| Автор: | Казот Ж. |
| Категории: | Сказка, Детская литература |
РАССКАЗ КАТАЙСКОГО ЦАРЕВИЧА ЙАМАЛЬ-ЭД-ДИНА{313}
- Мой дед был брадобреем в городе Ширазе и, благодаря ремеслу своему, а также трудолюбию и ловкости, нужды никогда не знал. Сверх того, в отличие от многих других цирюльников, он был очень умен, и потому побеседовать с ним любили люди, которые занимали в силу дарований своих или богатства более высокое, нежели он, положение.
Один ловкий предсказатель, который жил на той же улице, что и вся моя семья, часто навещал нас. Однажды он заметил, как его жена быстро накинула на себя покрывало и собралась выйти из дома.
«Куда ты собралась?» - спросил сосед.
«Я должна помочь жене нашего друга-брадобрея, она вот-вот родит».
«Принеси мне, - велел муж, - имена ребенка, его отца, матери, деда и бабки. С нами советуются только великие мира сего, как будто, кроме них, на земле нет ничего интересного. Это неправда, вот и наш друг-брадобрей - человек незаурядного ума, может статься, его ребенок тоже будет необыкновенным».
Жена обещала исполнить поручение.
Моя бабушка благополучно разродилась, ее сына назвали Шаскаром, и соседка передала своему мужу-предсказателю все сведения, которые он просил.
Тот взялся за работу и, зная, в котором часу появился на свет младенец, определил, что он родился на восходе планеты Иль-Марлик[84]{314}. Затем ученый вычислил сумму букв в именах, записанных на куске пергамента, и увидел, что полученное число сулит ребенку стать царем.
Вооружившись астролябией, ученый определил, что в тот момент Иль-Марлик был очень ярким и при этом лучи его указывали на обширные земли Великой Китайской империи. Как известно, свет этой звезды имеет красноватый оттенок, что предвещает большие препятствия на пути того, кто подвержен ее влиянию.
«Так и есть! - сказал предсказатель своей жене. - Ребенок нашего соседа-брадобрея достигнет высочайшего положения! Пойдем, поздравим его отца и мать».
Мой дед был крайне польщен полученным гороскопом. И он, и его жена приложили все свои старания, чтобы дать хорошее образование единственному наследнику, и не было во всем Ширазе ни одного молодого человека, который в шестнадцать лет обладал бы такими глубокими и обширными познаниями.
Самые знатные люди говорили своим детям: «Посмотрите на Шаскара, сына брадобрея! Берите с него пример!»
Должен сказать, что к учености своей мой будущий отец добавлял красоту и очарование. Предупрежденный об уготованном ему назначении, он стремился стать достойным его и поведением своим, и внешним видом.
Однажды Шаскар отправился в баню. Других посетителей еще не было, и, раздевшись, он уверенно направился в парную, но поскользнулся на влажной мраморной плитке.
Чтобы не упасть, ему пришлось стукнуть изо всех сил пяткой по полу. От удара вздыбилась и сместилась в сторону плитка, из открывшегося проема повалил пар, который постепенно сгустился, отлившись в джинна в человеческом обличье.
«Шаскар, оставь баню больным и немощным, - повелел джинн, - а сам поезжай в Китай. Проникни в него непременно через Великую стену. Доберешься вначале до Астрахани{315}, где отыщешь караван, к которому и пристанешь. С ним отправишься в Китай. А сейчас ступай, забери свою одежду там, где ты ее оставил. В кармане найдешь кошель с деньгами. Сколько бы ты ни потратил, он всегда будет полон… Как приблизишься к Великой Китайской стене, тебе придут на помощь… Никому ни под каким предлогом не рассказывай о своем отъезде».
Отец забрал одежду и кошелек с двумя сотнями золотых. Двадцать монет он положил под подушку матери и покинул город. Шагая своей дорогой, юноша встретил погонщика верблюдов, купил одного и устремился в Астрахань.
на спине своего дромадера, нечаянно задремал.
Верблюд замедлил шаг, мало-помалу отстал, и мой отец, очнувшись, обнаружил, что находится один посреди пустыни. Надеясь догнать своих спутников, он поехал быстрее, но тут наступила ночь, и небо усыпали звезды. Шаскар взглянул на них, понял, что едет в обратном направлении, и, развернувшись, опять попытался выйти на след своего каравана.
Утром он дал верблюду передохнуть и съесть то немногое, что еще оставалось из припасов, и снова пустился в путь. Шаскар ехал весь день и всю ночь и с зарей очутился у подножия большой стены, но нигде поблизости не увидел ни ворот, ни прохода.
И он, и его дромадер выбились из сил. Отец мой уже готов был впасть в отчаяние, как вдруг из зарослей с книгой в руках вышел дервиш. Шаскар обрадовался, слез на землю и пошел прямо к монаху.
«Святой человек, - сказал он, поклонившись, - я торговец из Персии, отстал от своего каравана, который направлялся в Китай. Подскажи, как далеко отсюда ворота, что смотрят на Великую Тартарию?»
«До них дней пять пути, но тебе понадобится гораздо больше, потому что вдоль стены ехать нельзя, - отвечал дервиш. - Сначала надо выйти на дорогу, иначе ты заблудишься и увязнешь в болотах, что находятся справа и слева от стены. Да, и есть ли у тебя пропуск?»
«Нет», - сказал отец.
«В таком случае стража тебя остановит: ни один иноземец не может просто так проникнуть в Китай. Только караванщики имеют особые пропуска, которые позволяют им беспрепятственно пересекать Великую Китайскую стену».
«Ах, как же мне не повезло», - опечалился Шаскар.
«Всякому горю можно помочь, брат мой, - успокоил его дервиш. - Пойдем со мной, тут неподалеку есть родник, да и верблюд твой сможет попастись. Я здесь на покаянии, ты можешь присоединиться ко мне в своих молитвах. И, если откроешь мне сердце, кто знает, может, мы придумаем, как выручить тебя из беды».
Отец последовал за монахом, ведя за собой верблюда, и они вышли к прикрытой ветками неглубокой пещере.
«Гость мой, тебе надо поесть, - сказал дервиш. - У меня есть коза, которая дает молоко, а также свежие медовые соты, что я раздобыл сегодня утром, припасено и немного сушеных фруктов. Вот, бери». - И радушный монах выложил еду на камень, служивший ему столом.
Хотя мой отец и был в обиде на свою звезду, которая завела его так далеко от намеченного пути, в эту минуту он поблагодарил ее за то, что она не совсем оставила его: Шаскар утолил голод и жажду, наблюдая, как дервиш спутывает ноги дромадеру, чтобы отпустить того на пастбище.
Позаботившись о скотине, гостеприимный монах поспешил вернуться к своему гостю.
«Прости за скромное угощение, - сказал он, - ты, конечно, привык к другой пище, ибо по твоему лицу я вижу, что ты не простой человек».
«Увы, это так! - чистосердечно согласился отец. - Ты, святой человек, был столь добр ко мне, что я проникся к тебе доверием и к тому же мне так нужно излить кому-то душу, что, кажется, я готов без колебаний и без утайки поведать тебе мою историю… Ты видишь во мне того, кого предсказатели называют „звездным избранником". По их расчетам выходило, что мне суждено стать царем. Если бы не ты, наверное, уже завтра я получил бы тот самый венец, что обещает Мухаммад всем мусульманам, когда те безропотно умирают под бременем обрушившихся на них бед. Меня зовут Шаскар, я сын брадобрея из Шираза».
