- А как же мои сестры, госпожа? - взволновалась Иль-Заида. - Прикажи, чтобы их тоже сюда доставили. Они всё время были рядом с рыцарем и не захотят с ним расстаться.

- Да, милое дитя, - согласилась царица, - мы примем твоих сестер и тебя и осыплем всех вас лаской и благодарностью.

Иль-Бакарас удалился. Старый визирь успокоился, поняв, что прекрасная посланница, чей рассказ уже не вызывал почти никаких сомнений, остается в заложницах.

Тут явился Эль-Хабусатрус.

- Да, мое дорогое дитя, это он, твой арабский рыцарь, я только что в этом убедился. Он вернул тебе все владения, которые отнял Абарикаф.

Прекрасная царица от радости потеряла голову. Она стала просить визиря и своего деда, чтобы они отдали все необходимые распоряжения и устроили торжественную встречу ее отмстителю, герою, возлюбленному и жениху, а также потребовала, чтобы простодушная Иль-Заида рассказала ей все подробности их приключений, от которых повелительница то приходила в восторг, то печалилась.

Иль-Бакарас прилетел к Хабибу и предложил немедленно перенести его во дворец.

- Нет, - покачал головой сын Саламиса, - придется повременить, я должен еще кое-что сделать ради царицы. Вам надо вытащить кита на берег, и мне следует присутствовать при этом. Однажды я уже проявил неосмотрительность и запомнил этот урок на всю жизнь. Я подозреваю, что злейший враг Дорат-иль-Говас еще жив и прячется в чреве кита, коим завладел, чтобы меня погубить. Будучи орудием Сулеймана, против которого поднялся Абарикаф, я хочу убедиться в этом и защитить покой царицы.

Иль-Бакарас приказал подтянуть тушу кита к тому месту, где его можно было легко вытащить на берег, и Хабиб, обратившись к чудовищу, громко произнес такие слова:

- Подлый враг Аллаха! Злодей, совершивший преступления против Него и Его пророков, коварный вероотступник, признавайся, ты еще здесь?

Из чрева мертвого животного послышался ужасный скрежет зубовный.

- Отвечай, - настойчиво потребовал рыцарь, - или я приговорю тебя к самым жестоким мучениям.

- Да. - И из пасти кита вырвался болезненный, жалобный стон.

Хабиб достал из-за пазухи последнюю прядь остававшихся у него волшебных волос.

- Пусть безумные замыслы, - повелел он, - найдут свое завершение и обратятся против того, кто их вынашивал. Пусть эти волосы станут железными цепями, пусть они намертво скуют Абарикафа и лишат его возможности двигаться. Пусть рабы Сулеймана перенесут злодея вместе с его сообщниками в кавказские подземелья.

С этими словами Хабиб связал усы кита^{296} волосами. Громадина вздрогнула, как бы желая приподняться, и на этом всё кончилось: волосы повелительницы Зеленого и Голубого островов, использованные по назначению, исчезли.

Пока сын Аравии, заботясь о спокойствии Дорат-иль-Говас, решал судьбу Абарикафа, дворец и весь Мединаз-иль-Баллор готовились к торжественному приему освободителя и мстителя, который вскоре должен был стать их государем. Очаровательная царица, дабы скрасить томительное ожидание, снова и снова заставляла Иль-Заиду рассказывать обо всем, очевидцем чего была морская дева, и выпытывала у нее мельчайшие подробности вплоть до каждого слова, что когда-либо произносили уста Хабиба.

Поскольку уже стемнело, герой достиг дворца в сиянии великолепных светильников, зажженных по всему городу. Можно описать величественную роскошь, повсюду окружавшую рыцаря, но нельзя передать необыкновенно нежные и почтительные порывы любящей царицы.

Никогда еще страсть, предсказанная звездами, не поселялась в сердцах, столь подходивших друг другу. И никогда прежде красота и внешние достоинства не сочетались с подобными заслугами и добродетелями.

Счастье переполняло душу сына Саламиса, а Дорат-иль-Говас восклицала:

- И я, мой дорогой Хабиб, могу отдать тебе лишь мое сердце, престол и руку. Сколь малое вознаграждение за столь великие подвиги! Разве это цена для таких героических усилий и таких достоинств!

Вечер, став свидетелем их встречи, увидел также церемонию, что скрепила их союз. Той же ночью двое счастливых влюбленных стали мужем и женою, и утреннее солнце осветило их блаженство и радость всего Мединаз-иль-Баллора.

Однако счастье не затмило разум Хабиба, он помнил о данных им обещаниях. Царевич Дильшад, муж Госпожи с Прекрасными Волосами, еще томился в заточении на Черном острове. Этот многострадальный край, хоть и освобожденный от Абарикафа и его приспешников, был разорен и находился в самом бедственном положении.

Рыцарь дал слово Госпоже с Прекрасными Волосами, что освободит ее мужа. Самой судьбой ему было назначено принести мир во все владения Дорат-иль-Говас, и ради достижения этих благородных целей и совершения новых подвигов он мог воспользоваться лишь тем оружием, что вложило в его руки Провидение.

Три морские девы неотлучно находились при Дорат-иль-Говас, которая осыпала их благодеяниями. Хабиб обратился к старшей из них.

- Здесь есть несколько лодок, - сказал он, - на которых мы можем добраться до Черного острова, но я предпочитаю плот, придуманный вами, ибо он уже сослужил нам добрую службу… Когда судьба берется за дело, - продолжал сын эмира, - она предпочитает ставить его исход в зависимость от самых малых средств, дабы человек понимал, кому на самом деле он обязан своими свершениями. Потрудитесь, мои милые сестры, найти наш плот или сделать новый, если это проще. Я не буду знать покоя, пока не высохнут слезы Госпожи с Прекрасными Волосами и пока я не положу конец беспорядкам, которые нарушают мирную жизнь моих подданных на Черном острове.

Три девы моря с радостью откликнулись на его просьбу. Они считали себя причастными к славе, которую завоевал Хабиб. После свадьбы героя Иль-Заида заметно посерьезнела, но, поскольку страсть ее была настоящей, она по-прежнему всем сердцем любила своего кумира, хоть и понимала, что он принадлежит той, с кем ей соперничать невозможно.

Хабиб позвал прекрасную царицу на совет, который он держал с тремя милыми своими соратницами, и все решили, что он тронется в путь, как только плот будет готов. Однако Дорат-иль-Говас вызвалась сопровождать их на своей птице рух, чтобы сверху следить за перемещением плота и предупреждать обо всех опасностях. Кроме того, она захотела, чтобы вместе с нею полетели также ее верный джинн Иль-Бакарас и два его помощника.

Уже на следующее утро всё было готово, и Хабиб вышел в море. Дельфины, казалось, тянули плот с удвоенной силой и плыли намного быстрее, так что очень скоро глазам путников открылся берег Черного острова.

Иль-Бакарас с облегчением заметил, что черная завеса, которая в предыдущие дни придавала этой земле зловещий вид, полностью исчезла.

Хабиб беспрепятственно причалил и увидел нескольких жителей с исхудавшими лицами, которые бродили по берегу. Он подозвал их и, когда они приблизились, спросил, не знают ли они, что случилось с их угнетателем Абарикафом.

- Должно быть, он погиб, - отвечали они, - мы так думаем, потому что слышали, как страшно кричали его подручные. Позавчера нам пришлось бежать в горы: нежданно-негаданно ужасные морские чудовища заполнили весь берег. Они бились в страхе, бросались друг на друга. Видите, кровь на песке, это они пролили ее… Мы уже давно превратились в рабов безобразных джиннов и знаем, на что они способны в своем неистовстве, а потому попытались скрыться подальше от этого безумного и отвратительного зрелища. Рычание и рев, которые усиливались эхом и, казалось, звучали со всех сторон, пугали нас, но вдруг словно молнии заблистали и всё стихло. Еще одну ночь мы провели в тревоге и ужасе, а утром поняли, что зловонный черный туман от пролитой чудовищами крови рассеялся. Наверное, его высушило солнце, развеяли ветры, а иначе здесь невозможно было бы жить.

Пока Хабиб беседовал с жителями, птица рух парила над островом, и люди, напуганные этим чудом, с беспокойством поглядывали на небо.

Рыцарь успокоил их:

- Здесь нет ничего, что вам угрожает. Я - муж Дорат-иль-Говас, вашей царицы и повелительницы. В небе летает птица рух, на спине ее сидит моя жена, она явилась сюда вместе со мною, чтобы снабдить вас всем необходимым, а также восстановить порядок и мир. Покажите, где дворец, в котором жил Абарикаф?

На земле он превращался в огромную страшную собаку, на небе - в громадную птицу, а на море - в кита.

- У него были узники, - продолжал Хабиб, - что с ними сталось?

- Государь, если эти несчастные еще здесь, то, наверное, они уже при смерти: тиран не давал им умереть, но и не делал ничего, чтобы сохранить им жизнь.

- Знаете ли вы царевича Дильшада?

- Мы слышали о нем, государь. Абарикаф заковал его в цепи из-за волос его жены, которыми хотели завладеть он и его сообщники. Но царевич не сдался и не согласился уступить им хотя бы волос с головы своей госпожи.

- Ступайте, - приказал сын Саламиса. - Обыщите весь остров, я щедро награжу того, кто найдет царевича.

Жители послушались и нашли Дильшада на траве рядом с тем местом, где прежде находились темницы, выстроенные Абарикафом. Люди быстро смастерили носилки и доставили умирающего от истощения узника Хабибу.

