Калиостро у герцога Ришелье

КАЛІОСТРО У ГЕРЦОГА РИШЛЬЁ (*)

(*) Известный магикъ и шарлатанъ Калiостро, до-сихъ-поръ еще лицо невполне-разгаданное. Въ дополненiе къ очерку этого характера, выведеннаго въ романе В. Р. Зотова, представляемъ нашимъ читателемъ небольшой разсказъ, почерпнутый изъ записокъ того времени. Думаемъ, что разсказъ этотъ, любопытный по многимъ отношенiямъ, еще яснее обрисуетъ Калiостро.

Въ первыхъ числахъ апреля 1784 года, въ три часа пополудни, старый маршалъ Ришльё, выкрасивъ себе брови душистой краской передъ зеркаломъ, которое держалъ его камердинеръ, сказалъ съ жестомъ, только одному ему свойственнымъ:

- Довольно! я готовъ. Такъ будетъ хорошо!

Потомъ онъ всталъ съ креселъ, стряхнулъ пудру, которая налетела на его бархатный голубой кафтанъ, прошелся раза три по комнате довольно-бодрымъ шагомъ и сказалъ камердинеру:

- Позвать метр-д'отеля.

Черезъ пять минутъ явился метр-д'отель въ полномъ костюме.

Маршалъ принялъ важный видъ и спросилъ:

- Надеюсь, что вы приготовили мне порядочный обедъ?

- Все сделано по вашему приказанiю.

- Я вамъ послалъ списокъ моихъ гостей.

- Точно-такъ! Вы приказали приготовить обедъ на девять кувертовъ.

- Не въ счете дело, сударь, но въ гостяхъ!

- Точно-такъ!.. Но...

Маршалъ прервалъ речь метр-д'отеля знакомъ нетерпенiя.

- Но... со всемъ не ответъ, сударь; и каждый разъ, какъ я слышу это слово - а я довольно-часто слышалъ его впродолженiе восьмидесяти-восьми летъ - каждый разъ за нимъ следовала какая-нибудь глупость.

- Простите! я думалъ...

- Скажите мне прежде всего, въ которомъ часу мы будемъ обедать?

- Мещане обедаютъ въ два часа, служащiе - въ три, дворяне - въ четыре.

- Вы будете обедать сегодня въ пять часовъ!

- Въ пять! Что это значитъ?

- Въ пять часовъ обедаетъ король.

- Почему же я буду сегодня обедать какъ король?

- Потому - что въ реестре именъ, который я получилъ отъ васъ, находится имя одного короля.

- Вы ошибаетесь, сударь; у меня обедаютъ сегодня простые дворяне.

- Герцогъ хочетъ, верно, посмеяться надъ своимъ усерднымъ слугою, и я благодарю за сделанную мне честь; но между вашими гостями будетъ графъ Гагскiй.

- Что жь изъ этого следуетъ?

- Разве графъ Гагскiй не король?

- Я не знаю ни одного короля, который бы назывался этимъ именемъ.

- Въ такомъ случае, извините меня, герцогъ, я думалъ... я полагалъ...

- Ваша обязанность состоитъ не въ томъ, чтобъ думать или полагать; вы должны безъ разсужденiй исполнять мои приказанiя. Когда я хочу сделать что-нибудь известнымъ, я самъ говорю объ этомъ; если же я молчу, это значитъ, что другiе должны делать то же.

Метр д'отель, вместо ответа, поклонился низко и почтительно.

Маршалъ продолжалъ:

- И такъ-какъ у меня обедаютъ одни дворяне, то я хочу обедать, какъ обыкновенно, въ четыре часа.

При этихъ словахъ метр-д'отель побледнелъ и испугался, какъ-будто услышалъ свой смертный приговоръ. Потомъ онъ собралъ всю свою смелость и сказалъ:

- Пусть будетъ, что Богу угодно, но герцогъ Ришльё сядетъ за столъ въ пять часовъ.

- Что это значитъ, сударь? закричалъ грозно старый маршалъ.

- Раньше обедать решительно-невозможно.

- Двадцать-одинь годъ, два месяца и две недели.

- Итакъ, къ этимъ двадцати-одному году, двумъ месяцамъ и двумъ неделямъ вы не прибавите больше ни часу. Сегодня же вы можете искать себе другое место. Я не хочу, чтобъ въ моемъ доме произносили слово: невозможно. Притомъ же, въ мои лета ужь поздно учиться этому слову.

Метр-д'отель еще разъ поклонился и сказалъ:

- Сегодня вечеромъ я исполню приказанiе ваше; но до последней минуты буду поступать, какъ мне велитъ мой долгъ и приличiе.

- Что вы хотите эти въ сказать? закричалъ старый маршалъ. - Вы должны поступать, какъ я приказываю, и когда я хочу обедать въ четыре часа, вы не смеете откладывать обеда до пяти.

- Герцогъ, отвечалъ сухо метр-д'отель: - я служилъ у принца де-Субиза и у кардинала де-Рогана. У перваго покойный французскiй король обедалъ разъ въ годъ, у втораго австрiйскiй императоръ обедалъ разъ въ месяцъ, стало-быть, я знаю, какъ принимаютъ государей. У принца де-Субиза король Лудовикъ XV назывался барономъ де-Ронесомъ, но былъ все-таки королемъ. У кардинала де-Рогана императоръ Іосифъ напрасно скрывался подъ именемъ графа Фалькенштейна, онъ все-таки былъ императоръ. Сегодня вы принимаете гостя подъ именемъ графа Гагскаго, и несмотря на это, онъ все-таки шведскiй король. Я сегодня же оставлю вашъ домъ; но пока я еще служу вамъ, графъ Гагскiй будетъ принять у васъ какъ король.

- Это-то я вамъ и запрещаю, упрямая голова. Понимаете ли вы это? Король хочетъ сохранить самое строгое инкогнито. Слышите ли вы, рыцарь салфетки? Вы уважаете не этикетъ, а самихъ-себя, и хотите прославиться на мои деньги.

- Я не думаю, чтобъ вы серьёзно упоминали о деньгахъ.

- Я и не думаю о деньгахъ. Къ-чему вы применяете разговоръ? Я вамъ повторяю, чтобъ никто у меня не смелъ упоминать о короле. Это непременное желанiе графа Гагскаго.

- За кого вы меня принимаете? Никто не произнесетъ здесь имени короля.

- Такъ приготовьте же обедъ къ четыремъ часахъ.

- Невозможно, герцогъ. Въ четыре часа еще не будетъ готово то, чего я жду.

- Чего вы ждете? Какую-нибудь рыбу, какъ Ватель.

- Ватель? Ватель? пробормоталъ метр-д отель.

- Вы не оскорбляетесь ли этимъ сравненiемъ?

- Нисколько; но поваръ Ватель сделался безсмертнымъ только оттого, что прокололъ себя шпагою.

