| Автор: | Казот Ж. |
| Категории: | Сказка, Детская литература |
РАССКАЗ ТАРТАРСКОГО ЦАРЕВИЧА БАДИ АД-ДИНА{326}
Начало
- В одном из предместий Самарканда жил дровосек по имени Шамахда, и была у него жена, три сына и одна дочь.
Всё его имущество состояло из крытой соломой хижины, трех ослов, топора и пары рук, сильнее которых не было во всей Тартарии{327}.
Каждое утро, выходя вместе с ослами в лес{328}, он будил петухов своими песнями, а возвращался оттуда с дровами на продажу тогда, когда другие дровосеки едва управлялись с половиной работы.
Он весело шагал в город, где все его знали.
«А-а, вот и наш Шамахда!»
И многие покупали дрова только у него, лишь бы услышать одну из шуток Шамахды, ибо был он весельчак и большой насмешник. Это среди богатых да знатных зубоскалом слыть нехорошо, а для бедных людей - это благодать и доказательство того, что они выше своего положения или по меньшей мере оно их не гнетет.
Однажды Шамахда отправился в лес вместе с тремя своими ослами и обнаружил, что тонких стволов вблизи города уже не осталось и что рядом с дорогой, по которой он шагал, остались только очень толстые высокие деревья.
«Мои товарищи дровосеки, - сказал он, - не жалеют времени и ног, лишь бы избавить от труда свои руки. Попробую-ка я вонзить топор в одного из этих великанов! Когда он упадет на землю, я найду целый лес ветвей и, даже если ствол окажется железным, я всё равно буду в выигрыше».
Недолго думая, он отправил ослов пастись, засучил рукава и начал рубить да так, что щепки полетели во все стороны.
Вдруг дерево пошатнулось, и в стволе отворилась высокая дверь.
Из нее, пригнувшись, вышел черный великан в сорочке, тапочках и ночном колпаке и закричал громовым голосом:
«Кто стучит? Кто будит меня в такой час? Где это видано, чтобы мне спать не давали? Я только-только положил голову на подушку, всего-то триста часов, как задремал…»
Негр протирал глаза, но они никак не желали открываться.
Бесстрашный дровосек разглядывал и слушал чудовище. Он сразу смекнул, что перед ним джинн, а с джиннами надо держать ухо востро, дабы не навлечь на себя их гнев.
Этот был громаден и с виду очень страшен: тело его было подобно одной из багдадских башен, а колпак напоминал купол главного массерского минарета Йахме-иль-Афарх{329}.
«Кто ты? - Великан как будто еще не разглядел дровосека. - Чего тебе надобно? Или ты не знаешь, что не подобает стучать в чужие двери в триста тринадцатый час дня».
«Почтенный господин, - отвечал дровосек, - сейчас уже на тысячу пятьсот шестнадцать минут больше, ты можешь сам убедиться, взглянув на луну и звезды, - уже давно рассвело».
«Эти простолюдины сущие невежи, - возмутился джинн. - Беспокоят всех без разбору, когда им приспичит, лишают сна, будят ни свет ни заря. Так из-за чего весь сыр-бор?»
«Почтеннейший, я знать не знал, что это твой дом, и представить не мог, что у столь знатного господина нет привратника. Я пришел за дровами, хотел нагрузить ими моих ослов».
«А зачем тебе дрова?»
«Чтобы печь хлеб для таких важных особ, как ты».
«А зачем? Разве у булочников мало хлеба?»
«На завтра, мой господин».
«Завтра? Оно существует для таких, как ты, а мы знаем только сегодня. Люди - это ужасно. Они невыносимы с их мелкими нуждами. Дрова! Дрова! Им требуются дрова! Вокруг целый лес… А что ты хотел с ними сделать?»
«Нагрузить моих ослов, потом продать, чтобы прокормить свою семью».
«А почему твоя семья сама не кормится? Надо поесть, и всё. Я вот кормлюсь, когда ем. Ох уж эти людишки! Ни капли сообразительности».
«Что правда, то правда, мой господин, умом мы не богаты. Но, если я не вернусь в город с нагруженными ослами и не выручу хоть одну серебряную монетку, мои родные будут голодать».