Добрые морские девы пожалели несчастного и окружили его, желая как-нибудь помочь. Дорат-иль-Говас всё видела с неба, и ей стало любопытно узнать, что происходит. Всецело полагаясь на защиту Хабиба, она велела своей птице опуститься рядом с теми, чьи действия ее волновали.

Царица немедленно присоединила свои заботы к заботам трех сестер. Иль-Бакарас дал бывшему пленнику чудесные снадобья, и они вернули часть сил мужу Госпожи с Прекрасными Волосами. Он смог подняться на ноги, двигаться, говорить и благодарить за свое спасение.

Ему рассказали об освобождении его жены и подданных. Узнав, что этой свободой он обязан рыцарю, который стоит перед ним, Дильшад выразил самую горячую признательность. Он также сказал, что счастлив видеть своего спасителя и свою свояченицу, Дорат-иль-Говас, но конечно же ему не терпелось поскорее обнять любимую жену.

Дорат-иль-Говас и Хабиб доверили правление Черным островом Иль-Бакарасу. И тут представилась возможность вознаградить морских дев за их беззаветную дружбу. Сын Саламиса решил отдать старшую сестру в жены новому правителю острова.

Искренне радуясь за сестру, Иль-Заида захлопала в ладоши, но ничуть не завидовала ей, ибо не представляла, как можно хотеть выйти замуж за кого-то, кроме арабского героя. Она от души веселилась на свадьбе, однако при этом не забывала о своей мечте и думала, как же ей найти такого же рыцаря и стать его женой.

За время нахождения под пятой мятежных джиннов Черный остров подвергся опустошению. Дорат-иль-Говас и ее муж договорились с его новым правителем о том, как вернуть населению веру и счастье. После этого, посетив все возвращенные ей острова, правительница Семи морей решила проводить Дильшада на Зеленый остров и по дороге навестить остров Голубой, чтобы царевич мог заранее обдумать, как возобновить сообщение по морю между двумя его землями.

На следующий день Хабиб с двумя верными девами снова вышел в море на плоту. Птица рух летела над ним, неся на спине Дорат-иль-Говас и немного оправившегося от долгих мучений Дильшада. Благодаря хорошей погоде, обычной для этого времени года, продвигались они очень быстро.

Царь с царицей и Дильшад, их подданный, застали народ Голубого острова за восстановлением своих жилищ. Людям не терпелось поскорее оправиться от тревог под защитой мудрых законов, которыми гордилась их земля до мятежа.

Госпожа с Прекрасными Волосами прислала на этот остров единственную рыбацкую лодку, которая чудом уцелела, дабы сообщить жителям, что, как только спустят на воду корабль, чье строительство шло полным ходом, она пришлет им половину сокровищ, найденных в стальном замке тирана Низабика.

Дильшад узнал предусмотрительность и мудрость своей жены. Хабиб и Дорат-иль-Говас также одобрили ее действия и направились на Зеленый остров.

Слезы на глазах Госпожи с Прекрасными Волосами мигом высохли, едва она увидела любимого мужа, с которым ее так жестоко разлучили. Дорат-иль-Говас обняла свою очаровательную сестру. Они залились тихими слезами и поделились своими чувствами к их доблестному освободителю.

Теперь следовало посетить Белый и Желтый острова. Две царственные сестры и их мужья решили совершить это путешествие вчетвером, тем более что затем им скорее всего предстояло расстаться.

Когда Хабиб и Дорат-иль-Говас достигли последнего, Белого, острова, царица, которая все время расспрашивала мужа о его приключениях и подвигах, заметила вершину Кавказа, прятавшуюся в облаках.

не отдав ему дань признательности за всё, что он для нас сделал. Оставь плот морским девам, садись ко мне на птицу. Давай внесем разнообразие в наши удовольствия - вкусим сладости дружбы.

Желание прекрасной царицы совпадало с самым горячим стремлением ее мужа, и так началось их новое путешествие.

Когда они приблизились к скалистому берегу моря у подножия Кавказа, Хабиб показал возлюбленной место, где его нашли морские девы, после того как он вышел из подземелий пророка Сулеймана. Чувствительная Дорат-иль-Говас содрогнулась, созерцая голые камни и представляя себе, что пришлось пережить ее мужу.

Они поднялись над вершинами гор, и сын Саламиса показал ей часть пустынь, которые он пересек.

- Я рад, - признался он, - что моя возлюбленная видит, какой ценой я добился счастья. Оно так велико, что я сам уже забыл, чего мне это стоило.

Тем временем птица рух обогнула самую высокую горную вершину и опустилась у входа в пещеру Иль-Хабуля. Доброго джинна уже предупредили, что к нему кто-то приближается по воздуху, ибо в столь недоступном и не пригодном для жизни месте больше некому было наносить визит.

Джинн стоял у скалы, за которой скрывался вход в его пещеру, рядом с курильницей, источавшей, как обычно, волшебный дымок, благодаря которому в этом суровом ледяном краю делалось теплее. Вскоре от одного из своих дозорных джинн узнал, что к нему пожаловали Хабиб и Дорат-иль-Говас, и, таким образом, наставник понял, что влюбленные обрели друг друга.

Иль-Хабуль вышел им навстречу, помог царице спуститься с птицы рух, ласково пожал руку Хабиба, сказал царевичу Дильшаду и его жене, что рад возможности повидаться с ними, и пригласил гостей в пещеру, где усадил за уже накрытый стол.

Рух, рожденный на Кавказе, чувствовал себя как дома. Иль-Хабуль выслушал рассказ о походе на злых джиннов, о важнейших его событиях и благополучном завершении. О большей части побед своего воспитанника учитель уже догадался. С некоторых пор двери подземелья, выходившие на море, то и дело распахивались и от имени Хабиба принимали узников, в том числе злодея Абарикафа и других главарей мятежников.

Иль-Хабуль узнал у гостей всё, что ему было интересно и важно, и вместе с ними насладился счастьем нежной дружбы и взаимного доверия. Затем, проводив Дорат-иль-Говас и Госпожу с Прекрасными Волосами в место, приготовленное им для отдыха, он отвел в сторонку Хабиба и Дильшада и сказал:

- Мой дорогой ученик, отныне я буду гордиться тем, что был твоим наставником. До сих пор ты славно исполнял веления своей благородной и трудной судьбы, но за тобой остался еще один долг. В твоей истории есть грустные страницы, и я обязан открыть тебе их.

Хабиб удивился и обеспокоился.

- Будь и впредь достоин Дорат-иль-Говас, великого Саламиса, твоего отца, милости Неба и особенно защиты пророка Сулеймана. Наберись мужества, будь тверд. Только тот, кто стойко переносит несчастье, способен справиться с бедой и одолеть ее.

После этого вступления Иль-Хабуль поведал о том, что рассказали Саламису предавшие рыцаря провожатые, об отчаянии нежного и добродетельного отца, узнавшего о гибели единственного сына. Страдания эмира были так велики, что его глаза превратились в два потока слез и от горечи их перестали видеть.

Слепота лишила старика прежних сил и отваги. Воспользовавшись слабостью правителя, один из данников его, которого Саламис некогда покорил с оружием в руках, поднял знамя мятежа и привлек на свою сторону другие народы. Верные эмиру племена уже проиграли несколько сражений, и, если Хабиб не придет отцу на помощь, Саламис очень скоро попадет в лапы своих недругов.

Рассказ Иль-Хабуля вызвал в душе его ученика целую бурю самых сильных и благородных чувств, но он справился с волнением и сказал:

- О мой дорогой наставник, дай мне совет! Ты знаешь, я исполню свой долг.

- Тогда слушай, - отвечал джинн. - У тебя есть всё, чтобы быстро добраться до Аравии. Отправляйся туда без промедления. Отец твой не видит, но глаза его целы. Средство, которое излечит Саламиса, должна приложить к его глазам та, что явилась причиной несчастья, то есть Дорат-иль-Говас.

Этот талисман хранится в сокровищнице Сулеймана, и ты добудешь его сам. Тебе не составит труда проникнуть в подземелье, ибо ключ от него на твоих устах. Это слово, начертанное на волшебном мече, да и тому, кто трудится от имени пророка, дорога в его сокровищницу всегда открыта.

- Однако, - забеспокоился Хабиб, - если мы с Дорат-иль-Говас поедем в Аравию, что станет с Дильшадом и его женой? Они, конечно, могут присоединиться к нам, но им сейчас надо быть в своих владениях. И кто в мое отсутствие проследит за порядком и покоем на моих островах?

же раб Сулеймана, что проводит их на птице рух, сообщит Эль-Хабусатрусу, вашему деду, и вашим визирям о том, куда ты направился, а ты спокойно полетишь в Аравию… Я не могу вас сопровождать, долг удерживает меня здесь, тем более что обязанности мои более чем удвоились после твоих подвигов. По этой же причине я не имел возможности успокоить твоего доброго отца, поведав ему правду о тебе. Раз ты хочешь получить мой совет, - продолжал Иль-Хабуль, - вот он: приземлись поодаль от стана твоего отца. Ступай в наш маленький шалаш. Поскольку там нет ничего такого, что могло бы привлечь людскую алчность, он уцелел, несмотря на мятежи и войны. Вещей, которые Дорат-иль-Говас взяла с собой, хватит, ей будет удобно, и тебе не придется беспокоиться о том, как живет внучка джинна там, где нет ничего, кроме рыбы, дичи и лесных плодов… Когда ты проникнешь в сокровищницу Сулеймана, тебе придется вернуть на прежнее место меч, что позволял тебе одолевать врагов пророка. Это не обычное оружие, оно не поможет против простых смертных, зато тебе понадобятся опыт, осмотрительность и сила, которые ты приобрел благодаря совершенным тобою деяниям. Судя по всему, ты будешь вынужден драться, и я облачу тебя с головы до ног в латы вроде парфянских^{297}. В похожем вооружении я сам первый раз появился у стана Саламиса. Дам я тебе еще и конские доспехи, ты воспользуешься ими, когда сочтешь необходимым.