- А вы думаете, что онъ дешево купилъ безсмертiе?

- Нетъ, герцогъ: но другiе переносятъ обиды хуже, чемъ ударъ шпаги, и никто о нихъ не говоритъ.

- Разве вы не знаете, что безсмертны только наши академики и мертвые.

- Вы готовите намъ, верно, какую-нибудь редкость?

- Никакой!

- Чего же вы ждете? Мне любопытно знать это.

- Если вы требуете, я вамъ скажу, что жду бутылку вина.

- Бутылку вина? Объяснитесь.

- Вотъ въ чемъ дело, его величество король шведскiй, извините... его сiятельство, грифъ Гагскiй пьетъ только одно токайское вино.

- Что жь, разве въ моемъ погребе мало токайскаго?

- Нетъ, герцогъ, у васъ есть шестьдесятъ бутылокъ токайскаго.

- Разве вы думаете, что грзъъ выпьетъ за обедомъ все шестьдесятъ бутылокъ?

- Какъ можно! Когда графъ Гarcкiй прiезжалъ въ первый разъ во Францiю, онъ былъ еще наследнымъ принцемъ и обедалъ у покойнаго короля. Въ это время императоръ австрiйскiй прислалъ ему двенадцать бутылокъ самаго лучшаго токайскаго вина, которое приготовляется только для императорской фамилiи.

- Я это знаю.

- Наследному принцу очень понравилось это вино, и онъ не пьетъ никакого другаго. Теперь изъ двенадцати присланныхъ бутылокъ осталось только две. Одна находится еще теперь въ погребу короля Лудовика XVI.

- А другая?

- Другая, отвечалъ съ торжественною улыбкою метр-д'отель. - другую я жду сегодня къ пяти часамъ. Эта бутылка будетъ за вашимъ обедомъ.

- Где же вы ее возьмете?

- Одинъ изъ моихъ друзей, метр-д'отель покойнаго короля, пришлетъ мне ее.

- И онъ подарилъ вамъ эту драгоценную бутылку?

- Точно-такъ; въ то время, когда я служилъ у кардинала принца де-Вогана. Она и теперь у него въ погребе.

- Боже мой! стало-быть, бутылка въ Страсбурге.

- И вы для меня послали за этой бутылкой?

- Для кого же! отвечалъ метр-д'отель такимъ тономъ, какъ-будто хотелъ сказать неблагодарный!

Герцогъ Ришельё схватилъ руку своего стараго служителя и сказалъ:

- Простите меня, вы самый редкiй, самый драгоценный метр-д'отель.

--А вы хотели прогнать меня!

- Я плачу за вашу бутылку сто пистолей.

- А такъ-какъ привозъ будетъ мне стоить тоже сто пистолей, то это составить ровно двести. Согласитесь, герцогъ, что это очень-дешево.

- Я соглашаюсь съ вами во всемъ, и съ сегодняшняго дня вы будете получать двойное жалованье.

- Благодарю васъ. Я только исполнилъ мой долгъ.

- Когда же прiедетъ ваша бутылка въ двести пистолей?

- Вы увидите, что я не терялъ времени. Помните ли, когда вы объявили мне объ обеде?

- Кажется, это было три дня тому назадъ

- Для курьера надобно двадцать-четыре часа, чтобъ доехать до Саверна и двадцать же четыре часа, чтобъ вернуться.

- Стало-быть, у васъ оставалось еще двадцать-четыре часа. Что жь вы съ ними сделали?

- Вотъ въ чемъ я виноватъ, герцогъ: я потерялъ эти двадцать-четыре часа, потому-что вспомнилъ о бутылке только на другой день после вашего приказанiя. Теперь вы видите, что если я отложилъ обедъ до пяти часовъ, то единственно по-необходимости.

- Стало-быть, бутылка еще не прiехала?

- Нетъ еще.

- А что, если вашъ преемникъ въ Саверне, новый метр-д'отель принца Рогана будетъ честенъ, какъ вы, и откажется отдать драгоценную бутылку.

- Этого не можетъ быть.

- Извините, герцогъ; если бъ мой товарищъ угощалъ короля и попросилъ бы у меня вашихъ винъ, я бы тотчасъ послалъ самыя лучшiя - Мы должны помогать другъ другу въ важныхъ случаяхъ.

- Все это такъ; но съ нашей бутылкой можетъ случиться несчастiе.

- Какое?

- Она можетъ разбиться на дороге.

- Не было еще примера, чтобъ разбивали бутылку, которая стоитъ двести пистолей.

- Это правда. Когда же прiедетъ вашъ курьеръ?

- Ровно въ четыре часа.

- Отчего же мы не можемъ обедать тоже въ четыре часа?

- Вину должно отдохнуть целый часъ, и то посредствомъ одного моего изобретенiя, а собственно на это надобно было бы три дня.

Маршалъ увиделъ ясно, что метр-д'отель правъ во всемъ, и что онъ напрасно погорячился.

- Притомъ же, герцогъ, продолжалъ старый служитель: - ваши гости знаютъ, что они будутъ иметь честь обедать съ графомъ Гагскимъ и потому сами прiедутъ въ половине пятаго.

- Отчего вы такъ думаете?

- Я въ этомъ уверенъ. Ведь у васъ обедаютъ г. де-Лоне, губернаторъ Бастилiи, графиня Дюбарри, г. Лаперузъ, маркизъ Фаврасъ, г. Кондорсе, г. Калiостро и г. Таверне.

- Что жь изъ этого?

- Начнемте по порядку. Г. де-Лоне прiедетъ изъ Бастилiи и по дурной промерзшей дороге: на это надобно верныхъ три часа.

- Г. де-Лоне поедеть тотчасъ после обеда своихъ жильцовъ, а они обедаютъ въ полдень - я это хорошо знаю.

- Извините, герцогъ: съ-техъ-поръ, какъ вы вышли изъ Бастилiи, заключенные обедаютъ въ часъ.

- Не-уже-ли? я этого не зналъ. Продолжайте.

- Графиня Дюбарри прiедетъ изъ Люсьенна; дорога идетъ оттуда все подъ гору и по снегу.

- Г. Лаперузъ теперь у короля, и разсуждаетъ о географiи и космографiи съ его величествомъ. Король такъ любитъ эти предметы, что еще не скоро отпуститъ г. Лаперуза.

- Это очень можетъ быть.

- То же самое можетъ случиться и съ г. Фавромъ, который теперь съ графомъ Прованскимъ говорить о новой пьесе Бомарше.

- О "Свадьбе Фигаро"?

- Точно такъ...

- Кажется, вы занимаетесь даже литературою?

- Въ свободное время я люблю читать.

- Но г. Кондорсе, въ качестве геометра и математика, верно, будетъ аккуратнее всехъ.

