Братья Шелленберг.
Книга первая. Глава 11

11

Этой осенью Михаэль раньше обычного возвратился из Шперлингсгофа. Совсем внезапно он снялся с якоря. Планы созрели! Много было работы здесь, в городе, и приходилось дорожить каждым днем. В эту зиму он собирался учредить рабочую кооперацию, кооперацию лучших и наиболее сознающих свою ответственность умов Германии. Визиты, переговоры, корреспонденция, кипучая работа, почти без передышки, шестнадцать часов и больше в сутки.

Совершенно естественно было, что он не находил времени повидаться с Венцелем. Каждый день собирался он отправиться к нему. Странным образом, он в эти недели часто вспоминал брата.

Но как-то среди поступившей корреспонденции он нашел престранное письмо, почерк которого показался ему знакомым. И самый почерк и чернила зеленоватого отлива произвели на него неприятное впечатление. Тут он вспомнил, что это рука тещи Венцеля, фрау фон дем Буш, заносчивой и властной дамы, общества которой он избегал.

"Что ей надо от меня? - подумал он удивленно и уже с легким раздражением. - Я надеялся, что последний наш спор поссорил нас окончательно". Они тогда поспорили о социализме, и Михаэль, глубоко уязвленный надменным тоном фрау фон дем Буш, - она назвала рабочих бездельниками и лентяями, только и знающими, что пьянствовать, - довольно резко доказал ей в присутствии всего общества, что она не имеет понятия о социализме, хотя и осуждает его.

Фрау фон дем Буш была одною из тех дам, которые никогда в жизни не прикасались к работе, если не говорить о нескольких^- связанных ими одеяльцах. С раннего утра до позднего вечера она гоняла из стороны в сторону служанок. Ничего она не делала без невероятного словоизвержения и распространяла вокруг себя беспокойство. Вечно ока разъезжала, жила то в Ницце, то в Италии, то в Мариенбаде. Постоянно возилась с врачами. Покойный муж ее был ландратом и оставил ей не бог весть какое состояние. На какие средства она вела широкий образ жизни и путешествовала? Этого никто не знал. Относительно единственной своей дочери, Лизы, у нее были большие надежды, она ждала чего-то совсем необычайного, какого-нибудь принца или Вандербильта или русского князя, - бог ее знает. Венцелю она никогда не могла простить, что он разбил ее планы.

"Досадная история", - раздраженно подумал Михаэль, взглянув на письмо и сунув его в карман. Только вечером, ужиная в тихом ресторане, принялся он читать это послание. "Почему не пишет она Венцелю непосредственно? - удивился он. - Какое мне дело до нее?"

Письмо фрау фон дем Буш привело Михаэля в дурное, нервное настроение. Он несколько раз краснел от досады, но порою забавлялся и не мог удержаться от громкого смеха. Под конец он испугался. Что это значит? Венцель?

Фрау фон дем Буш начинала с заявления, что верит в хорошие душевные качества Михаэля, между тем как у Венцеля; к сожалению своему, никогда не могла обнаружить хороших качеств, как ни старалась. ("Злая, бестактная особа!" - подумал Михаэль.) "Я пишу вам, Михаэль, в надежде на ваше доброе сердце, хотя вы, быть может, и теперь придерживаетесь взглядов, которых я одобрить не могу, больше того - с которыми должна бороться. Но вас прощает ваша молодость".

- Какая бессовестность! - вслух сказал Михаэль.

"Меня беспокоят письма Лизы, - продолжала фрау фон дем Буш, отпустив еще одну колкость по адресу Венцеля. - Она пишет мало, уклончиво и неоткровенно. Вы ведь знаете, Михаэль, что я была против этого брака. Мое материнское сердце предостерегало меня. Какое положение могла бы Лиза теперь занимать! Вы никогда не бывали у меня в доме и не можете поэтому знать, какие люди меня навещали, представители высшей знати и даже августейшие особы. Все восхищались Лизою и предсказывали ей блестящую карьеру, а профессор Ливониус говорил, что через три года она будет примадонною придворной оперы. Я провожу ночи без сна, когда все это вспоминаю. Я не отдала своей дочери вашему брату, вы это знаете. Он ее просто похитил, украл, как низкий грабитель". (Тут Михаэль невольно рассмеялся, так что оба кельнера посмотрели в его сторону. Его брат в самом деле похитил Лизу, это было в начале войны, и Венцель приехал в отпуск только на пять дней.)