- Дорогой Иль-Хабуль, - отвечал Хабиб. - Я взволнован до глубины души и не обрету покоя, пока не помогу отцу. Открой мне, пожалуйста, еще раз дверь, ведущую к драгоценному талисману, который спасет ему жизнь. Малейшее промедление разрывает мне сердце, и я не сомневаюсь, что моя любимая Дорат-иль-Говас разделяет мои чувства.

Само собой разумеется, прелестная царица, готовая во всем поддержать мужа, с радостью согласилась сопровождать его и начала собираться в новое путешествие.

Хабиб спустился в подземелье с оружием Сулеймана. Никто не встал на его пути, и когда он подошел к доспехам пророка, то увидел на забрале два плоских опаловых камушка, соединенных золотой нитью, длина которой равнялась расстоянию между человеческими глазами. Они сверкали ослепительным блеском. Сын Саламиса сразу смекнул, что это и есть то самое средство, о котором говорил Иль-Хабуль, взял волшебные каменья и удалился, сожалея, что нельзя побыть подольше там, где можно почерпнуть бесчисленные познания. Однако чувство сыновней любви заглушило все сожаления. Хабиб проводил в дорогу Дильшада и его жену и тут же полетел туда, куда призывали его любовь и долг.

Несмотря ни на что, героя заботила также судьба морских дев, которых он оставил на Белом острове, и, недолго думая, он решил по дороге на родину взять двух сестер с собою.

На рассвете следующего дня две птицы рух одновременно поднялись в небо и разлетелись в разные стороны.

Через три дня к вечеру дети Саламиса увидели шатры его становища. Птица рух опустилась на землю рядом с частоколом, что ограждал убежище, созданное руками Хабиба и Иль-Хабуля.

Счастливая чета спешилась, джинн, который правил рухом, сняв поклажу, отпустил его погулять и подкрепиться. Хабиб и Дорат-иль-Говас улеглись спать, но уже с зарей снова были на ногах.

Сыну Саламиса предстояло попасть в отцовский шатер. Он не хотел внезапным появлением испугать родителей и потому в одно мгновенье переоделся до неузнаваемости.

Среди своих старых вещей он наткнулся на пару бабушей, которые надевал во время работы. Вот и обувь.

Накинул на плечи шкуру серны, другую повязал вокруг бедер. Вот и одежда.

Натер лицо и шею темно-желтой глиной, взлохматил бороду и волосы. С кинжалом за поясом, палкой в одной руке и корзиной, полной диких слив, в другой Хабиб миновал все заставы и добрался до шатров, в которых жили слуги его матери.

Там он уселся на большой удобный камень, поставил корзинку между ног и сделал вид, что отдыхает и даже дремлет.

Мимо него прошли несколько рабов, но среди них он не заметил ту, что хотел попросить о помощи. Наконец она появилась, и Хабиб окликнул по имени свою старую няню Эзекку.

- Ты меня знаешь, молодой человек? Откуда? - удивилась добрая женщина.

- Да, я знаю тебя, - отвечал юноша, - давай зайдем за это дерево, и я скажу тебе новость, которая очень обрадует твоих хозяев. Отнеси в свой шатер мою корзину, и если мои слова не доставят тебе удовольствия, она вместе с содержимым достанется тебе.

Рабыня больше из любопытства, чем от жадности, зашла за дерево, что стояло сбоку от шатра, образуя укромный уголок.

- Ну-ка, ну-ка, - улыбнулась она, - послушаем, что ты скажешь.

- Обещай, что, выслушав меня, ты не завопишь от радости и не привлечешь ничье внимание.

- Всё так, моя дорогая няня. Ты будешь первой, если не сумеешь удержаться.

- Нет, мне это нравится, бродяга с корзинкой кислых слив зовет меня няней! Может, доставишь наконец мне обещанную радость, а то я уже устала ждать.

- Ты очень любила бедного Хабиба?

- Ты явился сюда, чтобы расстроить меня до слез?

- Напротив, если ты любила его, утешься, ведь он не погиб. - При этих словах сын Саламиса сжал руки женщины, чтобы она не заголосила. - Молчи, няня, молчи, моя дорогая, не шуми, это я, Хабиб, прошу тебя, только не кричи. Я покажу тебе родинки на шее и на груди, я спою тебе песенку, что когда-то сочинил для тебя.

- Как? Как же это? - Эзекка узнала голос Хабиба, и тот прикрыл ей рот ладонью.

- Тише, тише, не то до смерти напугаешь мою мать. Я пришел, чтобы вырвать отца из лап врагов. Ты всё испортишь, если кто-нибудь прознает, что я здесь. Молчи, держи себя в руках, во имя Аллаха заклинаю тебя, моя добрая старая няня. Где я могу спрятаться? Укажи мне какой-нибудь шатер. Если в него нельзя попасть через вход, я пролезу под пологом, а после скажу тебе, что делать, дабы новость о моем возвращении, которую ты сообщишь моим родителям, осталась тайной между нами четырьмя и не вызвала никаких возмущений. Это самое главное для всех нас.

Хабиб напрасно боялся, что Эзекка закричит. У бедной женщины перехватило дыхание от переполнявших ее чувств, только слезы брызнули из глаз. В шатре для служанок в тот утренний час никого не было, и няня проводила своего дорогого воспитанника внутрь. Там царевич объяснил ей, каким образом она должна предупредить его мать. Затем он хорошенько спрятался, а его нянька ушла, надеясь улучить удобный момент и поговорить с Амиралой, которая почти ни на шаг не отходила от Саламиса.

Хабиб остался один и с болью в сердце думал, каким грозным прежде был стан его отца и каким беззащитным выглядел теперь.

Он уменьшился на три четверти. Вместо застав его окружали только рвы и частокол, и, судя по тому, что рыцарь заметил по дороге, здесь готовились к войне, но войне оборонительной.

Невозможно вообразить, как не терпелось герою поскорее обнять и утешить своих отца и мать, вернуть зрение Саламису и сразиться с неблагодарными изменниками, которые воспользовались недугом своего царя, чтобы восстать против него и даже угрожать его свободе.

К счастью, этим печальным размышлениям положила конец его няня Эзекка.

Сон ненадолго сомкнул веки эмира, и Амирала удалилась в свой шатер, чтобы попить и немного отдохнуть.

Эзекка последовала за ней и, оставшись с матерью Хабиба наедине, сказала:

- Госпожа, ты всегда верила моим снам. Уже давно мне не снилось ничего хорошего, и, к несчастью, все мои печальные видения сбывались. Лишь только последнее утешило меня и вселило в сердце надежду… Двадцать рыцарей, которые сопровождали нашего сыночка в пустыню, оказались изменниками, а потом и лгунами. Наш Хабиб не погиб. Он прекрасно себя чувствует, и я своими губами прикоснулась к родинкам на его шее и груди.

- Ты поцеловала его родинки, - засомневалась Амирала, - и почему из этого следует, что рыцари нас обманули, а мой сын жив?

- Потому, госпожа, - отвечала старушка, - что я прижалась к его родинкам очень сильно и почувствовала, как живо бьется сердце в его груди. Сердце мертвеца так не бьется, госпожа, уж поверь мне на слово.

- Когда же ты видела этот сон?

- Да только что, госпожа. А теперь выпей холодной воды, и я расскажу тебе кое-что еще.

- Вот и хорошо, - продолжала старушка. - Слушай, госпожа, и крепись, чтобы не умереть от радости. Это было не во сне. Я видела его, я обнимала живого Хабиба. Сейчас он находится в моем шатре. Вот корзина со сливами, которую он принес. Твой сын вернулся домой, переодевшись бедняком, с измазанным глиной лицом. Он не хочет, чтобы его узнал кто-нибудь, кроме нас и его отца. Хабиб сказал, что это очень важно для судьбы Саламиса, а ты знаешь, как благоразумен наш сынок. Надо делать всё, как он просит.

Амиралу охватило сильное волнение. Холодная вода ей не помогла. Она взглянула на корзинку и не смогла вымолвить ничего, кроме:

- Сливы. Он принес сливы!

- Приди в себя, госпожа. - Эзекка поднесла к носу хозяйки пахучую настойку. - Тебя ждет счастье и вознаграждение за все страдания. Так сказал мой Хабиб, и вечером, глядя на звезды, ты не увидишь ни одного враждебного нам знака.

- Но где же он?! - Амирала немного пришла в себя.

- В моем шатре, за большой корзиной с тканями, которые тебе прислали из Шираза. Мужайся, госпожа, и ничего не бойся, иди, сама посмотри. Мы закроемся в шатре, расчешем ему волосы, умоем, и либо я обманулась, либо мы обнимем нашего сына, который стал еще краше, чем прежде.

Амирала собралась с духом и позволила проводить себя в шатер доброй няньки. Там, приняв все предосторожности, чтобы никто им не помешал и не застал врасплох, корзину с тканями отодвинули, и Хабиб упал к ногам матери, которая сидела на лежанке Эзекки. Тут няне пришлось снова доставать склянку с настойкой, чтобы на этот раз привести в чувство и Амиралу, и ее сына.

Наконец они заключили друг друга в объятия.

- Ах! Какая сила вернула тебя нам, мой ненаглядный Хабиб? - воскликнула жена Саламиса.