И отец подробно рассказал свою историю, а когда дошел до кошеля с двумя сотнями золотых, выложил его на каменный стол.
«Вот он, - сказал Шаскар. - Я потратил четыреста золотых, пока добирался сюда, но каждое утро кошель снова был полон».
Дервиш выслушал отца с большим вниманием.
«Мне известно, - сказал он, - что это за кошель и кто передал его тебе. И это значит, что мне надлежит оказать тебе особые услуги. Я понял, кто ты, и теперь твой черед узнать правду обо мне… Раз ты, мой дорогой Шаскар, звездный избранник, мой долг - помогать таким, как ты. Судьба привела тебя сюда, а мне повелела тебя встретить. Ты избавил меня от неопределенности, ибо приказания, которые нам отдают, всегда расплывчаты. Я должен был одеться дервишем, пойти к Великой Китайской стене и ждать в стороне от всех дорог. Вот уже четыре дня, как я здесь мерзну и голодаю, поскольку не имею права уйти и нарушить полученные указания. Я уже начал беспокоиться, не понимая, зачем меня послали сюда, но теперь сознаю важность порученного мне дела. Его цель в том, чтобы империя Великого Катая{316} обрела своего царя. Этот престол ждет тебя, многоуважаемый Шаскар».
«Мегине!» - позвал монах.
«Что хочет мой повелитель, могущественный Мограбин?» - раздался в ответ тонкий и необычайно сладкозвучный голосок.
«Кто тебе позволил называть мое имя, маленькая подлиза? - деланно возмутился мнимый дервиш. - Неужели ты не видишь, что я принимаю человека очень важного, а он плохо позавтракал и ему тут неудобно. Собери моих людей и немедленно приготовь уютное местечко, где мы могли бы отобедать и передохнуть. Не забудь, что мой гость - из Персии, и подай бутылку лучшего ширазского вина».
«Слушаюсь и повинуюсь», - ответил тот же тонкий голосок.
Мой отец удивился, но не так сильно, как поразился бы любой другой на его месте, ведь Шаскар не впервые столкнулся с волшебством, и только благодаря чудесам добрался до подножия Великой Китайской стены.
«Моя служанка, - сказал чародей, не спуская глаз с гостя, - открыла тебе, многоуважаемый Шаскар, мое имя. Надеюсь, ты никогда его не забудешь, ибо ради тебя я ни перед чем не остановлюсь… Пока варится наш обед, я объясню, что уготовила тебе твоя звезда, если, разумеется, ты не отступишься и не откажешься от ее милостей, ибо, к великому несчастью, человек - мастер чинить препятствия своей судьбе. Я много раз видел, как люди идут ей наперекор в силу слабости своей и глупости… Предупреждаю заранее: тебе придется пойти на некоторые жертвы. Трон Великого Катая освободился после смерти его царя. Поскольку сына и наследника покойный не оставил, через пять дней, в соответствии с законом и обычаем, состоятся выборы нового правителя{317}, и только от тебя зависит, станешь ли ты повелителем Великого Катая и мужем самой прекрасной царевны на свете. Это единственная дочь бывшего государя, ее очарование, красота и достоинства дороже всех сокровищ, которыми она обладает. Одно-единственное слово, и всё это будет твоим».
Можете представить, какое впечатление произвело на моего отца подобное известие. Но ведь в нем с самого детства взращивали честолюбие, и потому он готов был немедленно идти к цели. И пусть с ним говорил всего лишь бедно одетый дервиш, Шаскар видел, как кружилась волшебная палочка, и слышал голос незримой Мегине.
«Почтенный Мограбин, - сказал отец, - я совершил столь долгий и трудный путь не для того, чтобы остановиться на подступах к Великой Китайской стене, отказавшись исполнить то, что от меня требуется. Разумеется, если речь не идет о каком-нибудь страшном злодеянии».
«О, не бойся, я не собираюсь толкать тебя на преступление. Напротив, как ты сам убедишься, речь пойдет лишь о маленькой жертве, о благородном поступке, который станет свидетельством твоей признательности тому, кто сослужит тебе верную службу».
В это мгновенье появился огромный, нарядно одетый негр с серебряной палицей в руках.
«Повелитель, - сказал он, поклонившись, - кушать подано».
Мой отец и дервиш последовали за негром, и тот отвел их в расписной шелковый шатер, разбитый прямо на зеленой лужайке с источником чистой воды, вокруг которого распустились прекрасные цветы.
Там стоял стол, уставленный тонкими яствами, поражавшими красотой и благоуханием. Отца усадили на изумительно мягкую и удобную софу, дервиш расположился напротив, и тут же появились четыре раба. По знаку негра с палицей они встали по двое за спинами у Шаскара и у хозяина великолепного шатра.
Обед сопровождался приятной беседой: колдун советовал своему гостю отведать то или иное блюдо, а отец ел и не мог не похвалить их вкус и изысканность приправ.
Когда унесли последнюю тарелку, Мограбин обратился к негру:
«Илаг Кадахе, здесь не жарко и не душно, мы хорошо отдохнем, но нам, как путешественникам, не помешает баня. Приготовь что-нибудь подобающее и позаботься о том, чтобы ужин был лучше, чем обед. Передай Мегине мою просьбу: я хочу, чтобы этот вечер мой гость провел в приятной компании».
Негр ушел, а отца сморил сон, и он задремал прямо на софе, не успев обдумать то, что увидел, услышал и сделал. Через два часа его разбудил какой-то шум.
«Многоуважаемый Шаскар, - ласково говорил склонившийся к нему дервиш, - нас ждет баня, пойдем, тут близко».
Полог шатра со стороны поля теперь был опущен, а другой поднят, и отец увидел еще один освещенный огнями шатер с двумя мраморными ваннами. С одного края каждой из золотой львиной пасти в них вливалась горячая вода, а с противоположного, из такой же пасти, - холодная.
«Скинем здесь наши одежды и войдем», - предложил Мограбин.
Отец последовал его примеру и погрузился в теплую воду. Тут же появились четыре юные негритянки с благовониями и масляными растираниями в руках. Когда мужчины закончили мыться, девочки исчезли, а четыре белых евнуха принесли чистейшую и дорогую одежду.
Мнимый дервиш преобразился до неузнаваемости. Его лицо исполнилось благородства, теперь он выглядел очень старым, и длинная белая борода придавала ему почтенный вид.
«По свежести лица твоего, - сказал чародей моему отцу, - вижу, что баня пошла тебе на пользу. Слов нет, как я рад, что именно мне привелось доставить тебе эти маленькие удовольствия. И всё же мне будет еще приятнее, если ты захочешь чего-то большего… Не каждый день нам встречаются звездные избранники, помочь им на пути к счастью - величайшая отрада для нас. Тебе следует прогуляться, подышать воздухом. Места здесь не слишком привлекательные, но за тем холмом есть маленькая долина, где пасется твой верблюд. Туда можно попасть, если идти вдоль ручья, что берет начало в этом источнике. Там есть на что посмотреть, и этот уголок очень подходит для доверительных бесед тем, кто любит поваляться на травке и умеет не обращать внимания на болтливых птиц».
