| Автор: | Кароти А., год: 1904 |
| Категории: | Роман, Приключения |
XVII. Преступление и кара
Жизнь подводных скитальцев, отважных ценителей океанов, никому неведомых борцов за свободу увлекла меня с головой. Я не замечал, как проходит время.
Ирландия, Новая Земля, Антильские острова, Индостан, Суматра... Крайний Север, тропики, необитаемые островки, восходы солнца на безбрежной глади океана, сумрачно багровые подводные закаты - все смешалось теперь в моей памяти в одно ослепительно яркое пятно.
Четыре года или около того я пробыл на "Наутилусе" и устал. Устал от вечных скитаний, от тоски по родине, от бесприютности, от четырех стальных стен моей каюты. Все та же корма, все тот же нос, все те же пятнадцать спутников. Все мои воспоминания, вся жизнь была связана с родными улицами Ливорно, с так давно, так давно оставленной женой, с детьми, с друзьями, с привычной работой и с привычным отдыхом.
Да, настала для меня пора бежать с "Наутилуса". Наше судно снова держало курс на бухту Виго, где громоздились на дне обломки испанских галер. Часть друзей должна была остаться на борту. Грек Канариоти, Могаммед и Бозэ, индусы, ирландец О'Коннель, поляк Семирадский, испанец Игаррас и я - мы должны были спуститься на груду кораблей за золотом.
Мне не спалось.
Еще несколько часов, и я брошу моих товарищей, с которыми пережил столько тревожных минут, преодолел столько опасностей! Брошу Могаммеда. который спас меня от акулы, бросившись между мной и ею и распоров ей брюхо своим кривым ножом; брошу молчаливого, грустного капитана Немо...
-- Попросить его, чтобы он оставил меня на борту? - мелькнула у меня мысль. Нет, у меня не хватало сил.
Мне было зябко от недосыпа, голова была тяжелая, и на душе у меня было нехорошо. Мы оделись в водолазные костюмы, наши друзья завинтили гайки шлемов, привели в порядок воздушные аппараты, привязали к нашим поясам катушки Румкорфа, подававшие свет нашим фонарям и опустили нас в воду.
"Наутилус" пронизывал воду яркими снопами лучей; неподалеку от нас чернели причудливые груды мертвых галер. Мы подошли к ним и принялись за работу.
Я спустился в трюм громадной галеры, взвалил на плечи ящик, который на суше был бы не им силу и для троих, и поднялся на палубу На корме кто-то из моих товарищей пересыпал желтые монеты из бочонка в мешок.
Я поднял топор и ударил им по крышке ящика. Послышался глухой, тихий звук. Еще удар - и дождь больших золотых монет посыпался на палубу галеры.
У меня закружилась голова, я не мог оторвать взгляда от блестящих, манящих кружков. Это было старое, привычное очарование. Наконец я очнулся. Мой товарищ по-прежнему продолжал работать; мы были далеко от других галер; песчаное дно с легким уклоном подымалось к востоку.
-- Восемьдесят метров глубины... четыре километра до берега... - промелькнуло у меня в голове.
Дрожащими непослушными руками я стал сгребать в мешок старинные монеты: когда мешок был полон, я взвалил его на плечи, оглянулся еще раз, спустился с корабля и зашагал по волнистому песку к берегу, прочь от "Наутилуса".
Сердце мое выстукивало частую дробь. Широкими шагами я двигался вперед, изогнувшись под тяжестью моей ноши, не думая ни о чем. Я знал одно: мне нужно спешить, спешить и спешить. Берег должен был быть уже недалеко: вода становилась все прозрачней, все светлее.
Я удвоил шаг и обернулся назад.
Мое бегство было замечено. Трое из работавших на галерах пошли за мной вдогонку.
Я торопился что было сил, прорывался, задыхаясь от изнеможения, сквозь прозрачную вату воды. Но мои друзья были свежее меня: они быстро шли вперед, мало-помалу догоняя меня.
Вот они уже близко.
Товарищи, делая мне знаки руками, приближались. Но я ничего не понимал. Густой туман плыл у меня перед глазами, кровь бешеной волной стучала в висках.
Один из водолазов был впереди. Когда он подошел ко мне, я узнал его - это был Игаррас. Но я забыл о дружбе, забыл о том, что это Игаррас, поднял топор и опустил его на шлем того, кто стоял между мной и свободой. Вода окрасилась кровью; пузырьки воздуха широкой струей метнулись кверху; Игаррас, мертвый, упал на песок.