- Та, что была мне обещана звездами, моя госпожа. Ты видишь перед собой счастливого мужа Дорат-иль-Говас, царя Семиморья, орудие, пусть и не совсем достойное, великого Сулеймана, победителя врагов Аллаха и Его пророков, который не гордился бы своей участью, если бы не привел лекаря, что может немедленно вернуть зрение его отцу.

- Вернуть зрение моему дорогому Саламису!.. - вскричала Амирала.

- Да, госпожа, - отвечал Хабиб. - Этот лекарь - моя жена. Волей Неба именно ей суждено совершить это чудо.

- Твоя жена?! Но где же она?

- В моем шалаше. Она ждет, чтобы ей принесли арабское платье. Найдите два - для нее и для меня: она должна переодеться мужчиной, а я - так, чтобы меня не узнали. Пусть весь стан думает, что к отцу привели арабского врачевателя и его раба. Дай мне самого надежного своего прислужника, пусть он вместе с тремя мулами отправится в мой лесной шатер, а я пойду туда прямо сейчас. Пусть скажет на заставе, что скоро вернется, и договорится, чтобы его пропустили обратно… Своим рабам объяснишь, что послала его за лекарем и что тому понадобится шатер. Мы приедем на закате, и ты дашь нам в услужение только Эзекку… Госпожа, к тому времени подготовь отца. Расскажи ему какую-нибудь сказку, пусть она заронит в его душу надежду. Внуши ему доверие к целителю, скажи, что тот вернет ему зрение, всего лишь взглянув на его глаза и легонько к ним прикоснувшись. Что до меня, то я покажусь только после того, как мой родитель прозреет.

Всё исполнили так, как велел Хабиб, и сын Саламиса немедленно отправился в шалаш, ни слова не говоря слуге своего отца, который следовал за ним.

Когда они приблизились к частоколу, царевич назвал раба по имени. Тот вздрогнул, услышав знакомый голос.

- Не удивляйся, - сказал юноша. - Я говорю с тобой голосом Хабиба, потому что я и есть Хабиб. Когда ты окажешься там, куда я веду тебя, то увидишь еще кое-кого и поразишься еще больше. Это царица, моя жена, и ты исполнишь всё, что мы прикажем, ради нашего эмира и моего отца.

Слуга решил, что видит сон. Однако вскоре данные ему поручения убедили раба в том, что это явь.

Хабиб велел ему погрузить на двух мулов доспехи, подаренные Иль-Хабулем, а потом царевич и Дорат-иль-Говас переоделись так, как было задумано.

Оружие и доспехи прикрыли львиными и тигровыми шкурами, сняв их с софы и с пола в шалаше. На закате дня маленький отряд прибыл на заставу и без помех миновал ее стражников.

Тем временем Амирала и Эзекка ждали пробуждения Саламиса, и когда тот проснулся, заговорили с ним не так печально, как прежде. Добрый эмир воспрял духом.

- Небо унизило меня, - сказал он. - Я слишком возгордился Его милостями, и оно отняло у меня всё, дабы я осознал свое ничтожество. Я благословляю его, о моя дорогая Амирала, ибо чувствую, что ты смирилась так же, как и я… Лишенный не только славы и власти, но и света дневного, я не боюсь даже рабства, коим мне угрожают, если ты будешь рядом и поможешь мне снести все невзгоды. Мои враги больше не страшатся моего копья, но им не избежать кары Великого Пророка. Он сам отомстит за нас, воссоединит с нашим дорогим Хабибом, и мы будем счастливы.

- Да, да! - воскликнула старая няня. - После сна, который приснился мне и моей госпоже, я уверена, что мы соединимся с нашим Хабибом.

- О чем ты говоришь? - удивился Саламис. - Где это видано, чтобы один и тот же сон привиделся двум женщинам сразу?

- И однако же, так и было, - настаивала Эзекка. - Он приснился и мне, и госпоже. Мы обе видели Хабиба: он прекрасен, он - царь, и у него жена-царица, прекраснее гурии. Он любит нас и своего отца всеми силами души. Твой сын намерен явиться сюда и показаться тебе…

- Показаться мне?! - усмехнулся Саламис. - Значит, всё это случится не на земле, а на Небе, ибо мои глаза закрылись навсегда.

- Возможно, господин мой, ты заблуждаешься, - продолжала Эзекка. - Нам обещали привести необыкновенного лекаря. Если зрачки целы, он в одно мгновенье, не причиняя боли, возвращает им зрение.

- Нет, я не хочу в который раз стать жертвой шарлатанов и предсказателей.

- Он ни то и ни другое. Прежде чем взяться за дело, этот целитель дает в залог тысячу золотых. Если он не преуспеет или сделает хоть чуточку больно, то теряет всё.

- Что ж, пусть приходит и дает залог, - согласился эмир. - Хочу заработать тысячу золотых для моих бедных подданных, лишившихся своего скота. Мне это будет стоить всего лишь немного терпения, а самозванец будет наказан за бахвальство.

На большее Амирала и не надеялась. Хабиба и Дорат-иль-Говас отвели в приготовленный для них шатер, и слуга сложил в его углу завернутые в шкуры оружие и доспехи.

Тем временем всех лишних выпроводили из покоев Саламиса, принесли ужин, который должна была подать Эзекка, и верный раб стал у входа, чтобы никто не вошел внутрь, пока лекарь занимается своим делом.

Амирала сказала эмиру, что целитель уже здесь, и вложила в руку мужа полный золота кошель.

- Чувствуешь, какой тяжелый? - спросила она. - Скажи, хватит ли этого, и держи деньги при себе на тот случай, если лечение не поможет. Но, поскольку ты не простой человек, а царь, лекарь считает, что это слишком жалкий залог, и просит дозволения поставить на кон еще и свою голову.

- Моя дорогая Амирала, - поразился Саламис, - может, мне всё это только чудится? Может, это сон вроде того, что видели вы с Эзеккой? Или мы втроем грезим наяву?

- Надеюсь, мой дорогой эмир, что вскоре нас станет пятеро, и сон наш будет самым приятным и самым правдивым на свете. Однако позволь целителю подойти к тебе.

- Приблизься, - сказал Саламис. - Это правда, ты уверен в том, что излечишь меня?

- Так же, как в себе самом, - ответила Дорат-иль-Говас.

- Ты ошибаешься, я не ангел, но я в самом деле помогу тебе.

- Не знаю, почему, но я верю твоим словам, они наполняют меня надеждой. Посмотри, что там у меня с глазами.

- Уже посмотрел. Сейчас я дотронусь до них кончиками пальцев. Не волнуйся, тебе не будет больно…

- О, какое приятное тепло… Какое дивное ощущение! В моей голове всё словно перевернулось, тепло бежит по жилам и передается всему телу, я будто оживаю…

- Дело сделано, мой господин, не бойся, открой глаза. Свет не причинит тебе никакого вреда.

- О Небо! Я вижу! - вскричал эмир и, прежде чем осмотреться, распростерся ниц, дабы возблагодарить Бога.

Помолившись, он поднялся на ноги и воскликнул с горячностью:

- Где мой лекарь, где этот посланник Неба?

- Это я.

- Небесное создание!

- Нет, я не ангел, о мой добрый отец! Я - твоя дочь Дорат-иль-Говас, ради которой судьба пожертвовала тобой, я - жена твоего дорогого сына Хабиба.

- Жена Хабиба! Подойди ко мне… Амирала! Дай я обопрусь на твою руку! Мой сын женат, мой сын жив! Где он?

«Жена Хабиба! Подойди ко мне… Амирала! Дай я обопрусь на твою руку! Мой сын женат, мой сын жив! Где он?»

- У твоих ног! - Хабиб припал к стопам отца.

- О Небо! - вскричал Саламис. - Ты возвращаешь мне силы, но хватит ли их, чтобы пережить такое счастье?

И эмир лишился чувств на руках своих детей. Однако то была лишь мимолетная слабость, которая сменилась двумя потоками слез, что полились из глаз любящего отца. Вскоре они смешались со слезами его детей и жены. Старая няня, к которой правитель был весьма привязан, тоже не осталась в стороне.

Природа взяла свое, и нежные чувства еще долго не давали проснуться любопытству.

Но вот Амирала позвала всех к столу, и няня занялась порученным ей делом. Отец сидел между сыном и невесткой, счастливая мать - напротив мужа. Она глядела и не могла наглядеться на всех, кого любила и кого так нежданно вновь обрела.

Уже много дней и ночей она только и делала, что вздыхала. Уста ее открывались лишь для жалоб, сердце не ощущало ничего, кроме печали, а голова не знала покоя от страха. Рыдания ее разрывали душу, она была мертва для удовольствий и жива лишь для боли и страданий. Горе отмечало каждый ее шаг.

- Сердце мое, распахнись! Не время теперь сжиматься, от радости не нужна защита! Раскройся прямо сейчас, дай себе волю, поплачь!.. Когда каждая слезинка моя источалась вместе со стоном, думала ли я, что буду однажды плакать и тем наслаждаться?.. О смех! Ты лжец и обманщик. Ты не умеешь передать счастье души человеческой. Ты ничего не понимаешь в чувствах. Ступай прочь, покажись на лицах бездушных созданий, что жаждут бездумного веселья. Отойди от тех, кто умеет ощутить упоительность слез… Дорат-иль-Говас! Хабиб! Ах, сколь прекрасны ваши слезы! Как украшают они и облагораживают ваши небесные лики!

Амирала готова была еще долго слагать стихи, ибо счастье вернуло ей то, что она любила в молодости. Однако картина, которой любовалась мать Хабиба, переменилась: все наскоро поели, няня ушла, настало время Саламису узнать, каким путем Небо возвратило ему его дорогого сына.