«Что ж ты сразу не сказал? Колотил в мою дверь, будто глухой! Тебе монеты нужны? Пойдем, я дам чем нагрузить твоих ослов, лишь бы ты оставил меня в покое».
Великан развернулся и направился внутрь дерева. Шамахда смело шагнул следом и оказался в роскошном овальном зале с колоннами из яшмы по бокам, вазами из позолоченной бронзы и великолепными статуями.
Дровосеку приходилось бежать изо всех сил, чтобы поспеть за великаном, и он краем глаза замечал всё более и более богатые чертоги. Великан остановился в огромной квадратной комнате с пирамидами высотой в человеческий рост, сложенными из кошельков.
«Ты просил серебра? - Джинн развязал один из кошельков. - На, вот».
«Это золото», - заметил дровосек.
«Золото, серебро, какая разница! - возмутился великан. - Все-таки люди поразительно глупы. Бери, что нужно, и живо убирайся с глаз моих. Я умираю, хочу спать».
Шамахда нерешительно взял одну монету.
«Ты что делаешь?! - Негр затопал ногами. - Будешь по одной монетке грузить трех ослов? Шевелись, тупица!»
Дровосек взял пять кошельков и два из них уронил на пол.
«О-о, у тебя к тому же и руки дырявые! - зарычал джинн. - И за что мне такое наказание. Он уморит меня, сведет в могилу на две тысячи лет раньше срока!»
Негр выскочил из комнаты, вернулся с большим сундуком и с недовольным видом торопливо наполнил его кошельками. Подхватив сундук под мышку, великан с дивным проворством промчался по залам к выходу и швырнул ношу на траву.
«Забирай, - сказал он запыхавшемуся дровосеку, - и чтоб впредь даже духу твоего тут не было! Если ты и твои ослы не утащите всё сразу, лишнее - закопай! Мне эти кошельки пересчитывать некогда, но, думаю, тебе больше нечего тут делать. Посмотри внимательно на мою дверь и заруби себе на носу: если в ближайшие девятьсот лет ты посмеешь шуметь поблизости и опять разбудишь меня, то пожалеешь, что родился на свет».
«Слушаю, господин мой, и повинуюсь. Желаю тебе спокойного сна».
«Скатертью дорожка», - проворчал негр.
Он потянулся и зевнул во весь рот, открыв пасть, способную проглотить валявшийся на земле сундук.
привело к тому, что он, на свою и на мою беду, стал моим дедом.
Сильный, ловкий и расторопный, Шамахда не растерялся. Чтобы дрова не поранили ослам шкуру, он всегда прикрывал ее пустыми мешками и теперь быстро снял их, наполнил золотом, крепко-накрепко завязал и взвалил на спины животных.
Сундук опустел только на четверть, и дровосек вырыл яму, засыпал оставшиеся кошели землей и забросал камнями.
Он весело распахнул дверь своего дома и рассказал о приключении жене. Та была женщиной благоразумной, и они вдвоем, когда дети уснули, спрятали золото, которое привез Шамахда, а остальное решили забрать следующей ночью при свете луны.
Мои дед и бабка благополучно осуществили задуманное и зажили припеваючи, но богатство свое скрывали, тратили понемногу, так, чтобы благосостояние казалось плодом их собственного труда и рачительности. С виду они жили скромно, и потому никто им не завидовал.
Однако они никогда не скупились на то, чтобы выучить и вывести в люди детей. Трое сыновей пошли по купеческой части и заслужили всеобщий почет и доверие. Дочь их была прекрасной, как день, и способной внушить самую сильную страсть тому, кто смог бы ее увидеть, но ни один мужчина к ней не сватался, ибо она никогда не выходила из дому без провожатых и лица своего никому не показывала. Звали ее Биллах-Дадиль.
Однажды дочь Шамахды пошла в баню вместе со своими рабынями. Улицу перегородили верблюды и лошади, и красавице пришлось укрыться под портиком большого здания.
Султан Шадзарихдин, прекрасный сын самаркандского царя, ехавший на охоту вместе со своими слугами, тоже остановился, пропуская караван.
