| Автор: | Келлерман Б., год: 1932 |
| Категория: | Рассказ |
XXIV
Сердце у Янко колотилось от волнения, точно у школьника, когда он потянул звонок у садовой калитки баронессы Ипсиланти. Собаки прибежали из занесенного снегом сада и, узнав гостя, подняли оглушительный радостный лай. Они прыгали на него и пытались лизнуть его в лицо. Прием, оказанный собаками, растрогал Янко. О, он теперь стал такой чувствительный! Чуть что - и уже слезы на глазах.
Об этом мгновении - когда он надавит дверную ручку у входа в дом Ипсиланти - он мечтал уже много месяцев. Волна тепла и счастья поднялась в его сердце, невольно он пошел быстрее. Сейчас он увидит ее! И он видел перед собой Соню такой, какой видел в последний раз, тогда... тогда!.. когда она стояла во дворе "Парадиза" - бесплотная тень со светлым ликом. И снова он почувствовал, как холодна была ее рука. И снова его память воскресила нежную озабоченность, прозвучавшую тогда в ее голосе и навсегда запечатлевшуюся в его ушах. В гостиной - зимой в ней не жили - было холодно, как в леднике. Мебель была закрыта безобразными полосатыми чехлами; от стен веяло чем-то мрачным и безрадостным. Казалось, вся атмосфера дома изменилась, точно кто-то здесь умер во время его отсутствия. Здесь, где прежде все было залито солнцем, где ощущалось благоухание цветов, а за окнами виднелись знаменитые цветники баронессы... Вдруг открылась дверь, и на пороге показалась Соня. Она сразу вспыхнула и сделала удивленный жест, точно испугалась.
-- Янко? -- произнесла она тихо, почти смущенно. И, обернувшись назад, в комнату, крикнула: - Это Янко, мама! Он уже целую неделю здесь и наконец пришел к нам.
Янко стоял, смотрел на Соню и не знал, что сказать. Соня! Среди ледяного холода гостиной его вдруг обдало жаром, точно от печки. Он чувствовал, что ведет себя глупо, чрезвычайно глупо, но не мог произнести ни слова.
Холодно! -- воскликнула рядом баронесса, и Янко поспешил поздороваться с дамами по всем правилам вежливости. Он поцеловал маленькую холодную руку баронессы и даже прищелкнул каблуками, точно на нем всё еще был военный мундир. Он смущенно засмеялся и начал быстро рассказывать что-то громким голосом.
Баронесса сидела, накинув на плечи лиловую шаль, ее маленькое личико заострилось. Большими деревянными спицами она вязала белую накидку. На полу лежал клубок шерсти, и время от времени, когда у баронессы кончалась нитка, она откатывала клубок резким движением ноги. Казалось, она очень спешила. Спицы торопливо и даже как-то сердито пощелкивали в ее маленьких проворных ручках. На ней было золотое пенсне, и порой она поглядывала поверх него на Янко быстрым, пристальным взглядом. Вид у нее был обиженный и рассерженный.
-- Здесь тоже за это время случилось немало, -- сказала она и, с упреком взглянув на Янко, прибавила: - Боже мой, чего только не рассказывают в городе! Какая везде распущенность!
Янко сильно смутился. Только теперь он понял упрек в суровых глазах баронессы. Она явно намекала на историю с Розой. Роза жила в его доме, Роза разъезжала с ним по городу, и после этого он осмелился прийти сюда! Это было, конечно, неприлично, но Янко просто не подумал об этом. Соня, разумеется, тоже знала всё; он видел это по ее глазам, но она ни разу не упрекнула его. Она улыбалась чуть заметной, снисходительной улыбкой. Если бы она его любила, у него ничего не было бы с Розой. Но женщины этого не понимают!
Смущенно и запинаясь, рассказывал он о своем путешествии. Сегодня у него всё не клеилось, какой-то несчастливый день.
О, это, верно, было очень интересно! -- неоднократно восклицала Соня, подбадривая Янко несколько деланной улыбкой. Она находила поведение матери ужасным. С ней трудно было ладить в эти дни.
Баронесса вдруг выпрямилась и забыла про свою работу.
-- Северное сияние! Вы видели в Стокгольме настоящее северное сияние, барон? -- Она была так сердита, что даже титуловала его бароном. -- Ах, я всю жизнь мечтала увидеть полуночное солнце! И пирамиды, верблюдов в пустыне! Ну а теперь мне придется весь остаток моей жизни просидеть здесь. А айсберги вы тоже видели? -- наивно спросила она.
Соня громко рассмеялась. Наконец-то, в первый раз, ей есть над чем по-настоящему посмеяться.