Слово за слово, Мограбин незаметно увлек моего отца в небольшую долину, в конце которой стояла очень высокая скала. По беспорядочному нагромождению мраморных глыб у ее подножия с шумом низвергался водопад. Мограбин нашел два удобных камня, усадил отца и завел беседу, хотя в основном говорил он, а Шаскар только слушал.
Сначала колдун заставил отца полюбоваться этим прекрасным безлюдным краем.
«Поверишь ли, но мне жаль вас, призванных править большими государствами. Вам приходится, так сказать, отказывать себе в отдыхе, вам некогда наслаждаться красотами природы… Посмотри на этот никому не известный уголок. Я обратил на него внимание, пока ждал тебя. Мне захотелось когда-нибудь, если выпадет такое счастье, снова облачившись в платье дервиша, в которое я нарядился, чтобы ты проникся ко мне доверием, вернуться сюда и поселиться тут навсегда… Я построю себе домик окнами на восток, чтобы утреннее солнце согревало его своими лучами{318}, отодвину подальше эти деревья, дабы избавить себя от тени и сырости, и высажу по берегам ручья разнообразные и красивые кустарники. Там будут пастись мои козы, а здесь я размещу пасеку. Мне будет покойно с моими книгами и тихой природой, а ты будешь сидеть на троне, и тебя будут осаждать лесть и ложь… Я расписываю отрицательные стороны твоего положения не для того, чтобы внушить отвращение. Земля нуждается в правителях, а тебе на роду написано быть царем. Кроме того, ты очень молод и успеешь исполнить свой долг перед обществом. А мне, мой дорогой гость, уже пора подумать о себе: я так давно тружусь, что устал творить для других чудеса, которые меня уже не удивляют, и хотел бы, чтобы мне позволили отдохнуть».
«Неужели сверхъестественные силы и могущество, которым ты наделен, - удивился отец, - не позволяют тебе отойти от дел?»
«О Шаскар! Скоро ты поймешь, что за всё надо платить: я смогу сложить с себя обязанности, только если подготовлю того, кто сможет меня заменить… Для этого мне нужен мальчик, обученный, так сказать, с пеленок. Прежде чем стать подростком, он должен воспитываться в великой чистоте и невинности, закалиться в упражнениях, сделаться настоящим мужчиной, а главное, познать науки и искусства, дабы быть готовым воспринять то, чему научу его я… Мало того, в его жилах должна течь чистая, благородная кровь. Это условие выполнить непросто, но оно обязательно: ребенок должен быть царским сыном».
С этими словами мнимый отшельник вздохнул так тяжко, словно вздох вырвался из глубины его души, и встал.
«Мы еще вернемся к этому разговору, мой дорогой Шаскар», - пообещал он.
Старик и юноша продолжили прогулку. Отец слепо верил каждому слову Мограбина, ибо принимал его за человека святого. Пока они возвращались к шатрам, спустилась ночь. Вдали отец заметил какой-то яркий свет и выразил удивление.
«Брат мой, - сказал его спутник, - я давно уже научился обращаться с людьми, которых опекаю, соответственно их положению. Тебе порa привыкать к тому, что тебя ждет. Через две недели ты не сделаешь и шагу, не услышав: „Это царь!" Каждый дом, куда ступит твоя нога, будет светиться огнями и благоухать от курений, и во дворце твоем тебя будут окружать те же церемонии… Я хочу подготовить тебя еще к одной удивительной стороне твоей будущей жизни. Ты будешь ужинать с женщинами, с грузинками, прелестней которых нет во всей Грузии. Красавицы - штука весьма приятная, но для меня они всё равно, что цветы, которые я люблю и топчу ногами. При таком отношении женщины никогда не заставят тебя изменить своим правилам и привычкам».
Темнота сгущалась, и, откуда ни возьмись, появились двадцать рабов с факелами и негр с золотым ожерельем на шее и палицей в руках.
«Кушать подано, господа», - сказал он с поклоном.
«Гостьи прибыли?» - спросил Мограбин.
«Прибыли и ожидают, сидя на диванах и слушая музыку», - отвечал Илаг Кадахе.
«Я тут ни при чем, - пояснил колдун моему отцу, - это моя маленькая Мегине. Она свое дело знает, умеет подобрать, кого надо, и никогда не ошибается».
Великолепие огромного шатра поразило Шаскара. Там на возвышении под роскошным балдахином стоял стол и две большие бесценной работы софы, и на каждой из них расположилась женщина.
При виде хозяина шатра они поднялись со своих мест.
«Госпожи мои, - сказал чародей, устремившись к ним навстречу, - позвольте вам представить царевича Шаскара, одного из моих друзей. Знакомство с ним доставит вам большое удовольствие. Неземные красавицы, подобные вам, созданы для того, чтобы оказывать покровительство персу - звездному избраннику».
Описывая мне этих женщин, отец подчеркивал только, что они были столь же прекрасны, сколь нарядны. Его усадили рядом с одной из них, Мограбин сел напротив.
Восемнадцать прекрасных рабынь прислуживали им, еще двадцать семь невольниц, разбившись на три хора, стояли на ступеньках и пели, воздух благоухал, а на столе, не дожидаясь окончания трапезы, поблескивали бутылки с винами и настойками.
Мограбин оказывал всяческое внимание своей соседке, Шаскар брал с него пример и пытался заговорить со своей, но слышал только односложные ответы. Зато она бросала на него призывные взгляды, пила вино и предлагала ему не отставать и всё отведывать.
Чем закончился ужин, отец не помнил, ибо голова его закружилась от одного только запаха греческих и персидских вин. Наутро он довольно поздно открыл глаза и обнаружил, что лежит на той самой софе, на которой накануне ужинал в обществе восхитительной женщины.
Казалось, его гостеприимный хозяин еще спит, лежа на другой софе, и отец вышел, желая подышать свежим воздухом, но вскоре к нему присоединился Мограбин.
«Брат мой, - сказал колдун, - ты сумел быть мудрым с женщиной, значит, ты станешь бесценным мужем очаровательной царевны Катая. Признаюсь, я хотел испытать тебя. Не сердись, это моя обязанность. Давай прогуляемся, как вчера, пойдем, помечтаем в моем прекрасном уголке и поговорим о том, что нам предстоит».
Отец мой еще не оправился после вчерашнего ужина, ему хотелось пройтись. Оба снова присели у водопада, и там Мограбин приступил наконец к решающему разговору.
«Шаскар! Хочешь немедленно отправиться в Катай? Через пять дней состоятся выборы».
«Позволь тебе напомнить, мой господин, что я не знаю ни как пройду через стену, ни как далеко отсюда до столицы Катая, ни каким образом меня, никому не известного иноземца, изберут царем, тогда как мои соперники наверняка самые именитые люди этой страны».
