Братья Шелленберг.
Книга первая. Глава 23

23

Топор звенел в лесу, пилы визжали. С треском валились деревья.

Каждому из товарищей, смотря по способностям, Леман указал работу в лесу и в бараке. Господствовала здоровая дисциплина, и жизнь в рабочей колонии протекала без всяких трений. Долговязого юношу с оттопыренными ушами и воровским лицом Леман рассчитал и услал, потому что, по его словам, бездельники и лентяи были ему не нужны. Пусть околевают. Прибавилось шесть новых товарищей.

С раннего утра и до ночи Леман подгонял людей. "Веселей! Веселей! - кричал он. - Без напряженной работы нам не совладать с этим крупным делом. Общество должно дорожить каждой минутой, иначе оно обанкротится. Веселее! Шелленберг шутить не любит. Он меня прогонит, если я отстану".

- А что нам с вами делать? - сказал Леман рослому бледному плотнику. - Я вас пошлю в больницу.

Впалые, лихорадочные глаза плотника выражали мольбу.

- Нет, нет, - попросил он. - Оставьте меня здесь в лесу. Здесь я поправлюсь. Потерпите еще несколько дней. Не посылайте меня в больницу.

Плотник Мартин однажды пострадал на постройке, вывихнул себе бедро, ничего серьезного, но с той поры покатился под гору. Таскать тяжелые балки он уже не мог, мастера обходили его вниманием. Три месяца он ютился без заработков с женою и тремя детьми в чердачном помещении без окон, пока не заболел. Дети нищенствовали, жена продавала шнурки для ботинок. - И Леман его не уволил. Мартин переведен был на больничный паек, - или на то, что так называлось в лесу, - и неделю спустя уже подчас прогуливался взад и вперед под деревьями, между тем как раньше почти не мог вставать с постели. А через две недели он уже взялся за топор, но еще шатался, когда хотел им ударить.

- Погодите еще немного, - сказал ему Леман.

Однажды - можно ли было поверить глазам? - настоящий автобус показался на дороге. Все в изумлении приостановили работу.

- Что это? - сказал мясник Мориц: - У нас уже завелось автобусное движение? Того и гляди, они к нам подземную дорогу проложат.

Из автобуса вышли два молодых господина в серых рабочих халатах. Оживленно пожали они руку Леману. Вскоре оказалось, что один из них врач, а другой - дантист. В автобусе находилось полное оборудование, какое требуется врачам и дантистам.

Каждому из рабочих пришлось войти в автобус и подвергнуться исследованию.

Некоторым даны были советы и рецепты. Врачи были чрезвычайно приветливы. Дантист ловко удалил несколько зубов, а "генералу" поставил пломбу. Особое внимание было уделено Мартину.

- А, вот и вы! - воскликнул молодой врач, увидев Георга. К удивлению своему, Георг узнал того врача, который в свое время принял его в доме на Линденштрассе. Молодой врач сердечно пожал ему руку.

- Рад вас видеть, вы так поправились! - сказал он. - У вас уже появилась краска в лице. Видите, мы по временам наведываемся в деревню. К сожалению, редко, и все дерутся из-за этих командировок. Мы уже две недели разъезжаем. Это, знаете ли, наш отдых.

Оба врача оставались в лесу до наступления сумерек. Потом уехали, Леман с ними.

Этот автобус, со своим ошеломляющим оборудованием, занимал вечером все умы.

- Какой, однако, экипаж у этих двух ребят! Там ведь все есть. Видели вы, даже маленькая аптека там устроена. И обращение у них далеко не такое грубое, как у врачей в амбулаториях!

- А ловкий малый этот зубной врач!

- Общество платит плохо, это верно, но надо сказать, что оно заботится о своих людях. Рубашки, белье, носки они дали нам, а генерал даже получил вязаный шерстяной жилет.

 Говорят, за все платит касса безработных, и Красный Крест будто тоже за этим кроется.

- А эти ребята, приезжающие на велосипедах, исполняющие поручения! Начальство, по-видимому, все обдумало и делает все возможное.

- А все-таки я в толк не возьму, - заговорил старый каменщик, покачивая в раздумье головой, - что они, в сущности, хотят здесь построить?

- Тебе-то какое дело? Будь доволен, что есть у тебя что жевать на старости лет.

- Да ведь хотелось бы это понять. Чего-то они, видно, хотят здесь добиться. И, говорят, еще один большой барак построят здесь! А этот план, что лежит у Лемана?

Георгу довелось как-то взглянуть на этот план.

- Насколько я мог понять, - сказал он, - здесь должен быть построен своего рода город.

- Город?

- Город! - Старый каменщик рассмеялся, как ребенок.

- Город! - Все в бараке расхохотались.

- Не будь же смешным, Вейденбах! Все они так ржали, что Георг смутился.

- А все же это так, думайте, что хотите. Я ведь видел план. Город или обширный поселок с большими садами.

- Садами!

- Садами, говоришь ты?

- Да, садами!

Снова смех. Да что же может здесь расти! На этой почве, на песке?

Но старый каменщик в широкополой шляпе поддержал Георга.

- Что тут смешного, дурни! - крикнул он. - Сразу видно, что вы никогда из города не выезжали и ничего в почве не смыслите.