- Онъ, вероятно, будетъ оканчивать какую-нибудь задачу и потомъ увидитъ, что опоздалъ. Что жь касается до графа Калiостро, то онъ иностранецъ, не знаетъ версальскихъ обычаевъ и непременно заставитъ себя ждать.

- Вы мне изобразили всехъ моихъ гостей съ искусствомъ Гомера.

- Я не упомянулъ только о маркизе де-Таверне; но онъ старинный прiятель вашей светлости и знаетъ приличiя. Вотъ и все наши восемь приборовъ.

- Где же мы будемъ обедать?

- Въ большой столовой.

- Но мы тамъ замерзнемъ.

- Я приказалъ ее топить три дня сряду, и теперь въ ней восьмнадцать градусовъ тепла.

- Хорошо. Кажется бьютъ часы. Это половина пятаго.

- Точно такъ, герцогъ. А вотъ и курьеръ въехалъ во дворъ съ моей бутылкой.

- Желалъ бы я, чтобъ вы служили мне еще двадцать летъ, сказалъ маршалъ, смотрясь въ зеркало и отпуская метр-д'отеля.

- Двадцать летъ! вскричалъ женскiй голосъ со смехомъ за плечами маршала. Двадцать летъ, повторила красавица, входя въ комнату. Я желаю вамъ прожить столько летъ, любезный герцогъ; но мне будетъ тогда шестьдесятъ и я буду стара.

- Скажите лучше герцогъ, что я замерзла.

- Войдемте въ будуаръ: тамъ теплее.

- Какъ, маршалъ, мне быть наедине съ вами?

- И со мной, прибавилъ третiй голосъ.

- Таверне! вскричалъ маршалъ - Какой несносный! не во-время, шепнулъ Ришльё на ухо графине: - онъ вечно помешаетъ.

- Повеса! отвечала тихо графиня и громко засмеялась.

Все трое вошли въ соседнюю комнату.

Въ то же время, шумъ подъехавшихъ каретъ далъ знать маршалу о прiезде прочихъ гостей, и вскоре все они сели за овальный столь въ большой столовой. Девять лакеевъ молчаливыхъ, какъ тени, ловкихъ и догадливыхъ, неслышно скользили по коврамъ, незадевая за кресла, ножки которыхъ тонули въ пушистомъ меху.

Къ этому надобно прибавить прiятную теплоту каминовъ, запахъ кушаньевъ, винъ и тихiй разговоръ после первыхъ блюдъ.

Въ столовую не доходилъ никакой шумъ; снаружи и въ самой комнате казались живыми одни гости. Слуги такъ тихо переменяли тарелки и серебро, что не слышно было никакого звука; мегр-д'отель, стоялъ у буфета и отдавалъ приказанiя взглядами.

Черезъ десять минутъ гости почувствовали, что они совершенно-одни въ столовой, потому-что безмолвные лакеи казались или глухими, или автоматами.

Маршалъ Ришльё первый прервалъ молчанiе и сказалъ своему соседу съ правой стороны:

- Вы не пьете, графъ?

Тотъ, къ кому были обращены эти слова, быль мужчина тридцати восьми летъ, съ светлыми волосами, небольшаго роста, съ голубыми глазами, которые иногда были быстры, но часто задумчивы; благородство его происхожденiя было ясно написано на его величественной наружности.

- Я пью одну воду, маршалъ, отвечалъ графъ Гагскiй.

- У короля Лудовика XV вы пили вино, графъ, я помню это потому, что имелъ честь обедать съ вами.

- Точно такъ, маршалъ, это было въ 1771 году; но я пилъ тогда токайское вино, присланное австрiйскимъ императоромъ.

- Это было точно такое токайское, какое вамъ налилъ въ стаканъ мой метр-д'отель, отвечалъ Ришльё.

Графъ Гагскiй поднялъ стаканъ и посмотрелъ на цветъ вина при блеске люстръ. Вино блестело, какъ жидкiй рубинъ. Онъ попробовалъ и отвечалъ:

Это благодарю было сказано такимъ благороднымъ и ласковымъ тономъ, что все присутствовавшiе невольно встали и закричали

- Здоровье его величества!

- Іочно такъ, сказалъ графъ. здоровье его величества короля Францiи. Не правда ли, что и вы выпьете съ нами за это здоровье, г. Лаперузъ?

- Графъ, отвечалъ капитанъ почтительно и благородно, какъ онъ привыкъ говорить съ коронованными особами: - я сейчасъ только оставилъ короля, и онъ былъ такъ добръ ко мне, что я громче всехъ готовь закричать; да здравствуетъ король. Но такъ-какъ черезъ часъ я на почтовыхъ поеду къ морю, где ждутъ меня мои корабли, то прошу у васъ позволенiя пожелать счастiя и другому королю, которому бы я служилъ верно, если бы не принадлежалъ Францiи.

И, поднявъ стаканъ, Лаперузъ низко поклонился графу Гагскому.

- Мы все готовы пить за это драгоценное здоровье, сказала графиня Дюбарри, сидевшая съ левой стороны, возле маршала: - и ждемъ только, чтобъ, по обычаю, тотъ, кто старше всехъ изъ насъ, провозгласилъ тостъ.

- Къ кому относятся эти слова, къ тебе, Таверне, или ко мне? спросилъ, смеясь, маршалъ, у своего стараго друга.

- Я не думаю, что это относится къ вамъ, герцогъ, сказалъ еще одинъ гость, сидевшiй противъ Ришльё.

- Почему это, графъ Калiостро? спросилъ графъ Гагскiй, пристально смотря на говорившаго.

- Я уверенъ графъ, отвечалъ Калiостро, кланяясь: - что герцогъ Ришльё не старше всехъ изъ нашего общества.

- Стало-быть, старше всехъ насъ - Таверне, сказалъ Ришльё.

- Не правда, отвечалъ старый маркизъ, я моложе тебя восьмью годами. Я родился въ 1704.

- Несчастный! сказалъ маршалъ, смеясь: - ты открываешь, что мне восемьдесятъ-восемь летъ.

- Не-уже-ли, герцогъ, вамъ въ-самомъ-деле восемьдесятъ-восемь летъ? спросилъ Кондерсе.

- Боже мой, если вы не верите, вамъ легко сосчитать это. Я принадлежу къ прошлому столетiю, къ такъ-называемому великому веку. Я родился въ 1696 году.

- Это невозможно, закричалъ де-Лоне.

- Если бы здесь былъ вашь батюшка, также губернаторъ Бастилiи, отвечалъ Ришльё, онъ не сказалъ бы, что это невозможно, потому-что онъ самъ утешалъ меня въ тюрьме въ 1714 году.

- Я объявляю, сказалъ маркизъ Фаврасъ, что старше всехъ здесь вино, которое графъ Гагскiй налилъ въ свои стаканъ.