Герой подробно изложил свою историю, начав с того самого мгновения, когда он отправился к Кавказским горам. Хабиб рассказал, как вели себя его двадцать спутников и как они бросили его в пустыне один на один со зноем, голодом, жаждой и дикими зверями.

Юноша простодушно описал свои подвиги вплоть до той самой оплошности, что допустил он в подземельях Кавказа, и не стал скрывать от отца, к чему эта ошибка, которую сам Хабиб считал непростительной, привела.

Затем он перешел к встрече, конечно же не случайной, с морскими девами, чья поддержка облегчила ему все дальнейшие деяния и даже спасла жизнь. И наконец рыцарь поведал о счастье, которым он наслаждался с тех пор, как судьба соединила его с несравненной Дорат-иль-Говас.

Потом Хабиб объяснил, по какой причине вернулся на Кавказ, рассказал, как узнал от Иль-Хабуля о несчастьях и бедах, обрушившихся на его отца, мать и весь народ, и как сразу же решил вернуться в Аравию.

Саламис слушал не прерывая, но, как только царевич умолк, спросил:

- Не думаешь ли ты, сын мой, отомстить тем негодяям, что замыслили погубить тебя?

- Отец, - отвечал Хабиб, - думаю, в этом нет никакого смысла. Пусть их мучает совесть в ожидании кары небесной, мне не пристало марать руки местью столь низким созданиям.

- Твои слова полны величия, - возразил Саламис, - но ты рассуждаешь как герой, а обязан думать как царь. Преступление должно быть наказано, злодеям не может быть пощады. Неужели ты не понимаешь? Из-за их предательства и трусости я ослеп, наш народ терпит бедствия, и нет никого, кто осмелился бы выступить против наших врагов. Из-за них здесь царит несправедливость. Совершив страшное злодеяние против тебя и меня, они остались безнаказанны, народ этого не поймет. Как только все узнают, что ты жив, об их вероломстве станет известно, и тебе надлежит пожертвовать ими ради порядка. Добавлю, хоть и знаю, что ты выше всяких страхов, что, оставшись в живых, эти негодяи сделаются нашими злейшими врагами.

Хабиб согласился с доводами отца и попросил его рассказать о последних событиях в Аравии, печальные последствия которых он заметил, ступив на родную землю.

- О сын мой! - продолжил доблестный эмир. - Призываю тебя покарать изменников, чья жизнь приносит вред людям! Да, я требую, чтобы ты поступил вопреки своей собственной природе во имя покоя подданных, коими в будущем тебе предстоит править. Мне самому очень неприятно изображать всё в черном свете, и я не хочу изгнать из твоего сердца доброжелательность - чувство, которым должен руководствоваться истинный мусульманин!.. Когда я погрузился во мрак, когда из-за меня арабы не могли насладиться победой, я в их глазах стал лишь обременительной ношей. Эмиры, мои подданные, забыли о том, кому они обязаны своим возвышением, и отдалились от меня. Между ними пошли разногласия, начались распри, они больше не хотели прислушиваться к моим советам… Народы Аравии попали под мою власть благодаря моим деяниям, подвигам и мудрости, я покорил даже грозное племя клебов - язычников, поклонявшихся солнцу и звездам. Нам пришлось поработить их, наложив дань, которая тяжким бременем легла на их плечи… В этом племени нашелся воин по имени Зир, человек невероятного роста и силы, честолюбивый бунтарь, деятельный, воинственный и жестокий. Зир поднял на мятеж своих собратьев. Они взялись за оружие, и, пока эмиры воевали, оспаривая друг у друга главенство, клебы разгромили их, рассеяли, захватили их скот, и те из побежденных, кто сумел бежать, бродят теперь по бескрайним аравийским пустыням… Избавившись от врагов, которые могли угрожать ему, грозный Зир напал на меня, дабы исполнить главную часть своего замысла… Наш народ бану хиляль, как верный последователь Великого Пророка, ненавистен неверным. Зир хочет обратить его в рабство, от которого он освободил свое племя, и по мере возможности стереть с лица земли даже след наш… До сих пор выгодное положение нашего стана, что укрыт между двумя крутыми холмами, строгий порядок, за которым я приказал следить, и охрана, упреждающая неожиданное нападение, уберегали нас от разгрома, но мы слабеем с каждым днем, а наши табуны и стада едва находят пропитание на окрестных пастбищах… И если бы не ты, сын мой, и не милость Божья, вернувшая мне зрение, мы вот-вот погибли бы или попали в унизительное рабство… Враги, которым известно наше положение, пока что прекратили попытки разгромить наш стан, но каждый день они являются к нашей заставе, оскорбляют нас, вызывают на бой. И ни один, да, ни один из моих соплеменников не отваживается призвать их к ответу - такое впечатление, что в племени бану хиляль остались только женщины и дети.

Сердце Хабиба разрывалось, когда он слушал рассказ Саламиса: его отец всеми покинут, народ унижен - слышать такое было невыносимо. Царевич возмутился, его охватили гнев и ярость, он понял, что главарь племени клебов пользуется слабостью подданных эмира.

- О мой отец! - воскликнул он. - Надеюсь, первые же лучи солнца увидят, на что мы способны ради мести… Под шкурами тигра и льва, которые не привлекли твоего внимания, сложены иноземные доспехи. Их дал мне Иль-Хабуль во время нашей последней встречи на Кавказе. Пусть твой верный конюший приготовит мне боевого скакуна. Я выйду к заставе и приму вызов негодяев, когда они посмеют явиться. Если же они не покажутся, я поеду прямо в шатер Зира и сам вызову его на бой.

- И кем будет Саламис, - вскричал почтенный муж, - если он не присоединится к своему сыну в столь благородном деле?! Здесь, под тигровой шкурой, доспехи для двоих. Для кого? Не для твоей же жены или для моей Амиралы их прислали сюда. И есть ли среди нас араб, достойный носить их? Кто из них способен поднять это копье? - Саламис грозно потряс оружием. Несмотря на огромную его тяжесть, в руках эмира оно выглядело точно тростинка в руках ребенка. - О Мухаммад! - воскликнул Саламис. - Ты только что дал двух вождей своему возлюбленному народу. Ты вернешь ему и доблесть, и силу!

Вместо того чтобы встревожиться, Амирала и Дорат-иль-Говас с радостью смотрели, как их мужья помогают друг другу вооружиться, как проверяют крепость и тяжесть своего оружия.

Когда отец и сын полностью облачились в доспехи, они обнялись.

- Ты был моим сыном, я был твоим отцом. Теперь мы братья, соперничающие друг с другом в борьбе за славу… Как жаль, что приходится сражаться только с рабами! Чести мало, но мы служим Великому Пророку. Пусть наша победа приумножит Его славу.

Саламис послал за своим верным конюшим.

со зрением. Мой сын и я завтра примем вызов так называемых рыцарей Зира. Когда мы выедем из твоего шатра, следуй за нами на некотором расстоянии и, если кто-нибудь из нашего стана спросит, кто мы, сказывай, что это два иноземных воина, которые хотят послужить Саламису.

Конюший ушел исполнять приказания и, пользуясь ночной тишиной и покоем, сделал всё так, что никто ничего не заметил.

Стража, стоявшая вокруг шатров эмира, видела, как слуга Саламиса, которого они знали в лицо, повел куда-то двух коней, но ни о чем не догадалась.

На заре двое полностью вооруженных воинов обняли своих жен и незаметно покинули шатер. Они пробрались к шатру конюшего, вскочили на своих жеребцов и, подъехав к заставе, где обычно собирались воины Зира, встали так, что снаружи их было не видно.

Враги не заставили себя ждать. Впереди следовали шесть вооруженных до зубов всадников, а за ними - несколько прислужников. Когда они приблизились к заставе, один из клебов спешился и обратился к стражникам:

- Люди Аравии, вы потеряли рассудок, оставаясь запертыми здесь будто скотина, которую вы скоро съедите? Или вы хотите умереть от голода рядом со слепцом? Рабство, которое мы вам предлагаем, почетно. Мы обращаем в него самые воинственные народы земли. Покоряясь нам, вы разделите общую участь. Поспешите облечься в наши цепи, и вам выпадет счастье стать одной из ступеней трона нашего могущественного эмира и славного царя Зира. Бросьте бессильного старика, ему нечего делить с вами, кроме своей слабости, нужды и стыда. Присоединившись к нашему племени, вы забудете о своем позоре. Чего вы ждете от всеми покинутого калеки, ведь у него не осталось ни одного мужчины, способного сразиться с самым слабым из нас!

- Ты врешь, жалкий раб мятежного раба! - Хабиб неожиданно показался из-за частокола и со всей силы бросил перчатку в забрало застывшего от изумления врага. - Вызываю тебя на бой, встречай, пеший или конный, воина великого эмира Саламиса.

В тот же миг скакун доблестного мужа Дорат-иль-Говас перескочил через заграждение и оказался прямо перед противником, который даже не успел вскочить на лошадь и взять в руки щит.

Царевич спрыгнул на землю и отбросил свой щит, как бы желая честного поединка. Бой начался, но очень быстро закончился. Каждый удар сына Саламиса пронзал насквозь доспехи его противника, и несчастный рухнул к его ногам, прежде чем другие воины-клебы подоспели на помощь своему товарищу по оружию.

Первый из них, поправ все воинские законы, направил на Хабиба своего коня, чтобы сбить юношу с ног, но тот увернулся, нанес неприятелю смертельный удар и скинул на землю.

