Город Анатоль.
Часть первая.
Глава XXVII

XXVII

Жак любезно улыбался; он старался сохранить прежние уверенные манеры, но всё же от Корошека не ускользнуло, что в последние недели Жак сильно переменился. Там, в лесу, работа, по-видимому, шла не так, как следовало. Яскульский выведал, что там уже выкопали колодец глубиною более чем в сто метров, но всё еще не добрались до воды. Из Берлина одна за другой шли телеграммы. Жак с досадой и раздражением вскрывал их, бегло проглядывал, и его взгляд становился упрямым и холодным. Как-то раз он неожиданно наткнулся в коридоре на Ксавера; Жак вздрогнул и отскочил, -- он сделался нервным.

Да он, как видно, немного закутил, этот молодой господин Грегор! Почти каждую ночь возвращается в гостиницу под утро. Корошек слышал, как заливался звонок у входной двери. Коридорный - сонная тетеря, вечно его не добудишься! Молодые господа теперь проводили время в "Парадизе" у Барбары. Корошек никому не хочет вредить, но ведь всем известно, что эта Барбара была прежде в публичном доме в Белграде. Яскульский клялся, что встречал ее там. Тогда ее звали Лола, и она была, по его словам, "бешеной девчонкой".

Нет, Жак теперь совсем не был похож на прежнего Жака. Соня тоже заметила перемену; лицо его вытянулось и стало суровым, а иногда вид у него был совершенно растерянный.

-- Что с вами, Жак? -- спросила Соня. -- У вас заботы? Вы за последнее время что-то побледнели.

Жак качал головою и старался казаться равнодушным.

-- Прошу вас, Соня, не будем говорить обо мне. Когда-нибудь я вам всё расскажу, и, может быть, очень скоро.

-- Жаль, что вы больше не откровенны со мной, как раньше. Он страдает, что-то его мучит, почему же он молчит? Голос Сони звучал ласково.

Утро. Одиннадцать часов. Светит солнце. Корошек стоит у подъезда гостиницы. Он видит, как Рауль Грегор идет через рыночную площадь с толстым, потертым, совсем порыжевшим кожаным портфелем под мышкой. Рауль направляется прямо к "Траяну", и Корошек уже издали отвешивает ему глубокий поклон. Он знал Рауля по бесчисленным собраниям и конференциям. Нечего и говорить, что Корошек состоял членом всех солидных клубов и обществ, -- из деловых соображений, -- и во всех этих клубах и обществах Рауль был председателем или вице-председателем, а если не председателем, то уж, конечно, ответственным секретарем или казначеем. Корошек питал к Раулю большое уважение, даже величайшее уважение. Рауль умел быстро разобраться в любой ситуации и всегда давал нужный совет. Трудно себе представить, как сложно в наше время жить на свете! Постоянно возникают вопросы о праве, о компетенции, о подведомственности и бог весть еще о чем! И каким красноречием обладал этот адвокат! "Прошу вас ближе к делу, господин Яскульский!"-- а сам он мог говорить несколько часов подряд, и всё время говорил к месту! Корошек поспешил сбежать с лестницы навстречу Раулю.

-- Какая честь, господин Грегор, приветствовать вас здесь у нас!

Рауль, однако, очень спешил, -- он очень занят, -- и спросил только, здесь ли брат.

-- Да, он еще не выходил из своего номера.

Корошек озабочен. Ему кажется, что господин Жак переутомлен и стал нервным. А кроме того, он последнее время начал кутить. Сегодня утром он вернулся только в шесть часов и, вероятно, еще спит.

Рауль нахмурил лоб, проворчал что-то про себя и потащился с потертым портфелем под мышкой вверх по лестнице. Он постучал в третий номер. Ответа нет. Толкнул дверь. Жак лежал на постели одетый и спал.

-- Ну что вы на это скажете? В одиннадцать часов! Даже башмаков не снял!

его низкий голос начинал ритмически "раскачиваться", и когда голос так "раскачивался", Рауль мог говорить часами. Во время знаменитой защитительной речи на процессе Маниу его голос "раскачивался" в течение восьми часов.

Жак ничего не понял из того, что говорил Рауль, но он почувствовал, что Рауль пришел, чтобы в самой вежливой форме сделать ему выговор и предупреждение относительно его образа жизни. Наконец он стряхнул с себя дремоту и закурил папиросу, чтобы проснуться окончательно.

-- Чего ты хочешь от меня, Рауль? -- спросил он. Рауль сердито взглянул на него:

-- Я тебе всё это подробно изложил, но ты, по-видимому, ничего не понял.

Когда Рауль сердился, он пытался под фальшивой дружеской миной скрыть свое раздражение, и его толстое лицо становилось банальным и глупым.

 Как? Значит, люди говорят обо мне? -- спросил Жак, насмешливо улыбаясь.

-- Да. Зачем ты и твои приятели ведете себя так непристойно? Этот "Парадиз", эта Барбара! Она, говорят, была раньше в публичном доме в Белграде!

Жак усмехнулся.

-- Ну и пусть себе говорят, Рауль, -- произнес он скучающим голосом.

Рауль скреб свою черную эспаньолку; его телескопы сверкали. У этих современных молодых людей нет никаких нравственных устоев. В обществе есть известные принципы морали, чести, такта, которыми нельзя пренебрегать. Жак прекрасно знает всё это и находит, что всё это просто смешно. Рауль пришел, чтобы совершенно откровенно сказать ему, -- они ведь обычно откровенны друг с другом, -- что ему не нравится компания, в которой Жак проводит свое время. Ему не нравится, что он так близок с Янко Стирбеем.