- Позвольте, господа, сказалъ Калiостро, поднимая свою голову, блестевшую умомъ и энергiею: - я не соглашаюсь съ вами.

- Вы не соглашаетесь, что токайское вино старше насъ? закричали все.

- Нетъ, отвечалъ Калiостро спокойно, потому-что я самъ запечаталъ эту бутылку.

- Вы!

- Да, и это было въ день победы Монтекукули надъ Турками, въ 1664 году.

За этими словами, сказанными съ необыкновенною важностью, последовалъ громкiй смехъ всехъ гостей.

- Если это правда, заметила графиня Дюбарри, то вамъ, должно-быть, сто-тридцать летъ, потому-что, я думаю, вамъ не могло быть меньше десяти летъ, когда вы наливали вино въ бутылку.

- Мне было тогда больше десяти летъ, графиня, потому что на другой день императоръ австрiйскiй поручилъ мне поздравить Монтекукули съ победою, которая дорого стоила Туркамъ и отмстила имъ за эспекскую битву, где императорскiя войска были разбиты въ 1536 году.

- И въ это время, сказалъ графъ Гагскiй такъ же хладнокровно, какъ Калiостро, вамъ, верно, было больше десяти летъ, потому-что вы лично видели это знаменитое сраженiе?

- Вы правы, графъ, я былъ свидетелемъ ужаснаго пораженiя моихъ сослуживцевъ.

- Однако, пораженiе это было не такъ ужасно, какъ пораженiе при Креси, сказалъ, улыбаясь, Кондорсе.

- Это правда, отвечалъ, также улыбаясь, Калiостро. Пораженiе при Креси ужаснее, потому-что тутъ побеждена была не армiя, а Францiя. Но согласитесь, что эта победа не делаетъ большой чести Англiи. У Эдуарда были пушки, а объ этомъ ничего не зналъ Филиппъ Валуа; и если бы даже зналъ, то не могъ верить, хотя я предупреждалъ его, что своими глазами виделъ четыре пушки, купленныя Эдуардомъ у Венецiи.

- Такъ вы знали Филиппа Валуа? спросила графиня Дюбарри.

- Я имелъ честь быть однимъ изъ пяти рыцарей, провожавшихъ короля съ поля сраженiя, отвечалъ Калiостро. Я прiехалъ во Францiю со старымъ богемскимъ королемъ, который быль слепъ и решился умереть, когда ему сказали, что сраженiе было потеряно.

- Я очень сожалею, графъ, сказалъ Лаперузъ, что вы, вместо сраженiя при Креси, не присутствовали въ сраженiи при Акцiуме.

- Почему вы сожалеете объ этомъ?

- Потому-что вы могли бы мне разсказать некоторыя подробности объ этой морской битве, которая описана у Плутарха очень-темно.

- Что жь вы желаете знать о ней? Я очень-радъ, что могу быть вамъ полезенъ.

- Разве вы были и тамъ?

- Нетъ, въ то время я былъ въ Египте. Клеопатра поручила мне въ это время составить александрiйскую библiотеку, что я могъ сделать лучше всехъ, потому-что лично зналъ лучшихъ поэтовъ древности.

- Такъ же, какъ я васъ теперь вижу.

- Была она такъ хороша, какъ о ней говорятъ?

- Вы знаете, графиня, что красота вещь условная и относительная. Клеопатра была прекрасна въ Египте. Въ Париже она была бы только хорошенькою.

- Итакъ Клеопатра была...

- Маленькая, тоненькая, живая, умная женщина, съ большими прекрасными глазами, греческимъ носомъ, жемчужными зубами и крошечною ручкой, какъ ваша. Вотъ кольцо съ брильянтомъ, которое подарилъ ей брать ея Птоломей, и которое она подарила мне. Клеопатра носила это кольцо на большомъ пальце.

- На большомъ? вскричала графиня. Возможно ли это?

- Тогда была такая мода въ Египте, и это кольцо, вы видите, я едва могу надеть на мизинецъ.

Калiостро снялъ перстень съ мизинца и подалъ его графине. Это былъ прекрасный брильянтъ, самой чистой воды, который стоилъ тридцать или сорокь тысячъ франковъ.

Кольцо обошло весь столъ, и Калiостро спокойно опять наделъ его на палецъ.

- Я вижу, что вы мне не верите, сказалъ онъ: - впрочемъ, во всю мою жизнь я долженъ былъ бороться съ неверующими. Филиппъ Валуа не хотелъ мне верить, когда я ему советовалъ позволить Эдуарду отступить; Клеопатра тоже не поверила мне, когда я ея сказалъ, что Антонiй будетъ побежденъ. Троянцы то же не верили мне, когда я предостерегалъ ихъ отъ деревянной лошади, и говорилъ; "на Кассандру нашло вдохновенiе, слушайте же Кассандру!"

- Это удивительно! сказала графиня Дюбарри, громко смеясь - я еще никогда не видела человека такого серьёзнаго и такого занимательнаго, какъ вы.

- Уверяю васъ графиня, продолжалъ Калiостро - что я самъ виделъ и говорилъ со всеми лицами, корыхъ вамъ назвалъ.

- Вы знали Монтекукулли?

- Такъ-жс, какъ я знаю васъ г. де-Фаврасъ, или еще больше, потому-что васъ я вижу только въ третiй разъ, а съ знаменитымъ стратегикомъ почти годъ жилъ въ одной палатке.

- Вы видели короля Филиппа Валуа?

- Я ужь говорилъ вамъ объ этомъ г. де-Кондорсе; но когда король воротился въ Парижъ, я уехалъ въ Богемiю.

- Вы знали Клеопатру?

- Точно такъ, графния. Я ужь сказалъ вамъ, что у ней были черные глаза, какъ у васъ, и такой же прекрасный бюстъ, какъ у васъ.

- Какъ вы можете это знать, графъ?

- Боже мой! Вы настоящiй волшебникъ.

- Несовсемъ, графиня! сказалъ Ришльё смеясь, это я разсказалъ ему.

- А какъ вы могли узнать это?

- Это семейная тайна, отвечалъ маршалъ, делая серьёзную гримасу.

- Прекрасно! перебила графиня... Право, маршалъ, я хорошо сделала, что нарумянилась. Къ вамъ нельзя прiезжать безъ румянь.

Потомъ она обернулась къ Калiостро и продолжала:

- Стало-бытъ, графъ, у васъ есть тайна, чтобъ помолодеть, потому-что вамъ три или четыре тысячи летъ, по вашимъ словамъ, а по наружности нетъ и сорока.

- Вы отгадали, графиня: я знаю тайну не стареться.

- Такъ сделайте же меня моложе.

- Этого ненужно, графиня; вамъ и то не больше тридцати летъ.

- Вы говорите такъ изъ вежливости.

- Нисколько. Я хочу сказать, что вы ужь употребляли мой элексиръ.