Саламис, выехав из укрытия, встретил третьего воина и отправил его вслед за первыми двумя. Хабиб, к которому конюший подвел его жеребца, вскочил на него и подъехал к отцу, став рядом с ним. Вдвоем они бросились на трех оставшихся всадников.

Те сбежали бы, когда бы их люди, что держались позади, не застыли от ужаса. Получив страшные удары в головы, вся троица осталась лежать на земле.

Саламис и его сын вернулись в стан племени бану хиляль. Все, кто мог держать оружие, обступили их. Радость на лицах утративших былую доблесть мужчин смешалась с завистью и стыдом. Им не терпелось узнать, кто эти двое, что вступились за их честь с такой уверенностью и неустрашимостью и вдвоем столь скоро и безоговорочно одолели шестерых.

Два героя ехали, не поднимая забрал, и только молча кланялись тем, кто прославлял их. Конюший не говорил ничего, кроме того, что эти благородные иноземцы приехали предложить свои услуги Саламису и попросили проводить их в его шатер, дабы представиться эмиру и поклясться в своей верности.

Проводив всадников до шатра Саламиса, прислужник зашел внутрь как бы для того, чтобы сообщить об их прибытии, а затем пригласил рыцарей войти.

Там наши герои попали в руки Амиралы и Дорат-иль-Говас. Железные доспехи на груди воинов, казалось, размякли и прогнулись от сильных и нежных объятий их жен.

Рыцари-победители всегда восхищают своих возлюбленных. Ах, сколько похвал присоединяют они к самым сладким и самым безумным своим ласкам! В тот час две счастливые четы безбоязненно предавались им, однако чистая и добродетельная любовь хоть и переходит границы, но всегда знает меру.

Жены разоблачили своих мужей и усадили за стол, ибо им пора было подкрепиться. Конюший сообщил Саламису, что его шатер окружен любопытными. Эмир приказал передать им, что этой ночью он плохо спал и ему нужен покой. В то же время он велел сообщить всему народу, что после полуденной молитвы будет держать совет со всеми воинами.

Слух о прибытии лекаря, который собирался исцелить эмира, распространился по стану, но и врачеватель, и его помощник бесследно исчезли. Люди думали, что правитель, не поверив в то, что ему помогут, сразу отослал человека, который посмел уверять, будто возвратит слепцу зрение.

С другой стороны, все задавались вопросом: когда и через какую заставу проникли два вооруженных воина в закрытый со всех сторон стан и как, никем не замеченные, прошли к шатру эмира.

что услышат на его собрании какую-то важную новость, готовились прибыть в его шатер в назначенное время.

Саламис встретил рыцарей, сидя на софе и подперев лоб ладонью, чтобы никто не заметил, как живо блестят его глаза.

Как только все собрались и расселись по местам, правитель взял слово.

- Эмиры и рыцари, вы были гордостью племени бану хиляль, пока на него не обрушился гнев Великого Пророка. Я уже не надеялся ни узнать, в чем причина наших невзгод, ни увидеть конец этим несчастьям… Я уповал лишь на Аллаха, я покорился его воле, и он соблаговолил открыть мне правду и поведал о страшном преступлении, совершенном сыновьями нашего племени. Они разгневали Небо, и оно обрушило на нас бедствия, от которых пострадал весь народ… О эмиры! И особенно вы, арабские воины, слушайте меня! Среди вас есть трусы и лжецы, что осквернили свои души самой страшной изменой и самым подлым вероломством… Как только они совершили этот грех, Мухаммад отвернулся от нас, Небо отдалилось, звезды стали враждебны нам, и мы попали под власть неверных. Хоть я не был ни в чем виноват, меня, как вашего вождя, покарали слепотой, чтобы, лишившись возможности действовать, я дожил до того, что вы начали пренебрегать даже моими советами! У вас отняли веру в собственные силы, вы уже не осмеливались дать отпор неприятелю и превратились для него в посмешище. Мужчины, что раньше во всем полагались на себя, почувствовали, как затряслись их поджилки, и в страхе попрятались… Племена, находившиеся под нашей властью, отделились, но не смогли избежать бедствий, которые грех навлек на народ бану хиляль. Враги арабов, столь же малодушные, как мы, но еще и неосторожные и разобщенные, позволили своим братьям пасть от меча восставших рабов, а те, кто не присоединился к мятежу, укрылись в знойных пустынях, где влачат самое жалкое существование… Когда наши беды достигли своего предела, Небо наконец обратило на нас свой сочувственный взгляд, и теперь божественная справедливость ждет лишь одного: чтобы мы покарали преступников, из-за которых она разит безвинные народы, и чтобы она смогла обратиться против наших врагов… Согласны ли вы немедленно предать заслуженному наказанию тех, кто будет признан виновным в том, что навлек на правоверных арабов-мусульман ужасные несчастья?

Эмир произнес свою речь голосом твердым и властным, чего никто не ожидал от слабого и слепого старика, сокрушенного потерей сына. Собрание замерло в изумлении, некоторые потупились, но затем все, вроде бы единодушно, высказались за то, что преступников, навлекших на народ гнев небесный, следует немедленно судить, и, если вина их будет доказана, они должны поплатиться жизнью.

- Вы хотите доказательств, - с этими словами Саламис встал и отодвинул занавес, за которым скрывался Хабиб. - Выходи, сын мой, и расскажи, как девятнадцать рыцарей, присутствующих здесь, солгали, доложив о твоей смерти мне и моему народу. Трусливые и жестокие лжецы, - продолжал эмир, обращаясь к виновным, - осмелитесь ли вы отрицать, что вы, мои избранники, которым я поручил охранять и защищать вашего царевича, решили, перейдя от заговора к преступлению, бросить его, дабы избавиться от стыда и расплаты. Вы ушли тайком, когда он спал, лишили его всего необходимого, забрав всё, вплоть до оружия, и оставив его один на один с голодом и жаждой, со стихиями и бешенством диких зверей!

При виде Хабиба изменники застыли как громом пораженные, а Саламис продолжал:

- Рыцари народа бану хиляль, от вас зависит суд и наказание этих преступников. Вам надлежит отомстить за всех сыновей Мухаммада тем, кто обесчестил избранный им народ и навлек кару небесную на него и другие племена.

Виновные не произнесли ни слова, да и что они могли сказать в свою защиту? Их тут же окружили, разоружили и связали. Затем палачи схватили преступников, вывели за ограду и отрубили им головы, а тела бросили на растерзание диким зверям.

Только Рабир избежал позорной смерти, ибо умер вскоре после своего возвращения. Мысль о преступлении, на которое он согласился, не давала ему покоя и свела в могилу. Когда бы он скончался по другой причине, его смерть могли бы почесть преждевременной.

Сделав всё, о чем просил повелитель, и воздав ему и царевичу должное за одержанную победу, арабские рыцари поспешили выразить свою радость от возвращения Хабиба.

Пока Саламис держал речь, его слова так приковали к себе внимание слушателей, что они не заметили огня, сверкавшего в его очах.

Теперь правитель говорил с каждым по очереди, и подданные с изумлением обнаружили, что он снова видит.

- Должно быть, - сказал эмир, - вы прослышали о лекаре, который вызвался исцелить меня. Его привела сюда милость Аллаха и Великого Его Пророка, и он преуспел в своем деле, но и это еще не всё… Доблестные арабы, победа, которую нынче утром одержали мы с моим сыном, - это залог нашей будущей свободы и торжества! Пятно преступления смыто с вас. Пусть вера в себя вернется в ваши сердца вместе с присущими вам отвагой и неудержимостью, готовьтесь к походу на кочевье Зира. Мне нужны только конники, пусть пешие воины отведут наши табуны и стада на дальние пастбища и сторожат их там. И, наконец, часть мужчин останется здесь, чтобы охранять наши шатры… Пусть предупредят племена, которые разбрелись по пустыням, что скоро страх поселится в шатрах наших врагов и навсегда покинет сердца тех, кто встанет под знамена Саламиса… Нам следует собрать по-настоящему значительное воинство, чье вооружение и грозный вид лишат мужества врагов и избавят нас от печальной необходимости вести кровопролитную войну, а пока радуйтесь вместе со мною милостям, ниспосланным мне с Небес. Постарайтесь приобщить к нашему счастью всех арабов, верующих в истинного Бога… Мой сын Хабиб жив, я вновь обрел зрение - это еще не все благодеяния, коими осыпал меня Аллах. Смотрите, это Дорат-иль-Говас - царица Семи морей, что плещутся на краю Востока, жена моего славного сына, которой звезды повелели прийти сюда и вернуть мне вместе с силами моих лучших лет возможность поднять к небосводу глаза, свободные от мрака, мешавшего им видеть свет… Пусть новость об этом облетит все края, покорные законам Корана, и пусть все верующие вознесут Аллаху и Его Пророку хвалу за совершенное ими чудо… Пусть везде начнутся праздники, но не для тела, а для душ мусульманских, которые должны возрадоваться тому, что мы снова получили небесное благоволение, о чем возвестили столь необыкновенные милости, нам оказанные, и удивительные чудеса… Пусть голоса наши в порыве благодарности зазвучат подобно грому небесному, и пусть услышат его в становищах Зира и он устрашит тех, кто пока еще верен мятежнику.

Весь народ бану хиляль выразил почтение Дорат-иль-Говас и принес ей клятву верности, а затем повсюду раздались радостные возгласы, к которым присоединился шум от празднеств и увеселений.

Стан Саламиса преобразился и снова выглядел как в прежние благополучные времена. Хорошие новости распространились по Аравии, и рыцари, покинувшие эмира в дни бедствий, поспешили вновь присоединиться к своему вождю.

