Братья Шелленберг.
Книга третья.
Глава 20

20

Михаэль нашел, что брат его изменился. Венцель словно стал полнее. Лицо его, обычно угловатое и немного грубое, точно вырезанное из дуба, казалось немного заплывшим. Белки глаз были у него раньше ослепительные, теперь они стали желтоваты и тусклы, а руки дрожали. "Может быть, он запил опять, - подумал Михаэль. - На долго ли хватит его еще при такой жизни?" Но, несмотря на все эти явные признаки пресыщения и переутомления, Венцель как будто сиял жизнерадостностью и счастьем.

- Приехал я, милый Венцель, вот для чего, - немного неуверенно заговорил Михаэль и смущенно сплел кисти рук, как это делал всегда, начиная деловую беседу. - Приехал я, чтобы спросить тебя, не желаешь ли ты предоставить моему обществу кредит в размере от одного до двух миллионов.

На лбу у Венцеля залегли складки, а рот сложился в ироническую улыбку.

- Общество платит проценты, правда, небольшие.

- Не желаю, - отрезал он.

- Не желаешь? - Михаэль взглянул на него с удивлением. - Жаль, я на тебя рассчитывал, Венцель. Мы делаем успехи, но работы предстоит еще бесконечно много, и нам нужны капиталы. Если бы ты знал, какая нищета царит в самых широких слоях населения!

Венцель набрал воздуху в легкие и засопел.

- Какое мне до этого дело? - сказал он, взволнованно качнув головою. - Какое мне дело до нищеты самых широких слоев населения?

 Тебе нет дела до нее? - спросил Михаэль.

Он вдруг побледнел. Чужой, враждебный тон услышал он в голосе Венцеля.

- Разумеется, нет! - продолжал Венцель в непонятном раздражении. - Это дело правительства и парламента, а не мое.

Михаэль опустил голову.

- Ты знаешь, Венцель, что ни правительство, ни парламент не способны разрешить столь огромную задачу, не натолкнувшись на тысячу препятствий.

 Так пусть же самые широкие слои, которых это касается, позаботятся о другом правительстве и о другом парламенте. Если они для этого слишком вялы, то мне-то что до них?

А Венцель продолжал в большом возбуждении: - Зачем ты вмешиваешься в дела других людей? Они тебе за это не благодарны. Напротив, я тебе не первый раз говорю: берегись, люди всегда побивали камнями своих благодетелей. Я просматриваю газеты и вижу, как они яростно нападают на тебя.

- Пусть нападают. У меня, конечно, есть противники, но есть и приверженцы, готовые для меня пойти в огонь.

Венцель остановился перед братом.

 Ты безрассуден, Михаэль! Почему печать не нападает на меня, если не говорить о нескольких невлиятельных листках? Я тебе открою этот секрет. Мой концерн ежегодно тратит сотни тысяч на объявления. Поре газетам, которые решились бы на это! По временам приходит какой-нибудь писака с еще сырым оттиском статьи, направленной против моего концерна или меня, ему дают на водку и спускают его с лестницы. Почему ты не поступаешь так же? Никто не посмел бы на тебя нападать.

Михаэль покачал головой. Он долго не сводил с Венцеля укоризненного взгляда.

- Если ты не подвергаешься нападкам в печати, Венцель, то в обществе тебя все же усиленно критикуют. Критикуют твои увлечения, твою роскошь, твою расточительность, твои коммерческие приемы. Прости, что я говорю с тобою откровенно, брат. Никто не решается, да, все они зависят от тебя и трепещут твоего гнева. О твоем бракоразводном деле ходят очень нехорошие слухи, и несчастная Женни Флориан тоже еще не забыта.

Венцель побледнел от ярости. Глаза у него сверкнули.

 Кто они такие? - крикнул он. - Кто эти критики? Пусть замолчат. Скажи им, чтобы они замолчали. Я не признаю за ними права на критику. Это те самые люди, которые предоставили мне околевать на улице, когда я вернулся с войны. Эго лгуны и лицемеры, я вместе с ними лгать не намерен, скажи ты им это. Эти люди обращаются со своими слугами, как с крепостными, и на своих рабочих смотрят, как на рабов. Спроси-ка у меня в доме, справься у меня на заводах. Я сотни тысяч в год трачу на цели призрения и на пенсии. А мои коммерческие приемы? Скажи им, что деловые приемы у иеня так же хороши и так же плохи, как у других больших концернов.

- Не будем больше говорить об этом, Венцель, - сказал Михаэль. - Ведь об этом речь у нас зашла случайно. Я приехал к тебе с иными намерениями. - Он еще раз посмотрел Венцелю в глаза. - Итак, ты нас кредитовать не хочешь?

Венцель нетерпеливо отвернулся.

 Я не понимаю, - продолжал Михаэль и медленно обвел глазами помещение библиотеки со всеми ее роскошными вещами, - не понимаю, как можешь ты так жить, между тем как многие тысячи твоих соотечественников не имеют куска хлеба для утоления голода!

Венцель опять иронически усмехнулся.

 Почему ты с такими вопросами обращаешься именно ко мне, Михаэль? - ответил он гораздо спокойнее. - Спроси правительство, почему оно допускает, чтобы женщины работали за десять пфеннигов в час; спроси президента Соединенных Штатов, почему он допускает, чтобы отдельные граждане накопляли миллиарды, в то время как тысячи околевают в канавах. Спроси всех этих людей, но не спрашивай меня. Я ведь не ответственен за этот общественный строй.

Михаэль помолчал. Потом спокойно сказал:

 Помнишь, Венцель, мы однажды спорили с тобою целую ночь напролет на подобные, даже на эти самые темы? Мы говорили, если помнишь, о глубоком смысле индусского изречения: Tat tvam asi. Это - ты. То есть твой ближний - это ты сам.

Венцель нагнул голову. Стоял, упрямо раздвинув ноги. Потом на лбу у него вздулись жилы, и он сказал:

- Это мечта, но не истина. Это ложь и лицемерие. Будда, Христос и все прочее...

 Ты раскаешься, - сказал он с ужасом в глазах. - Да, ты раскаешься. - И после долгого молчания произнес: - Прощай, Венцель!

Он направился к дверям, не подав брату руки. Венцель сделал несколько шагов ему вслед.

- Но послушай же, Михаэль, - попытался он удержать его.

- Мы больше не понимаем друг друга, - сказал Михаэль, - остановившись на пороге, покачал головою и ушел.