- Я? что вы говорите?

- Вы, графиня! Я уверенъ, что вы не могли этого забыть.

- Я васъ не понимаю. Объяснитесь.

- Вспомните, графиня, домъ въ улице Сен-Клодъ. Вы пришли въ этотъ домъ, чтобъ посоветоваться съ г. Сартиномъ и оказали важную услугу одному изъ моихъ друзей, Жозефу Бальзамо? Помните ли вы Жозефа Бальзамо, который подарилъ вамъ флаконъ эликсира и советовалъ принимать по три капли каждое утро. Вы не забывали этого эликсира ни одинъ день, и только годъ, какъ перестали употреблять его, потому-что флаконъ весь вышелъ. Если вы не помните этого, графиня, то я назову это не незабывчивостью, а неблагодарностью.

- Возможно ли, графъ Калiостро, вы мне говорите такiя вещи...

- Которыя никому не могутъ быть известны. Но что же за преимущество называться колдуномъ, если колдунъ не знаетъ чужихъ тайнъ.

- Разве у Жозефа Бальзамо былъ тоже рецептъ для составленiя этого эликсира?

- И у него есть еще этотъ эликсиръ?

- Этого я не знаю, потому-что вотъ уже три года, какъ бедный Бальзамо исчезъ. Я виделъ его въ последнiй разъ въ Америке на берегахъ Огiо; онъ приготовлялся къ экспедицiи въ горы, и я слышалъ, что онъ тамъ умеръ.

- Довольно, графъ! закричалъ маршалъ. Откройте лучше намъ вашъ секретъ - Вы говорите, все это не шутя? спросилъ графъ Гагскiй у Калiостро.

- Напротивъ, ваше вел... извините, я хотелъ сказать, ваше сiятельство, я говорю очень-серьёзно.

- Итакъ, по-вашему, сказалъ маршалъ, графиня не такъ стара, чтобъ ей нужно было возвратить молодость.

- Точно такъ, герцогъ.

- Такъ и представлю вамъ другое лицо. Вотъ мой другъ Таверне. Что вы о немъ скажете? Не кажется ли онъ современникомъ Пилада? Но, можетъ-быть, вы скажете, что этотъ ужь очень-старъ?

Калiостро посмотрелъ на барона и отвечалъ:

- Нетъ, онъ не-очень-старъ.

- Если вы возвратите молодость Таверне, любезный графъ, закричалъ Ришльё, то я объявляю насъ ученикомъ Медеи.

- Вы этого желаете? сказалъ Калiостро, обращаясь къ хозяину и къ гостимъ.

Все сделали утвердительный знакъ.

- И вы, баронъ, хотите помолодеть?

- Разумеется! закричалъ Таверне.

- Это очень-легко! сказалъ Калiостро.

И онъ вынулъ изъ кармана маленькую осмиугольную бутылочку, взялъ чистый хрустальный стаканъ и налилъ въ него несколько капель какой-то жидкости, потомъ долилъ полстакана шампанскимъ и передадъ этотъ напитокъ барону.

Все следовали глазами за малейшими движенiями необыкновеннаго человека. Баронъ взялъ стаканъ и не решался выпить его. Все захохотали, а Калiостро закричалъ:

- Торопитесь же баронъ и не пролейте этого эликсира, каждая капля котораго стоитъ сто луидоровъ.

- О! сказалъ, улыбаясь, Ришльё, это гораздо-дороже токайскаго.

- Если не хотите, то передайте стаканъ, найдутся еще охотники помолодеть.

- Подай мне, сказалъ маршалъ, протягивая руку.

Старый баронъ понюхалъ стаканъ и, прельщенный бальзамическимъ запахомъ и прекраснымъ розовымъ цветомъ эликсира, проглотилъ магическiй напитокъ.

Въ ту же минуту ему показалось, что дрожь пробежала по его телу и привела въ движенiе старую кровь, которая заснула въ его жилахъ. Его морщинистая кожа натянулась, полуоткрытые глаза открылись и заблестели, трясущiяся руки почувствовали силу, голосъ сделался твердымъ, колени распрямились такъ же, какъ спина и все это въ одну секунду, какъ-булто эликсиръ, разливаясь внутри, возобновилъ и оживилъ это лряхлое тело.

Послышался крикъ уливленiя, страха, восторга. Таверне до-сихъ-порь почти ничего не елъ; теперь онъ положилъ на тарелку большую порцiю соуса и началъ есть такъ аппетитно, что на зубахъ у него захрустели кости куропатокъ.

Онъ елъ, смеялся, пилъ, кричалъ отъ радости впродолженiе получаса, и въ это время все смотрели на него въ какомъ-то остолбененiи; потомъ понемногу онъ началъ угасать, какъ лампа безъ масла. Сначала на лбу его появились прежнiя морщины, глаза потухли и закрылись. Потомъ онъ потерялъ аппетитъ, спина его снова сгорбилась, колени дрожали, и онъ засыпалъ.

- Что съ вами? спросили все.

- Я прощаюсь съ моею мололостью.

И две слезы выкатились изъ глазъ старика.

При виде этихъ слезъ о потерянной минутной молодости все гости вздохнули такъ же тяжело, какъ бедный Таверне.

- Действiе это очень-просто и понятно, господа, сказалъ Калiостро - я далъ барону тридцать-пять капель жизненнаго эликсира и онъ помолоделъ ровно на тридцать-пять минутъ.

- Умоляю васъ, дайте мне еще, еще молодости! проговорилъ старикъ.

- Нетъ, баронъ, второй опытъ убьетъ васъ, спокойно отвечалъ Калiостро.

Во все время, пока продолжалось минутное оживленiе стараго Таверне, графиня Дюбарри, знавшая свойства эликсира, внимательнее всехъ следовала за странною сценою Таверне. Когда молодость распрямила члены старика и наполнила жилы новою жизнью, Дюбарри смеялась, радовалась, сама приметно молодела. Когда эликсиръ достигъ до высшей степени своей силы, графиня чуть не бросилась къ Калiостро, чтобъ отнять у него драгоценный флаконъ.

Но въ эту минуту молодость Таверне такъ же скоро исчезла. Граыиня вздохнула и грустно сказала:

- Какъ все здесь непрочно, действiе волшебнаго напитка продолжалось только полчаса!

- И чтобъ помолодеть на два года, сказалъ графъ Гагскiй: - надобно выпить целую реку.

Все засмеялись.

- Счетъ очень-простъ, заметилъ Кондорсе. - чтобъ помолодеть на годъ, должно выпить три мильйона его-пятьдесятъ-три тысячи шесть капель жизненнаго эликсира.

- Однако, сказала графиня, вашъ другъ Бальзамо далъ мне одинъ только флаконъ и онъ сохранялъ мою молодость впродолженiе десяти летъ.