Эмир принял их ласково и велел Хабибу и его жене обращаться с ними по-доброму. Не дав воинам возможности испросить прощения и избавив их тем самым от стыда, он назвал карой небесной их поведение по отношению к нему. Уже через две недели многочисленные воины снова окружали эмира, и каждый рвался в бой, дабы искупить ратными подвигами свою вину и смыть позор, коим покрыл он себя отступничеством и бездействием.

Зир не мог не знать о произошедшей в стане Саламиса перемене - поражение шести рыцарей говорило само за себя. Трое из них погибли на месте, а трое были взяты в плен: именно они передали своим соплеменникам проникшие сквозь стены их темниц вести, которые не переставали поражать Зира. Прежде всего он узнал о внезапном прозрении Саламиса и о возвращении Хабиба с женой-царицей.

Вождь племени клебов понял, кто именно разгромил его воинов, и очень сожалел, что сам не явился к вражеской заставе, дабы оказать противнику достойное сопротивление.

Зир с его самомнением не сомневался, что вышел бы из этого поединка победителем, и, дабы расквитаться с врагом, решил лично бросить вызов Саламису.

- Брат мой, - сказала она, - возможно, ты сочтешь мои предчувствия следствием убеждений, которые не совпадают с твоими. Знай, каковы бы ни были силы того, кого мы всегда называли Великим Саламисом, если бы я верила в удачу, то сказала бы, что ты способен склонить ее на свою сторону, но я верю звездам. Их неблагоприятное влияние ослабило народ бану хиляль, и он вместе со всеми подвластными ему племенами не сумел оказать тебе должного сопротивления. Ты победил. Однако, брат мой, небо не стоит на месте, и вместе с ним меняется расположение и влияние созвездий… Как известно, беда не приходит одна, то же самое можно сказать об удаче. Тем не менее никто не понимает, почему это так, и никогда не доискивается до настоящей причины… Теперь вспомни о счастливых, почти чудесных событиях, которые одно за другим произошли в стане твоего врага, и подумай, как ты, единственный защитник племени клебов, можешь позаботиться о своей и его судьбе.

- Я подумаю об этом, - обещал Зир, - когда докажу свое превосходство над Саламисом. Победа его оскорбляет меня сильнее, чем могущество. Я видел эмира поверженным, а он восстал из пепла. Этот правитель вырастил сына, чтобы создать еще одну преграду на моем пути к славе. Аравия стала слишком тесной, в ней нет места для двоих. Сестра, пусть звезды выбирают кого хотят, я заставлю их побледнеть от страха за того, кому они, по твоим словам, отдали предпочтение.

Пока Йемана и ее брат спорили, Саламис во главе своих подданных приближался к их кочевью, что находилось всего в часе езды от стана бану хиляль.

Узнав о приближении неприятеля, Зир собрал почти такое же количество всадников, и два воинства сошлись на расстоянии выстрела из лука.

- Нет, отец, нет! - вскричал его сын. - Сохранив мою жизнь и послав к тебе на выручку, Небо поручило мне отомстить за тебя!

- Ты слишком молод, Хабиб, - отвечал добрый родитель. - Твои члены еще не обрели нужной мощи, чтобы ты мог помериться силами с таким великаном.

- Ах, - воскликнула Дорат-иль-Говас, - наш доблестный отец! Ты сомневаешься, что герой, рожденный тобою, окажется достоин тебя! Будь спокоен, твоя слава пребудет вовеки, позволь Хабибу заняться врагом, и ты увидишь, что никакой великан ему не страшен.

Доблестный Саламис уступил уговорам царевича, Амиралы и Дорат-иль-Говас и, невзирая на свое старшинство, позволил сыну первому выйти на поединок.

Предводитель клебов встал напротив и с насмешкой сказал:

- Какой звонкий голосок! Может, ты женщина?

- Ты скоро узнаешь, кто я, - нимало не смутился Хабиб.

- А-а, я узнал тебя, мой мальчик! Я видел, как ты играл на коленях у Амиралы. Очень милый был ребенок. Твой отец мог не посылать тебя биться со мною: всем известно, что я люблю юных и смелых. Ступай, скажи ему, что я жду его и что я дерусь только с мужчинами.

- Но, юноша, ведь я заставлю твою мать второй раз надеть траур по тебе, и, надо думать, она с ним уже не расстанется. Иди, повторяю, позови отца; как бы ни кичился он своими прошлыми победами, неужели остатки моих доспехов, если, конечно, Саламису удастся их собрать, не украсят подступы к его шатру?

- Повторяю, раб, мой отец не может оказать тебе честь и принять вызов. Тридцать раз ты шел в бой, воспевая победы, которые он одержал над противниками, гораздо более достойными, чем ты. Твое поражение ничего не прибавит к его славе. Тебе не придется посылать черные одежды Амирале. И мне не удастся сделать подобный подарок твоей матери, ибо все знают, что у тебя ее никогда не было. Но обещаю подарить роскошное траурное платье твоей сестре Йемане.

- Дерзкий юнец! - взревел Зир, и лошадь завертелась под ним. - Я и в самом деле шел в бой под хор голосов, воспевавших подвиги твоего отца. Племя клебов было племенем рабов, а рабов заставляют петь. И твоя мать, и твоя Дорат, которую ты разыскал посреди пустынь, завтра будут петь славу мне. Я закую их в цепи, и они покорятся моей воле, или же я окроплю их кровью землю, которую сначала напою твоей кровью и кровью твоего отца.

С этими словами великан со всей силы метнул копье в Хабиба.

Тогда Хабиб с копьем наперевес подъехал прямо к Зиру.

- Ты, - возмутился сын Саламиса, - осмелился произнести имя моей матери и имя моей жены? Ты оскорбил их, как презренный трус! Твоя сестра - слабая женщина, но что станет с нею после твоей смерти? Я очень сочувствую ей.

С этими словами Хабиб трижды слегка ударил Зира по плечу копьем и сказал:

- Ступай, подбери свое оружие там, куда ты так неловко забросил его. Надо было привязать его к руке и как следует рассчитать свои силы. Я презирал тебя, когда ты держал копье в руках, теперь же могу только посмеяться над тобою.

Хабиб необыкновенно ловким движением соскользнул с седла и повис сбоку, просунув одну ногу под брюхом коня. Копье пролетело прямо над седлом и вонзилось в ствол дерева, оказавшегося на его пути.

Тогда царевич отбросил свое копье, а Зир, чья ярость при виде этого вызывающего поступка только возросла, ибо он счел его доказательством презрения, выхватил меч и обрушил на своего врага град ударов.

В этом силы соперников были равны. Вот только их выдержка, хладнокровие и ловкость не шли ни в какое сравнение. Все удары Зира Хабиб предугадывал и отражал и при этом раз за разом наносил ущерб крепким доспехам предводителя клебов, оставляя незащищенными одну за другой части тела великана. Когда Зир замахнулся, чтобы поразить Хабиба, тот перехватил меч в левую руку и отсек противнику запястье. Мятежник бросился наутек, но еще один удар снес ему голову, и она подкатилась к стопам победителя.

Оба воинства и даже женщины стали свидетелями битвы Хабиба против Зира. Рыцари с обеих сторон слушали и с восхищением следили за словами, действиями и приемами доблестного сына Саламиса.

Хотя все сошлись в оценке боя, последствия, которые он породил, для каждой из сторон были совершенно различны.

Клебы погрузились в уныние, им казалось, что в лице своего вождя они все вместе потерпели поражение. Воины как один вернулись в свой стан, чтобы спрятать и уберечь самые ценные вещи от разграбления, этого неизбежного следствия поражения. Народ целыми семьями устремился в пустыню, боясь, что его обратят в рабство, и надеясь уйти от преследования.

Воинство Саламиса пришло в движение, соблюдая порядок в строю: оно намеревалось воспользоваться завоеванным сыном эмира преимуществом и смятением противника.

Хабиб, полный веры в свою судьбу, силы и мужество, въехал в кочевье клебов сразу после вражеских воинов, ни один из которых не осмелился ему воспрепятствовать, и направился к шатру Йеманы.

^[77]{298}.

Увидев, как ее брат упал на землю, она повернула обратно в стан, а добравшись до своего шатра, приказала собрать дорогие ей вещи.

Слуги подавали девушке то, что она просила, когда за ее спиной появился Хабиб. Телохранители бросились на защиту своей госпожи.

- Кто вы такие, - остановила их Йемана, - чтобы поднимать руку на того, кто сразил моего брата, на того, кому покровительствует само Небо? Сохраните свою жизнь, не отдавайте ее понапрасну. Я предпочитаю по доброй воле, а не насильно, стать его рабыней. - И, обернувшись к Хабибу, девушка продолжила: - Доблестный эмир, тот, кто повалил кедр, не станет трудиться, чтобы срубить самую тонкую его веточку.

Погонщик помог ей слезть с верблюдицы, и сестра Зира взяла победителя за руку.

- Никогда, госпожа, - отвечал ей с почтением Хабиб, - Саламис не учил меня злоупотреблять несчастьем женщины. От его имени я отдаю тебе эти земли и льщу себя надеждой, что он меня не осудит. Ты свободна, теперь ты - глава своего народа. Ты создана для того, чтобы править, избавь своих людей от тревоги, разъясни им обязанности их, ибо, признаюсь с восхищением, мой отец, правоверный мусульманин, желает только счастья своим подданным, даже тем, кто в ослеплении своем взбунтовался против него. Помоги мне, госпожа, остановить начавшиеся беспорядки, они лишь поспособствуют грабежу, который я хочу предотвратить. Пока я побуду при тебе, а ты прикажи телохранителям призвать сюда всех мужчин и даже женщин, что в страхе разбежались кто куда. Стань их госпожой, и пусть вновь заблистают ваши шатры, пусть вернут им все украшения, которые люди торопятся с них снять.