Вслед за пространными, скорбными рассуждениями по поводу падения нравов фрау фон дем Буш опять возвращалась к своей теме. Ее худшие опасения, - писала она, - по-видимому, оправдались. "Лиза пишет мне, что вы уже полгода не навещаете своего брата. Мне легко понять, что вы от него отдалились, как почти все другие люди. ("О, как бессовестна эта старуха!" - подумал в гневе Михаэль) Ведь все его друзья, как пишет мне Лиза, мало-помалу покинули его, да и знакомые Лизы начинают исчезать, а у нее ведь был такой превосходный круг - все уважаемые личности, секретари посольств, атташе и блестящие офицеры. Из дружбы и уважения к нашему семейству они бывали у Лизы. Но не приходится удивляться, что они уходят один за другим. Дочь моя очень несчастна, я вижу это из каждой строки ее писем. Вы знаете, милый Михаэль, что ваш брат уже три месяца не служит больше в синдикате Раухэйзена". ("Венцель? Что это с Венцелем?" - подумал Михаэль, испуганный этой неожиданной новостью.) Почему? Известна ли вам причина? А ведь у него там было чудесное и превосходно оплачиваемое положение. Что случилось? Объясните мне! Лиза об этом упорно молчит. От берлинских знакомых мне не удалось узнать ничего достоверного, они только делали намеки, еще сильнее меня встревожившие. Что-то здесь неладно. Я поехала бы в Берлин, но должна побывать в Бремене, у своей сестры, а потом во Франкфурте-на-Майне, куда меня настойчиво зовет одна старая подруга. Мне хотелось бы, чтобы Лиза питала к своей матери больше доверия. Пойдите к ней, пожурите ее! Что за глупая гордость - стыдиться перед родной матерью. Но я могу себе представить, что Лизе неприятно говорить о столь неутешительных вещах. Не знаю, видались ли вы за последнее время со своим братом. Лиза пишет мне, что в последние месяцы им овладела какая-то необыкновенная непоседливость. Он часто пропадал из дому на несколько дней. А в полученном сегодня письме Лиза признается мне, что Венцель не возвращается домой уже две недели, поглощенный делами. Я чувствую, что Лиза переживает страшнейшие волнения. Что вделалось с вашим братом?

Михаэль прочитал это сообщение с чрезвычайным изумлением и некоторым испугом. Письмо заканчивалось просьбой навестить Лизу, порасспросить ее и затем подробно сообщить обо всем ей, фрау фон дем Буш, с нетерпением ожидающей его ответа.

Михаэль встал и надел пальто. Встревоженный и раздраженный, вышел он из ресторана.

Он решил завтра посетить Лизу.

На следующий день, в начале пятого часа Михаэль отправился к Лизе. Она жила в западной части города, на одной из тех улиц, что все похожи одна на другую, в одном из тех полных поддельной роскоши домов, что все различны между собою. Вестибюль был весь облицован мрамором. Рядом с лифтом стояла мраморная скамья, на которую никто не садился, потому что она была как лед холодна. Но Лиза находила великолепным и вестибюль, и скамью.

Горничная, миловидная и стройная, в наколке, встретила гостя с радостно удивленным лицом.

- Господин доктор Шелленберг, вы ли это? - воскликнула она и как можно шире распахнула перед ним дверь.

- Моя невестка дома? А впрочем, я слышу ее голос. Из комнаты Лизы доносились пение и игра на рояле.

Лиза разучивала какой-то каданс, повторяя его несколько раз. У нее было сильное, немного резкое сопрано.

- У барыни урок, - сказала служанка. - Мне не велено мешать. Но урок скоро кончится.