Ему пришлось сдерживать своего коня, и Биллах-Дадиль увидела, сколь этот всадник ловок и изящен. Он произвел на нее такое впечатление, что с того самого дня девушка потеряла покой и свободу.
Дочь Шамахды сгорала от страсти, в которой не смела признаться своим родителям, она таяла и чахла на глазах. Напрасно ее отец обращался к лучшим врачевателям Самарканда, они говорили, что девушке не жить, и родители ее и братья были безутешны.
За полгода до этого в их дом стала приходить разносчица с румянами, притираниями, душистыми водами и прочими необходимыми женщинам мелочами. Она уверяла, что прибыла из Мосула{330}. Ее товар пользовался спросом, все женщины города находили торговку приятной, а возраст - вызывающим почтение.
Старуха умела втереться в доверие ласковыми взглядами, обходительными, но не льстивыми, речами, без устали рассказывала интересные истории или сказки, в зависимости от того, кому что нравилось, и, если порой в них звучала насмешка, она всегда казалась непреднамеренной.
оказывала разного рода одолжения.
Когда Биллах-Дадиль заболела, эта мосулская торговка стала навещать ее каждый день.
Она садилась в уголке спальни, слушала разговоры врачей, пожимала плечами и говорила рабыням:
«Эти люди ничего не понимают, они погубят вашу прелестную хозяйку. Вот увижу, что они совсем опустили руки, и испытаю одно никому не известное средство. Я бы не научилась делать столь полезные и совершенные румяна да притирания, кабы не смыслила кой-чего во врачевании, а уж в том, что касается разных женских недомоганий, со мной никакие ученые не сравнятся».
День ото дня состояние Биллах-Дадиль ухудшалось, и тут ее чуть не убила новость, которую девушка, лежа в постели, услышала вроде бы ненароком. Служанки обсуждали между собой последние события и при этом помыслить не могли, что они имеют прямое отношение к болезни их хозяйки.
Известие это до того поразило больную, что она лишилась чувств. Казалось, жизнь вот-вот покинет ее.
В доме начался переполох. И когда дочь Шамахды пришла в себя, мосулская торговка осталась в спальне. Она уселась на ковре, скрестив ноги по-турецки, и обратилась к двум рабыням, хлопотавшим вокруг Биллах-Дадиль.
«Вот что я вам скажу, - заявила она. - Сил моих больше нет смотреть, как эти самозванцы снадобьями своими и невежеством убивают самый прекрасный цветок Самарканда и всей Тартарии… Как только наша красавица о чем-нибудь попросит, позвольте мне подойти к ее постели и услужить ей. Коли я не помогу, вот эта шкатулка достанется вам, а вы знаете: тому, что я приношу в этот дом, цены нет».
«Ты ведь знаешь, кто я, моя красавица? - ласково заворковала старуха. - Я люблю тебя, точно самая нежная мать, позволь мне дотронуться до твоей ручки… О, какая горячая! У тебя сильный жар, сердце бьется как сумасшедшее, и всё говорит о том, что ты носишь в себе какую-то тайну. Она не дает тебе покоя, а ты боишься ее открыть. Даже в твоих ясных глазках вместо обычной чистоты и прямоты я вижу смущение и боль. Доверься мне, дитятко, ты мне дороже родной дочери. Нынче утром я молилась за тебя великому Астароту{331} и принесла ему в жертву голубку, такую же невинную, как ты. Поверь, я заранее знаю всё, что ты скажешь, и знаю, как тебе помочь… Ты влюблена… Не красней, не надо, моя золотая. Вижу, что угадала, но краски смущения на твоих щечках мало, чтобы я могла вылечить тебя. Я должна знать имя…»
«Я не смею…»
«Ладно, я сама скажу: ты влюблена в прекрасного султана, но, вместо того чтобы гордиться своим выбором, ты устыдилась…»
«Добрая женщина, ты права, но как же я покажусь ему на глаза и как он полюбит меня, ведь он женится на другой?»