И он обстоятельно, со всеми подробностями рассказал про сад, который двадцать лет назад разбил на куче песка. Уже два года спустя люди останавливались поглядеть - так хорош был сад, а на третий год в нем цвели кусты сирени. На четвертый - пришел он как-то вечером в свой садик, и что же он слышит? - Старик поднял руки, надвинул на лоб широкополую шляпу с остатками траурной каймы и засвистал:

- Тю-тю-тю! - Соловей, ребята! Сердце у меня застучало, так славно пел соловей.

Маленький кривоногий слесарь сделал рукою презрительный жест. Он все знал лучше других.

- Не ломайте себе напрасно голов! - сказал он. - Что они тут хотят сделать? Деньги нажить, вот что, только не для нас! Ведь это все явное надувательство. Наши рабочие часы, видите ли, записываются, и когда у тебя наберется пять тысяч рабочих часов, - в течение ряда лет, понемногу, - то тебе полагается один морген земли и дом. К го же этому верит? Ведь это все надувательство и враки. Я ведь вам уже не раз говорил: это Шелленберг и не кто иной как Шелленберг. Мы будем надрываться, а Шелленбергу достанется барыш. Я ведь у Шелленберга работал. Он строит себе дворец в Груневальде, посмотрели бы вы на эту постройку! Полгода рыл Я там землю. Шелленберг устроил себе бассейн для плаванья в подвале, слыханное ли дело? Большой, как манеж. Там пятьдесят комнат и зал, и даже у лакеев ванные комнаты. Гам конюшни, гаражи, сарай для шлюпок и павильон на озере. Кухня - огромная, как казарма, и вся облицована белыми кафельными плитками.

 - продолжал слесарь, разглаживая жирными пальцами усы, - когда он подъезжает в своем автомобиле, в шубе до самых пят, с медвежьей шапкой на голове! И всегда с ним красивые бабы. А иной раз он среди бела дня уже пьян. О, стоит поглядеть на него, чтобы все понять! Этот Шелленберг в последние годы загребал деньги лопатою. Никто не знает, как он богат. А на чем разбогател? На лесе и лесной торговле. У него десять бумажных фабрик, ребята. Немудрено разбогатеть при том нищенском жалованье, какое он платит. А правительство, - это ведь все - одна шайка, - приплачивает ему еще за то, что он дает занятия безработным. Вот оно как! Город! Дома! Сады! Бросьте вы чушь городить.

- Не ошиблась ли я? - спросила старуха. - Это и есть станция Лемана?

- Она и есть, - ответил кельнер.

- Входи, входи, бабушка! - крикнул мясник. - Тебе чего?

- Я на работу послана. Буду стряпать для вас. Мужчины переглянулись.

 Стряпать?

Потом они расхохотались. И смеялись так громко, и замечания их были так грубы, что у старухи слезы показались на глазах. Она смущенно и обиженно ежилась в своем поношенном пальто.

- Бесстыдники вы этакие! - крикнула она, сердито взмахнув руками. Она была бы рада уйти.

Но затем она порывисто затараторила, и ее морщинистый рот уже, казалось, не мог закрыться. Принялась рассказывать повесть своей жизни, путаясь в подробностях, которых никто не понимал. Она - вдова, ее муж, столяр, давно умер. Был у нее домик с палисадником. Она вырастила шестерых детей, четырех дочек выдала замуж. Но война лишила ее всего. А теперь она стара, и опять ей приходится работать.

Мужчины переглядывались, смущенно ворчали и стыдились своих грубых шуток.

- Вот и превосходно! - воскликнул он. - Оставайся с нами, бабушка! Надеюсь, ты хорошо стряпаешь. Мы тут вкусно едим на станции. Мы устроим тебя подле печки, там тебе будет тепло. Дай-ка сюда свое пальто. Вот так, а теперь поцелуй меня.

И мясник решил действительно поцеловать старуху.

- Экий срамник! - завизжала старуха и оттолкнула его. Она смеялась, между тем как слезы не высохли еще на ее морщинистых щеках.

- Ну и бесстыдник же ты! - и она благожелательно отвесила мяснику легкую пощечину.

 Распишись, Мориц! - закричали мужчины.

Знакомство было завязано.

- А вот это, видишь ли, твоя кухня.

- Ну и кухня! - старуха смеялась.

- Да. кухня! А что, не нравится?

 А прислуга у нас, как в первоклассном отеле. Эй, Генри, покажи-ка бабушке, какие у нас порядки.

сидящим за столом посетителям ресторана. Он сгибался, поворачивая блюдо на пальцах, чтобы гость мог удобно положить кусок на тарелку, выпрямлялся и переходил к следующему гостю. Лицо у него было при этом необыкновенно серьезное. По временам он делал вид, будто сигнализирует глазами другому кельнеру, может быть, мальчику. Потом тою же комической походкой засеменил обратно в кухню. Мужчины ревели со смеху, да и вправду Генри исполнял эту сценку с невероятным комизмом. Старуха тоже смеялась так, что у нее слезы катились по щекам.

В тот же миг и слесарь стал показывать свое искусство. Он принялся имитировать целый птичник, и старуха в самом деле некоторое время думала, что в углу сидят куры.

- Так вот у вас какие порядки! - рассмеялась она.

- Да, бабушка, других мы не признаем! - крикнул слесарь и крепко хлопнул ее по плечу. - Мы тебя не скушаем. Тебе понравится у нас!