- Въ этомъ-то и тайна, графини. Человекъ, который очень-состарелся, долженъ принять большее количество эликсира, чтобъ почувствовать сильное действiе; но женщина тридцати летъ, какъ вы, или мужчина сорока летъ, какъ я, должны пить только по десяти капель въ перiодъ упадка силъ, чтобъ сохранить жизнь и молодость на одной точке силы.

- Что вы называете перiодомъ упадка? спросилъ графъ Гагскiй.

- Известный физическiй законъ. Въ природе, силы человека увеличиваются до тридцати-пяти летъ; до сорока оне остаются въ одинаковомъ положенiи. Съ сорока оне начинаютъ упадать почти незаметно до пятидесяти; потомъ перiоды упадка силъ следуютъ чаще, до дня смерти. Въ образованномъ обществе, то-есть, когда тело изнурено излишествами, болезнями и заботами, увеличенiе силы останавливается въ тридцать летъ. Упадокъ начинается въ тридцать-пять летъ, и тогда человекъ, первобытный или образованный, долженъ воспользоваться минутою, когда натура остается на точке неподвижности, и принять эликсиръ. Тотъ, кто знаетъ все свойства этого эликсира, такъ какъ я, всегда будетъ жить, какъ я, будетъ всегда молодъ, то есть такъ молодъ, какъ онъ самъ желаетъ казаться въ свете.

- Для чего же, графъ Калiостро? вскричала графиня: - вы выбрали сорокалетнiй возрастъ, когда могли выбрать двадцать летъ?

- Для того, графния, отвечалъ, улыбаясь, Калiостро: - что я хотелъ скорее казаться совершеннолетнимъ мужчиною, чемъ немолодымъ, незрелымъ мальчикомъ.

- Вотъ что! сказала графния.

- Разумеется, графиня, продолжалъ Калiостро: - въ двадцать летъ мужчина нравится только тридцати летнимъ женщинамъ, въ сорокъ же летъ мы управляемъ двадцати летними женщинами и шестидесятилетними мужчинами.

- Я соглашаюсь съ вами, отвечала графиня; - притомъ же, невозможно спорить съ вами, потому-что вы сами живой примеръ тому, что утверждаете.

- Стало быть, мне нельзя ужь возвратить молодости? сказалъ съ горестью Таверне: - я взялся за это очень-поздно!

- Герцогъ Ришльё былъ благоразумнее васъ, сказалъ Лаперузъ съ откровенностью моряка: - я всегда слышалъ, что онъ тоже употребляетъ какой то эликсиръ.

- Этотъ слухъ распустили женщины, сказалъ, смеясь, графъ Гагскiй.

- Это еще не причина, чтобъ не верить ему! заметила графиня Дюбарри.

Старый маршалъ покраснелъ, чего съ нимъ ужь очень-давно не случалось, и сказалъ:

- Хотите ли знать, господа, въ чемъ состоитъ мой эликсиръ?

- Скажите.

- Мои жизненный эликсиръ - это благоразумная и правильная жизнь.

- Не можетъ быть! закричали все, смеясь.

- Уверяю васъ, что это правда!

- Я васъ слушаю, графиня,

- Вы говорили, что въ первый разъ употребили вашъ эликсиръ, когда вамъ было сорокъ летъ?

- Точно-такъ!

- И это было въ эпоху осады Трои?

- Немного прежде.

- И вамъ съ-техъ-поръ все сорокъ летъ?

- Какъ вы видите.

- Но, графъ, сказалъ Кондорсе: - ваша теорема доказываетъ больше, чемъ вы хотите.

- Что же она доказываетъ, маркизъ?

- Что вы можете не только сохранять молодость, но удерживать жизнь, потому-что, если вамъ было сорокъ летъ при осаде Трои, то вы еще ни разу не умирали.

- Признаюсь, маркизъ, я еще не умиралъ никогда.

- Разве вы неуязвимы, какъ Ахиллесъ; но и тотъ былъ уязвимъ, потому-что Парисъ убилъ его стрелой въ пятку.

- Къ-несчастiю, я смертенъ и уязвимъ! сказалъ Калiостро.

- Стало-быть, васъ можно убить?

- Очень можно!

- Какъ же вы могли избежать несчастныхъ случаевъ впродолжелiе трехъ-тысячъ пятисотъ летъ?

- Я вамъ объясню это, если вамъ угодно.

- Говорите, говорите, мы слушаемъ съ удовольствiемъ! закричали все и приготовились слушать.

Калiостро сложилъ на столе свои белыя прекрасныя руки, украшенныя драгоценными перстнями, между которыми блестелъ полярною звездой перстень Клеопатры, и началъ говорить:

- Правда.

- А первое условiе здоровья?

- Порядочная жизнь, отвечалъ графъ Гагскiй.

- Вы правы, графъ: здоровье зависитъ отъ порядочной жизни, и мой эликсиръ - это самое лучшее лекарство, что ужь известно и вамъ и въ-особенности графине.

- Это правда, графъ; но продолжайте.

- Извольте! Я всегда принималъ мои капли; а такъ-какъ оне составляютъ осуществленiе вечной мечты людей, известной въ древности подъ именемъ "напитка молодости", а въ наше время подъ именемъ "жизненнаго эликсира", то поэтому я сохранилъ мою молодость, здоровье и жизнь. Это, кажется, ясно.

- Однако, все на свете уничтожается и портится: самое здоровое и самое больное тело.

- То-есть и Парисъ и Вулканъ должны состареться.

- Вы, безь сомненiя, знали Париса, графъ?

- Зналъ очень-хорошо, графиня. Онъ быль прекрасный мужчина; только женщины ошибаются, если думаютъ, что онъ образецъ совершенства. Вопервыхъ, у Париса были рыжiе волосы.

- Рыжiе! какой ужасъ! закричала графиня.

- Къ-несчастiю, отвечалъ Калiостро; - Елена была другаго мненiя. Но возвратимся къ нашему эликсиру.

- Да, да, говорите объ эликсире.