«Отсюда до ворот два фарсаха, - пояснил Мограбин, - а оттуда до столицы твоего царства еще две недели пути, если ехать на верблюде. И ты прав, среди твоих соперников есть царевичи… Однако, если ты дашь мне слово, о котором я тебя попрошу, то уже завтра окажешься на площади, где будут проходить выборы, завтра же займешь дворец, что стоит на этой площади, а еще через три дня вольешься в ряды своих соперников. И я буду не я, а твой распоследний раб, если ты не выделишься среди них самым удивительным образом. Клянусь всесильным повелителем духов, всё будет так, как я сказал… За то, что я посажу тебя на трон и женю на самой очаровательной и прекрасной царевне, я потребую ребенка, который родится от вашего союза. Я уже объяснял тебе, зачем он мне нужен, и ты дашь слово царя и поклянешься именем Мухаммада{319}, что исполнишь мое желание и отдашь мне сына своего первородного».
Отец был одурманен не только вчерашним вином, но и хитроумными речами чародея. Ему с детства привили почтение к предсказаниям, и он верил, что следует своей судьбе, не понимая, где судьба, а где колдовство, и чего надо опасаться. Разумеется, к желанию стать царем, которое ему внушили с самого рождения, примешивались и другие причины, но, как бы там ни было, Шаскар дал клятву.
Глаза Мограбина засверкали от радости.
«О повелитель Катая! - воскликнул он. - Обними меня!»
Затем колдун обернулся в сторону долины, которую ему предстояло покинуть, и крикнул:
«Мы еще увидимся, мой прекрасный уголок! И больше не расстанемся никогда!»
Не успел он произнести эти слова, как появился негр и сообщил, что завтрак готов.
«Очень хорошо, Илаг Кадахе! Пусть Мегине прислужит нам, а ты поспеши в Нантаку: сними или, если надо будет, купи дворец по соседству с главной площадью и жди нас там сегодня вечером».
Получив приказание, раб исчез.
Два путника сели за стол и принялись завтракать.
«Тебе нравится софа, на которой ты сидишь?» - неожиданно поинтересовался Мограбин.
«Она превосходна», - отвечал мой отец.
«Хочу превратить ее в коляску. Думаю, нам в ней будет очень удобно».
С этими словами колдун уселся рядом с отцом, вытащил волшебную палочку и закрутил ее на кончике пальца.
«Давай, Мегине, - крикнул он, - запрягай и гони!»
Мгновенье спустя софу вынесло из шатра, она поднялась и полетела над стеной. Отец задремал и проснулся от громкого смеха своего покровителя.
«Скажи мне, где ты?» - спросил Мограбин.
Шаскар осмотрелся и увидел, что находится в совершенно незнакомой ему прекрасной комнате.
«Выгляни в окно, может, тогда поймешь».
Отец послушался и при свете луны (ибо дело было ночью) разглядел большую площадь и множество людей, отдыхавших под деревьями.
«Ты у себя, Шаскар, - сказал ему его провожатый. - За дворец уплачено, а под окном - главная площадь твоей столицы. И если кто-нибудь посмеет помешать твоему избранию, верь, я накажу его. Сейчас подадут ужин, мы насытимся, а завтра я узнаю, что тут происходит».
На следующий день отец, оставшись в одиночестве, всё время наблюдал через окно за народом, чьи обычаи были ему совершенно незнакомы. Он с большим нетерпением ждал возвращения своего покровителя и, слишком поглощенный мыслями и тревогами, почти ничего не ел.
Наконец Мограбин появился, изображая страшную усталость.
«Без труда ничего не узнаешь, - вздыхал он. - О, какие козни, жадность, лицемерие движут людьми! Все повязаны друг с другом и действуют заодно: завтра принесут жертвы Дагону и его сыну Бильэльсанаму, послезавтра выпустят птицу, которая сядет на голову первого визиря, и всё - он станет царем».
«Что за птица?» - спросил мой отец.
«Тер-иль-бас[85]. Птица ручная, но жрецы Дагона из кожи вон лезут, чтобы она вела себя как дикая. Они тайком свернули шею той, что крестьяне несколько дней назад принесли для церемонии избрания, потому что лесная тварь оказалась бездарной и никого не слушалась… Эти добрые простые птицеловы обязаны днем и ночью сторожить пойманного ими тер-иль-баса, народ верит в их честность, и правильно делает, потому что сторожа в самом деле глаз не спускают со священной птички. Однако у стражников этих есть один недостаток: они не замечают, как их спаивают. О, я отомщу этому Дагону и сынку его Билю! Я разорву все эти сети, или я буду не я!.. Завтра, царевич мой, ты пойдешь в храм. Тебе надо показаться людям на глаза. Никто не должен обвинить Дагона, что он остановил свой выбор на незнакомом ему человеке. В храме ты увидишь царевичей Кореи, Тункина, Кохинхина и при этом обратишь на себя внимание: Илаг Кадахе позаботится о твоем внешнем виде и достойном сопровождении. Что до меня, то твоему покорному слуге нельзя терять время, я займусь другими делами».
Утром, исполняя указания своего покровителя, мой отец направился в храм Дагона. Он заметил, что люди в самом деле глядят на него во все глаза. Жрецы, казалось, ничего не забыли, чтобы задобрить свое божество: они приносили в жертву быков, нетелей, овец, голубей и разных мелких птах, дабы все слои общества были представлены своими подношениями.
Глядя на сосредоточенные лица жрецов, слушая молитвы и песнопения, обращенные к Дагону и Бильэльсанаму, в самом деле можно было подумать, будто люди верят в помощь богов и что через день Небеса укажут на своего избранника. Отец, зная, что за этим стоит, ушел из храма, проникнувшись отвращением к подобному лицемерию.
Его ревностный советчик не заставил себя ждать.
«Ты сам видел, что там делается, - сказал Мограбин. - Завтра все эти ханжи будут весьма разочарованы, когда поймут, что их птица забыла всё, чему ее учили. Тебе же следует сохранять хладнокровие, мой царевич, и не тревожиться, что бы ни случилось. Я буду рядом и при малейшей опасности стану на твою защиту. На всякий случай при тебе неотлучно будет моя невидимая Мегине».
Первый визирь и главные сановники, царевичи, эмиры и самые важные государственные лица заняли ближайшие к алтарю места. Жрецы, стоя, готовились совершить положенные обряды.
Тер-иль-бас в золотой клетке, украшенной цветочными венками, под охраной крестьян-птицеловов, ждал, когда его выпустят. Дым от бесчисленных курильниц с благовониями заполнял воздух так, что порой затмевал происходящее.
И вот зазвучали священные трубы, возвестив о том, что Дагон и Биль готовы сделать свой выбор. Главный жрец приблизился к клетке, дабы распахнуть ее дверцу перед тер-иль-басом, на которого якобы должно было снизойти божественное озарение.
Птица заметила, что дверца приоткрылась, тут же ринулась вон из клетки, и, как бы сметая препятствие на пути к свободе, вцепилась в нос главного жреца. Затем, ударив его крыльями, взметнулась ввысь.
Сделав круг над площадью, тер-иль-бас опустился ниже и пролетел непосредственно над первыми рядами зрителей. Глядя на то, как он кружит, поднимаясь ко всё более дальним трибунам, можно было подумать, что он решает, куда двигаться дальше и кого выбрать. Паря над последними трибунами, птица как будто искала кого-то и не могла найти.