- Проводите меня покамест к детям, - попросил Михаэль.

Гергард, - уже теперь в его лице сквозили крупные, немного грубые черты Шелленбергов, - взволнованно прикрикнул на сестру:

- Не высаживайся, Марион, ты сейчас же утонешь! Ты ведь не умеешь плавать! А ты, дядя, пожалуйста, не ходи дальше. Разве ты не видишь, что эта полоса - берег озера?

В углу идиллически красовалась ночная посудина.

- Что тут происходит? - спросил Михаэль, смеясь.

- Марион сидит на парусной яхте, которая только что перевернулась, дядя, - объяснил Гергард порывисто и возбужденно, боясь, что дядя помешает игре. - А я - сторож на маяке и трублю о помощи. Не высаживайся, Марион, ты сейчас же утонешь! Разве ты не видишь, какие бушуют волны? И ветер дует - у-у-у!

Марион с мольбой о помощи смотрела на Михаэля, судорожно цепляясь за табурет, словно боясь, что ее снесет порывом ветра. От страха она промочила штанишки и была близка к слезам.

- Не бойся, Марион, - успокоил ее Михаэль, - если ты упадешь в воду, я тебя сейчас же вытащу.

 Ты должна звать на помощь, Марион! Ах, какая ты глупая!

- Помогите! Помогите! - завопила крошка.

- Спасательная шлюпка приближается! - протрубил Гергард.

Стремглав, как кошка, соскочил он со шкафа и стал медленно скользить по полу на стуле к табурету Марион. Крича и командуя, он бросил ей веревку и оттащил ее вместе с табуретом в угол. Это означало, что они достигли берега.

- Иди сюда, дядя, - крикнул мальчик, - теперь мы на Павлиньем острове. - Голос у Гергарда, который раньше дико и громко кричал, возбужденный игрою, вдруг сделался мягким и нежным. - Отчего ты так редко приходишь? Тебя больше совсем не видать! - сказал он и посмотрел на Михаэля долгим, чистым взглядом. А Марион вскарабкалась на него, как на дерево, и, обвив его шею худыми ручонками, покрывала поцелуями его щеки.

 У меня было много работы, - смущенно ответил Михаэль, чувствуя, что мальчик не верит ему.

Гергард искоса посмотрел на него.

- Ну, вы уж, со своей работой! - сказал он и презрительно пожал плечами. - Папа тоже говорит, что должен работать, а между тем день и ночь сидит в ресторанах.

- Гергард, постыдись! - с мягким укором сказал Михаэль: - фи, как некрасиво! Что ты говоришь? Кто сказал тебе, что папа день и ночь сидит в ресторанах?

- Мама сказала, - ответил мальчик и поджал губы.

непременно затеять с дядей общую игру. Они знали, что, едва лишь кончится урок, дядю у них отнимут.

- Пойдем, дядя, - крикнул Гергард, - во что мы будем играть? Давай, взойдем на Монблан, хочешь?

- Ну что ж, давай! - улыбаясь, согласился Михаэль. - Как же у вас происходит восхождение на Монблан?

Но Марион захныкала:

- Я не хочу на Монблан. Дядя, для этого нужно лезть на шкаф, а я боюсь.

 Ах, какая ты глупая рева! - крикнул мальчик, топнув ногой. - Пять тысяч метров, чего же тут бояться?

- Ну, Марион, если я буду рядом с тобой, ты ведь не струсишь. Смотри, я буду держать тебя за руку, и ничего с тобой не случится. А упадем - не беда: ты упадешь ко мне на руки!

Гергард тотчас же усердно занялся приготовлениями, К шкафу придвинули стол и на стол поставили стул. Потом к столу приставили второй стул. Затем все трое связались веревкой, и Гергард, вооружившись палкой, начал восхождение. Он вырубал палкой ступени во льду, подавал предупреждающие сигналы, и Марион уже перепугалась. В конце концов все сошло гладко, и все трое оказались наверху.

Горничная в этот миг открыла дверь и сказала, громко рассмеявшись:

 Урок окончился, я сейчас доложу о вас барыне.