- Вы сказали, баронъ Таверне, что все на свете портится - я съ этимъ согласенъ; но вы знаете также, что все можно поправить, возобновить. Известенъ анекдотъ о ноже, который несколько разъ менялъ рукоятку и лезвее и все-таки остался темъ же ножомъ. Вино, которое гейдельбергцы хранятъ въ своей знаменитой бочке, все то же вино, хотя каждый годъ вливаютъ въ него новаго вина. Вотъ почему гейдельбергское вино всегда чисто и вкусно, тогда-какъ вино, закупоренное консуломъ Опимiусомъ и мною, за 120 летъ до P. X, черезъ сто летъ сделалось густою грязью, которую можно было есть, но не пить. Итакъ, вместо того, чтобъ следовать примеру Опимiуса, я отгадалъ рецептъ гейдельбергцевъ. Каждое утро свежiй, здоровый атомъ занимаетъ въ моемъ теле, въ крови и въ костяхъ место слабой, испорченной частички. Я всеми силами противлюсь упадку силъ и возбуждаю ихъ новымъ прiемомъ эликсира; отъ этого моя жизнь, мысли, жесты, нервы были въ безпрестанной деятельности. И такъ-какъ я вечно заботился о сохраненiи моей жизни, то, разумеется, привыкъ избегать всехъ опасностей и продолженiе трехъ тысячъ летъ, и все это потому, что моя опытность предохраняетъ меня отъ всевозможныхъ несчастныхъ случаевъ. Я ни за что не пойду въ домь, который отъ ветхости можетъ каждую минуту обрушиться. Въ моей жизни я виделъ столько домовъ, что съ перваго взгляда могу отличить прочное строенiе отъ ветхаго. Вы не заставите меня идти на охоту съ дурнымъ стрелкомъ, который не умеетъ держать ружья. Со времени Кефала, который убилъ свою жену Прокригу, до регента, который выкололъ глазъ принцу Конде, я виделъ много неловкихъ. На войне я высчитаю всевозможныя линiи пуль и ядеръ, и ни за что не стану на то место, где есть возможность умереть. Вы мне скажете, что отъ пули нельзя уберечься, но я вамъ отвечу, что тотъ, который избежалъ мильйона пуль, не можетъ больше ихъ бояться. Я вижу, что вы мне не верите, несмотря на то, что передъ вами живое доказательство справедливости словъ моихъ. Я не говорю вамъ, что я безсмертенъ, но только, что могу избежать случайной смерти, чего нельзя сделать, неимея эюей опытности. Напримеръ, я не останусь и четверти часа одинъ съ г. де-Лоне, который думаетъ теперь, что если бъ я попался въ одну изъ келiй Бастилiи, онъ испыталъ бы мое безсмертiе голодомъ. Я не сближусь также съ маркизомъ Кондорсе, который въ эту минуту сбирается вылить въ мой стаканъ ядъ, спрятанный у него въ перстне, и это вовсе не съ дурнымъ намеренiемъ, а изъ любопытства, чтобъ узнать, умру ли я отъ этого яда.

Два лица, названныя графомъ Калiостро, сделали невольное движенiе ужаса.

- Признайтесь смело, г. де-Лоне, вы здесь не передъ судомъ. Скажите, думали ли вы о томъ, чтобъ для опыта уморить меня голодомъ? А вы, маркизъ, скажите мне, правда ли, что у васъ въ перстне ядъ, которымъ вы хотели бы угостить меня для пользы науки.

- Признаюсь, графъ, отвечалъ губернаторъ Бастилiи, смеясь и краснея: - эта безумная мысль промелькнула въ моей голове въ ту самую минуту, какъ вы обвинили меня.

- Я тоже не скрываюсь, сказалъ Кондорсе: - я думалъ, что еслибъ вы попробовали моего яда, я бы не далъ ни одного обола за ваше безсмертiе.

При этихъ словахъ послышались громкiя восклицанiя удивленiя, потому-что эти два признанiя доказывали необыкновенную проницательность Калiостро.

Эта способность простирается также на животныхъ и на неодушевленные предметы. Если я сажусь въ карету, то вижу, когда лошади должны взбеситься и кучерь сбирается опрокинуть меня. Когда я сажусь на корабль, то по лицу капитана угадываю его характеръ и вижу, глупъ онъ или упрямъ, не можетъ или не захочетъ управлять такъ, какъ должно въ такомъ случае я избегаю этой кареты и этого корабля. Я верю въ случай, но предупреждаю его или уменьшаю, и вместо ста шансовъ я оставляю себе девяносто-девять и берегусь сотой части. Вотъ почему я прожилъ три тысячи летъ.

- Въ такомъ случае, сказалъ Лаперузъ - любезный предсказатель, вы сделали бы мне большое удовольствiе, еслибь проводили меня до моихъ кораблей, которые назначены къ путешествiю вокругъ света.

Калiостро ничего не отвечалъ.

Любезный маршалъ, продолжалъ, смеясь, морянъ: - я понимаю, что графу Калiостро не хочется оставить такое любезное общество; но мне необходимо проститься съ вами. Извините меня, графъ Гагскiй и вы, графиня, но вотъ бьетъ семь часовъ, а я обещалъ королю сесть въ экипажъ четверть восьмаго. Вы, графъ, не можете мне сказать, что случится съ моими судами, но должны предсказать, что меня ожидаетъ во время путешествiя отъ Версаля до Бреста. Что будетъ отъ Бреста до полюса - я не спрашиваю, это ужь мое дело.

Калiостро бросилъ на Лаперуза меланхолическiй и грустный взглядъ, который поразилъ всехъ гостей; но мореплаватель не заметилъ этого, потому-что въ это время прощался и надевалъ, съ помощью слугъ, теплый сюртукъ. Въ это время грифиня Дюбарри успела положить ему въ карманъ несколько сластей, которыя такъ дороги путешественнику и напоминаютъ ему о далекихъ друзьяхъ.

Лаперузъ, все такъ же веселый, почтительно поклонился графу Гагскому и протянулъ руку старому маршалу.

- Прощайте, мой другъ Лаперузъ! сказалъ герцогъ Ришльё.

- Отчего же, маршалъ, вы не говорите мне до свиданiя? Разве я отправляюсь въ вечность. Я только объеду светъ кругомъ, это продолжится небольше пяти летъ и - опять вернусь къ вамъ. Зачемъ же говорить: прощайте!

- Пять летъ! вскричалъ Ришльё: - это все-равно, еслибъ вы мне сказали: пять вековъ. Въ мои лета дни считаются годами. Еще разъ говорю вамъ: прощайте!

- Для чего вы не спросите колдуна? сказалъ, смеясь, Лаперузъ - онъ, верно, обещаетъ вамъ еще двадцать летъ жизни. Не правда ли, графъ Калiостро. Какъ я сожалею, что вы не сказали мне прежде о вашихъ волшебныхъ капляхъ: я бы, несмотря ни на какую цену, взяль целую бочку эликсира на мою Астролябiю - это имя моего корабля. Позвольте мне, графиня, еще разъ поцаловать вашу прекрасную ручку. Я уверенъ, что, до моего прiезда, не увижу другой, похожей на эту. До свиданiя!

И Лаперузъ вышелъ.

Калiостро хранилъ мрачное молчанiе. Еще несколько секундъ слышались шаги капитана и его веселый голосъ: потомъ лошади зазвенели колокольчиками и колеса застучали по мостовой.

Лаперузъ сделалъ первый шагъ въ таинственное путешествiе, изъ котораго не долженъ былъ воротиться.

Все слушали съ напряженнымъ вниманiемъ. Когда же затихъ стукъ уехавшаго экипажа, все взоры невольно обратились къ Калiостро.