Народ пребывал в восхищении, наблюдая за полетом тер-иль-баса. Жрецы только руками разводили в недоумении. Верховный жрец и первый визирь изъявляли крайнюю обеспокоенность, время от времени привставали с мест и обменивались знаками, выражавшими крайнее удивление.
Шаскар стоял в самом последнем ряду. Тер-иль-бас несколько раз подлетал к нему. Мальчики-служки оставили алтарь, подбежали к моему отцу и, став подле, принялись отчаянно размахивать руками, пытаясь отогнать от него птицу и заставить ее вернуться на середину площади. Та, словно не замечая их, продолжала свои поиски, кружа над трибунами.
Внезапно она резко спланировала и села на голову отца, после чего успокоенно сложила крылья и распустила хвост.
Народ узрел в этом чудо, жрецы и визири пришли в ужас. Служки замахали руками и закричали, пытаясь заставить священную птицу расстаться со своей добычей, но упрямый тер-иль-бас крепко вцепился в макушку Шаскара.
Кто-то сдернул с отца тюбетейку: птица взлетела и снова опустилась на его непокрытую голову. Тогда двадцать рук потянулись к ней, чтобы схватить и стащить, но тут на трибунах все как один закричали:
«Вот царь, данный нам великим Дагоном!»
«Это ошибка, это какая-то ошибка», - повторяли жрецы и служки, рассеявшиеся в толпе.
Один из них приблизился к моему отцу.
«Никто тебя не знает, скажи, откуда ты, из какой земли Китайской империи?»
«Я иноземец, - отвечал отец. - Из Персии».
«Перс! Перс! - раздалось разом десять - двенадцать голосов. - Пусть сообщат эту новость народу. Дагон не мог избрать нашим царем иноземца, это задевает честь Катая».
Тут птица куда-то исчезла, вокруг отца началось столпотворение, но вдруг словно из-под земли появился Мограбин.
«Пойдем в наш дворец, - сказал он, - тут становится жарко. Все видели, как Дагон и его сын Биль избрали тебя, ты будешь царем, или мне конец. Я научу этих нечестивцев, как пользоваться именем божьим ради успеха их махинаций и к чему приводят попытки воспротивиться воле тех, к кому они взывают. О, сколь лживы, коварны, алчны, двоедушны и строптивы эти люди, с какой готовностью они продались своему честолюбивому визирю. Придется мне испортить им сделку. А ты, мой дорогой царь - ибо ты уже царь, - ничему не удивляйся и не бойся. Помни, что всё закончится великим позором для твоих врагов».
Отец остался во дворце, но не мог не заметить, что на площади под его окнами появлялось и бродило множество разных людей.
На следующий день через два часа после того, как отец пробудился, отряд вооруженных стражников ворвался во дворец. Судья вошел в его комнату и произнес громовым голосом:
«Жалкий иноземец! Гнусный колдун! Отвратительный святотатец! Тебя бросят в темницу и под пытками вырвут признание в твоих злодеяниях и преступлениях».
В тот же миг отца связали. Причиной этого насилия послужило то, что, когда жрецы в обычное время явились в храм, они обнаружили, что статуи Дагона и Бильэльсанама опрокинуты и разбиты на тысячи кусков. В страхе священнослужители поспешили доложить о случившемся первому визирю, и тот немедля созвал диван.
Когда верховный жрец сообщил о том, что произошло в храме, все, как один, приписали это злодеяние персу - колдуну, который смутил тер-иль-баса и проник в храм, дабы довершить этим явным кощунством прочие свои нечестивые деяния.
Все согласились с тем, что иноземца надо незамедлительно взять под стражу. Первый визирь вернулся к себе, дабы подписать приказ о том, чтобы завтра же преступника сожгли на костре.
Он сел на свою парадную софу и приказал принести ему его эмалевую трубку. Эта трубка выглядела словно маленький уж, купающийся в ледяной воде, что плескалась в сосуде из горного хрусталя.
Пока он курил, слуга подал ему на подпись приказ о казни иноземного колдуна.
Сановник глубоко обмакнул перо в чернильницу, словно желая, чтобы оно хорошенько пропиталось, потом вынул его и вывел свое имя, однако буквы получились не черными, а ярко-красными.
Визиря обуял страх, он нечаянно опрокинул чернильницу, и куриная кровь залила и приказ, и рукав мантии.
«О, Небо! - вскричал визирь. - Еще одна проделка так называемого перса, и им не будет конца!»
С этими словами он выскочил в соседнюю комнату, чтобы поскорее сменить испачканное платье.
Ошеломленный писец застыл со свитком и письменным прибором в руках, глядя на дверь, за которой скрылся визирь.
Его господин скоро вернулся, желая докурить. Несмотря на смятение, привычка брала свое, но и столик сандалового дерева с инкрустацией из сапфиров и изумрудов, и хрустальный сосуд, и маленький уж как сквозь землю провалились.
Писец с окровавленным приказом в руках по-прежнему стоял столбом.
«Чего ты ждешь? - прикрикнул на него визирь. - Брось этот мусор в огонь».
Слуга повернулся, чтобы выйти из комнаты.
«Стой! - остановил его визирь. - Где мой столик? Где моя трубка?»
«Не могу знать», - отвечал писец.
«А где мой балдахин, софа, подножка?»
«Кто-то похитил ваши вещи, мой господин, а я дрожу от страха».
«О, Дагон! О, Биль! Что с нами будет! - вскричал визирь. - Уже поздно, я ложусь в постель, предупреди всех членов дивана, чтобы завтра с утра были здесь, и пусть верховный жрец и четыре главных священника тоже явятся ко мне. Положение наше чрезвычайное и, скорее всего, очень опасное».
Пока визирь терялся в догадках и мучился, мой отец отдыхал за его счет.
успела поразить воображение узника: едва переступив порог, он упал на полусгнившую солому и забылся крепким сном.
Проснулся он на парадной софе визиря, руки его лежали на пуховых подушках, над головой сверкал расшитый балдахин, а стопы покоились на подножке, покрытой роскошным ковром.
Напротив на инкрустированном сапфиром столике лежала трубка, а по правую руку стояла золотая лампа, источавшая тонкое благоухание. Маленькие щипчики и китайский болванчик в восемь пядей высотой дополняли убранство стола.
«Царевич, - заговорила знакомым тонким голоском фарфоровая куколка, - ты не узнаешь меня? Я Мегине, верная служанка твоего благодетеля… Тебя отправили в тюрьму, и он приказал мне утешить тебя и устроить удобства за счет визиря, твоего злейшего врага. Покури, вот всё, что нужно. Трубка наполнена лучшим на свете опиумом, который готовят брамины{320} с берегов Ганга{321}. Визирь курит ее, надеясь погрузиться в сладкие грезы, однако в данную минуту мой хозяин сам заботится о его снах. Ты сидишь на парадной софе визиря, и, чтобы тебе не было скучно, предлагаю воспользоваться всем, что есть у твоего недруга, например, его женами».
Отец поблагодарил Мегине и сказал:
«Твой хозяин предназначил мне в жены очаровательную царевну, ей принадлежит мое сердце, и я не хочу других женщин. Скажи лучше, в чем меня обвиняют, за что бросили в темницу?»
