| Автор: | Келлерман Б., год: 1932 |
| Категория: | Рассказ |
XXI
Как-то раз по улицам города проехали запряженные измученными низкорослыми лошадьми убогие крестьянские сани, на каких обычно ездят жители горных деревушек. В санях сидел с красным от мороза лицом, закутанный в плед сэр Губерт, гость Бориса. Возница подъехал к особняку Стирбеев, и сейчас же на улицу выскочили лакеи. Но сэр Губерт приказал им не трогать багажа. По-видимому, он был в очень дурном настроении и что-то громко кричал. Слуги испугались. Что случилось? Почему он приехал один? Может быть, несчастный случай на охоте? Но тут вышла англичанка, личная секретарша Бориса, золотоволосая восемнадцатилетняя мисс Мэй Сильверсмит. Она казалась тоже очень взволнованной. Сэр Губерт сказал: "О-о!", и мисс Сильверсмит ответила: "О-о!" Вот и всё, что поняли слуги. Сэр Губерт выразил желание немедленно уехать, и мисс Сильверсмит не осмелилась перечить. Тяжелый автомобиль Бориса выкатился из гаража, однако сэр Губерт, лицо которого всё еще рдело и пылало, не пожелал сесть в автомобиль. Он продолжал кричать. Крестьянин, который привез его в город, указывал на своих измученных лошадей. Наконец явился Гершун со своими санями. Сэр Губерт показал ему на часы и опять что-то прокричал. Они уехали. А мисс Сильверсмит, боттичеллиевский ангел, заплаканная и расстроенная, вернулась в дом.
Крестьянин, привезший сэра Губерта в город, заехал к Яскульскому передать ему поклон от матери. Отца Яскульского не было уже в живых - он умер с горящей сигарой во рту, -- но мать его еще была жива, благодарение богу. Ей исполнилось девяносто лет, но она и сейчас могла пройти пять километров по глубокому снегу с коробом на спине. Яскульский дал крестьянину две кроны на чай, и тот долго не соглашался взять их, так как Яскульский уже накормил его обедом. В конце концов крестьянин всё-таки взял две кроны и пропил их в каком-то кабаке. Он так охмелел, что у него украли пятьдесят крон, полученные им от сэра Губерта за то, что он так гнал лошадей. Люди есть люди, их не переделаешь!
Яскульский на следующий же день рассказал в "Траяне", что он узнал от этого простоватого малого. Трудно поверить, образованные люди, а затеяли драку. Сэр Губерт ударил Бориса тростью по голове; тогда Борис схватил его за горло и бросил на землю. А женщина с белокурыми волосами кричала так, точно ее резали. Борис целился в лисицу, а англичанин неожиданно сунулся ему под выстрел и, как видно, решил, что Борис метит в него. Во всяком случае ясно одно: они не на шутку поссорились. На следующий день со звоном бубенцов промчались через Анатоль сани Стирбеев. Борис сидел мрачный и какой-то скорее серый, чем бледный, и рядом с ним - леди Кеннворти, дама, которая всегда смеялась. Но теперь она больше не смеялась.
Мисс Мэй Сильверсмит выбежала к ним навстречу, но Борис и его спутница были так расстроены, что забыли даже выйти из саней. Леди Кеннворти в тот же день уехала; Борис отвез ее на вокзал. Несколько дней Борис нигде не показывался. Боттичеллиевский ангел порхал по дому с заплаканными глазами. Из Лондона одна за другой шли телеграммы, и в конце концов уехал и Борис.
Через десять дней Борис опять был дома. Его автомобиль каждый день стоял теперь перед зданием правления "Национальной нефти", ярко освещенным до поздней ночи. Спустя несколько недель из Лондона получено было известие, что сэр Губерт скончался от удара. Что ж, он давно уже был болен!
Борис опять уехал, но через несколько дней вернулся. В особняке Стирбеев начались приготовления. Говорили, что Борис ждет приезда какой-то дамы. Но никто не приезжал, и Борис с неистовой энергией принялся за работу, чтобы наверстать время, упущенное в последние тревожные недели.
"Национальная нефть" делала не такие большие успехи, как ожидали; ей с самого начала не везло; дела "Анатолийской нефти" и "Анатолийской натуральной нефти", как называлось предприятие Янко Стирбея, шли гораздо лучше. Здание правления "Национальной нефти" выглядело чрезвычайно внушительно, особенно вечером. Приемные комнаты в первом этаже были обставлены - по словам тех, кто в них побывал, -- просто по-княжески. А поезжайте на станцию и посмотрите на нефтяные поезда "Национальной нефти"! Они были выкрашены белой лаковой краской и не шли ни в какое сравнение с грязными, видавшими виды цистернами "Международной ассоциации". Клуб "Национальной нефти" был, без сомнения, самым красивым зданием в Анатоле, и всё же...
Участки, приобретенные компанией у Яскульского, давали довольно большое количество нефти, но бурение на розовых плантациях Ксавера Савоша, которое обошлось в полмиллиона, не привело ни к каким результатам. Самым удачным приобретением "Национальной нефти" были до сих пор участки, купленные у молодого Находа. Это был внук торговца шерстью Находа, убитого кузнецом. Говорили, что только эти участки и спасли "Национальную" от неизбежного банкротства. Но акции компании продолжали падать.
Когда Борис узнал, что Альвенслебен продал свое предприятие "Международной ассоциации", он слег в постель. Да, действительно, он пролежал три дня с высокой температурой. Мисс Мэй бесшумно шмыгала по коридорам. В свое время Борис вел в Берлине переговоры с Альвенслебенами. Они потребовали несколько миллионов. Борис осаждал министерства. Неужели там не понимают, что это вопрос национального значения, что речь идет о шаге, который может оказать решающее влияние на всю политику страны! Что значат при таких условиях несколько миллионов! Борису сказали, что правительство получает известный процент от прибылей "Анатолийской нефти", это твердая статья дохода, тут нет никакого риска. Но что это за постановка вопроса! Дружба с великой державой, которую Борис имеет в виду, может принести неисчислимые выгоды, а правительство торгуется из-за двух-трех миллионов!
Ошибка, которой никогда уже не исправить. Никогда? А всё же...
Борис ходит взад и вперед по коврам кабинета и предается честолюбивым мечтам. А всё же... А всё же... "Национальная нефть" должна стать такой внушительной силой, так разрастись, чтобы прижать "Анатолийскую нефть" к стенке. И тогда ассоциация откажется от "Анатолийской нефти", просто отвернется от нее.
Он подходит к телефону и вызывает мисс Сильверсмит.
Мэй, -- говорит он, -- есть телеграммы из Лондона? Нет ли писем от леди Кеннворти? Ничего? Благодарю, Мэй!
Когда он берет трубку, голос у него становится мягче и он улыбается.