«Я сделаю всё, что зависит от меня: во-первых, он тебя увидит, во-вторых, бьюсь об заклад, он полюбит тебя. И в-третьих, китайских послов я угощу такими благовониями, что они немедленно отправятся туда, откуда прибыли. Красавица моя, забудь обо всех снадобьях, коими пичкают тебя невежи-лекари, и пусть надежда наполнит твое сердце. Это тот единственный бальзам, что ему поможет. Доверься мне и утешься, тогда лилии и розы вновь зацветут на твоих щеках. И если, следуя моим советам, ты через три месяца не станешь самой счастливой из смертных, пусть все мои товары обратятся в дым, а я никогда не увижу любимой родины, моего прекрасного Мосула… Вот, тебе уже лучше, скоро ты почувствуешь, что голодна; поешь непременно, но, дабы еда не навредила твоему ослабшему от долгой болезни телу, я дам тебе три капли моего эликсира. Не бойся, смотри, я сама проглотила ровно три капли. Снадобье это укрепит твой желудок, так что даже обильная еда пойдет тебе лишь на пользу. И будь уверена, я предлагаю только те лекарства, которые хорошо знаю и составляю своими руками».
Влюбленная красавица полностью доверилась торговке. Эликсир подействовал так же благотворно, как старухины советы и обещания. Ни один больной не оправлялся от своего недуга столь же стремительно, как Биллах-Дадиль, ибо уже через три дня после этого разговора она не только выздоровела, но и стала еще прекраснее.
Целители только плечами пожимали, а уважение, которое завоевала торговка из Мосула, закрыло перед ними двери в дом Шамахды.
Тем временем весь город обсуждал прибытие китайского посольства, и, как это бывает очень часто, переговоры еще не начались, а самаркандские бездельники уже обсуждали все статьи будущего договора.
Торговка навещала свою подопечную.
«Что такое? - говорила она Биллах-Дадиль. - Ты тревожишься, милая моя? Ты сомневаешься в моем усердии, в преданности моей и изобретательности? Китайский посол еще только распаковывает свои тюки с тканями и достает уродливых китайских болванчиков, а тебя за моей спиной уже убеждают в том, что дело слажено и твой султан отдал свое сердце желтолицей императорской дочке?! Видела бы ты эту невесту! Да с ее колечками в носу, на губах и в ушах она похожа на лавку с безделушками! К тому же она лишь недавно перестала играть в куклы. Вот какова соперница, у которой мы похитим твоего избранника. Не говори ни слова и не волнуйся. Чтобы избавить тебя от всяких страхов, завтра же приведу сюда твоего ненаглядного».
Биллах-Дадиль покраснела и потупилась.
«А моя мать, мои служанки?»
«Всех их я заранее погружу в сладкий сон. Неужели я позволю себе хоть как-то нарушить твой покой? Ведь я люблю тебя больше всего на свете… Этим вечером впусти меня в дом, в каком бы обличье я ни пришла, а потом жди того, чье появление доставит тебе истинную радость, и помни: тебе служит та, кто всегда своего добивается».
Комментарии
326
- точнее: Бади’ ад-Дин (араб. «Восхитительное в религии»).
327
Тартария. - См. примеч. 245.
328
…выходя вместе с ослами в лес… - В древности вокруг Самарканда и в самом деле росли леса. При завоевании города Александром Македонским они были полностью вырублены.
329
…купол главного массерского минарета Йахме-иль-Афарх. - Ж. Казот, судя по всему, ошибся, употребив «минарет» вместо слова «мечеть». Имеется в виду мечеть Аль-Джами‘ аль-Азхар («Светозарнейшая соборная мечеть»), сооруженная в Каире в конце X в. (см. также примеч. 324), минареты которой были возведены в XV-XVI вв.
330
Мосул - город на севере Ирака, в четырехстах километрах к северу от Багдада, в прошлом крупный торговый центр.
331
- демон, чье имя встречается в литературе с XVI в., один из триады злых сил (наряду с Вельзевулом и Люцифером), великий князь тьмы, казначей Ада. Изображался либо в виде чудища, восседающего на драконе, либо в образе дракона со зловонным дыханием.