«Хозяин мой разбил священные статуи, и все думают, что это следствие твоего колдовства. Суди сам, как они добры: завтра тебя сожгут на костре, если, конечно, Мограбин не наведет порядок. Не забудь о своем благодетеле, когда станешь царем. Тебя бросили в тюрьму, но больше ничего страшного с тобой не случится. Я позабочусь о тебе, и заключение твое продлится недолго - уже вечером ты вернешься к себе во дворец».
Отец совершенно успокоился, но захотел расспросить Мегине о Мограбине.
«Мне приказано, мой господин, - промолвила куколка, - потворствовать тебе во всем, но я слишком молода. Ты должен знать хозяина лучше меня, мне нечего сказать, разве можно задавать такие серьезные вопросы кукле вроде меня? Меня приставили к моему господину, и я служу ему от всего сердца. Он хорошо обращается со мною, вот всё, что я знаю».
Несмотря на все свое простодушие, Шаскар почувствовал, что болванчик хитрит. Да и Мограбин после всего, что случилось, казался ему подозрительным. Однако отцу оставался всего лишь один шаг, чтобы подняться на трон и получить самую прекрасную царевну на свете. Какое великое искушение для восемнадцатилетнего сына брадобрея!
Я слышал, как он рассказывал моему деду о борьбе, что происходила тогда в его душе. Дабы отвлечься, он перестал задавать Мегине вопросы и попросил принести ему поесть, а когда стемнело, куколка сказала:
«Положи меня на ладонь, пожелай очутиться в своем дворце, и мы тут же отправимся туда».
Отец перенесся прямо в свою постель и погрузился в глубокий сон, но в полночь Мограбин разбудил его.
«Хочу доложить тебе о том, что происходит в диване, - сказал колдун. - Когда главный визирь появился в собрании, там царила полная неразбериха. Как раз перед этим твой тюремщик доложил о двух странных событиях и представил их очевидцев. Утром он хотел отнести тебе хлеб и свежую воду, но темницы твоей не нашел. На ее месте стояла старая конюшня с распахнутыми настежь дверями, а внутри на тощей соломенной подстилке спали тридцать ослов, привязанные к яслям… Тюремщику пришлось пойти на крайние меры, чтобы разбудить их. Он не смог ни отвязать уздечки, ни снять, и ему пришлось их разрезать. Когда же ослы встали на ноги, оказалось, что это стражники, которых послали захватить твой дворец. Сами не зная как, они, вопреки собственным намерениям, вышли из него с пустыми руками… Одни говорили, что тюремщик и прочие свидетели сошли с ума, другие - что они лгут.
„Какова вероятность того, что темницу украли? - спросил верховный жрец первого визиря. - Кто-нибудь когда-нибудь слышал о краже темницы?"
„У меня из-под носа, - отвечал визирь, - пропала трубка вместе со столиком, парадной софой, подножкой, балдахином и пуховыми подушками, лучше которых не найти во всем Китае!"
„Так распни рабов, которые у тебя воруют!" - закричал жрец.
„Хорош бы я был, - возразил визирь, - если бы наказывал своих рабов за проделки коварного чародея. Ты, верховный жрец, не веришь в колдовство, ты объясняешь всё необычайное естественными причинами, а я говорю, что во всем виноват тот самый перс, который приманил к себе вашего тер-иль-баса, опрокинул железных идолов и перенес в конюшню стражу в полном составе. Это он украл мою трубку. Ты кичишься своей недоверчивостью, думаешь, что ты здесь умнее всех, я же считаю, что всё это более чем опасно: нас преследует хитроумный злодей, он сумел повязать наших стражников, будто ослов, и, может статься, в эту самую минуту намеревается и на нас, как на медведей, надеть намордники".
„Так что ты предлагаешь?" - вскричал жрец.
„Надо узнать, как с этим бороться, - решительно заявил визирь. - В давние времена нашу страну разорил злой волшебник. Порывшись в архивах и летописях, мы вспомним старые обряды, которые помогли тогда одолеть негодяя. В чем я совершенно уверен, так это в том, что никакие божества не прилагали к этому руку, ибо нет такого бога, что станет забавляться кражей трубки. Мы имеем дело с нечестивым колдуном. Только этим можно объяснить опрокинутые статуи в храме. Таково мое мнение".
Верховный жрец был вынужден согласиться с доводами визиря и обещал немедленно отправить всю священную коллегию на поиски в архивах. Оба они поделились соображениями с тремя другими сановниками, а потом и со всем диваном, после чего собравшиеся разошлись по домам… Вот какой план обороны родился в головах наших врагов. Это ерунда, я порушу их замыслы еще до того, как они приступят к их исполнению. Не удивляйся, что нынче вечером я оставлю тебя одного - мне предстоит всю ночь сражаться за твою победу».
Мограбин сдержал слово. Как только все четыре визиря улеглись в постели, он похитил их с помощью духов, подчинявшихся его волшебной палочке, и перенес на самую высокую вершину Кавказа. Там, раздетые и привязанные к столбам, сановники в тусклом лунном свете показались друг другу мертвенно-бледными, но вскоре от страданий в самом деле посинели.
Порывы свирепого ледяного ветра со снегом не позволяли им забыться, они испытывали смертельные муки, но колдовство не давало им умереть.
Вдруг перед ними очутился сам Мограбин, окруженный ослепительным светом.
«Узнаете меня, несчастные? - заревел он зловещим голосом. - Я Бильэльсанам, сын Дагона. Так это ты, - обратился колдун к первому визирю, - желал стать царем? Это твои алчные подручные хотели разделить с тобою власть и богатство покойного правителя? Вы отвергли нашего избранника, и я разбил железных истуканов, эти жалкие подобия моего отца и меня. Мы отрекаемся от развращенного вами народа, оставайтесь здесь, коварные лиходеи, пока не остынут ваши честолюбие и алчность».
Мограбин исчез, оставив визирей в мучениях и сомнениях, и вскоре от их страха дрожь передалась всей земле.
Затем колдун похитил всех четырех главных жрецов и перенес их в самые знойные пески Ливийской пустыни.
Они стояли раздетые, связанные, под жгучими лучами солнца, которое вскоре изжарило бы их, если бы не колдовские чары: именно они принуждали жрецов дышать и испытывать жесточайшие муки. Мограбин в ослепительном сиянии явился к ним так же, как к визирям.
«Дурные проповедники, - прорычал он, - вы приносите жертвы моему отцу и мне, лишь бы набить себе брюхо мясом жертвенных животных. Вы называете себя проводниками нашей воли, но осмелились пойти ей наперекор. Вы дорого продаете голос подученной вами птицы. О ханжи! Лицемеры! Бездельники! Грязные мошенники! Я сровняю с землей наши храмы, чтобы вам нигде не находилось пристанища. Только посмейте хоть раз действовать от нашего имени. И помните, человек, достойный нас, великих богов, не может быть иноземцем».
Жрецы стонали и ревели, их иссохшие языки прилипли к нёбу и не смогли произнести ни слова.