 У Янко Стирбея очень расшатаны понятия о морали и праве. Будь осторожен! А этот молодой доктор Воссидло - это же ничтожество! Молодой человек, который крадет товары у своего отца и продает их на сторону! Какое падение нравов! А об этом дураке Михеле, об этом Ники Цукоре и о других я и говорить не хочу!

Тут Рауль вдруг переменил тон. Он заговорил тепло, снисходительно, по-братски. Атмосфера города, очевидно, не подходит для Жака, он слишком долго жил за границей, и эта работа в лесу, эта лесопилка или химический завод - кто вас там разберет, -- по-видимому, недостаточно занимают его. Не лучше ли было бы ему опять уехать за границу? В этом случае Рауль был бы готов...

Жак воспаленными глазами смотрел в потолок и молчал. Вид у него был усталый, растерянный, даже грустный.

-- Очень возможно, что я опять уеду за границу, -- сказал он, немного помолчав, и голос его прозвучал как-то нерешительно и даже смиренно.

брата? Он приподнялся и сел на постели, устремив глаза в пустоту.

 Это решится в течение недели, самое большее двух, -- тихо сказал он.

Рауль добродушно рассмеялся. Он победил. Опыт победил высокомерие юности.

-- Ну, не принимай это так близко к сердцу. Разочарование... Мы все пережили это!

Он погладил руку Жака.

Так вот, если Жак снова хочет ехать за границу, Рауль готов помочь ему советом и делом - и даже деньгами. Такой выход был бы, пожалуй, самым лучшим для всех. Во всяком случае, так продолжаться не может, скажем откровенно. Рауль подошел наконец к главному, -- до сих пор он только ходил вокруг да около, -- к тому, что привело его сюда. Это была Франциска.

 Могу я говорить вполне откровенно, Жак? Люди болтают... Всем бросается в глаза, а дамы буквально возмущены... Ольга передала мне это. Может быть, это клевета, но только говорят...

Он не хочет повторять, что болтают люди. А впрочем, он скажет: открыто говорят, что у него связь с Франциской. С Франциской!

Жак скривил губы.

Всё это имеет еще и другую сторону. Ведь всему есть границы. Рауль как адвокат и нотариус и должностное лицо должен заявить, что такое поведение компрометирует перед всем городом не только Жака, но и его, Рауля. Ведь эта Франциска морально дефективная особа, патологическая лгунья, которая просто со злости отправила своего отца в тюрьму!..

-- Нет, не возражай, всё это так и было! И ты, мой брат, среди бела дня показываешься с ней на улицах!

-- Может быть, этот Маниу был не так уж невинен, как ты думаешь! -- бросил он.

Нет, этого Рауль не мог допустить. Рауль просто рассмеялся в ответ. Он вел процесс. Он заглянул в бездну человеческой испорченности. Рауль не может говорить об этом процессе без волнения. Тут уж ему очки не вотрешь. Он вскочил и стал расхаживать по комнате. Он неоспоримо доказал Жаку, что Маниу был невиновен, что это ясно по целому ряду причин. Медицинская экспертиза с самого начала дала вполне точное определение психики Франциски. Духовная неразвитость, шизофрения, инфантилизм. Вдруг Рауль остановился и с недоумением повернул голову: Жак смеялся.

Да, Жак действительно смеялся, и когда он увидел, что Рауль от негодования онемел и с гневом смотрит на него, он примирительно сказал:

-- Ну, не сердись, Рауль, что я рассмеялся. А может быть, Франциска вас два раза обвела вокруг пальца? В первый раз...

 -- так быстро он бежал. Он, этот главный свидетель защиты, опора Рауля, стоял в дверях, и от него валил пар, как от лошади.

-- Прости, одну секунду, Рауль! -- извинился Жак и взял письмо.

Вести от Франциски и от Майера, как часто бывало. Но едва он распечатал письмо, как выражение его лица неописуемо изменилось. Рот широко открылся. Жак сперва покраснел, затем побледнел, глаза его расширились, и всё лицо приняло такое выражение, какого Рауль еще никогда в жизни не видал у него, -- почти безумное.

-- Что случилось, Жак? -- в испуге воскликнул он.

Но Жак не отвечал: глаза у него были по-прежнему широко открыты; он спустил ноги с постели, схватил шляпу и как сумасшедший бросился из комнаты.

 Что это значит? -- закричал Рауль. Он был возмущен, у всего есть границы. -- Что это за манеры? -- крикнул он в коридор.

Но Жака уже и след простыл.

-- Бог знает, что еще натворила эта девица! -- сказал Рауль и в раздражении схватил свой толстый портфель. -- Да, Жаку давно пора уехать отсюда!

На следующее утро лесоторговец Яскульский принес в контору Рауля две большие новости: старый барон Стирбей умирал; Бориса телеграммой вызвали из Лондона. Это была первая новость. А вторая, которая значительно ближе касалась Рауля, это то, что в горах, в Дубовом лесу, нашли нефть.

-- Как? Что? Нефть?

 Да! Они спешно созвали полсотни крестьян, которые весь день и всю ночь рыли как одержимые, чтобы накидать земляные валы. Целое озеро нефти там наверху! Нефть ручьями бежит по лесу.

Нос у Рауля стал белый как мел.

-- А ты, его брат, конечно, ничего не знаешь? -- злорадно воскликнул Яскульский.

-- Может быть, у меня были причины... - промямлил Рауль.

 Нет, нет, не ври! Еще третьего дня ты жаловался на своего братца. Сколько денег можно было заработать! Лесопильный завод!.. Здорово он всех нас провел за нос!

Как только Яскульский ушел, Рауль бросился в "Траян". Но Ксавер сказал ему, что господин Грегор рано утром уехал в Берлин.