Въ эту минуту въ его чертахъ были какое то пифическое вдохновенiе, которое испугало всехъ гостей.

Молчанiе продолжалось несколько минутъ.

- Отчего вы не хотели отвечать Лаперузу, графъ Калiостро?

Все со страхомъ ожидали словъ необыкновеннаго человека.

Калiостро вздрогнулъ, какъ-будто ему помешали размышлять.

- Я не хотелъ отвечать, сказалъ онъ графу: - потому-что долженъ былъ сказать или ложь, или горькое известiе.

- Отчего это?

- Я долженъ былъ сказать ему: г. Лаперузъ, герцогъ Ришльё былъ правъ, сказавъ вамъ, прощайте, а не до свиданiя.

- Что мы говорите! вскричалъ старый маршалъ, бледнея.

- Успокоитесь, маршалъ, продолжалъ Калiостро: - это предсказанiе опасно не для васъ.

- Не-уже-ли, сказала графиня: - несчастiе ждетъ беднаго Лапоруза, который только-что поцаловалъ мою руку.

- Онъ не только не будетъ цаловать вашей руки, но никогда не увидитъ техъ, съ кемъ прощался сегодня! отвечалъ Калiостро, пристально смотря въ свой стаканъ съ водою, въ которомъ переливались все цвета опала.

Крикъ удивленiя вырвался невольно изо всехъ устъ.

Разговоръ принялъ такое направленiе, что каждая минута делала его занимательнее Все присутствовавшiе не спускали глазъ съ Калiостро, какъ-будто ожидая приказанiи древняго оракула.

Въ это время г. Фаврасъ видимо понялъ общее желанiе, всталъ съ своего места и посмотрелъ у дверей, не слушаетъ ли кто-нибудь: но мы ужь сказали, что прислуга герцога Рищльё была образцовая. Въ передней, далеко отъ дверей, стоялъ только старый метр-д'отель и стерегъ, чтобъ во время дессерта никто не смелъ помешать гостямъ.

Фаврасъ селъ на свое место и далъ знакъ, что можно свободно говорить

- Разскажите же намъ, графъ, начала Дюбарри, - что ожидаетъ беднаго Лаперуза.

Калiостро покачалъ головой.

- Говорите, говорите, графъ, сказали все мужчины: - мы васъ просимъ.

- Вы знаете, что Ллаерузъ едетъ вокругъ света, чтобъ дополнить путешествiе капитана Кука - беднаго Кука, который былъ убитъ на Сандвичевыхъ Островахъ.

- Да, да, мы это знаемъ!

- Итакъ, онъ уезжаетъ... прервала графиня, чтобъ не забывали главнаго предмета разговора.

- Онъ уезжаетъ, повторилъ Калiостро: - но не скоро еще отправится въ море, потому-что его задержатъ довольно-долго въ Бресте.

- Какъ жаль! сказалъ Кондорсе: - теперь самое лучшее время для отъезда. Кажется даже, что онъ опоздалъ немного. Въ марте или феврале еще лучше отправляться въ море.

- Не отнимайте у него, маркизъ, этихъ двухъ или трехъ месяцевъ, во время которыхъ онъ живетъ и надеется.

- Ему дали хорошiй экипажъ, сказалъ маршалъ

- Да, отвечалъ Калiостро - вторымъ кораблемъ командуетъ опытный офицеръ. Я его вижу, онъ еще молодъ и, къ-несчастiю, храбръ.

- Къ-несчастiю?

- Черезъ годъ я напрасно ищу этого храбраго офицера, продолжалъ предсказатель, смотря въ свой стаканъ. - Никто изъ васъ не связанъ ни родствомъ, ни дружбой съ г. Лангль?

- Нетъ, мы его не знаемъ.

- Смерть начнетъ съ него.

Ропотъ удивленiя пробежалъ по зале.

- Но Лаперузъ... что съ нимъ? где онъ?.. спросили несколько робкихъ голосовъ - Онъ плыветъ... останавливается, опять продолжаетъ путь. Годъ, два года благополучнаго плаванiя. Онъ присылаетъ о себе известiе {Офицеръ, который привезъ известiе о Лаперузе, Лессепсъ, былъ единственный человекъ изо всей экспедицiя, воротившiйся во Францiю.}. Потомъ...

- Потомъ?

- Проходятъ года...

- И что жь?..

- Океанъ великъ, небо темно... Вотъ необитаемыя земли... вотъ страшныя фигуры дикихъ, напоминающiя чудовища Греческаго Архипелага. Они стерегутъ корабль, который въ темноте плыветъ на камни, его увлекаетъ теченiе, потомъ настаетъ буря, страшная буря! потомъ моряки видятъ огни. О, Лаперузъ, Лаперузъ! если бъ ты меня могъ слышать, я бы сказалъ тебе: ты едешь какъ Христофоръ Колумбъ, чтобъ открыть новый мiръ. Лаперузъ, берегись незнакомыхъ острововъ!..

Калiостро замолчалъ.

Все присутствовавшiе почувствовали трепетъ.

- Отчего же вы не предупредили его? спросилъ графъ Гагскiй, чувствуя также влiянiе надъ собой этого необыкновеннаго человека, который по своему желанiю какъ-бы управлялъ чувствами людей.

Маршалъ всталъ и протянулъ руку къ звонку, Калiостро остановилъ его однимъ жестомъ и Ришльё опустился въ кресло

- Ваше предостереженiе было бы напрасно, сказалъ Калiостро. Человекъ, который видитъ будущность, не можетъ переменить ее. Лаперузъ засмеялся бы, еслибъ услышалъ мои слова, какъ смеялись сыновья Прiама, когда предсказывала Кассандра; но я вижу, что и графъ Гагскiй смеется и г. Кондорсе старается удержаться отъ улыбки. Не удерживайте нашей веселости, господа, я васъ предупредилъ, что мне никогда не верили.

- Мы веримъ! закричали графиня и старый маршалъ.

- Я верю, прошепталъ Таверне.

- Вы верите, отвечалъ Калiостро, потому-что это касается до Лаперуза; но если бы дело шло о васъ, вы не поверили бы.

- Что вы говорите?

- Правду.

- Признаюсь, я бы поверилъ тогда, сказалъ графъ Гагскiй - когда бы г. Калiостро сказалъ Лаперузу - берегитесь незнакомыхъ острововъ. Онъ бы остерегся и, можетъ-быть, спасся бы.

у него даже надежду, последнюю утешительницу несчастнаго, который еще ждетъ спасенiя даже въ ту минуту, когда жизнь исчезаетъ видимо.

- Это правда, сказали несколько голосовъ.

- Да, произнесъ Кондорсе: - истинное благо на земле - это покрывало, которое скрываетъ конецъ нашей жизни.