Когда Мограбин насладился карой тех, чью волю ему надо было сломить, он избавил их от страшных видений, ибо все эти муки им только почудились. И всё же, хотя визири и жрецы не покидали постелей, на их телах остались следы пыток: у одних кожа была обморожена, а у других обожжена так, будто они валялись на раскаленных углях.
Изможденные перенесенными страданиями и страхами, несчастные погрузились в глубокий сон - Мограбин хотел, чтобы они хорошенько отдохнули и поутру были в силах рассказать друг другу обо всем, что им пришлось претерпеть.
На следующий день, посовещавшись, все пришли к единодушному мнению, что верховный жрец должен выступить с такой речью.
«Царевичи, эмиры, блюстители закона и прочие, входящие в этот диван! Мы ошиблись, отвергнув выбор, сделанный богами в пользу иноземца. Они прогневались на нас, опрокинув свои статуи, они угрожали нам и предрекали страшные беды, если мы незамедлительно не покоримся их воле. Это они совершили чудеса, напугавшие нас. Возмездие не заставит себя ждать, если мы не отыщем чужестранца, которого боги избрали нашим царем и нарекли мужем дочери нашего покойного государя».
Как только жрец закончил свою речь, ему доложили, что тер-иль-бас вернулся и кружит над крышей дворца, в котором поселился мой отец.
богов.
Я не стану описывать церемонию этой странной коронации и свадьбу моих родителей, потому что не знаю о них так же хорошо, как другие подробности этой истории, которую слышал сотни раз. Как только всё закончилось, Мограбин исчез, напомнив на прощание о данном моим отцом обете.
Мать моя понесла вскоре после свадьбы, а когда я родился, отец пролил надо мною немало слез, ибо понял, сколь роковым обязательством связал себя.
Хотя Шаскар был всего-навсего сыном брадобрея, его, подготовленного к царской участи с младых ногтей, не ослепила власть. Он воевал и выходил победителем, правил по справедливости, и подданные полюбили его.
Когда народ проникся глубоким уважением к своему новому государю, а недруги попрятались в страхе, отец не побоялся вызвать к себе моего деда. Шаскар направил в Персию посольство, чтобы то испросило у персидского шаха дозволения забрать в Катай одного из его подданных.
взять его с собою в Катай. Хоть он и был уже в преклонных летах, но овдовел и осиротел. Одним словом, они втроем прибыли в Нантаку.
И всё было бы хорошо, если бы обещание, данное Мограбину, не тревожило моих родителей, ведь других детей, кроме меня, у них не было. В остальном они прекрасно понимали, что их власти ничто не угрожает, ибо народ их чуть ли не боготворил, и рядом с ними были самые дорогие для них люди.
Мне исполнилось восемь лет, когда моя семья воссоединилась. Родителям нравилось самим меня учить, настолько они меня любили. Отец при мне рассказал старому предсказателю, что именно Мограбин потребовал в награду в обмен на трон. Однако Шаскар скрыл это печальное обстоятельство от моего деда, дабы не огорчить старика и не нарушить его покоя.
«Это теперь я понимаю, насколько безрассудно поступил, - говорил отец своему старому другу, - а тогда я стоял у подножия стены, зная, что стану царем, только если преодолею ее, и к тому же видел, что волшебный кошель, который всю дорогу казался неисчерпаемым, почти опустел. Судьба звала меня, мне не хотелось отступать. Ты сам, мой друг, советовал мне идти до конца».
«В тот час уже поздно было просить моего совета, - вздохнул предсказатель. - Тебе следовало прийти ко мне сразу после бани, где дух велел тебе отправляться в путь и дал кошель с золотом. Я бы взял его, изучил с помощью своих методов и узнал, из чьих рук ты его получил… Мое предсказание было верным, но злые духи прознали о нем, и, похоже, ты попал в одну из ловушек, которые они расставили, дабы сбить тебя с пути… И всё же дай мне взглянуть на этот кошель… Он кажется мне весьма подозрительным, ведь неспроста он оставался полным до самой Китайской стены и вдруг опустел, когда ты чуть не отступил. Я изучу его согласно правилам моей науки и подумаю, нельзя ли как-нибудь вызволить твоего мальчика. Но, боюсь, твои враги с их хитростью и коварством заранее позаботились о том, чтобы лишить нас такой возможности… О Шаскар, Шаскар! Зачем ты ушел из дома, не попрощавшись с родителями и со мною, который так беззаветно любил тебя? Зачем было так безумно стремиться к трону, за который тебе придется заплатить столь высокую цену?»
Предсказатель попытался, как мог, их успокоить, забрал кошель и удалился в свой кабинет, чтобы там дождаться благоприятного часа для работы. Увы! Всё, что ему удалось узнать, было слишком печальным и способным лишь повергнуть в еще большую тоску моих любимых родителей.
«Мограбин, - сказал наш ученый друг, - это самый могущественный и опасный колдун на свете. Ты обещал отдать ему своего сына, поклявшись именем Мухаммада, и теперь, если посмеешь нарушить соглашение, то обозлишь этого злодея и поставишь под угрозу всё и вся: вспомни, как он обошелся с твоими недругами. Подумай также о том, что никто не запрещает тебе сделать сыну обрезание и от всей души поручить его заботам Мухаммада, когда страшный чародей придет за ним. Великий Пророк не оставит мальчика, он вызволяет правоверных даже из бездонной пропасти».
Поскольку отец правил в стране язычников, дед тайком сделал мне обрезание, и мои близкие немного успокоились на мой счет.
Я рос в семье, которая прилагала все старания, чтобы дать мне хорошее образование. Я отличался прилежанием и, осмелюсь сказать, подавал надежды, но смерть отняла у меня одного за другим моих любимых учителей. Когда мне было двенадцать, я потерял деда и предсказателя, а в тринадцать лет остался без бабушки. И вот, когда мне исполнилось четырнадцать, за мной явился Мограбин.
Поверите ли, но злодей сделал вид, что растроган, начал расточать самые лестные слова в адрес отца и без устали расхваливал меня. Он приехал верхом и привел на поводу вторую прекрасную лошадь. Мограбин сам помог мне сесть в седло, и, глядя на это, мои родители решили, что их сыну ничто не угрожает. Они поцеловали меня на прощанье, и мы расстались.
Мой провожатый скакал впереди. Мы молча покинули город, и, как только очутились в безлюдном месте, моя лошадь словно вмиг растаяла под моим седлом, и я упал, больно стукнувшись пятками.
Мограбин стоял передо мной и смотрел бешеными глазами, которые тебе, Хабед, хорошо знакомы.
От испуга я закричал, а злодей со страшной силой наотмашь ударил меня по щеке.
«Чего ты так раскричался? - сказал он. - Или ты не обрезан? Нечего бояться, когда ты со мной!»
Он схватил меня за шиворот, засунул под мышку, будто мешок с ватой, и я почувствовал, как мы мчимся куда-то с невероятной скоростью. Мограбин бросил меня у подножия скалы и окунул в тот же самый источник, в котором он купал тебя.
Я ничего не весил, пока был у него в руках, но, когда падал, словно налился свинцом, а упав, почувствовал, что тело мое разбито.
Колдун подобрал меня, почти бездыханного, уложил на траву и, как обычно, зажег какие-то курения, потом перенес сюда, в свой дворец.