Столь почтительное поведение героя смутило Йеману, однако не удивило так, как любого другого на ее месте, ибо сестра Зира сама обладала возвышенной душой. И, когда Хабиб позволил, девушка властным голосом повелела восстановить порядок в своем стане.

Первые рыцари из отряда Саламиса, ехавшие впереди, приблизились к Хабибу. Молодой господин оставил часть из них рядом с Йеманой, а другую послал в становище, чтобы они помешали грабежам и проследили за порядком. Саламис увидел мирно возвращавшихся в свои шатры семьи клебов как раз в тот момент, когда собирался отдать приказ об их преследовании.

Эмир узнал, что это следствие благочестивых указаний его сына, и вместе с Амиралой и Дорат-иль-Говас направился к шатрам Йеманы. Завидев их, сестра Зира двинулась им навстречу с видом просительницы, но царевич не позволил девушке унижаться - он остановил ее и сам подошел к отцу.

нарушил свой долг и нанес нам оскорбление, она же не причастна к его преступлениям. Эта госпожа заслуживает милости, которую я взял на себя смелость обещать ей во имя матери моей и Дорат-иль-Говас.

Саламис всегда был хорошего мнения о Йемане, и он похвалил сына за всё, что тот для нее сделал. Эмир знал, что сестре не присущи недостатки брата и что она намерена даже подчиниться законам, предписанным Кораном.

- Да, госпожа, - молвил он с улыбкой, - я с радостью подтверждаю все обещания моего сына. Уверен, что ты достойна большего, и я постараюсь дать тебе всё, чего ты заслуживаешь.

Амирала и Дорат-иль-Говас обняли новую царевну клебов, заверив ее в своей самой искренней дружбе. Они хотели пригласить ее в стан бану хиляль, чтобы ласковым обращением заставить забыть о потере любимого брата, но Йемане следовало распорядиться его погребением, совершить все положенные траурные обряды и позаботиться о восстановлении общего порядка и покоя, защищать которые она была призвана.

Хабиб, чтобы помочь царевне в ее трудах, оставил при ней сотню воинов, и почтенный эмир вместе со всем семейством вернулся в свой стан, где народ восславил его победу.

- Да что особенного сделал мой муж? - удивлялась Дорат-иль-Говас. - Чего же можно было ждать от сына великого Саламиса? Люди! Вы заблуждаетесь! Когда вкушаешь сладкий плод, надо хвалить дерево, которое его принесло.

Десять дней в стане бану хиляль продолжались празднества и увеселения. Арабы, которые покинули Саламиса в страхе попасть под власть жестокого Зира, снова собрались вокруг старого эмира. Свои шатры они поставили поблизости от его становища, и он вновь стал главой шестидесяти шести племен. Небо, вернувшее отцу Хабиба его прежнюю силу, дало ему возможность править ими и пользоваться еще большим уважением, чем прежде.

Когда девять дней истекли, Йемана во главе старейшин своего племени явилась к вождю народа бану хиляль, чтобы принести ему клятву верности. Она была в трауре, но от этого казалась еще прекраснее. Эмир и Хабиб приняли ее со всей подобающей ее полу и положению обходительностью, а Амирала и Дорат-иль-Говас - с искренним сочувствием и интересом.

У Саламиса был племянник, сын его брата. Звали его Сафи, и был он молодым воином, подававшим большие надежды. Эмир замыслил отдать ему в жены Йеману и поставить его во главе клебов. Сестра Зира с благодарностью приняла это новое благодеяние, и отмена ежегодной дани стала ей свадебным подарком.

- Так, - сказала им Йемана, - мстит настоящий мусульманин.

И с этого самого дня ее подданные склонились в пользу закона, который поощряет столь добродетельные деяния: племя клебов отказалось от невежества и жестокости, там перестали восхищаться вождями, подобными Зиру, чьими единственными достоинствами являются сила и жестокость, и тиранами, которые убеждены, что велик лишь тот, кто порождает страх. Когда Йемана и ее муж вернулись к себе в стан, Дорат-иль-Говас и Хабиб почувствовали, что им тоже не терпится возвратиться в свои владения и помочь жителям Семиморья, едва оправившимся после изгнания Абарикафа.

Саламис слишком хорошо знал обязанности правителя, чтобы не понять своих детей и потребовать пожертвовать счастьем их народов ради его собственного удовольствия.

Назначили день отъезда Хабиба и его жены. Они решили перебраться в лесной шалаш царевича и там тайком воспользоваться тем самым средством передвижения, благодаря которому они попали в Аравию.

за ними забывает о своих обязанностях.

Молодые со слезами простились с добродетельными родителями, договорились о том, каким образом они будут поддерживать связь между собою, чтобы разлука не стала невыносимой, сели на верблюда и, взяв с собой лишь одного верного погонщика, отправились в свой уединенный уголок. На следующий день птица рух полетела к вершинам Кавказа.

Им предстояло увидеть верного Иль-Хабуля, порадовать его рассказом о новых приключениях. Хабиб должен был вернуть на место чудесный талисман, который он взял в сокровищнице Сулеймана, чтобы вернуть зрение отцу.

Когда он вошел в таинственное подземелье, то заметил рисунок, который прежде ускользнул от его внимания, а теперь погрузил в глубокие размышления: на чистом сияющем небе орел вознесся прямо к солнцу, а внизу черный уж заполз в орлиное гнездо и пожирает яйца.

Задумчивый Хабиб вернулся к своему наставнику и рассказал об увиденном.

- Мне кажется, я понял его, - отвечал царевич. - Того, кто поднимается слишком высоко, может ослепить его благополучие и он потеряет из виду свои подлинные интересы.

- Узнаю моего бывшего ученика, - улыбнулся Иль-Хабуль. - Он никогда не пройдет в сокровищницу Сулеймана так, чтобы не извлечь какой-нибудь пользы. Как жаль, что славные истины познаются только по очереди, одна за другой, что их невозможно обозреть и усвоить все разом!

Два дня посвятили Хабиб и Дорат-иль-Говас своему другу, привратнику пророка, затем птица рух перенесла их сначала к Белому острову, а потом к Желтому. Благодаря старому джинну Иль-Бакарасу там уже стали заметны признаки процветания.

Наконец молодая чета прибыла ко двору Госпожи с Прекрасными Волосами и Дильшада, где всё дышало изобилием. Рядом с ними находились две морские девы, которые с огромным нетерпением ждали возвращения героя. В свое время они беззаветно помогали Хабибу, особенно Иль-Заида, которая до сих пор не знала, что такое скука, а теперь с удивлением сталкивалась с ней повсюду, как бы ни стремилась ее избежать.

Царь с царицей прибыли на главный остров владений Дорат-иль-Говас, где всё говорило о благоденствии, и своим возвращением несказанно обрадовали его жителей. Муж и жена, по-прежнему страстно влюбленные друг в друга, к собственному удовольствию занялись поиском новых источников счастья для своих подданных.

Эль-Хабусатрус, любуясь своей семьей, с удовлетворением видел, как исполняется его великий замысел.

Каждый день приносил ему новое известие о брачном союзе одного из его джиннов с детьми Адама и о том, что джинны принимают законы, более выгодные для людей, хотя на первый взгляд это и наносит ущерб их могуществу.

Вскоре средняя из морских дев вышла замуж за родственника Дорат-иль-Говас, и начали поговаривать, что и третьей морской деве пора подыскать подходящую пару.

- Милое дитя, - отвечала ей Дорат-иль-Говас, - мы с удовольствием захватили бы тебя с собой, когда поедем навещать наших добрых родителей, но ты родилась в море и привыкла к нему. Как же ты обойдешься без него в стране, полной пустынь и песка?

- Любовь способна на всё, - живо возразила Иль-Заида, - даже стихии отступают перед ее властью. Если бы рыцарь, твой очаровательный муж, не осмелился бросить им вызов, ты не обладала бы им сегодня. Мужества и благородства мне не занимать, и я готова на всё, чтобы завоевать сердце героя, подобного Хабибу^{299}.

Примечания

77

Так называется свернутый в кольцо ковер, который кладется на спину верблюдицы вместо седла. Внутри кольца получается место, удобное для женщины и ее раба.

296

…связал усы кита… - Ж. Казот, видимо, полагал, что китовый ус - это нечто вроде усов на морде некоторых животных, в том числе морских, меж тем как у китов так называются роговые, клинообразно суженные книзу пластины с волосовидной бахромой по всему внутреннему краю, обращенному в пасть. Служат эти пластины для фильтрования живности, оказавшейся в китовой пасти.

297

…латы вроде парфянских. - Парфянские доспехи отличались от арабских: тяжелая кавалерия парфян имела не только латы для всадников из крепкой стали, но и доспехи для лошадей, сделанные из стальных овальных пластин. Парфянские доспехи защищали воина с головы до ног и почти полностью укрывали лошадь.

298

- дорожный крытый паланкин (араб. хаудадж), своего рода палатка, устанавливаемая на верблюда для путешествующих женщин.

299

…подобного Хабибу. - В изд. 1788 г. здесь вставлен «Эпилог [французского] издателя. По поводу сказки „Рыцарь, или Рассказ о Хабибе и Дорат-иль-Говас"». В наст. изд. этот текст см. в разделе «Дополнения».