-- Что ты, мама! Стокгольм находится не так уж далеко на севере.
-- А как вы нашли Жака? -- неожиданно спросила Соня несколько изменившимся голосом.
-- Жака? В отвратительном настроении. Скука убивает его, говорит он.
-- Скука?
Соня наморщила лоб.
Да, он сказал: "Скука меня погубит!" Баронесса вздохнула:
-- Мы ничего больше не слышим о Жаке и не видим его. О деле с Г. он, кажется, совсем забыл.
Деревянные спицы взволнованно защелкали. Дело с Г.! Одно время она надеялась на это. Лицо ее вдруг поблекло, на нем изобразилось уныние, она закашлялась.
-- Может быть, к нам он тоже приходил от скуки, мама? -- сказала Соня с какой-то чужой, ледяной улыбкой. -- А мы, глупые, думали, что его приводил интерес к нам и, может быть, даже что-то большее. Я боюсь, -- обратилась она к Янко, и из ее светлых глаз брызнул яркий свет, -- боюсь, что наш Жак весьма расчетлив.
Янко горячо запротестовал:
Нет, ни одного дурного слова о Жаке! Нет, нет! Ничего подобного! Он совсем не расчетлив, готов на всякие жертвы. Он в состоянии всё отдать людям, которых любит.
-- Любит? Вы думаете, Жак действительно способен любить? Я сомневаюсь в этом. Он большой эгоист, наш милый Жак, -- продолжала Соня, и голос ее показался Янко странно взволнованным. -- А впрочем, разве все мы не эгоисты? Что знаем мы о себе?
Янко простился, и дамы не удерживали его. Задушевного разговора сегодня так и не получилось. Очевидно, он пришел совсем некстати. Баронесса, как видно, чем-то озабочена, у нее неудачи в делах. Что это может быть за дело с Г.? Она больна, жалуется на слабость сердца. Соня, очевидно, страдает от капризов матери. Янко нашел ее похудевшей и побледневшей, и в ее голосе не было прежней звучности и свежести. Она казалась рассеянной. В ней не было того непосредственного, теплого участия, которое она выказывала своим друзьям. Да, она была холодна.
Лишь тогда, когда Соня провожала Янко через ледяную гостиную с мебелью в чехлах, он опять услышал ее прежний голос. Она порадовалась тому, что у него опять всё идет хорошо. У него такой довольный, почти счастливый вид. Она сказала это без зависти.
-- Путешествие пошло вам на пользу!
Я начинаю новую жизнь, -- сказал Янко, не чувствуя, как смешно это звучит.
-- Новую жизнь? -- Соня недоверчиво улыбнулась, но сразу же посерьезнела и поспешно добавила: - А почему бы и нет? Желаю вам мужества и поздравляю вас. -- Она замолчала, а затем взглянула на него своими светлыми глазами и тихо сказала: - Когда я вас видела в последний раз, в ту ночь, я очень тревожилась за вас, Янко. Вам тогда было очень плохо.
Янко пробормотал что-то насчет благодарности, что он никогда не забудет ее доброты...
-- Благодарность? К чему благодарность? К счастью, всё хорошо кончилось, -- сказала она и вдруг вздрогнула. -- О, здесь настоящий мороз! До свидания, Янко!
Янко не чувствовал холода.
До свидания, Соня!
-- Не передадите ли вы ему от меня кое-что, Янко? -- Ее лицо вдруг приняло надменное выражение, которое ему так не нравилось. Так она смотрела на него прежде, когда он прикасался к ее руке или позволял себе маленькие вольности.
Передайте ему... но только запомните хорошенько и передайте слово в слово: "Соня велела сказать тебе, что и у нее это было только от скуки".
Янко ничего не понял. Она, по-видимому, сердита на Жака. Что они - поссорились? Покачивая головой, он оставил дом баронессы. Соня изменилась, это несомненно. Что с ней? Она казалась холодной, неприступной, даже жестокой. Но, несмотря на это, он ясно чувствовал, что рядом с ней он становится совсем другим. Она преображала его своими чарами. В его душе поднималось что-то новое, сильное, чистое. Как плохо всё устроено на свете! Почему в жизни нет ясности и простоты? Но в то же время им овладела глубокая печаль: расстояние между ним и ею, казалось, стало еще больше. Тогда, в ту ночь, когда она пришла к нему во двор, она была совсем близка ему. Ему надо было тогда пойти за ней. Он будет вечно раскаиваться в этом.
Ну и чудак же Янко! В Вене он купил для Сони очень красивый античный браслет. Это была совсем не дешевая вещь. Сегодня он хотел принести его, но совершенно забыл об этом. А теперь уже поздно!