Я готов был броситься на других моих преследователей, когда тяжелая струя жидкости залила мне горло; чтобы обезвредить меня, мои друзья перерезали трубку, кормившую меня воздухом...
* * *
Когда я пришел в себя, я увидел, что лежу в каюте "Наутилуса".
Сознание вернулось ко мне, холодным ужасом наполнив мою душу. Я был страшен самому себе. Что было это - безумный кошмар или явь? Мне жутко было пошелохнуться.
Бародда и Могаммед, понурые, сгорбившиеся, молча вошли в каюту. Я пошел за ними в комнату наших собраний.
Весь экипаж судна ждал меня. Дхарматма, осунувшийся, потемневший, взглянул на меня и сказал:
-- Несчастный! Что ты сделал!
Мне было все безразлично. Лицо Игарраса и столб кровавых пузырьков воздуха стояли перед моими глазами.
Я рассказал капитану и всем товарищам, как я устал от тюрьмы "Наутилуса", как решился бежать, с какой жадностью думал о жизни на земле, об обладании золотом и богатством. Я понимал, что совершил непоправимое. Только самое жестокое искупление могло облегчить тяжесть, навалившуюся мне на плечи.
Товарищи молчали.
Что было потом?
Многие, многие дни, недели, месяцы я пробыл безвыходно в той каюте, где очнулся от чар золота и кровавого бреда. Два раза в день мне приносили пищу.
Потом вошел Дхарматма. Он знаком велел мне встать. Мне завязали глаза и куда-то понесли на носилках. Я чувствовал, как меня несли по сходням, потом по сухой земле. Наконец это странное путешествие кончилось. Меня поставили наземь, и я услышал шаги удалявшихся товарищей. Потом послышался тихий, строгий голос Дхарматмы:
-- Слушай, Кобленца. Природа создала в недрах земли громадное сплетенье пещер. В эти подземелья есть один вход - он лежит на глубине сорока метров под водой, и только через этот слой воды можно выйти из этих пещер. Мною сложены в них бесчисленные богатства. Здесь ты будешь совершенно свободен, у тебя будет сколько угодно золота. Ты будешь один, и у тебя будет время подумать о том, что ты сделал. Гляди!
Он снял с моих глаз повязку, и я увидал ту пещеру, где лежат груды золота и драгоценных камней. Высоко над нами слышался плеск волн. Все во мне дрожало. Я посмотрел на капитана Немо и сказал:
-- Хорошо, Дхарматма. Я заслужил это.
Он зажег фонарь, и мы прошли лабиринтом коридоров к моему новому жилищу - вернее, к моей гробнице.
Видно было, что там только что была окончена работа. Стены были сложены и выбелены, вещи, взятые с "Наутилуса", были расставлены по комнатам. Мои друзья ждали меня там.
-- Сегодня, - сказал Дхарматма, - для тебя начнется искупление. Пусть придет день, когда ты сможешь очиститься в своей вине перед человечеством.
Было мгновение, когда я бросился к двери вслед уходившим; но потом лицо Игарраса встало передо мной, я осилил себя и опустился на диван.
* * *
Сколько времени просидел я, припоминая свою жизнь, тысячи мелочей, которых больше никогда не увижу? Далекий солнечный свет, шелест полей, запах лесных фиалок, лица любимых... Потом страшные минуты моего бегства снова встали в моей памяти. Да, я должен жить, должен искупить годами тоски мое преступление, смыть одиночеством кровавое пятно с моей души. Я встал, обошел мое жилище, нашел пищу и поел, вышел на площадку, увидал впервые огненный дождь и сверкающее озеро; потом вернулся домой. Я взглянул на часы-календарь, висевшие на стене. Было 12 апреля 1870 года!
То я метался, как безумный, из пещеры в пещеру, то тщательно вычерчивал планы подземелий, осматривая пядь за пядью каждую пещеру, каждый проход, каждую расселину. Тщетно! Когда я увидал, что все мои усилия бесплодны, отчаяние овладело мной, и я стал тихо ждать избавительницы-смерти. Но вместо нее пришли вы. Если хоть как-нибудь я сумею помочь вам вырваться из этой тюрьмы, я смогу умереть спокойно.