Не стану задерживаться на отвратительных картинах, на том, как целую неделю Мограбин усердно выхаживал меня и старался вернуть к жизни, которую чуть не отнял в приступе ярости.
их, чтобы делать вид, будто ухаживает за мною и облегчает мою боль, дабы я, обманутый его якобы трогательными заботами, поверил в то, что он любит меня.
бы от него ничего, кроме добра, если бы мой отец, сговорившись с предсказателем, не навредил моему телу, вызвав тем самым необходимость его очищения и обновления.
«Сын брадобрея, которого я посадил на трон, - говорил Мограбин, - был настолько неблагодарен, настолько бесчеловечен и безрассуден, что осмелился действовать в ущерб мне, своему благодетелю! Он хотел отнять у меня того, кого я приобрел с таким трудом! Ведь в твоих, Йамаль-эд-Дин, жилах течет кровь царевны Катая, ты не потомок жалкого ремесленника. Благодаря звездам, ты - мой сын, и те, кто хотел остановить тебя на пути к гораздо более высокому, нежели их, положению, ответят мне за это».
Таким образом он хотел заглушить в моей душе любовь к родителям, пока не представится случай вырвать с корнем всё, что я получил от них, и полностью подчинить меня своей воле.
Я наконец поправился, и он провел меня по своим владениям и показал те же чудеса, что и вам, а потом дал насладиться так называемыми правами «сына дома».
Однако тринадцатая книга оказалась непостижимой, я не стал вникать в ее содержание, за что был наказан вернувшимся хозяином: он с такой силой ударил меня по щеке, что я полетел на землю.
«Строптивый бездельник, - кричал он, - достойный внук брадобрея!»
Так колдун испытывал мое терпение и добивался моей покорности.
Смущенный и отчаявшийся до глубины души, я поднялся на ноги. К Мограбину вернулось его обычное хладнокровие, он отвел меня в библиотеку и сунул в руки непонятную книгу, смысл которой я должен был постичь.
«Я не в силах справиться со своими чувствами, - сказал чародей, - когда тот, кого я должен подготовить, не исполняет своего долга по отношению к самому себе и ко мне. Я вынужден оставить тебя на месяц, за это время ты должен изучить одну-единственную книгу. Будешь прилежен - сможешь надеяться, нет - пеняй на себя».
«О чудовище, грубое и несправедливое чудовище! - воскликнул я, когда поверил, что Мограбин уже далеко. - Ты не найдешь меня здесь, когда вернешься! Или все твои книги врут!
Мне нужно всего лишь написать три буквы и произнести три слова, чтобы перенестись туда, куда захочу. Я сумею вырваться отсюда и добраться до царства моего отца».
Приняв это решение, я пошел в конюшню, выбрал самую красивую лошадь, очертил вокруг нее круг, а внутри круга написал врезавшиеся в мою память буквы, потом сел в седло и произнес три волшебных слова. Мне показалось, что я мгновенно вырвался за пределы роковых владений, очутился на дороге и помчался по ней с огромной скоростью.
Темнело, но я заметил вдали какой-то дом и прибавил ходу, чтобы попроситься на ночлег. Подъехав поближе, я обнаружил, что это не дом, а развалившаяся лачуга, но рядом с ней бил маленький источник, а за изгородью, которая сохранилась почти в целости, росла трава, и там могла спокойно попастись моя лошадь.
Каково же было мое удивление, когда, открыв глаза, я увидел, что нахожусь в помещении с низкими сводами и без единой двери! Свет проникал в него через узкое оконце с тройной решеткой: с одного взгляда на нее я понял, сколь толстые стены меня окружают.
Я не нашел ни одного знакомого предмета, кроме большого камня, покрытого мхом, на который положил голову перед тем, как заснуть, и моей лошади. Я высмотрел ее сквозь решетки: она спокойно щипала траву за изгородью, там, где я оставил ее.
Сначала я залился слезами, потом, ощутив голод и жажду, впал в отчаяние и решил: чем медленно и мучительно умирать тут, лучше вернуться к колдуну и погибнуть от его рук.
Я очертил вокруг себя круг, написал буквы, произнес заклинание и попросил вернуть меня в этот дворец.
я застыл, словно громом пораженный.
«Не уничтожай творенье своих рук, - с издевкой произнес колдун, - оно хорошо послужило тебе, ты столько повидал… На самом деле ты не сделал и шага за пределы этого круга, достойный внук жалкого брадобрея из Шираза. Тебе самое место в заведении твоего деда, но я отомщу тебе иначе: мне нужно принести жертву тому, кого я оскорбил, когда остановил свой выбор на этаком ничтожестве!»
Ты знаешь, царевич, чем закончилась моя история, и я не имею представления о том, сколько времени провел в мучениях под чарами самого жуткого на свете колдовства.
Примечания
84
- Сатурн.
85
Тер-иль-бас - разновидность павлина.
Комментарии
313
- искаж. араб. Джамал ад-Дин («Украшение религии»).
314
Иль-Марлик. - Ж. Казот ошибается, поясняя в сноске к этому слову, что в арабском оно означает «Сатурн»; на самом же деле это искаженное «Марс» (правильно: «аль-Маррих»); Сатурн по-арабски - «Зухаль».
315
- Данное название города утвердилось в русском языке лишь с XVII в., прежде он назывался Хаджи-Тархан (золотоордынское городище с таким названием располагалось в 12 км от центра современной Астрахани). Сюда стекались купцы из Московии, Армении, Персии и Турции, а караваны с солью и другими товарами отправлялись в азиатские страны.
316
Империя Великого Катая. - Катай - так в Средние века назывался Северный Китай, в отличие от Южного Китая, который назывался Синь или Чин.
317
…через пять дней, в соответствии с законом и обычаем, состоятся выборы нового правителя…
Вот что известно современным историкам о древнекитайском обществе: «На верхней ступени социальной лестницы стояла привилегированная правящая родовая аристократия, состоявшая из верховного правителя, его родственников и приближенных, местных правителей с их родственниками и приближенными, а также из глав родовых и большесемейных (клановых) объединений. ‹…› В эпоху Цинь еще сохранялись остатки общинного самоуправления. В особых, чрезвычайных ситуациях созывались народные собрания. Общины имели советы старейшин, а торговцы и ремесленники - своих старост» (Прудников 2013: 112, 119).
318
Я построю себе домик окнами на восток, чтобы утреннее солнце согревало его своими лучами… «Эмиль, или О воспитании» («Émile ou De l’éducation»), вышедшего в 1762 г. Ср.: «Я не хотел бы иметь жилищем дворец ‹…› На склоне какого-нибудь красивого холма, хорошо защищенного от припека, у меня был бы маленький деревенский домик - белый домик с зелеными ставнями ‹…›» (Руссо 1981: 421, 426).
319
…поклянешься именем Мухаммада… «клянусь Милостивым», «клянусь Господом»), в исламе не засчитывается.
320
Брамины - устаревшее наименование брахманов, представителей одного из четырех высших сословий индийского общества. Бо́льшая часть браминов была индуистскими жрецами.
321
Ганг - река в Индии, чьи воды для индуистов являются священными, очищающими от грехов. На берегах Ганга находится множество древних храмов.